Какие этапы своего творческого пути отразил гумилев в стихотворении память кратко

Обновлено: 30.06.2024

Змеи сбрасывают кожи, часть своего тела, чтобы обновляться. Люди же меняют не тела, а души – свои внутренние состояния год за годом. Ребёнок, подросток, юноша, взрослый, старик – один человек и в то же время разные люди.

Ребёнком Гумилёв был тощим и некрасивым. Он не хотел ни с кем дружить. Да и хотел ли кто-либо дружить с ним? Об этом поэт умалчивает. Мало что любил маленький Гумилёв. Его радовал только сумрак рощ, природа, погружающаяся в ночной сон.

Всё же у Гумилёва были друзья, но не люди. Люди ему были не нужны. А вот дерево и рыжая собака – да, с ними можно проводить время. Эти не суетятся, не кричат, не обижаются и не обижают. Люди предают, а дерево и собака не предадут. Можно понять выбор Гумилёва. Кем мог стать такой мальчишка, как не поэтом?

Гумилёв взрослый не верит, что этим ребёнком был он. Память не подводит, но личность изменилась, человек стал другим. Каким – описывается дальше.

Гумилёв второй любил южный ветер и в каждом, даже самом малом звуке слышал поэзию. Это второй Гумилёв написал первые стихотворения. Он молчал по природе своей, но он стал выражать свои мысли иным способом. Лучшим и более благородным. Речь передаёт мысли не так правдиво, как поэзия.

Взрослому Гумилёву не нравится второй он. Этот человек, ещё незрелый, сильно любил жизнь, и даже слишком сильно, что не во вред. Но он был ещё и слишком амбициозным. Он хотел стать не кем иным, как богом.

А вот третий Гумилёв нравится Гумилёву взрослому. Этот человек плавает по морю и пользуется оружием, когда нужно. Море восхваляет его, а облака завидуют. Третий Гумилёв ещё и воевал, знал муки голода и жажды, неспокойный сон и усталость длительных путешествий. Но в целом жизнь была такой же радостной, и в ней было хорошее.

Пули не тронули грудь. Её украсили два ордена, два святых Георгия. Взрослый Гумилёв не верит, что этим человеком был он. Но третий Гумилёв мил ему.

Гумилёв взрослый – четвёртый Гумилёв. Он угрюмый и упрямый. Он возводит царствие небесное на Земле. До тех пор, пока оно не возведено, сердце Гумилёва палимо страстью. Только он не знает, что его расстреляют по доносу. Но он продолжает свою работу и верит, что сбросит очередную душу. Хотя это будет мучительнее, чем раньше.

По плану, средство выразительности

О стихотворении

Николай Гумилев — Над пучиной в полуденный час ( Воспоминание )

Vospominaniye

Nad puchinoy v poludenny chas Plyashut iskry, i solntse luchitsya, I rydayet molchaniyem glaz Daleko zaletevshaya ptitsa.

Zamanila zelenaya set I okutala vzory tumanom, Yey ostalos letet i letet Do kontsa nad nemym okeanom.

Prikhotlivye vikhri vlekut, Bespolezny molby i usilya, I na zemlyu yee ne vernut Utomlennye belye krylya.

I kogda ya uvidel tvoy vzor, Gde pechalnye skrylis zarnitsy, Ya zametil v nem tot zhe ukor, Tot zhe uzhas izmuchennoy ptitsy.

Djcgjvbyfybt

Yfl gexbyjq d gjkeltyysq xfc Gkzien bcrhs, b cjkywt kexbncz, B hslftn vjkxfybtv ukfp Lfktrj pfktntdifz gnbwf/

Pfvfybkf ptktyfz ctnm B jrenfkf dpjhs nevfyjv, Tq jcnfkjcm ktntnm b ktntnm Lj rjywf yfl ytvsv jrtfyjv/

Ghb[jnkbdst db[hb dktren, ,tcgjktpys vjkm,s b ecbkmz, B yf ptvk/ tt yt dthyen Enjvktyyst ,tkst rhskmz/

B rjulf z edbltk ndjq dpjh, Ult gtxfkmyst crhskbcm pfhybws, Z pfvtnbk d ytv njn ;t erjh, Njn ;t e;fc bpvextyyjq gnbws/

Вторая часть

Третья часть

Увы, но и этот этап жизни канул в небытие. Нет уже больше того бесстрашного и свободного путешественника. Вновь пришлось душе переродиться.

Четвертая часть

Несмотря на все награды, Гумилев Николай Степанович никогда не был сторонником войны и не принимал ее, о чем также говорится в стихотворении. Сражение для него только мука, но никак не место, где можно показать свою доблесть.

Однако, несмотря на то, что к моменту написания в России произошла революция, о ней писатель совершенно не упоминает. Словно для него ее и не было.

Первая «душа” сделала из него «колдовского ребёнка”, который останавливал словом дождь и в друзья избрал дерево и рыжую собаку.

Самый первый: некрасив и тонок, Полюбивший только сумрак рощ, Лист опавший, колдовской ребёнок, Словом останавливавший дождь.
Дерево да рыжая собака — Вот кого он взял себе в друзья…

Только ставши лебедем надменным, Изменился серый лебедёнок.

Может быть, эти обстоятельства внешней жизни Гумилёва повлияли на его тягу ко всему романтическому, прекрасному, экзотическому. Его путешествие в Африку, интерес к китайской культуре свидетельствуют о том, что Гумилёв не удовлетворялся обыденной действительностью, противостоял общественному мнению, скуке обывательского существования.

Вторая «душа” превратила его в «поэта, который хотел стать богом и царём”.

И второй… Любил он ветер с юга, В каждом шуме слышал звоны лир, Говорил, что жизнь — его подруга, Коврик под его ногами — мир.
Он совсем не нравится мне, это Он хотел стать богом и царём…

Гумилёв искренне признаётся: «Он совсем не нравится мне”.

Третья «душа” разбудила в Гумилёве мореплавателя и стрелка.

Я люблю избранника свободы, Мореплавателя и стрелка. Ах, ему так звонко пели воды И завидовали облака.
Высока была его палатка, Мулы были резвы и сильны, Как вино, впивал он воздух сладкий Белому неведомой страны.

Муза дальних странствий манила поэта ещё в детстве. Окончив гимназию, Гумилёв сразу же отправляется в морское плавание на целое лето. Затем, уже из Франции, он совершил путешествие по Африке, побывал в Египте, Абиссинии, Италии. Страсть к путешествиям определила темы и характер его лирики. Гумилёв воспевает отвагу, мужественность, бесстрашие, его лирический герой напрягает все силы души, преодолевая преграды и стихии, встающие на его пути.

Память, ты слабее год от году, Тот ли это или кто другой Променял весёлую свободу На священный долгожданный бой.
Знал он муки голода и жажды, Сон тревожный, бесконечный путь, Но святой Георгий тронул дважды Пулею не тронутую грудь.

В этот момент в нём уже зародилась четвёртая «душа”. Это душа человека, который верит в лучшее в мире и в людях, любит родину, сердцем чувствует её боль и страдания.

Я — угрюмый и упрямый зодчий Храма, восстающего во мгле. Я возревновал о славе Отчей, Как на небесах, и на земле.
Сердце будет пламенем палимо Вплоть до дня, когда взойдут, ясны, Стены Нового Иерусалима На полях моей родной страны.

Предо мной предстанет, мне неведом, Путник, скрыв лицо; но всё пойму, Видя льва, стремящегося следом, И орла, летящего к нему.

Бессмертие Богочеловека, оставившего после себя преданных учеников, сродни бессмертию поэта, который оставит о себе память своими стихами. И хотя Гумилёв в последней строфе выражает сомнение в том, что голос его будет услышан и душа обретёт бессмертие, такая возможность существует, так как люди «меняют души, не тела”.

Средства художественной выразительности также направлены на раскрытие идеи лирического произведения. Неприятие себя прежнего подчёркивается использованием местоимения третьего лица, поэт смотрит на себя словно со стороны: «Он

совсем не нравится мне, это //
Он
хотел стать богом и царём, //
Он
повесил вывеску поэта // Над дверьми в
мой
молчаливый дом”. Однако прежнее мировосприятие ушло в прошлое. В последних пяти четверостишиях, где поэт говорит о своей духовной зрелости, используется местоимение первого лица: «
я
— угрюмый и упрямый зодчий”; «
я
возревновал о славе Отчей”; «предо
мной
предстанет,
мне
неведом”; «крикнул
я
”. Здесь Гумилёв не прячется от себя прежнего, четвёртое измерение души ему ближе всего. Отсюда и обращение к первому лицу.

Пора зрелости, испытания, посланные судьбой, позволили определиться в этой жизни, оглянуться на пройденный путь, отметить ошибки и заблуждения, пересмотреть свои взгляды. Последние строфы написаны зрелым поэтом и убеждённым в своей правоте человеком. В них преобладают слова высокого стиля: зодчий; храм, восстающий во мгле; возревновал; слава Отчая; пламенем палимо; взойдут, ясны, стены Нового Иерусалима

. Многочисленные инверсии также подчёркивают значимость поднятой темы и торжественность интонации, избранной поэтом для разговора о судьбе мира, родины, народа.

Привычная метафора «память жива” получает своё буквальное воплощение в стихотворении, поэт обращается к ней, как к равной:

Память, ты рукою великанши Жизнь ведёшь… Память, память, ты не сыщешь знака… Память, ты слабее год от году…

Наконец, начинается и заканчивается стихотворение строчками, которые повторяются:

Только змеи сбрасывают кожи, Мы меняем души, не тела.

Это своеобразное обрамление не только придаёт лирическому произведению завершённость, законченность, но и является поэтической декларацией автора, который верит в бессмертие души, дарованной человеку Богом, верит в духовное возрождение и возможность совершенствования. Сравнивая между собой «четыре души” поэта, мы получаем не убегающую прямую, а гармонически законченный круг. Вместе с поэтом мы проходим тот путь, которым прошёл он, духовно мужая, вновь и вновь возрождаясь к жизни.

Последние строфы

Таким образом Гумилев сравнивает бессмертие бога, завещавшего свое учение последователям, и бессмертие поэта, сохранившего свои мысли в стихах. Автор, конечно, сомневается в своем бессмертии, говоря о рождении новых душ, а значит, гибели старых, но у него есть единственная надежда на вечную жизнь – творчество. Только оно может помочь человеку стать равным богу.

Итак, мы закончили излагать краткое содержание стиха и его анализ. По сути, стихотворение стало некой автобиографией Гумилева, в которой он отразил все душевные перемены, что когда-либо происходили в нем.

Шел я по улице незнакомой И вдруг услышал вороний грай, И звоны лютни, и дальние громы, Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку, Было загадкою для меня, В воздухе огненную дорожку Он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей темной, крылатой, Он заблудился в бездне времен… Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон.

Поздно. Уж мы обогнули стену, Мы проскочили сквозь рощу пальм, Через Неву, через Нил и Сену Мы прогремели по трем мостам.

И, промелькнув у оконной рамы, Бросил нам вслед пытливый взгляд Нищий старик, — конечно тот самый, Что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожно Сердце мое стучит в ответ: Видишь вокзал, на котором можно В Индию Духа купить билет?

Вывеска… кровью налитые буквы Гласят — зеленная, — знаю, тут Вместо капусты и вместо брюквы Мертвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом, как вымя, Голову срезал палач и мне, Она лежала вместе с другими Здесь, в ящике скользком, на самом дне.

А в переулке забор дощатый, Дом в три окна и серый газон… Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон!

Машенька, ты здесь жила и пела, Мне, жениху, ковер ткала, Где же теперь твой голос и тело, Может ли быть, что ты умерла!

Как ты стонала в своей светлице, Я же с напудренною косой Шел представляться Императрице И не увиделся вновь с тобой.

Понял теперь я: наша свобода Только оттуда бьющий свет, Люди и тени стоят у входа В зоологический сад планет.

И сразу ветер знакомый и сладкий, И за мостом летит на меня Всадника длань в железной перчатке И два копыта его коня.

Верной твердынею православья Врезан Исакий в вышине, Там отслужу молебен о здравьи Машеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо, И трудно дышать, и больно жить… Машенька, я никогда не думал, Что можно так любить и грустить.

Звезда активна
Звезда активна
Звезда активна
Звезда активна
Звезда не активна

Тарасова Наталия Анатольевна

В историческом времени многие поэты оставили свой след. Это были поэты, которые продолжали традиции русской литературы: влияли на культурное сознание современников, а они в России имело смысл. Свою судьбу они не отделяли от судьбы России.

Он повесил вывеску поэта

Над дверьми в мой молчаливый дом.

А потом были увлечения экзотическими странами: Африкой, Египтом, Турцией. А, увлекшись, отправился в Африку:

Я люблю избранника свободы,

Мореплавателя и стрелка.

Ах, ему так звонко пели воды,

И завидовали облака.

Память, ты слабее год от году,

Тот ли это, или кто другой

Променял веселую свободу, –

Но святой Георгий тронул дважды

Пулею не тронутую грудь.

А потом Октябрьская революция прошла по судьбе России и поэта. Он принял ее и работал для славы Отечества:

Я – угрюмый и упрямый зодчий

Храма, восстающего во мгле,

Я возревновал о славе Отчей…

Предо мной предстанет, мне неведом,

Путник, скрыв лицо, но все пойму…

Поэтому важно, чтобы душа его оставалась живой:

Чтоб моя душа не умерла.

Войти через uID

Первая "душа” сделала из него "колдовского ребёнка”, который останавливал словом дождь и в друзья избрал дерево и рыжую собаку.

Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребёнок,
Словом останавливавший дождь.

Дерево да рыжая собака —
Вот кого он взял себе в друзья.

Только ставши лебедем надменным,
Изменился серый лебедёнок.

Может быть, эти обстоятельства внешней жизни Гумилёва повлияли на его тягу ко всему романтическому, прекрасному, экзотическому. Его путешествие в Африку, интерес к китайской культуре свидетельствуют о том, что Гумилёв не удовлетворялся обыденной действительностью, противостоял общественному мнению, скуке обывательского существования.

Вторая "душа” превратила его в "поэта, который хотел стать богом и царём”.

И второй. Любил он ветер с юга,
В каждом шуме слышал звоны лир,
Говорил, что жизнь — его подруга,
Коврик под его ногами — мир.

Он совсем не нравится мне, это
Он хотел стать богом и царём.

Гумилёв искренне признаётся: "Он совсем не нравится мне”.

Третья "душа” разбудила в Гумилёве мореплавателя и стрелка.

Я люблю избранника свободы,
Мореплавателя и стрелка.
Ах, ему так звонко пели воды
И завидовали облака.

Высока была его палатка,
Мулы были резвы и сильны,
Как вино, впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны.

Муза дальних странствий манила поэта ещё в детстве. Окончив гимназию, Гумилёв сразу же отправляется в морское плавание на целое лето. Затем, уже из Франции, он совершил путешествие по Африке, побывал в Египте, Абиссинии, Италии. Страсть к путешествиям определила темы и характер его лирики. Гумилёв воспевает отвагу, мужественность, бесстрашие, его лирический герой напрягает все силы души, преодолевая преграды и стихии, встающие на его пути.

Память, ты слабее год от году,
Тот ли это или кто другой
Променял весёлую свободу
На священный долгожданный бой.

Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею не тронутую грудь.

В этот момент в нём уже зародилась четвёртая "душа”. Это душа человека, который верит в лучшее в мире и в людях, любит родину, сердцем чувствует её боль и страдания.

Я — угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле.
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах, и на земле.

Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны.

Предо мной предстанет, мне неведом,
Путник, скрыв лицо; но всё пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему.

Бессмертие Богочеловека, оставившего после себя преданных учеников, сродни бессмертию поэта, который оставит о себе память своими стихами. И хотя Гумилёв в последней строфе выражает сомнение в том, что голос его будет услышан и душа обретёт бессмертие, такая возможность существует, так как люди "меняют души, не тела”.

Средства художественной выразительности также направлены на раскрытие идеи лирического произведения. Неприятие себя прежнего подчёркивается использованием местоимения третьего лица, поэт смотрит на себя словно со стороны: "Он совсем не нравится мне, это // Он хотел стать богом и царём, // Он повесил вывеску поэта // Над дверьми в мой молчаливый дом”. Однако прежнее мировосприятие ушло в прошлое. В последних пяти четверостишиях, где поэт говорит о своей духовной зрелости, используется местоимение первого лица: "я — угрюмый и упрямый зодчий”; "я возревновал о славе Отчей”; "предо мной предстанет, мне неведом”; "крикнул я”. Здесь Гумилёв не прячется от себя прежнего, четвёртое измерение души ему ближе всего. Отсюда и обращение к первому лицу.

Пора зрелости, испытания, посланные судьбой, позволили определиться в этой жизни, оглянуться на пройденный путь, отметить ошибки и заблуждения, пересмотреть свои взгляды. Последние строфы написаны зрелым поэтом и убеждённым в своей правоте человеком. В них преобладают слова высокого стиля: зодчий; храм, восстающий во мгле; возревновал; слава Отчая; пламенем палимо; взойдут, ясны, стены Нового Иерусалима. Многочисленные инверсии также подчёркивают значимость поднятой темы и торжественность интонации, избранной поэтом для разговора о судьбе мира, родины, народа.

Привычная метафора "память жива” получает своё буквальное воплощение в стихотворении, поэт обращается к ней, как к равной:

Память, ты рукою великанши
Жизнь ведёшь.
Память, память, ты не сыщешь знака.
Память, ты слабее год от году.

Наконец, начинается и заканчивается стихотворение строчками, которые повторяются:

Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.

Это своеобразное обрамление не только придаёт лирическому произведению завершённость, законченность, но и является поэтической декларацией автора, который верит в бессмертие души, дарованной человеку Богом, верит в духовное возрождение и возможность совершенствования. Сравнивая между собой "четыре души” поэта, мы получаем не убегающую прямую, а гармонически законченный круг. Вместе с поэтом мы проходим тот путь, которым прошёл он, духовно мужая, вновь и вновь возрождаясь к жизни.


В стихотворении Гумилев обращается к теме сознания и трансформации человеческой души. Он проводит аналогии между змеей и человеком. Прогноз неутешителен: змея, в отличии от человека может сбрасывать кожу и вновь становиться юной. Человек лишен этой привилегии, он производит трансформации только внутри себя, тело его неизменно:

Третья трансформация сделала его путешественником, мореплавателем и стрелком. Он, по собственному желанию, участвовал в сражениях Первой мировой войны. Поэт считал, что это обязанность любого мужчины. Парадокс в том, что несмотря на военные заслуги (два Георгиевских креста), поэт не понимал и не оправдывал военных действий.

В этот момент и зародилась последняя, четвертая душа. Она светлая и, в тоже время, отягощенная муками совести. Гумилев все чаще задумывается о любви к окружающим, о служении родине и Богу. Одновременно, его терзают муки совести за прожитые годы.

Конец стихотворения символизирует и конец жизни поэта. Он верит в бессмертие человеческой души. Также, как бессмертны, по его мнению, стихи, оставленные поэтом. Подобно змее, человек приобретает новое обличие при внутренней трансформации, душа его становится совершенной.

Читайте также: