Золотое детство тэффи краткое содержание
Обновлено: 02.07.2024
За минуту
Женщины в городке шьют друг другу платья и шляпки. Мужчины помоложе работают шоферами, а постарше – держат трактиры или служат в них. Совсем старики пишут мемуары, в которых нахваливают себя и очерняют всех остальных.
Этот городок окружают не поля с лесами, а Париж, с его музеями, галереями, выставочными залами. Но жители городка не интересуются культурой. Они варятся в своем маленьком мирке.
Французы поначалу интересовались эмигрантами. Потом этот интерес стал походить на изучение цивилизованными народами дикарских племен.
Нянька, ради праздничка, дольше обыкновенного терла Яшу губкой и больше обыкновенного напустила ему мыльной пены и в глаза, и в рот, и в нос.
Яша мотал головой и ругал няньку толстой дурищей.
В столовую он вышел сердитый, с красными глазами и мокрыми волосами. Увидел мать и тетку и сразу вспомнил, что нужно поскорее разрешить все утро мучивший его вопрос.
— Мама! — спросил он озабоченно. — Скажи, пожалуйста, во что лошади сморкаются?
Но мама, видно, сама толком не знала, потому что вместо прямого и честного ответа стала Яшу воспитывать.
— Во-первых, когда входят в комнату, прежде всего здороваются. Подойди к тете, шаркни ножкой и пожелай доброго утра. Ты слышишь, что тебе мать говорит?
Яша помолчал, посопел носом, и, решив, что отношения с матерью все равно испорчены, перешел окончательно на линию злодея:
— Дай мне кофею! Небось, сама-то пьешь, а мне велишь молоко!
— Возмутительно! — прошептала тетка и закатила глаза.
— Садись и пей свое молоко, — сказала мать твердо.
Яша потянулся за булкой и, задев локтем, опрокинул свою кружку.
Он сконфузился и виновато смотрел, как капает молоко со скатерти на пол.
— Посмотрите, пожалуйста! Ведь это он нарочно разлил! — взвизгнула тетка.
Яше и в голову не приходило разлить молоко нарочно, но теперь эта мысль ему очень понравилась. Злодей, так уж и есть злодей.
Он надул губы и, упершись об стол ногой, стал раскачиваться на стуле. Это мгновенно вызвало то, на что было рассчитано, и через минуту Яша уже ревел по ту сторону двери.
Ревел он долго, так что даже самому надоело, и под конец уж ничего не выходило — ни слез, ни настоящего реву. Тогда он пошел в садик, состоящий, как и большинство дачных садиков, из зеленого забора, зеленой скамейки и бурого куста без листьев, влез на забор и стал обдумывать дальнейший план.
А напротив купцовой дачи у старухи есть индюк, которого очень весело дразнить. Старуха богатая — верно, индюка нарочно для дразнения и держит.
Но все эти планы давно были известны и матери и няньке, и тетке, и были запрещены строго-настрого, потому что лошади лягают, коровы бодают, собаки кусают, а индюк — рассердится, так и глаза выклюет.
Но на террасу вышла тетка и сказала, подкатывая глаза:
— Не кричи под окнами, сделай одолжение. У матери, по твоей милости, мигрень. Она пошла прилечь. Иди в детскую!
В детской было душно, и скучно, и даже небезопасно, потому что нянька разбирала в комоде Яшино белье, а вид этого белья всегда вызывал в ней отвращение к Яшиному образу жизни.
— Вон, смотрите, ради Бога! Новые штаны, а коленка продрана. Раз надел, а коленка продрана! Сколько раз говорю — не ползай на коленках! Как об стену горох! Эт-то что? Батюшки! Уж это не иначе, как нарочно — весь обшлаг оборван!
Яша сидел тихо и, делая вид, что все это к нему прямого отношения не имеет, рассматривал книжки с картинками, причем каждой девочке рисовал карандашом на голове ленточку. Так как девочек оказалось мало, а Яша хорошо вработался, то пришлось рисовать ленточки и мальчикам, и собакам.
Вдали загудел локомотив.
— Вот бы построить железную дорогу, чтобы из детской прямо в столовую ездить в вагоне!
Он быстро вышел из комнаты.
— К маме не ходи! Мама спит, — крикнула нянька вслед.
— Ничего, я тихонько, она и не проснется.
Вошел в спальню на цыпочках.
Мать подняла обмотанную теплым платком голову.
— Господи! Что такое! Что случилось?
— Ничего, ты спи себе, спи! Я только пришел спросить, нет ли у тебя немножко рельсов — мне очень нужно!
— Няня! — закричала мать отчаянным голосом. — Зачем же вы его сюда пускаете, ведь вы же знаете, что у меня мигрень! Наказал меня Бог этим ребенком! Несчастная я!
От няньки пришлось выслушать столько тяжелого, что даже мысль о железной дороге выскочила у Яши из головы. Он снова вышел в садик.
На крылечко докторовой дачи вылезла докторова Наденька, прилизанная, с гребеночкой на голове и в клетчатом передничке. Хлопотливо приподняла и без того не достающее до колен платье, села на ступеньки и по-бабьи подперла щеку.
Девочка совсем по-бабьи пожевала губами и спросила:
— А барыня у вас строгая?
— Строгая. А у вас?
— У нас очень строгая, — зашептала девочка, выворачивая губы и втягивая воздух — точь-в-точь как докторова Лукерья. — Очень даже строгая. Как я упаду, так она сейчас и кричит, и кричит! И все не позволяет.
— Чего не позволяет?
— Дурить не позволяет! Совсем не позволяет дурить — ни тебе капельку.
— У господ нашему брату жить тяжело! — басом подхватил Яша, уже совсем как дворник Семен, и даже пощупал то место, где лет через четырнадцать ожидалась борода. — Жалованья дает хорошо — тридцать копеек.
— А я вот, даст Бог, когда вырасту большая и выйду замуж, буду всегда есть сардинки, и в каждой комнате все у меня будут сардинки, и в постелях будут сардинки.
Из дверей высунулась голова докторовой Лукерьи.
— Ты сюда зачем, мальчик, пришел? Еще нашкодишь что-нибудь, а потом за тебя отвечай! Иди, иди, нечего баловать.
Яша сначала собрался было послушаться, но вспомнил, что Лукерья чужая, и сказал степенно:
— Я тебя не обязан слушаться. Ты не имеешь никакого права!
Он вскочил и, чтоб показать полное презрение ко всему происшедшему, с громким гиком поскакал домой.
Дома его долго бранили. Сначала нянька — за оборванную пуговицу, потом тетка — за грубый вид, затем вставшая мать — за грязные руки, и под конец — приехавший из города отец за то, что все им недовольны.
— Свинопасом будешь! Сели за стол.
К обеду неожиданно пришла чужая дама, и Яшу уже никто не бранил вслух.
Яша на минутку задумался и затем твердо, не увлекаясь мимолетно мелькнувшими перспективами быть капитаном, разбойником, графом и кондуктором на конке, высказал свои планы на будущее:
— Когда я вырасту большой и выйду замуж, я хочу быть краснокожим.
По лицам родителей он увидел, что продешевил себя, и хотел уже вернуться к кондуктору, но дама вдруг замахала руками и закудахтала:
— Ах, прелесть! Ах, золотое детство! Отдайте мне, я его возьму с собой.
— Н-да, так я и пошел! Мне здесь тридцать копеек жалованья-то платят. Ты, што ль, платить станешь? Начетисто будет! Невподъем!
Проговорил он это, как и все денежные разговоры, двор-никовским басом. Хотел еще что-нибудь ввернуть, но отец посмотрел на него строго и отправил его спать.
Так рано его еще никогда не укладывали. Он лежал в постели, и казалось ему, что он один на свете такой несчастный. День мог бы быть очень хорошим, если бы они все не сердились все время.
Перед сном он немножко всплакнул, потом высек мысленно всех по очереди, начиная с отца и кончая докторовой Лукерьей, а так как ушел из-за стола без сладкого блюда, то в первом же сне увидел розовое бланманже и даже ложку около него. Но пришла гостья, засмеялась, закудахтала, утащила все к себе в курятник и оттуда звонко прокричала:
Надежда Лохвицкая, всеми известная творческая личность, начала писать очень рано. Но подписывалась под произведениями Тэффи, так как в это время ее старшая сестра была очень популярна.
Что самое интересное, в семье Лохвицких практически все занимались сочинительством.
Во время гражданской войны Тэффи уехала во Францию, и долгое время еще занималась созданием своих шедевров, которые она зачитывала перед русской интеллигенцией за границей.
Начиная с 30-х годов, и до последних лет жизни писательница публикует все больше мемуары и художественные очерки, где она описывает известных личностей, с кем ей пришлось сталкиваться и общаться в жизни.
Изучая ее творчество, критики присвоили ей титул королевы русского юмора, хотя она в своих произведениях не иронизировала, а раскрывала сущность житейских проблем. И возможно, если прочитать ее рассказы, то можно взять для себя много полезного.
Тэффи – литературный псевдоним Надежды Александровны Лохвицкой – известной русской писательницы, мемуаристки и переводчицы, владевшей неповторимой индивидуальной творческой манерой.
Родилась она в Санкт-Петербурге в 1872г. В 1890г. окончила гимназию. Вышла замуж. Родила двоих дочерей и сына. Оставив мужа и детей в имении недалеко от Могилёва, в 1900г. уехала в Петербург, чтобы строить писательскую карьеру.
В 1918г. писательница уезжает на Украину, чтобы выступать с чтениями перед публикой в Киеве и Одессе. В 1919г. из Новороссийска отправляется в Турцию, а оттуда – в Париж. С 1922г. по 1923г. живёт в Германии, потом переезжает во Францию. Печатается во многих эмигрантских изданиях. Её книги быстро раскупаются.
В 30-е годы XX века Теффи занялась написанием мемуаров. На Родину возвращаться не хотела, хотя и страдала от одиночества. К тому же после Второй мировой войны финансовое положение писательницы резко ухудшилось.
Последняя её книга вышла в США в 1952г. В этом же году после приступа стенокардии Теффи умерла. Похоронена в Париже.
Читайте также: