Зигмунд фрейд мы и смерть краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Его нерешительность, вне всяких сомнений, имела и другие причины. Сам факт, что не кто иной, как Адлер, впервые выдвинул понятие мужского протеста, хотя его формулировка значительно отличалась от более поздней формулировки Фрейда, мешал основателю психоанализа принять идею деструктивного влечения. Аналогичным образом утверждение Юнга, что он предвосхитил Фрейда, сказав о направленности либидо не только на жизнь, но и на смерть, не ускоряло признание последнего. Скорее всего, у этой нерешительности имелся и личный аспект. Возможно, сие был защитный маневр, который мэтр применил для подавления собственной агрессивности. Фрейд винил современную культуру в том, что она отвергает все низкое в человеческой природе, которое делает агрессию фундаментальным влечением. Возможно. Но его собственные колебания больше похожи на некую проекцию, когда он приписывал свое сопротивление другим.
Основатель психоанализа оставался твердым дуалистом по причинам врачебного, теоретического и эстетического характера. Истории болезни его пациентов щедро подтверждали точку зрения Фрейда, что психическая деятельность фактически состоит из конфликтов. Более того, само понятие вытеснения, этот краеугольный камень теории психоанализа, предполагает фундаментальное разделение в психических процессах: Фрейд отделял вытесняющие энергии от вытесняемого материала. Наконец, его дуализм имеет неуловимый эстетический аспект. Нельзя сказать, что мэтр был заворожен картиной двух яростных фехтовальщиков, которые наносят друг другу смертельные удары. Его анализ эдипова треугольника, например, показывает, что Фрейд был способен отбрасывать крайности, когда этого требует наглядность, но феномен драматических противоположностей, похоже, дал ему чувство удовлетворения и законченности. Его работы изобилуют столкновениями активного и пассивного, мужского и женского, любви и голода, а теперь, после войны, жизни и смерти.
Игра внука навела Фрейда на размышления. Почему маленький мальчик все время повторяет неприятную для себя ситуацию? Основатель психоанализа не спешил делать выводы на основе одного случая, иллюстрируя известную присказку психоаналитиков: не обобщать из одного случая, обобщать из двух! Но, несмотря на фрагментарность и загадочность материала, который Эрнст Хальберштадт предоставил своему деду, малыш заставил задуматься, действительно ли так велико влияние на психику принципа удовольствия, как предполагали психоаналитики.
Другие факты были еще более убедительными, по крайней мере для Фрейда. В процессе психоаналитического лечения аналитик стремится к тому, чтобы пациент осознал неприятные, зачастую травматические детские переживания или фантазии, вытесненные в бессознательное. Но каким-то извращенным образом сам акт вытеснения и сопротивление больного устранению этого вытеснения подчиняются принципу удовольствия. Какие-то вещи забыть легче, чем вспоминать. Но в тисках переноса, отмечал мэтр, многие пациенты вновь и вновь возвращаются к переживаниям, которые никак не могут быть приятными. Конечно, психоаналитики поощряют их свободно говорить обо всем, чтобы превратить бессознательное в сознательное, но иногда здесь вступает в дело нечто более мучительное, настойчивое желание повторить неприятное переживание. Фрейд заметил один вариант этого монотонного, деструктивного повторения неудовольствия у пациентов с так называемым неврозом судьбы, с которыми снова и снова повторяются одни и те же несчастья.
Обсуждая новую теорию инстинктивного дуализма мэтра, психоаналитики опирались на разграничение, которое основатель движения проводил между безмолвным влечением к смерти, стремящимся низвести живое существо до состояния неорганической материи, и показной агрессивностью, с какой они встречались и какую ежедневно выявляли в своей клинической практике. Практически без исключений они могли принять гипотезу, что агрессивность является неотъемлемой чертой человека: не только войны и грабежи, но и злые шутки, завистливая клевета, семейные ссоры, спортивные состязания, экономическая конкуренция – а также распри среди психоаналитиков! – подтверждают широкое распространение агрессии в мире, питаемой, по всей видимости, неиссякаемым потоком инстинктивных влечений. Но совсем другое дело для большинства психоаналитиков – идея Фрейда о скрытом примитивном стремлении к смерти, первичном мазохизме. Они считали, что у нее недостаточно доказательств из области как психоанализа, так и биологии. Разграничивая влечение к смерти и чистую агрессию, мэтр позволил своим сторонникам разъединить их, отвергнуть его эпическую картину битвы Танатоса и Эроса, но одновременно сохранить концепцию двух противоборствующих влечений[202].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Теория и практика
Теория и практика Дисциплины кафедры, заведующим которой я стал, были мне достаточно знакомы — это теоретическая механика и теория машин и механизмов, что я, собственно и преподавал в Тольятти. Но я взялся вести только одну из них — наиболее тяжело дающуюся студентам
Глава V. Теория и практика
Глава V. Теория и практика Жизнь Фейербаха прошла в годы начавшегося распада феодальной системы и запоздалого развития капиталистического строя в Германии. Раздробленная на двести мелких княжеств, рассеченная таможенными барьерами и уставленная пограничными
Теория и практика
Теория и практика Я пришла домой с известием, что следователь предъявил О. М. стихи о Сталине и О. М. признал авторство и то, что человек десять из ближайшего окружения их слышали. Я сердилась, что он не отрицал всего, как подобает конспиратору. Но представить себе О. М. в роли
И мы будем оттачивать нюансы. Теория и практика
И мы будем оттачивать нюансы. Теория и практика Не знаю как у кого, а у меня этот зашуганный второй пилот - летает. Старается, потеет, и пока посадки получаются. А то, что делает он это пока под диктовку - так я поначалу всем диктую. Конечно, до принятия решений ему очень
Теория и практика
Теория и практика В переписке и мемуарах, касающихся Бенкендорфа, один из эпитетов к его имени оказывается, пожалуй, наиболее распространённым. Удивительным образом самые разные люди — и по положению, и по отношению к высшей полиции, и по самой судьбе — не сговариваясь,
Теория и практика
Теория и практика Необходимо остановиться. Передохнуть. Не Утесову, а автору. Чтобы не упустить за быстро развивающимися событиями нечто важное.Однажды у нас с Леонидом Осиповичем случился разговор, что можно назвать теоретическим. Не склонный к теориям и
Теория и практика Александры Коллонтай
Теория и практика Александры Коллонтай В России ситуация особая. После Первой мировой и потом Гражданской войн (шесть лет боевых действий) женщин в стране стало на 4 миллиона больше, чем мужчин. Причем, женщин в расцвете лет. Они-то и стали сияющим полюсом сексуальной
Теория и практика творения стиха
Теория и практика творения стиха Михаил Васильевич при жизни был прославлен как поэт и реформатор русского стихосложения. У него были выдающиеся современники и отчасти предшественники: князь Антиох Кантемир и сын астраханского священника Василий Тредиаковский.Антиох
1.5 Конcтруктор: теория и практика
1.5 Конcтруктор: теория и практика В 1983 году, когда мне исполнилось пятьдесят, подводя промежуточные итоги своей деятельности, я сказал, что прежде всего был конструктором и главный итог моей деятельности — в созданных конструкциях. Действительно, мне удалось много
ГЛАВА VII. ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
ГЛАВА VII. ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА В настоящее время работник в мастерской, ученый в лаборатории, земледелец в поле, медик у постели больного, ветеринар перед домашним животным, винодел перед суслом, пивовар перед брагой – все они руководятся идеями Пастера. Доктор Бакер Когда
Теория и практика
Теория и практика Редакционный организм — субстанция странная и непостоянная. Я много лет проработала в журналистике, всякого повидала — но так и не поняла самого главного: в чем секрет удачи медийного проекта на постсоветском пространстве. В советское время все было
XVIII. ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
В. В. АДОРАТСКИЙ ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА У ЛЕНИНА
В. В. АДОРАТСКИЙ ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА У ЛЕНИНА В. И. Ленин был последовательным марксистом и умел диалектически сочетать теорию и практику. Теоретические идеи Ленина были построены на внимательном изучении фактов действительности. Отражая эту действительность, эти идеи
99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.
Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Описание книги "Мы и смерть"
Описание и краткое содержание "Мы и смерть" читать бесплатно онлайн.
Почтенные председательствующие и дорогие братья!
Прошу вас, не думайте, что я дал своему докладу столь зловещее название в приступе озорства. Я знаю, что многие люди ничего не желают слышать о смерти, быть может, есть такие и среди вас, и я ни в коем случае не хотел заманивать их на собрание, где им придется промучиться целый час. Кроме того, я мог бы изменить и вторую часть названия. Мой доклад мог бы называться не "Мы и смерть", а "Мы, евреи, и смерть", поскольку то отношение к смерти, о котором я хочу с вами поговорить, проявляем чаще всего и ярче всего именно мы, евреи.
Между тем вы легко вообразите, что привело меня к выбору этой темы. Это череда ужасных войн, свирепствующих в наше время и лишающих нас ориентации в жизни. Я подметил, как мне кажется, что среди воздействующих на нас и сбивающих нас с толку моментов первое место занимает изменение нашего отношения к смерти.
Каково ныне наше отношение к смерти? По-моему, оно достойно удивления. В целом мы ведем себя так, как если бы хотели элиминировать смерть из жизни; мы, так сказать, пытаемся хранить на её счет гробовое молчание; мы думаем о ней - как о смерти!
Разумеется, мы не можем следовать этой тенденции беспрепятственно. Ведь смерть то и дело напоминает о себе. И тут мы испытываем глубокое потрясение, словно нечто необычайное внезапно опрокинуло нашу безопасность. Мы говорим: "Ужасно!!" - когда разбивается отважный летчик или альпинист, когда во время пожара на фабрике гибнут двадцать молоденьких работниц или даже когда идет ко дну корабль с несколькими сотнями пассажиров на борту. Особенное впечатление производит на нас смерть кого-нибудь из наших знакомых; если умирает известный нам Н. или его брат, мы даже участвуем в похоронах. Но никто бы не мог заключить, исходя из нашего поведения, что мы признаем смерть неизбежной и твердо убеждены в том, что каждый из нас обречен природой на смерть. Наоборот, всякий раз мы находим объяснение, сводящее эту неизбежность к случайности. Один умер, потому что заболел инфекционным воспалением легких - никакой неизбежности в этом не было; другой уже давно тяжело болел, только не знал об этом; третий же был очень стар и дряхл. Когда речь заходит о ком-нибудь из нас, евреев, можно подумать, будто ни один еврей вообще никогда не умирал от естественных причин. На худой конец, его залечил доктор, иначе он жил бы и поныне. Мы, правда, допускаем, что рано или поздно всем придется умереть, но это "рано или поздно" мы умеем отодвигать в необозримую даль. Когда у еврея спрашивают, сколько ему лет, он бодро отвечает: "До ста двадцати осталось лет этак шестьдесят!"
Психоаналитическая школа, которую я, как вам известно, представляю, смеет утверждать, что мы - каждый из нас - в глубине души не верим в собственную смерть. Мы просто не в силах её себе представить. При всех попытках вообразить, как все будет после нашей смерти, кто будет нас оплакивать и т.д., мы можем заметить, что сами, собственно говоря, продолжаем присутствовать при этом в качестве наблюдателей. И впрямь, трудно отдельному человеку проникнуться убеждением в собственной смертности. Когда он получает возможность проделать решающий опыт, он уже недоступен любым доводам.
Только черствый или злой человек рассчитывает на смерть другого или думает о ней. Мягкие, добрые люди, такие, как мы с вами, сопротивляются подобным мыслям, особенно если смерть другого человека может принести нам выгоду - свободу, положение, обеспеченность. А если все-таки случилось так, что этот другой умер, мы восхищаемся им чуть ли не как героем, совершившим нечто из ряда вон выходящее. Если мы враждовали, то теперь мы с ним примиряемся, перестаем его критиковать. О мертвых следует говорить хорошее или ничего не говорить, и мы с удовольствием допускаем, чтобы на его надгробии начертали малодостоверную хвалебную эпитафию. Но когда смерть настигает дорогого нам человека - кого-нибудь из родителей, мужа или жену, брата, сестру, ребенка, друга - мы оказываемся совершенно беззащитны. Мы хороним с ним наши надежды, притязания, радости, отвергаем утешения и не желаем замены утраченному. Мы ведем себя как люди из рода Азра, умирающие вместе с любимыми.
Однако подобное отношение к смерти накладывает глубокий отпечаток на нашу жизнь. Она обедняется, тускнеет. Наши эмоциональные связи, невыносимая интенсивность нашей скорби делают из нас трусов, склонных избегать опасности, грозящей нам или нашим близким. Мы не осмеливаемся затевать некоторые, в сущности, необходимые предприятия, такие, как воздушные полеты, экспедиции в дальние страны, опыты со взрывчатыми веществами. Нас при этом гнетет мысль о том, кто заменит матери сына, жене мужа, детям отца, если произойдет несчастный случай, - а между тем все эти предприятия необходимы. Вы знаете девиз Ганзы: "Navigare necesse est, vivere non necesse" ("Плавать мы обязаны, жить не обязаны"). Сравните его с еврейским анекдотом: мальчик упал со стремянки, и мать бежит за советом и помощью к раввину. "Объясните мне, - спрашивает раввин, - как еврейский мальчик попал на стремянку?"
Я говорю, что жизнь теряет содержательность и интерес, когда из жизненной борьбы исключена наивысшая ставка, то есть сама жизнь. Она становится пустой и пресной, как американский флирт, при котором заранее известно, что ничего не должно случиться, в отличие от любовных отношений в Европе, при которых обоим партнерам приходится помнить о постоянно подстерегающей их опасности. Нам необходимо чем-то вознаградить себя за это оскудение жизни, и вот мы обращаемся к миру воображаемого, к литературе, театру. На сцене мы находим людей, которые ещё умеют умирать, да к тому же умереть могут только другие. Здесь мы удовлетворяем свое желание видеть саму жизнь, ставшую значительной ставкой в жизни, причем не для нас, а для другого. Собственно, мы бы ничуть не возражали против смерти, если бы она не полагала конец жизни, которая дается нам только один раз. Все-таки слишком это жестоко, что в жизни с нами может случиться то же, что в шахматной партии: один-единственный неверный ход может вынудить нас к признанию своего проигрыша, с тем, однако, отличием, что отыграться в следующей партии нам не удастся. В области вымысла мы находим то разнообразие жизней, в котором испытываем потребность. Мы умираем с одним из героев, но все-таки переживаем его, а при случае умираем ещё раз с другим героем без малейшего для себя ущерба.
Что же меняет ныне война в этом нашем отношении к смерти? Очень многое. Наш договор со смертью, как я бы его назвал, перестает соблюдаться так, как прежде. Мы уже не можем упускать смерть из виду, нам приходится в неё поверить. Теперь люди умирают по-настоящему, и не единицы, а во множестве, подчас десятки тысяч в день. К тому же теперь это уже не случайность. Правда, может показаться, будто пуля случайно поражает одного и минует другого, но нагромождение смертей быстро кладет конец этому ощущению случайности. Зато жизнь, разумеется, снова становится интереснее, к ней возвращается полностью все её содержание.
Здесь следовало бы разделить людей на две категории: тех, что сами участвуют в войне и рискуют собственными жизнями, следует отличать от других, которые остались дома и которым приходится только опасаться утраты близких, рискующих умереть от раны или болезни. Крайне интересно было бы, если бы мы обладали возможностью исследовать, какие душевные изменения влечет за собой у воюющих готовность к самопожертвованию. Но я об этом ничего не знаю; я, как и вы все, принадлежу ко второй группе, к тем, которые остались дома и дрожат за дорогих им людей. По моему впечатлению, та апатия, тот паралич воли, что присущ мне так же, как другим людям, находящимся в том же положении, что я, определяются в большей степени тем обстоятельством, что мы более не в силах поддерживать прежнее отношение к смерти, а нового взгляда на неё ещё не нашли. Быть может, нашей с вами переориентации будет способствовать попытка сопоставить два разных отношения к смерти - то, которое мы вправе приписать древнему человеку, человеку первобытных времен, и другое, то, что сохраняется в каждом из нас, но незаметно для нашего сознания таится в глубочайших пластах нашей душевной жизни.
До сих пор я не сказал вам, дорогие братья, ничего такого, чего бы вы не могли знать и чувствовать так же хорошо, как я. А теперь мне выпадает возможность сказать вам нечто, о чем вы, быть может, не знаете, а также нечто другое, что наверняка вызовет у вас недоверие. Мне придется с этим смириться.
Итак, каким же образом относился к смерти первобытный человек? Его отношение к смерти было весьма примечательно и лишено какой бы то ни было цельности, но скорее даже противоречиво. Однако впоследствии мы поймем причину этой противоречивости. Человек, с одной стороны, принимал смерть всерьез, признавал её уничтожением жизни и в этом смысле пользовался ею, но, с другой стороны, отвергал её, начисто её отрицал. Почему это возможно? Потому, что к смерти другого, чужака, врага он относился в корне иначе, чем к собственной смерти. Смерть другого не вызывала у него возражений, он воспринимал её как уничтожение и жаждал её достичь. Первобытный человек был страстным существом, свирепым и коварным, как звери. Никакой инстинкт, имеющийся, по общему мнению, у большинства диких зверей, не препятствовал ему убивать и разрывать на куски существо своей же породы. Он убивал охотно и не ведая сомнений.
Прошу вас, не думайте, что я дал своему докладу столь зловещее название в приступе озорства. Я знаю, что многие люди ничего не желают слышать о смерти, быть может, есть такие и среди вас, и я ни в коем случае не хотел заманивать их на собрание, где им придется промучиться целый час. Кроме того, я мог бы изменить и вторую часть названия. Мой доклад мог бы называться не "Мы и смерть", а "Мы, евреи, и смерть", поскольку то отношение к смерти, о котором я хочу с вами поговорить, проявляем чаще всего и ярче всего именно мы, евреи.
Между тем вы легко вообразите, что привело меня к выбору этой темы. Это череда ужасных войн, свирепствующих в наше время и лишающих нас ориентации в жизни. Я подметил, как мне кажется, что среди воздействующих на нас и сбивающих нас с толку моментов первое место занимает изменение нашего отношения к смерти.
Каково ныне наше отношение к смерти? По-моему, оно достойно удивления. В целом мы ведем себя так, как если бы хотели элиминировать смерть из жизни; мы, так сказать, пытаемся хранить на ее счет гробовое молчание; мы думаем о ней — как о смерти!
Читайте еще:
Вообще если разнополые люди (неважно, после недавнего знакомства или знакомые давно) договорились о встрече и встретились, можно сделать вывод, что первичная заинтересованность друг в друге у них есть. Теперь вопрос в том, какие отношения кому из них нужны и на каких условиях. Даже если каждый.
6. Сохраните в памяти свои достижения времен молодости. Хотя вы, может быть считаете, что неспособны совершить что-то великое, подробный анализ вашей жизни продемонстрирует, как много полезного вы в ней сделали. Особенно успехи молодости обладают чудесным свойством укреплять вашу веру в себя.
Полноценный отдых подразумевает расслабление и восстановление сил. Именно этого лишено большинство представителей западной культуры, что приводит к дисбалансу всю общественную структуру. Полноценной работы, развлечения и учебы невозможно добиться без полноценного отдыха.
? Сначала посмотрите женщине в лицо, а лишь потом рассматривайте все остальное – так вы с большей вероятностью заметите, что интересны ей.
Однако часто у мальчика возникает чувство, что он является представителем матери во внешнем мире. Он полон ответственности за то, чтобы сделать жизнь матери для нее значимой, чтобы она могла гордиться собой. Отдавая справедливость многим матерям, исторически сложившиеся социальные ограничения по.
Почему этому Богу крестятся слева направо, а вот этому — наоборот? А если вообще не креститься? Тогда что — Бог обидится?
советы должна давать. Без выяснения этих общих для всякого педологического исследования вопросов невозможно выйти за пределы того жалкого и скудного эмпиризма, в котором погрязла сейчас наша практичеекая методика. "Ответить на эти вопросы педология сможет, если она действительно последовательно.
В этом преждевременном выборе объекта инцестуозной любви сексуальная жизнь ребенка явно достигает ступени генитальной организации. В случае мальчика доказать это легче, но и в случае девочки это неоспоримо. Над либидинозным стремлением ребенка господствует нечто вроде предвосхищения позднейших.
Пытаясь избежать методологических проблем подобного рода, Г. Спенсер [1897] и В. М. Бехтерев [1991] утверждали, что субъективное и объективное являются характеристиками единого процесса (у Бехтерева – нейропсихического). Что же это за процесс? Возможность рассмотрения в качестве такового.
Прошу вас, не думайте, что я дал своему докладу столь зловещее название в приступе озорства. Я знаю, что многие люди ничего не желают слышать о смерти, быть может, есть такие и среди вас, и я ни в коем случае не хотел заманивать их на собрание, где им придется промучиться целый час. Кроме того, я мог бы изменить и вторую часть названия. Мой доклад мог бы называться не "Мы и смерть", а "Мы, евреи, и смерть", поскольку то отношение к смерти, о котором я хочу с вами поговорить, проявляем чаще всего и ярче всего именно мы, евреи.
Мы и смерть скачать fb2, epub бесплатно
Зигмунд Фрейд – известнейший австрийский психолог, психиатр и невропатолог, основоположник психоанализа, автор многочисленных трудов. В настоящем издании представлены работы, считающиеся теоретической кульминацией творчества Фрейда. В них сформулированы и обоснованы мысли Фрейда, а также обозначены сами источники возникновения существенных положений психоанализа.
Предлагаемое вниманию читателя издание представляет собой цикл лекций по введению в психоанализ, прочитанных Зигмундом Фрейдом в 1915–1917 и 1930 годах. Тогда выдвинутая Фрейдом идея о влиянии полового инстинкта на психику и развитие человеческого общества произвела эффект разорвавшейся бомбы. Теория о бессознательном, которое влияет на все наши действия и поступки, и о сексуальном влечении как главной движущей силе отдельной личности и общества в целом и по сей день вызывает споры в научной среде, однако невозможно отрицать, что учение Фрейда о психоанализе внесло неоценимый вклад в развитие всей мировой психологии.
Для психотерапевтов, психологов, социологов и всех интересующихся проблемами психоанализа и тайнами сновидений.
В издании использованы работы Изидора Гранвиля.
Читайте также: