У топтыгина в лапах краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.
Прекрасная книга. Читаю семилетнему сыну, вместе смеемся и грустим. Животные умирают, но это жизнь, это реальность. Грустим, жалеем, но живем дальше. Надо учить детей встречаться с реальностью. Может быть именно такие книги как раз самый удачный для этого инструмент. Рекомендую всем. Мы получили огромное удовольствие.
Книгу в детстве не читала (к счастью). Купила ребенку, который очень любит животных. Читала ему очень выборочно, максимум половину книги прочла. Остальное не стала. Не вижу смысла живописать чувствительному ребенку картины смерти животных, издевательств над ними (я не о дрессировке) и пр.
Как-то весьма жестко написана книга, не для тонких и звонких детей. Возможно детям, которые не очень чувствительны и нуждаются в тяжелой артиллерии, чтобы прочувствовать страдания и мимолетность жизни - это и необходимо. Но если у Вас ранимый сострадательный человечек, не берите эту книгу. Возьмите лучше Даррелла или Сетон-Томпсона (последнего тоже надо намного избирательно читать, но все-таки не настолько).
По качеству к книге претензий нет.
Содержание книги знала, изучали в школе со страшим ребенком. А эта книга предназначалась в подарок первокласснику. Книгой осталась довольна. Качество печати отличное: текст крупный, листы белые, плотные, рисунки хорошие, но их немного. Книга рассчитана на детей постарше, поэтому картинки не так важны, хотя очень украшают издание, делают книгу привлекательнее.
Прекрасная книга. Дети могут познакомиться с миром цирка из-за кулис. Прививается любовь к животным, желание их понять, а значит вырасти добрым и порядочным человеком. Издание красивое. Приятно держать в руках взрослым и листать детям. Довольны
Эта рецензия для родителей тех детей, которые принимают слишком близко к сердцу происходящее с героями книги.
Дуров прекрасный дрессировщик, воспитывающий их лаской и любовью.
Но почти во всех рассказах описана гибель или страдания питомцев.
"Наша жучка": гимназисты в отместку надзирателю, который облил кипятком их любимую собаку принимают решение повесить собаку надзирателя. это должен сделать молодой Дуров. он приводит собаку в сарай, накидывает ей на шею веревку, тянет, слышит хрипение, бросает в страхе веревку, вслепую кидает в собаку камень, чтобы прекратить ее мучения и убегает. на следующее утро оказывается, что собака жива. она ласкается к нему, и так начинается его любовь к животным.
"У Топтыгина в лапах": Дуров увольняет служителя за плохое обращение с животными, тот в отместку перед представлением дает медведю выпить голубиную кровь, медведь бросается на дурова, кусает его, кто-то хватает вилы, пытается отбить медведя. В результате Дурову удается его успокоить и увести
"Борька и Сурка": дрессированных барсуков выпускают погулять по палубе корабля, они прыгают за борт и погибают. вместо них заводят трех новых барсучат, один из которых, совсем слабый заболевает и "околевает"
"Вороны-артистки": Дуров покупает у мальчишки вороненка, после этого ему ежедневно начинают приносить воронят, разоряя гнезда. в результате на чердаке Дуров устраивает 18 гнезд, ухаживает за птенцами, но в живых остается только 7 воронят. он многому из научил, но потом их всех съела кошка.
"Журавли-танцоры": Дурову удается приручить трех журавлей, но они улетают, а позже охотник приносит ему убитого журавля - одного из его бывших воспитанников.
рассказы про Мимуса: Дуров приручает шимпанзенка, но в конце концов тот умирает.
Моего ребенка невозможно успокоить после таких рассказов, и еще долго она вспоминает произошедшее
Мне на моем веку приходилось не мало иметь дела с медведями, не мало заниматься их дрессировкою. И сейчас, когда я пишу этот рассказ, у меня есть медведи, из которых один, Мишка Топтыгин, выступает с большим успехом на арене, как музыкант, играющий на пианино.
Конечно, на самом деле он играть на пианино не умеет; и публике только кажется, что он играет: Мишка вертит чурбан, который помещен в середине ящика, среди нарисованных клавишей, а публика думает, что он ударяет лапами по настоящим клавишам настоящего пианино. Чурбан соединен с музыкальным инструментом, который, наподобие органчика, наигрывает определенную мелодию. В данном случае ручкой органчика служит для медведя чурбан.
Приучил я к этому номеру медведя, как учу всех зверей, при помощи повадко-приманки.
Медведи у меня были любимым номером для собравшейся детворы, и чего-чего только они ни проделывали: и танцовали, и ходили по бутылкам, и пили вино из бутылки, куда я вместо вина, конечно, наливал молока, и на глазах у хохочущей публики уезжали с арены в экипаже на тройке остяцких сибирских собак. Да мало ли что еще они делали.
Как и другие звери, медведи, живя у меня, становились ручными и крепко привязывались ко мне.
Но раз мне пришлось чуть-чуть не поплатиться жизнью из-за моего же славного добродушного ручного Мишки.
Вот как это случилось.
Почти двадцать пять лет назад я выступал со своими зверьми в г. Дуббельне, на берегу Рижского залива.
Один из моих служащих Александр Гребешков стал очень плохо, обращаться с животными, и мне не раз приходилось делать ему выговоры за грубое и даже жестокое к ним отношение.
Наконец, я не выдержал и сказал:
— Я больше держать вас не могу. Берите расчет и уходите из цирка. Своим грубым обращением с животными вы разрушаете их доверие к человеку, а следовательно уничтожаете всю мою долгую работу.
Александр не верил. Выслушав меня, он только слегка усмехнулся, вероятно, подумав:
— Ладно, обойдется, возьмет обратно; кто без меня наденет медведю цепь и подаст его на арену?
А предстояло первое выступление в Дуббельне дрессированного медведя, и об этом гласили расклеенные по всему городу афиши:
Кто подойдет к этому великану? Ведь один Гребешков знает все его повадки. Погоди, позовет Дуров, простит…
Мой друг писатель В. А. Тихонов, зная, что я остался без опытного служащего, говорил:
— Отложите вы ваш медвежий номер, не следует рисковать; кто знает, что случится с Мишкой без Гребешкова? Как бы не задурил… Опасность велика…
— Друг мой, да ведь Мишка — само добродушие; при чем тут Гребешков? Разве он не знает меня, мой Топтыгин?
— Ну, все равно… А я все-таки не пойду смотреть вас сегодня. Мне почему-то страшно…
Я отправился, как всегда, перед спектаклем проверить, на местах ли сторожа.
Цирк стоял в саду, и уличные мальчишки облепили крышу; там они курили и могли нечаянно поджечь цирк. Я сам должен был осмотреть, все ли в порядке.
Проходя по саду, я заметил в тени, где не было фонарей, у входа в конюшню, фигуру человека, сидящего на корточках.
При моем приближении фигура вскочила, выпрямилась и быстро скрылась за деревьями. Но я узнал Александра.
Я вошел в конюшню. Меня поразил рев Мишки, но я не придал ему никакого значения и прошел к себе в уборную.
Здесь мне пришлось гримироваться, одеваться, и я забыл о Топтыгине. Когда я на минуту вспоминал его рев, то думал, что новый служащий не напоил его и оттого он беспокоится.
И вот я на арене. Я говорю с публикой, показываю ей мою дрессированную кошку, которая в дружбе с крысами; доходит очередь и до Мишки. Служащий передает мне цепь.
Мишка спокойно, как всегда, пошел со мной на арену и принялся выполнять все, что я от него требовал: забавно спускался вниз по гладко-выструганному шесту, всеми четырьмя лапами быстро съехав на землю, ходил по бутылкам, ловко балансируя (поддерживая равновесие) и, наконец, растянулся на бархатном ковре, а потом мило под музыку протанцовал вальс.
В заключение Топтыгин должен был сесть в коляску, взять из рук моих бутылку с молоком, как будто с водкой, и в то время, как собаки увозили его с арены в экипаже, пить из горлышка бутылки.
Тройка остяцких собак подана. Я по обыкновению подвожу медведя к экипажу; он садится в него, и я одной рукой закладываю цепь за его спину, а другой, даю ему бутылку с молоком.
Тут происходит что-то совсем неожиданное, непонятное необыкновенное. Мишка вцепляется в мою левую руку, зубами немножко ниже плеча.
Крик ужаса огласил цирк. Медведь, не выпуская рук из пасти, обнял меня своими могучими лапами и подмял под себя.
Меня со всех сторон окружал мягкий душный мешок, из которого я не мог вырваться. Я задыхался и напрягал все силы, чтобы уйти…
Служащие на момент растерялись, точно остолбенели; один из них, старший, бросился наверх, к музыкантам, и стал оттуда бросать маленькие кусочки хлеба, как бы птичкам…
Публика в ужасе металась по цирку, толкая друг друга, стараясь добраться до выхода. Люди из партера полезли на ложи и галлерею; с галлереи публика бросилась вниз, стремясь к главному выходу.
Крики, стоны, мольба о помощи раздались со всех сторон…
Женский голос звенел, как надорванная струна:
— Что вы делаете… ребенка… ребенка задавили…
— Тише, девочка, подайся назад…
— Ах; какой ужас, какой ужас.
Городовой влез на галлерею и, вынув свою шашку, махал ею в воздухе… Нарядные чопорные дамы сидели верхом на барьерах лож, со съехавшими на сторону шляпками, растрепанные, и кричали, потеряв рассудок от ужаса…
Медведь не выпускал меня из своих цепких лап, но зубы его, благодаря хорошему плотному шелку моего костюма, скользили по руке сверху, вниз и только мяли мои мускулы.
Один из артистов, режиссер Ферони, взял в конюшне навозные вилы, и подбежав к медведю, ткнул ими ему в зад.
Он тотчас бросил, впрочем, вилы и с ужасом убежал из цирка…
От боли медведь оставил меня, и, в свою очередь, бросился на публику, вероятно, отыскивая того, кто причинил ему вилами такую боль.
Моментально толпа очистила всю правую сторону цирка.
Медведь, видя, что здесь уже нет публики, пошел на другую сторону. Тут я вскочил на ноги. Я помнил свою ответственность за зверя, помнил, что разъяренный медведь может причинить много зла, видел панику, которая царила в цирке, и сразу овладел собою. Я закричал во всю силу своих легких:
И бросился к медведю.
Тут я ударил Мишку ногой. Мишка, в первый раз в жизни видел от меня такое грубое обращение.
Моя нога, обутая в легкую туфлю, потонула в мягкой шубе великана… Медведь встал на задние лапы и медленно пошел на меня…
Я впился в его глаза своими глазами и стал отступать, ведя его за собою. Началась игра в предугадку. Я пятился, желая увести за собою медведя дальше от арены, чтобы прекратить панику, и чувствовал по глазам медведя его желание бросить меня и уйти в сторону, но мой грозный крик его останавливал.
— Алле, алле! — кричал я, и голос мой, так хорошо знакомый медведю, действовал на него вместе с моими угрожающими движениями.
Расстояние с одного конца арены до другого и в конюшню довольно большое.
Медведь ясно выражал желание оставить меня и броситься туда, откуда слышался визг женских голосов и плач детей. Это, видимо, его раздражало.
При более резких звуках он рычал особенным образом, глотая слюну и кося глаза.
Но я напрягал всю свою волю, действуя глазами на медведя, проникая, так сказать, своим взглядом в его мозг. Я мысленно приказывал ему не отрываться от моих глаз, и он пятился нехотя назад.
Получилось знакомое ощущение, которое бывало у меня всегда при внушении. Медведь как будто уплыл куда-то вверх и только одни глаза его следовали за мной…
Наконец, мы и в конюшне… Ощущаю под ногами другую почву; до моего слуха доносится тревожный топот лошадиных копыт по полу в стойлах.
Я кричу еще раз:
И медведь покорно, поджав уши, опускается на все четыре лапы и уходит в свою клетку.
Одним прыжком подскакиваю я к клетке и закрываю ее, опустив решотку вниз.
Тут силы покидают меня; голова кружится и я почти теряю сознание… В первый раз за все время я чувствую сильную боль в руке.
Но почему же мой добродушный Мишка вдруг сделался свирепым и бросился на того, кого он так любил?
Я нашел около медвежьей клетки пузырек, и когда исследовал остатки его содержимого, то оказалось, что это — кровь.
Александр Гребешков из мести перерезал горло живому голубю, влил в пузырек кровь и напоил им медведя за час до его выступления.
Кровь возбуждающе подействовала на зверя. Поэтому не мудрено, что он так ревел перед своим выходом из конюшни. Когда я дал ему бутылку с молоком, он возбудился еще больше, может быть, вспомнив опьяняющий напиток, поднесенный ему Гребешковым, и обезумел. Ему захотелось не молока, а еще крови, так как маленькая порция, которой угостили его, только раздразнила его аппетит. Мишка всегда недовольно стонал и рычал, когда кто-нибудь из публики давал ему полакомиться маленьким кусочком сахара и удалялся от клетки. Медведь глотал сахар и недовольно требовал еще.
Я не позволял давать медведю мяса, зная, как оно возбуждает его и делает свирепым. Моих медведей я кормлю исключительно растительной пищей.
Сила медведя необычайна. Громадный медведь, когда он становился на задние лапы, был выше меня на целую голову.
Один раз медведь, услышав мой голос, бросился ко мне на арену раньше нужного времени. Служащий, стоя в конюшне, в ожидании выхода, замотал руку цепью.
Когда Мишка побежал ко мне, служащий не успел распустить сразу цепь и упал. Медведь потащил его на цепочке, как перышко. Служащий был высокий и полный; он сначала упирался, стараясь за что-нибудь задержаться свободной рукой, но Мишка быстро потащил его по земле.
Это было странное зрелище: медведь тащил громадного человека в рабочей блузе по ярко-освещенному электричеством нарядному ковру.
Впрочем, в этот раз Мишка не причинил служащему никакого вреда…
Он околел от ожирения сердца полтора года спустя после случая со мною в Дуббельне.
Теперь вы можете с легкостью переключиться с электронной на аудиоверсию (или наоборот) и продолжить читать или слушать произведение с того места, на котором остановились ранее.
У Топтыгина в лапах
Это было давно, лет двадцать пять назад. У меня тогда был громадный медведь, ручной и очень добродушный. Чего только он у меня не проделывал! И танцевал, и ходил по бутылкам, и вино пил (на самом деле это было, конечно, молоко), и на тройке сибирских собак катался…
Но однажды мне чуть-чуть не пришлось поплатиться жизнью из-за моего добродушного Мишки.
За медведем ухаживал один из служащих, Гребешков. Но Гребешков плохо обращался с медведем и с другими моими животными. Я долго терпел, но наконец сказал:
– Послушайте, я вас больше держать не могу. Берите расчёт и уходите подобру-поздорову. Из-за вас мои звери теряют доверие к человеку. Вы уничтожаете всю мою кропотливую работу!
Он усмехнулся и, видно, подумал:
Но я не шутил. Я решил обойтись без этого служащего.
По городу уже были расклеены афиши:
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ
ДРЕССИРОВАННЫЙ ВЕЛИКАН
МИШКА ТОПТЫГИН!
Друзья говорили мне:
– Отложите медвежий номер. Не надо рисковать: как бы не задурил ваш Мишка без служащего, к которому он привык.
– Что вы толкуете! Мой Мишка – ведь это само добродушие. При чём тут служащий? Разве он не знает меня, мой Топтыгин?
– А мы всё-таки не пойдём смотреть вас сегодня, – говорили они. – Что-то страшно.
Перед спектаклем я, как всегда, отправился проверить, на месте ли сторожа. Цирк стоял в саду. В тёмном углу, у входа в конюшню, я заметил человека. Он метнулся в сторону и быстро скрылся за деревьями.
Потом я занялся гримом, переодеванием и забыл о Гребешкове.
И вот я на арене. Показываю публике своих друзей. Дошла очередь до Мишки.
Михаил Иванович, как всегда, выполнял всё, что я требовал: он скользил по столбу, ходил по бутылкам, танцевал под музыку вальс. Номер подходил к концу.
Топтыгин должен был сесть в коляску, взять из моих рук бутылку с молоком, уехать на собаках на конюшню.
Тройка сибирских собак подана. Я подвёл Мишку к экипажу. Он сел. Я забросил цепь ему на спину и подал бутылку.
Вдруг Мишка нагнулся, открыл пасть и крепкими зубами вцепился в мою левую руку, немного ниже плеча.
Публика в ужасе закричала. Медведь, не выпуская руки, обнял меня и подмял под себя.
Служащие растерялись. Один из них бросился наверх, к музыкантам, и стал оттуда бросать медведю маленькие кусочки хлеба, будто птичке.
Публика заметалась по цирку. Все старались пробраться к выходу. Со всех сторон раздавались крики:
Усатый городовой забрался на галерею. Там, наверху, он храбро размахивал своей шашкой. Нарядные, важные дамы сидели верхом на барьерах лож; шляпки их съехали набок; дамы кричали и плакали…
Медведь не отпускал меня. Один из артистов схватил на конюшне навозные вилы, ткнул ими сзади медведя. Впрочем, он тотчас же бросил вилы и убежал.
Медведь заревел от боли, оставил меня и кинулся в публику.
Моментально толпа очистила всю правую сторону цирка. Тогда медведь бросился влево.
Тут я поднялся. На мне был костюм из плотного шёлка. Зубы медведя не очень повредили мне. Я закричал что было силы:
– Успокойтесь! Займите места! Представление продолжается!
Я бросился к медведю и ударил его ногой. Он встал на задние лапы и медленно пошёл на меня…
Я пристально смотрел в его глаза. Я чувствовал: во чтобы то ни стало мне надо увести его с арены. Я пятился. Медведь шёл на меня. Я властно кричал:
Мой голос повлиял на медведя. Нам надо было с ним пройти через всю арену. Медведь явно выражал желание оставить меня и броситься туда, где слышались женские голоса и визг детей. Он особенным образом рычал, глотал слюну и косил тёмными глазами. Но я кричал:
Медленно-медленно я пятился к конюшне, медведь на задних лапах шёл за мной.
Наконец мы в конюшне. Под ногами – покрытые сеном доски; где-то рядом тревожно стучат лошадиные копыта. Я кричу ещё раз:
И медведь, поджав уши, опускается на все четыре лапы и уходит в свою клетку.
Одним прыжком я подскакиваю к клетке и закрываю её. Тут силы покидают меня. Голова кружится. Я почти теряю сознание. Потом я прихожу в себя и только тогда начинаю чувствовать сильную боль в руке.
Почему же вдруг добродушный Мишка кинулся на меня?
Я нашёл около медвежьей клетки пузырёк. В нем были остатки чего-то красного. Я посмотрел: оказалось – кровь.
Так вот в чём дело! Гребешков решил отомстить мне за то, что я уволил его. Он достал живого голубя, зарезал его и голубиной кровью за час до выступления напоил медведя. Кровь сильно действует на зверей. Когда я дал медведю бутылку с молоком, он, наверно, вспомнил про кровь, и ему захотелось ещё. Он и кинулся на меня.
Потом мы с ним опять подружились. Он больше никогда не кидался на меня.
Борька и Сурка
Теперь я расскажу о барсуках. Первые мои барсуки были пойманы около Астрахани. Их звали Борька и Сурка.
Но лучше всего были танцы барсуков. Особенно отличалась Сурка. Она ловко кружилась на одном месте, так что получалось нечто вроде вальса.
Иногда Борька и Сурка танцевали вместе. Они даже разучили первую фигуру кадрили: танцевали, стоя друг перед дружкой, потом отходили и снова сходились.
Жили они недолго. Однажды я собрался с ними на нижегородскую ярмарку, в город Горький, который тогда назывался Нижним Новгородом.
Мы поехали туда на пароходе. Барсуков и других зверей я устроил на корме, а сам сидел на верхней палубе, любовался берегами и простором Волги. Я задумался и не заметил, как ко мне подошел капитан.
– Я вижу, – сказал он, – вы везёте много зверей. Чем вы порадуете публику на ярмарке? Какой новинкой?
– Я везу двух барсуков. Они у меня образованные: перелистывают книги, чуть-чуть не читают. Кадриль танцуют.
– Интересно было бы с ними познакомиться, – сказал капитан.
Мне не хотелось отказывать капитану.
– Что ж, можно, – ответил я. – Сейчас я их приведу. Прошу любить и жаловать!
И я пошёл за клеткой.
Скоро клетка с барсуками стояла на верхней палубе, и капитан с любопытством рассматривал зверьков.
– Пускай они немножко погуляют по палубе, – сказал я и решил открыть клетку.
Тут случилось нечто неожиданное.
Едва только я приоткрыл дверцу клетки, как Борька и Сурка выскочили на палубу, бросились за борт и, прежде чем я успел опомниться, исчезли в волнах…
Пароход продолжал быстро нестись против течения. Капитан сказал:
– Мне очень жаль, что из-за меня погибли эти зверьки. Я готов остановить пароход, но ведь это бесполезно: ваши барсуки уже погибли.
Бедные Борька и Сурка! Они утонули! Я бросился в каюту, упал на постель и зарыл лицо в подушки. А пароход всё двигался вперёд и вперёд…
Через несколько месяцев я собрался на охоту в Голицыно, под Москвой. Со мной поехал мой большой друг и опытный охотник. Мы решили поохотиться на барсуков. Мой друг дорогой рассказывал мне о скрытной, одинокой жизни барсуков, о том, как трудно наблюдать за ними на воле.
– Барсук, – говорил он, – ночное животное. Большую часть дня он проводит в своей подземной норе.
Мы шли по лужайке. С нами была собака, фокстерьер, на цепи. Вдруг фокстерьер натянул цепь. Глаза его загорелись, уши встали. Он захрипел и стал рваться вперед, к опушке.
Мы увидели большой бугор.
– Там, в бугре, – сказал мой друг, – в песчаном слое, барсук устроил себе квартиру из нескольких комнат со всеми удобствами. Там есть общий зал, кладовая, главный – парадный, так сказать, – ход и четыре запасных. Всё это барсук вырывает своими крепкими кривыми когтями.
Мы спустили с цепи фокстерьера. Он тотчас же бросился в один из входов и ушёл под землю.
Мы притихли. Я лёг и приложил ухо к земле. Вдруг где-то там, глубоко, раздалось тявканье собаки.
– Нашла! – прошептал мой друг.
Мы стали быстро копать в этом месте. Копать было нелегко: то и дело попадались камни. Наконец мы добрались до песка.
Вдруг из другого входа, совсем не там, где мы копали, выскочил фокстерьер. Он был весь измазан землёй. Тревожно понюхав воздух, он обежал вокруг бугра и снова скрылся в одном из ходов.
Микропересказ : Трёх медведей по очереди назначали воеводами леса. Два первых сделали ставку на кровопролитие и проиграли. Последний не вмешивался в жизнь леса и заслужил похвалу правителя.
Глава 1 . Топтыгин 1-й
Такая в ту пору вольница между лесными мужиками шла, что всякий по-своему норовил. Звери — рыскали, птицы — летали, насекомые — ползали; а в ногу никто маршировать не хотел.
Распустившиеся обитатели леса сами остепениться уже не могли и ждали, что майор найдёт на них управу. Топтыгин же, придя в лес, сразу решил устроить кровопролитие, но его план не сработал — лукавый попутал. Решил он отпраздновать свои именины, напился и улёгся спать на поляне.
Утром через поляну летел Чиж, любимчик лесного народа, такой умный, что слухи о нём дошли до Льва. Чиж принял Топтыгина за гнилой чурбан, сел на него и начал петь. Майор проснулся и, не разобравшись спросонья, съел Чижа.
Глава 2 . Топтыгин 2-й
В это же время Лев отправил в соседний лес Топтыгина 2-го. Этот Топтыгин был умнее, он понимал, что от его первого шага зависит многое, и решил совершить крупное злодеяние — уничтожить университет либо типографию. Но оказалось, что типографский станок давно сожгли, студентов академии забрали в солдаты, а профессоров замуровали в дупле, где они и сейчас спят летаргическим сном.
Тогда Топтыгин забрался на двор к мужику, поубивал его коров, а потом залез на крышу избы, чтобы раскатать её по брёвнышку. Крыша оказалась гнилой, Топтыгин провалилися и повис, уцепившись лапами за бревно. Сбежались лесные мужики, убили злодея, сняли с него шкуру, а тело выкинули на болото.
Таким образом, явилась новая лесная практика, которая установила, что и блестящие злодейства могут иметь последствия не менее плачевные, как и злодейства срамные.
После этого случая все злодеяния в лесной Истории начали считаются срамными. Лев велел сообщить о приговоре Истории Топтыгину 3-му — пусть изворачивается.
Глава 3 . Топтыгин 3-й
Топтыгин 3-й был умнее своих предшественников. В лес он прибил тихо и быстро понял, что теперь у всех, даже у белок есть свои права, и ни о каких злодействах даже думать нельзя. Решил он ничего не делать, даже не выходить из берлоги, за исключением дней, когда надо получать жалование.
Словом сказать, это был порядок, до такой степени установившийся и прочный, что при виде его даже самому лютому, рьяному воеводе не могла прийти в голову мысль о каких-либо увенчательных злодействах…
Топтыгин спал, а лес жил своей жизнью и ничего в нём не случалось. Довольный Лев произвёл Топтыгина в подполковники. Так бы всё и шло дальше, но пришли охотники с рогатиной, и медведя постигла участь всех пушных зверей.
Пересказала Юлия Песковая. За основу пересказа взято издание сказки из собрания сочинений в 20 томах (М.: Худож. лит., 1974). Нашли ошибку? Пожалуйста, отредактируйте этот пересказ в Народном Брифли.
Что скажете о пересказе?
Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.
Читайте также: