Тарковский гипноз краткое содержание
Обновлено: 04.07.2024
Но загадочный доктор в исполнении Максима Суханова, а также его таинственная пациентка (Полина Галкина), которая то ли мерещится старшекласснику Мише (Сергей Гиро), то ли ее внедрил в сознание подростка доктор-кудесник — это лишь увлекательная декорация, в которой разворачивается семейная драма. Молодые и бестолковые родители Миши не умеют показать детям свою любовь, и те тяжело страдают от кажущейся ненужности.
— Почему детское знакомство с гипнологом так вас поразило, что вы через много лет пронесли идею этого фильма?
— Тогда я впервые увидел, что одни люди способны легко влиять на других. Та история заставила меня задуматься о границах, о том, до какой степени может зайти один человек во власти над другим.
Все что касается гипноза в фильме — это не выдумки. Это вполне реальные сцены, часть из них я видел собственными глазами, когда подростком ходил в эту лабораторию гипнолога и наблюдал за тем, что там происходит. При подготовке сценария Люба Мульменко тоже глубоко изучала эту тему и общалась с очень серьезными специалистами, у нас была масса консультантов на съемках.
— Фильм ставит вопрос, можно ли вмешиваться в сознание человека. Герой Суханова в заключительном монологе очень убедительно говорит о том, что мир нуждается в правках.
— Если поверить герою Суханова, тогда возникает страшный вопрос — раз мир нуждается в правках, кому можно доверить быть редактором? Влияние на человеческое сознание — это очень опасный путь. А вообще гораздо более интересный для меня вопрос — готовы ли люди, как стадо, слушать своего вожака и беспрекословно делать то, что им говорят? Но это вопрос к вам, а не ко мне.
— Я не тот человек, который хорошо умеет трактовать свое творчество. Моим зрителям придется самим отвечать на вопросы, которые у них возникнут. Я не знаю, откуда взялся этот мальчик недолюбленный, наверное, из ощущений моих и Любы Мульменко, она вложила в него и свою историю, и мою. Мы старались зацепить эти ощущения 15-летнего человека, который вроде бы уже большой, но еще на самом деле такой беззащитный и маленький, и которому так нужен рядом взрослый ментор, сильный человек. А он его не находит, и мальчика от этого одиночества — настоящего или мнимого — просто разрывает на части. Уверен, что каждый проходил, взрослея, через эти ощущения, каждый у себя в памяти найдет что-то похожее, какой-то отклик.
— Совершенно удивительно выглядит в кадре снег, он живет, преследует героев, имеет свой характер, постоянно меняется по ходу действия. Это действительно важный символ, который отражает душевные переживания героя, или так получилось случайно?
— Ох, нет, чтобы сделать такой снег, нам пришлось мучиться два месяца с зимней Москвой. В столице он никак не начинается по заказу, так что этот снег, сделанный специально - это страшно трудоемкая работа.
Мне хотелось сделать фильм, где снегопад идет три четверти экранного времени. Мне кажется, это очень похоже на сон: я смотрю за окно, где медленно кружатся снежинки, и у меня полное ощущение, что сейчас все это мне снится. Что это какой-то гипноз. И в фильме снег — особый символ, важный персонаж. Вы заметили, он заканчивается как раз, когда главный герой понимает весь обман. В этот момент снега больше нет. Он пропадает, как какой-то морок, понимаете? Это была продуманная и заложенная в сценарий история. Вот воплотить его — это оказалось достаточно мучительное мероприятие.
Мы снимали фильм совместно с Финляндией и по правилам, которые сегодня установлены в Европе для ко-продукции, в съемочной группе должно быть какое-то количество специалистов из этой страны. У меня, например, оператор-постановщик был финн, Жан-Ноэль Мустонен, это первый в моей жизни иностранный оператор, с которым надо было говорить на английском на съемочной площадке. Это был новый опыт, в том числе и художественный. Посмотрите на картинку, которая получилась, и решите, есть ли там европейское видение.
— Я-то считаю, что триллер там есть. Просто у меня не было такой самоцели — обязательно снять фильм в определенном жанре. Триллер в этом случае — просто средство, чтобы на его фоне ярче рассказать семейную драму. Триллер здесь не довлеющий.
— Какие преимущества у камерного кино?
— В камерном кино есть возможность уделить пристальное внимание людям, их индивидуальностям, разглядеть их под большим увеличительным стеклом. В камерном фильме ничто не отвлекает, есть ты — режиссер, есть артисты, есть их история и атмосфера. И ты ни за что не спрячешься, нет спецэффектов, нет размаха, аттракциона. Все предельно честно и обнажено. Просто ничем не выделяющийся из сверстников мальчик-подросток, и его маленький мир, через который ты попадаешь в эту историю.
Я начал работать и вдруг ощутил, что вернулся к чему-то забытому, старому. Я когда-то с этого начинал. Мои самые первые фильмы были такие же камерные человеческие драмы, но я при этом их пытался наполнить внутренним напряжением, создавать вот этот саспенс и ощущение какой-то тайны, недосказанности. У меня ощущение, что я вернулся к себе изначальному и это тоже было особое, дополнительное удовольствие.
Хотя каждый раз, когда я снимаю фильмы, я настоящий. Я, слава богу, могу себе позволить делать то, что мне хочется. Вот хотелось мне сделать мюзикл про стиляг – я потратил на это 25 лет, но сделал то, о чем так мечтал. А потом мне хотелось сделать сериал про поколение моих родителей — и я его сделал, тоже неимоверными усилиями. А сейчас мне пришло в голову сделать клаустрофобный фильм про мальчика и гипнолога, про их сложный моральный поединок. У меня постоянно душа лежит к чему-то новому. Сейчас я очень хочу снять маленький сериал весной, там очень хороший сценарий, про 1990-е. Мне захотелось чего-то нового. Опять.
— Опять ретро, 1990-е? Почему вы избегаете новостной повестки?
— Вы знаете, мне кажется, что какие-то вещи должны отстояться и на них нужно посмотреть с дистанции. Я еще не видел кино, снятое после эпидемии. Уверен, что появятся проекты, связанные с состоянием людей, которые много дней просидели дома и не выходили на улицу. Я с большим интересом жду это кино. Уже вышли какие-то зум-сериалы, снятые во время пандемии, но это еще не та рефлексия, которую мы все ждем. Я не беру на себя смелость высказываться про то, что я сам не понимаю еще до конца, не чувствую.
Чисто технически я этим летом надеялся снять сериал, но он из-за пандемии отложился. Если же говорить про мой образ жизни — не изменилось ничего. Я занимаюсь проектами, пишутся сценарии. Просто я приезжал с утра в офис, а сейчас я все это делаю из дома.
— Почему сейчас такой бум сериалов, хотя жизнь постоянно ускоряется и времени на смотрение как будто остается все меньше?
— Некоторые люди до сих пор полагают, что есть настоящее кино, а есть сериалы, какой-то низший жанр, по их мнению. Я говорю — нет. Сериалы сегодня не подменяют полнометражное кино, но существуют отдельно как вид киноискусства. Вот бывают короткие истории, а бывают длинные. Чехов писал короткие истории — это короткометражки. Иногда он писал повести — это полные метры. А есть любимые писатели, которые пишут большие романы. Зачем Лев Толстой писал Анну Каренину? Ее же нельзя прочитать за полчаса. Ее читают день за днем, может быть, две недели, может быть, больше, у каждого своя дистанция. Тяга человека к большим историям с продолжением — она, мне кажется, близка нам по самой своей природе. Когда бабушка рассказывает внукам на ночь сказку, она очень часто останавливается на самом интересном месте и говорит — спи, а если будешь себя хорошо вести, я тебе расскажу завтра продолжение. Это награда — узнать, что было дальше. Ради этого стоит себя вести очень хорошо! Сериалы заполняют собой эту нишу, удовлетворяют нашу потребность — узнавать продолжение истории.
За два часа тревожный фильм Тодоровского свивается в лёгкие слои, из которых формируются и проявляются тема укрепления самости и тема власти. В своем неприятии гипноза, нежелании быть подвластным либо властвующим Миша, похоже, одинок — другому пациенту гипноз очень даже нравится, а Мишин младший брат с удовольствием изображает гипнотизера. То, что ими могут управлять без их ведома, пугает далеко не всех, а то, что такое возможно, кажется нужным и практичным. Должна ли власть быть деспотичной? А почему бы и не отдать свою волю в обмен на что-то полезное? Просто смотреть сон, в котором крупные снежинки летят из тёмного неба прямо на твоё лицо — универсальный, завораживающий образ коллективного бессознательного, в котором хочется раствориться. Но решительные действия героя придали времени ход, с течением ленты картинка неуклонно светлеет, и наступает весна. Отоспавшийся Миша выходит к семье, к завтраку. Сон это был или явь — встреча с гипнотизером его действительно изменила.
Промозглой зимой, когда всегда идет снег, в Москве не может уснуть человек. Или не может проснуться, смотря как взглянуть. 16-летний подросток Миша из Марьино (Сергей Гиро) лунатит по ночам — и кличка у него соответствующая зимней спячке, Медведь. Изможденные родители записывают его к топовому гипнологу Виктору Петровичу Волкову (Максим Суханов), который руководит лабораторией при кафедре клинической психологии. Однако чересчур сознательный Миша оказывается совершенно не гипнабельным, зато интересным малым, поэтому прописывается в кабинете Волкова если не пациентом, то кем‑то средним между учеником, оппонентом и юным отражением самого Волкова.
В какой‑то момент у всех, в том числе у родителей, возникает вопрос, зачем мальчик ходит к взрослому мужчине — особенно когда тот начинает принимать его бесплатно. Но самого Мишу в кабинете больше интересует молодая пациентка по имени Полина (Полина Галкина) в пограничном состоянии между жизнью и смертью, явью и вымыслом. Однажды Виктор Петрович задает Мише ключевой вопрос, после которого действительно трудно заснуть: а с чего он взял, что все это время Волков ни разу его не гипнотизировал? Ведь в гипнозе можно внушить все что угодно: в том числе, что никакого гипноза и не было.
Здесь фильм разламывается на два мира: темное и светлое время суток, жизнь и смерть, мрачный кабинет и прогулки под белым снегом, страх подземного метро и любовь, что живет на 20-м этаже. Миша начинает подозревать, что, возможно, служит вовсе не какому‑то спасителю, как он думал, а темному повелителю. Так из мальчика с синдромом спасателя Миша, почувствовав себя жертвой обмана, сам превращается в преследователя. Он пробует гипноз на своем младшем брате и немного пугается того, как эта модель подчинения легко передается от поколения к поколению — от Волкова к нему, от него к брату, от брата в младшую школу. Фактически выбрав путь богоборца и пытаясь свергнуть гипнолога с высоты олимпа, на которую он его сам для себя и воздвиг (условно на тот же 20-й этаж), Миша и Волков теперь олицетворяют противопоставление не только двух миров, но и ценностей разных поколений.
Мы ничего не знаем о прошлом и реальной подоплеке героя Суханова, но его контакт с мальчиком тоже можно рассматривать как вид терапии для самого гипнотизера. Ведь это способ поговорить со своей детской версией так же, как на его сеансах взрослые дяди и тети общаются со своим внутренним ребенком. В итоге детская версия выуживает из него не самую приятную подноготную, что выводит Волкова на экспрессивный монолог в финале, в котором он по сути признается в своих бумерских страхах перед новым слишком этичным поколением, которое не живет с мыслями о редактуре. Он же как раз воспитывался в той самой фаустовской парадигме, что мир несовершенен, а демиургу всегда требуется редактор.
На первом же сеансе выяснилось, что Миша негипнабелен. Что само по себе занимает профессора: обычно как раз лунатики хорошо поддаются внушению. Юноша становится постоянным посетителем сеансов Волкова как вольнослушатель и — лелеет надежду Миша — как первый ученик чародея. Гипнолог — видимо в рамках художественного допущения — работает с разными клиентами одновременно. Люди в трансе агукают как дети, пожирают крыс, визжат от ужаса и делают другие смешные вещи. Радикальная терапия, уверен Волков, помогает скорректировать личность, убрать неприятные воспоминания и нежелательные склонности — короче, перекроить человека ближе к идеалу.
Во время бесед Миши и профессора в кресле постоянно спит симпатичная девушка Полина (Полина Галкина), страдающая от панических атак. Постепенно Миша начинает провожать ее до дома. Но история юной влюбленности с прогулками по заснеженным парковым аллеям драматически обрывается. В отличие от юноши, Полина, как в песне поется, опять теряет контроль. Герой начинает подозревать профессора в страшных манипуляциях и сомневается в своей цельности. Может быть, с первых минут фильма Миша продолжает лунатическое путешествие? Может быть, жизнь — только сон, увиденный во сне?
Тодоровский не делает шаг до такого обобщения и вообще, в конце концов, не делает шаг. Как один из персонажей фильма, который под гипнозом воображает, что плывет, стоя на ковре. Это проявляется и на общем уровне, и в частностях истории. Например, в фильме есть захватывающая сцена, где Миша в шутку показывает брату Ваське, как надо гипнотизировать, пока не понимает, что Васька уже и правда в глубоком трансе. Совершенно непростительно, что это ружье ни разу не стреляет. Миша не пользуется возможность загипнотизировать родителей, врагов, любимую. Ни корысти ради, ни под угрозой, ни случайно. Что, Миша отложил дар, чтобы не уподобляться злому волшебнику? Но этого не должно происходить за кадром!
Читайте также: