Такая война краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Дарье Румянцевой приходит бумага со штампом и непонятной, подозрительной подписью больше чем через год после смерти сына, который погиб на фронте еще в 42-м году. Крючок с петелькой - именно так расписывался сын, Ваня. Решила Дарья, что бумага эта поддельная, недобрая шутка какого-то черствого человека.
При этом Румянцева всякий раз гадает на Ваню у цыган, когда те проезжают их деревню. И карты каждый раз отвечают, что вернется ее Ваня. Значит, жив он? Дарья решает терпеливо дожидаться конца войны.
Зимними и осенними ночами она уходит стеречь лошадей на конюшню и там все обдумывает раз за разом про сына. С рассветом идет домой и старается подобрать по пути хоть колышек, хоть брошенную ломину или гнилую тесину. Зимой тяжко придется, если не запасти дров. Избу она решает топить раз в два дня. А картошку придумала варить в самоваре. Так проще и кипяток получается все не просто водой, а со вкусом.
С Румянцевой взымают полный налог, потому что она еще в допустимом возрасте. Она отдает мясо, яйца, картошку и шерсть. После уплаты налогов, она прикупила себе по мелочи, часто заменяя одно с другим. А по мясу все равно числится у ней недоимка и еще денежный налог весь целиком надо отдать. И это помимо займа, страховки и самообложения. По всем этим пунктам она еще за сорок второй, прошлый год, не выплатила ничего. Ванин одногодка Пашка Неуступов, по здоровью непринятый в армию, с прозвищем Куверик, говорит Дарье о новых податях. И требует рассчитаться с государством.
Незаметно начинается голод, никто поначалу и не замечает. Когда первая старуха умерла от истощения, никого не взволновала эта новость. Зато теперь нигде нет прохода от огромного количества нищих. Затем и в деревне совсем не осталось ничего съестного. Женщины ходят в отдаленный колхоз, все еще хлебный, чтобы на всякие вещи выменять зерно и картофель. У Румянцевой есть Ванин полушерстяной костюм, еще хороший. Иван его и поносить толком не успел, купив тот лишь за три недели до начала войны. Дарье стало совсем невмоготу, сильно заболело сердце. Она вынесла костюм на улицу и ветер приносит ей Ванин запах, которые еще не успел забиться затхлостью. Дарья вывернула карманы пиджака и нашла в одном из них копейку и пыль от махорки. Она долго сидит со следам слез на щеках, вся взволнованная. А копейку спрятала в сахарницу.
На Первомай один деревенский дед, сивый Миша, покупает у ней козу - единственное, что у нее осталось от былой живности. Деньгами Дарья берет лишь половину стоимости и тут же уплачивает с них финагенту, другую половину взяла картошкой. Картошку же делит напополам. Одну корзину на пропитание, другую на семена. Но и семенной картофель ей приходится сварить в самоваре. В конце концов Дарья решается пойти с бабами и обменять Ванюшин костюм. Ей удается выменять полмешка картошки, из обрезков которой она засаживает полторы грядки. А самими картофелинами она питается аж до дня Казанской Божьей Матери.
Уже наступило лето. Как и остальные бабы, Дарья каждый день в поле косит сено и греет в солнечном тепле ноющие ноги на редких привалах. У нее постоянно звенит в ушах, по угарному тонко. Тянет поспать и голова кругом идет. Раньше Дарья разговаривала с козой, потом с мышкой в подполе. Мышка ушла из избы и сейчас Румянцева разговаривает с самоваром.
Тем временем к Дарье опять заходит Пашка и требует новых денег на уплату. Упрекает ее в том, что она одна всё не платит. Куверик не соглашается ждать дольше и по-хозяйски оглядывает избу. Затем он начинает опись имущества, всего мало-мальски ценного. И в качестве уплаты забирает самовар и два фунта шерсти. Дарья плачет, умоляет Пашку не забирать самовар. Но Куверик ее не слушает и уходит с отобранным.
Дом становится совсем пустым и неуютным без самовара. Дарья плачет, пока не заканчиваются слезы и плакать уже нечем. Она начинает грызть мягкую, проросшую в земле картошку, потом еще одну. Дарья начинает бредить, лежа на печи. Ей никак не удается различить где явь, а где сон. Видится ей война. Будто бы шум грома - это широкая, в две полосы, война. Война для нее - это два бесконечных ряда солдат с ружьями. Эти солдаты по очереди стреляют друг в дружку. А Ваня на пригорке и почему-то безоружный. Дарья все пытается окликнуть его, чтобы тот скорее ружье взял, но крик застревает в горле каждый раз. Тогда она пытается добежать до сына, но ноги ее совсем непослушные. И что-то давящее постоянно ей мешает. А солдатские ряды все дальше и дальше.
Сурганиха увидала на третьи или четвертые сутки, выставленный в магазином прилавке самовар Румянцевой. Суграниха костерит про себя Куверика за то, что тот у старухи отнял самовар. Она рассказывает остальным бабам про Дарьин самовар и тут выясняется, что Румянцева уже как третий день не ходит сено косить. Бабы выкупили самовар, собрав кто сколько смог, и пошли домой к Дарье. Только изба оказалась пустой.
Через деревню шагаю десятки-сотни нищих. И старухи, и старики, и дети. Но Дарью больше никто и не видел, домой она так и не вернулась. Зимой в деревне прошел слух, что в десяти километрах нашли труп мертвой старухи, на сеновале, что в лесной пустоши. Одета она была по-летнему и кусочки в корзине давно уже высохли. Бабы сразу решили, что это и есть их Дарья Румянцева. Однако старик Миша лишь хитро посмеивался над ними. Приговаривая, что таких старушек по всей матушке-России не счесть, цифр не хватит на всех.
А может и правы те бабы? Они всегда правы, когда по земле война такая шагает.
Ваню — сына Дарьи Румянцевой — убило на фронте в 42-м г., а бумага с печатью и непонятной, но уж больно подозрительной подписью (один крючок с петелькой) приходит больше чем через год. И решает Дарья, что бумага фальшивая, подделанная каким-то недобрым человеком.
Когда через деревню проезжают цыгане, Дарья каждый раз ходит гадать на Ваню. И каждый раз карты раскидываются как нельзя лучше. Получается — жив он. И Дарья терпеливо ждет конца войны.
К ночи, зимой и осенью, она уходит на конюшню стеречь лошадей и там все думает про сына Ивана С рассветом возвращается, волоча по пути какую-нибудь ломину, брошенный колышек либо гнилую тесину — без дров зимой не проживешь. Избу она топит через день, а картошку выдумывает варить в самоваре: и проще и выгоднее, да и кипяток для питья выходит вроде бы чем-то позанятнее.
Голод в народе начинается как-то незаметно, понемногу, и никто не всплескивает руками, когда в колхозе от истощения умирает первая старуха. А двери теперь почти не закрываются от великого изобилия нищих. Вскоре становится совсем нечего есть. Бабы ходят в дальний, еще хлебный колхоз — менять одежду на зерно и картошку. У Дарьи есть хороший полушерстяной Иванов костюм. Иван купил его за три недели до войны, не успел и поносить вдоволь. Когда Дарье становится невмоготу и начинает больно болеть сердце, она выносит костюм из сенника и ловит далекий, уже забиваемый затхлостью сундука Ванюшин запах. Раз, вывернув карманы, видит копеечку и махорочную пыльцу и потом долго сидит, разволнованная, с облегчающими слезами. А копеечку прячет в сахарницу.
На Первое мая сельский дедко, сивый бухтинник Миша, покупает ее единственную оставшуюся живность — козу. Половину цены Дарья берет деньгами (и тут же отдает их финагенту), половину — картошкой. И делит картошку тоже пополам: корзину на питание, корзину на семена. Но чтобы не умереть, приходится варить в самоваре и эту семенную картошку. Наконец Дарья решается: идет с бабами, выменивает Иванов костюм на полмешка картошки и обрезками сажает полторы гряды. А корзиной оставшихся обрезанных картофелин питается до самой Казанской.
Наступает лето. Дарья каждый день ходит с бабами косить, а на привалах греет на солнышке опухшие ноги. Ее все время тянет в сон, кружится голова и тонко, по-угарному звенит в ушах. Дома Дарья разговаривает с самоваром, как раньше разговаривала с козой или с подпольной мышкой (мышка в ее избе теперь не живет).
Без самовара в избе становится совсем неприютно и пусто. Дарья плачет, но и слезы в глазах кончаются. Она грызет мягкую, изросшую в земле картофелину, еще одну. Лежа на печи, Дарья пытается отделить явь от сна и никак не может. Далекие громы кажутся ей шумом широкой, идущей двумя полосами войны. Война представляется Дарье в виде двух бесконечных рядов солдат с ружьями, и эти солдаты поочередно стреляют друг в друга. А Иван — на горушке, и у него почему-то нет ружья. Дарья мучительно хочет окрикнуть его, чтобы он поскорее взял ружье, но крика не получается. Она бежит к сыну, да ноги не слушаются и что-то тяжелое, всесильное мешает ей. А ряды солдат все дальше и дальше.
А может, и правы они, эти бабы, кто знает? Они, бабы, почти всегда бывают правы, особенно когда на земле такая война.
Книга Такая война в кратком содержании доступна в 17 форматах Doc, Docx, RTF, TXT, ODT, PDF, DjVu, FB2, HTML, JAVA, ePub, LIT, LRF, RB, TCR, Mobi, PDB (для телефона, планшета, компьютера и ридера для электронных книг)
Тяжело жить одинокой матери, похоронившей сына. После войны начался голод. Она побежала за отрядом, потому что ей показалось, что в нем идет ее сын. Ее тело нашли через год.
За минуту
Печальный рассказ о судьбе Дарьи Румянцевой. Она живет одна, потому что похоронка на ее сына пришла еще в сорок втором году. Но женщина уверена, что он жив. Ждет его и ходит гадать к цыганке, которая подтверждает этот факт.
Начинается голод, козу пришлось продать. Заплатили Дарье половину деньгами, а половину картошкой. Дров нет, она подбирает на улице бревна и тащит в дом, чтобы ими топить печку.
Дарья ходит каждый день косить траву с бабами. Ей тяжело от недоедания, кружится голова. Дома она разговаривает с самоваром, как раньше с козой.
С одинокой женщины требуют заплатить налоги. У нее нет денег, тогда забирают последнюю ценность – самовар. Дарья плачет, просит оставить.
Однажды ей показалось, что в отряде идет среди солдат ее сын. Она побежала, но упала. Дарью давно никто не видел. Дома ее нет, на работе тоже. Через год только нашли высохшие кости и решили, что это была Дарья.
В. И. Белов
Такая война
Ваню – сына Дарьи Румянцевой – убило на фронте в 42-м г., а бумага с печатью и непонятной, но уж больно подозрительной подписью (один крючок с петелькой) приходит больше чем через год. И решает Дарья, что бумага фальшивая, подделанная каким-то недобрым человеком.
Когда через деревню проезжают цыгане, Дарья каждый раз ходит гадать на Ваню. И каждый раз карты раскидываются как нельзя лучше. Получается – жив он.
И Дарья терпеливо ждет конца войны.
К ночи, зимой и осенью, она уходит на конюшню стеречь лошадей
и там все думает про сына Ивана С рассветом возвращается, волоча по пути какую-нибудь ломину, брошенный колышек либо гнилую тесину – без дров зимой не проживешь. Избу она топит через день, а картошку выдумывает варить в самоваре: и проще и выгоднее, да и кипяток для питья выходит вроде бы чем-то позанятнее.
Дарья еще не вышла из возраста, и с нее берут полный налог: яйца, мясо, шерсть, картошку. И все она уже сдала, кое-что прикупив, иногда заменив одно другим, и только по мясу числится за ней недоимка да денежный налог весь целехонький, не говоря уж о страховке, займе и самообложении. По этим статьям у нее и за
А тут Пашка Неуступов, по прозвищу Куверик, по здоровью не взятый в армию Ванин одногодок, приносит Дарье новые обязательства. И требует “с государством рассчитываться”.
Голод в народе начинается как-то незаметно, понемногу, и никто не всплескивает руками, когда в колхозе от истощения умирает первая старуха. А двери теперь почти не закрываются от великого изобилия нищих. Вскоре становится совсем нечего есть.
Бабы ходят в дальний, еще хлебный колхоз – менять одежду на зерно и картошку. У Дарьи есть хороший полушерстяной Иванов костюм. Иван купил его за три недели до войны, не успел и поносить вдоволь. Когда Дарье становится невмоготу и начинает больно болеть сердце, она выносит костюм из сенника и ловит далекий, уже забиваемый затхлостью сундука Ванюшин запах.
Раз, вывернув карманы, видит копеечку и махорочную пыльцу и потом долго сидит, разволнованная, с облегчающими слезами. А копеечку прячет в сахарницу.
На Первое мая сельский дедко, сивый бухтинник Миша, покупает ее единственную оставшуюся живность – козу. Половину цены Дарья берет деньгами (и тут же отдает их финагенту), половину – картошкой. И делит картошку тоже пополам: корзину на питание, корзину на семена.
Но чтобы не умереть, приходится варить в самоваре и эту семенную картошку. Наконец Дарья решается: идет с бабами, выменивает Иванов костюм на полмешка картошки и обрезками сажает полторы гряды. А корзиной оставшихся обрезанных картофелин питается до самой Казанской.
Наступает лето. Дарья каждый день ходит с бабами косить, а на привалах греет на солнышке опухшие ноги. Ее все время тянет в сон, кружится голова и тонко, по-угарному звенит в ушах.
Дома Дарья разговаривает с самоваром, как раньше разговаривала с козой или с подпольной мышкой (мышка в ее избе теперь не живет).
И вдруг к Дарье снова приходит Пашка Куверик и требует заплатить деньги. Одна ты, говорит, во всей деревне злоупорничаешь. Больше Пашка ждать не намерен: придется, видно, принимать меры. Деловито оглядев избу, он начинает описывать имущество, потом уносит то, что находит ценным, – два фунта шерсти и самовар.
Дарья, плача, умоляет оставить ей самовар: “Век буду Бога за тебя молить, Пашенька”, но Кувери и слушать не хочет.
Без самовара в избе становится совсем неприютно и пусто. Дарья плачет, но и слезы в глазах кончаются. Она грызет мягкую, изросшую в земле картофелину, еще одну. Лежа на печи, Дарья пытается отделить явь от сна и никак не может.
Далекие громы кажутся ей шумом широкой, идущей двумя полосами войны. Война представляется Дарье в виде двух бесконечных рядов солдат с ружьями, и эти солдаты поочередно стреляют друг в друга. А Иван – на горушке, и у него почему-то нет ружья.
Дарья мучительно хочет окрикнуть его, чтобы он поскорее взял ружье, но крика не получается. Она бежит к сыну, да ноги не слушаются и что-то тяжелое, всесильное мешает ей. А ряды солдат все дальше и дальше…
На третий или четвертый день Сурганиха видит в магазине выставленный на прилавке Дарьин самовар. “Бес этот Куверик, – думает Сурганиха, – самовар отнял у старухи”. На покосе она рассказывает о самоваре бабам, выясняется, что Дарья уже третий день не выходит в поле. Бабы со всей деревни собирают кто сколько может и, выкупив самовар, довольные, идут к Дарьиной избе, да только хозяйки в ней нет. “Видно, сердешная, по миру ушла”, – говорит Сурганиха.
За лето через деревню идут сотни нищих: стариков, детей, старушек. Но Дарью никто не видел, и домой она не возвращается. И только зимой до деревни доходит слух, что километрах в десяти отсюда, в сеновале на лесной пустоши, нашли какую-то мертвую старуху. Кусочки в ее корзине уже высохли, и одежда на ней была летняя.
Бабы единогласно решают, что это обязательно и есть ихняя Дарья. Но старик Миша только подсмеивается над бабами: “Да разве мало таких старух по матушке-Расее? Ежели считать этих старух, дак, поди, и цифров не хватит”.
А может, и правы они, эти бабы, кто знает? Они, бабы, почти всегда бывают правы, особенно когда на земле такая война…
Читайте также: