Старина мест краткое содержание

Обновлено: 02.07.2024

В книге рассказывается о жизни дворянина Никанора Затрапезного. Никанор принадлежал к дворянской семье и был одним из наследников пошехонского дворянства. Семья Затрапезных жила на окраине Пошехонья. Село отличалось болотами и зелеными лесами. Семья владела землями и богатела с каждым днем. Мать Никанора родилась в семье купцов и была намного моложе супруга. Ее брак никто е благословил. Но ее рачительность и сообразительность увеличили семейное благосостояние. Она прожила с супругом 12 лет и произвела на свет 8 детей. Самым младшим был Никанор. За детьми смотрели гувернантки. К Никанору постоянно приходили учителя для обучения грамотности. Мальчик был очень сообразительным, что научился читать самостоятельно. Чуть позже Никанор начал читать книги со школьной программы.

У отца Никанора было много сестер, которые часто гостили у них дома. Поначалу мать мальчика была приветлива, но после нескольких дней выгоняла тетушек из дома. Ни одна из них не была богата как семья Затрапезных. Самые плохие воспоминания у Никанора оставила тетя Анфиса. Анфиса Порфирьевна была безобразной и лютой женщиной. Она была замужем и имела сына. В гостях в ее доме Никанор заметил, что тетя Анфиса и ее супруг любят глумиться над людьми. А тетя Раиса любила полакомиться сладостями и печеными изделиями. У нее в доме всегда вкусно пахло и процветала гармония. Тетя Раиса всегда была рада принимать гостей.

Спустя некоторое время семья Затрапезных поехала в Москву, чтобы найти жениха для старшей сестры Никанора. Много было знакомств, но до предложений свадьбы так и не дошло. Сама Надин в жизни выбирала только лгунов и картежников. Мать не нашла жениха для Надин, и они вернулись в деревню. Надин вышла замуж за деревенского человека без одной руки. Несмотря на это ее муж хорошо зарабатывал. И Надин стала главной женщиной в губернии.

Став старше Никанор знакомится с разнообразными людьми, у которых жизнь сложилась плачевно. Никанор писал записки со своего детства и вложил их в содержание книги. У него в памяти остались много образов и фактов, которые подействовали на его детство плохо

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Салтыков-Щедрин. Все произведения

Пошехонская старина. Картинка к рассказу

Сейчас читают

Огромная вычислительная машина, называемая Мультиваком, была установлена в Вашингтоне. Но за полсотни лет своего существования это чудо техники разрослось до невиданных размеров – оно заполонило собой не только столицу

Безрадостен быт бедной рыбацкой семьи, где муж основной кормилец, а жена-хозяйка, которая создает уют, чистоту и тепло в семейном очаге. Поздний вечер, хозяйка-ее зовут Жанна перед огнем сидит и ждет мужа штопая старый парус.

События, изложенные в романе, переносят читателя в столицу Португалии - Лиссабон. Идет 1942 год, вторая мировая война в самом разгаре. Нацисты, пришедшие к власти в Германии, преследуют представителей национальных меньшинств

Жила одна женщина со своим мужем, а детей у них не было. Их это очень огорчало. И как-то раз эта женщина поняла, что малыш у них скоро появится.

Ослик Мафин решил испечь вкусный пирог. Так как пирог предназначался для друзей ослика, то он очень серьёзно подошёл к делу. Мафин надел шапку повара

Связанные понятия

Сперва культура и литература процветали на северо-востоке Англии, но потом, когда в VIII и IX в. Уэссекс одержал политический перевес, то до такой степени развилась западно-саксонская литература, а вместе с ней и западно-саксонское наречие, что до наших времён дошли памятники, писанные преимущественно на этом наречии. Они составляют необыкновенно богатую литературу, состоящую не только из многочисленных поэтических произведений, но также из прозаических памятников.

История бриттов (англ. The History of the Britons, лат. Historia Brittonum) — исторический свод об истории народа бриттов, содержащий ряд легендарных мотивов, написанный, как считается, валлийским историком Неннием на латыни приблизительно в 829—830 годах, хотя некоторые учёные отвергают идею его авторства, считая работу компиляцией анонимных сочинений.

Книга с Плоского острова (др.-сканд. Flateyjarbók) — важный исландский манускрипт, содержащий множество древнеисландских саг. Манускрипту присвоен номер GkS 1005 fol., он также известен под латинским названием Codex Flatöiensis.

Аллитерационный стих — акцентный стих древней германской и кельтской поэзии. Основан на аллитерации: в каждой строке по меньшей мере два слова должны начинаться с одного и того же звука. Аллитерации могут связывать полустишия 4-словного стиха, в кельтской поэзии — целые стихи друг с другом.

Упоминания в литературе

Особое место в книге занимает публикация и перевод ранее не публиковавшегося и не переводившегося среднеирландского текста, аллитерационной поэмы о пяти дорогах Ирландии типа rosc из старины мест (приблизительно начала X в.). Текст очень интересен своим оригинальным и архаичным описанием мифа о происхождении дорог. Однако по причине сложности языка и своего маргинального положения на грани поэзии и прозы он не был рассмотрен издателями корпуса старин мест. С рукописями, содержащими поэму, автор получил возможность работать в библиотеке Королевской Ирландской академии благодаря гранту сэра Джона Риса из Jesus College в Оксфорде. Переводы древне– и среднеирландских текстов, приведенные в издании, выполнены автором.

Связанные понятия (продолжение)

Огамическое письмо — письменность древних кельтов и пиктов, употреблявшаяся на территории Ирландии и Великобритании в IV — X вв. н. э. наряду с латиницей и, возможно, являвшаяся тайнописью.

Под бретонской литературой понимается литература на бретонском языке, развивавшаяся преимущественно в Бретани. По числу и разнообразию памятников бретонская литература значительно уступает как ирландской, так и валлийской.

Брита́нская литерату́ра — это литература Англии, Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии, а также острова Мэн и Нормандских островов.

Арту́ровские леге́нды, или арту́ровский ци́кл, брето́нский ци́кл, также артуриа́на — цикл легенд кельтской традиции (Уэльс, французская Бретань) и рыцарских романов с акцентом на короле бриттов Артуре и рыцарях Круглого стола, прежде всего Ланселоте, Персевале и Галахаде.

Ирландская мифология — мифология ирландцев, входящая в корпус мифологии кельтской. Сохранившиеся источники позволяют разделить корпус текстов ирландской мифологии на четыре основных цикла: мифологический, уладский, Цикл Финна (или Оссиана) и королевский, или исторический. Кроме того, существует определённое количество материалов, не входящие в циклы.

История английской поэзии длится с середины VII века до наших дней. За это время английские поэты завоевали себе признание в Европе, а их стихи распространились по всему земному шару. Наиболее ранние стихотворения региона, в настоящее время носящего название Англии, с высокой степенью вероятности передавались устно, поэтому до нашего времени не сохранились, а датировка ранней поэзии сложна и зачастую противоречива Первые сохранившиеся манускрипты датируются X веком. Поэзия в те времена писалась на.

Саги о королях (норв. Kongesagaer, "королевские саги") — один из жанров средневековой исландской литературы. Действие таких саг происходит в скандинавских королевствах, главным образом в Норвегии.

Пиктский язык — мёртвый язык (или группа языков), предположительно использовавшийся пиктами — народом, обитавшим в Раннем Средневековье на севере Шотландии.

Английский фольклор — мифы, легенды, народное творчество (песни, танцы, обряды) Англии, часть общебританского фольклора.

Островно́й по́шиб (островной минускул, гиберно-саксонское письмо) — тип почерка, распространённый в Средние века в Ирландии и Британии, а позже употреблявшийся в религиозных центрах на континенте, подвергшихся влиянию так называемой кельтской церкви.

И́мрам (др.-ирл. immram, от imb-, imm- 'вокруг' и -rá(id) 'грести') — один из жанров ирландских сказаний, повествующий о морском путешествии героя в Потусторонний мир. Будучи написанными в эру распространения христианства, иммрамы сохраняют многие черты традиционной кельтской мифологии.

Мифологический цикл — один из четырех основных циклов ирландской мифологии, названный так потому, что он описывает остатки языческой мифологии дохристианской Ирландии, хотя боги и сверхъестественные создания и были эвгемеризованы христианскими составителями в исторических королей и героев.

Интерполя́ция (от лат. interpolatio — изменение, искажение) — в палеографии, филологии и текстологии один из видов порчи текста, вставка более позднего происхождения в каком-либо тексте или документе, которая никогда не существовала в оригинальном тексте и не принадлежит автору текста. Может быть сделана переписчиком или переводчиком текста в форме одного слова или фразы, произвольно вставленных в текст при последующей переписке рукописи или её редактуре.

Англо-нормандский язык (также позднее англо-французский язык, фр. Anglo-normand, anglo-français, англ. Anglo-Norman, Anglo-French) — исчезнувший романский язык, являвшийся родным языком для британской элиты, приближённой к англонормандской монархии, а также выступавший в роли основного рабочего языка всей Англии после её завоевания Вильгельмом Завоевателем (после 1066 г.), распространившись позднее также и в Ирландии (особенно в окрестностях Дублина). Как родной язык высших слоёв общества англо-нормандский.

Средненидерландский язык (нидерл. Middelnederlands) — историческая форма существования нидерландского языка, а также ступень его исторического развития в промежутке между 1150 и 1500 годами. Фактически является вариантом среднефранкского языка, не участвовавшим в процессе второго передвижения (ср. с совр. верхнефранкскими диалектами). Средненидерландский развился из древненидерландского языка.

Устная традиция — передача информации между поколениями устно, по памяти, с соответствующими способами варьирования, оставляющими простор импровизации. Она предполагает определенную манеру исполнения (певческую, сказительскую).

Анна́лы четырёх мастеро́в (ирл. Annala na gCeithre Máistrí), Анналы королевства Ирландии (ирл. Annala Rioghachta Éireann) — хроники средневековой истории Ирландии, написанные на ирландском языке и датированные от 2242 года от сотворения мира, года потопа, до 1616 года нашей эры. Включают как ранние тексты, так и оригинальные; были собраны между 1632 и 1636 годами во францисканском монастыре в Донеголе.

Прозиме́тр (лат. prosimetrum) — литературная форма, соединяющая прозаические и стихотворные фрагменты внутри одного произведения.

Лаку́на (в широком смысле) — национально-специфический элемент культуры, нашедший соответствующее отражение в языке и речи носителей этой культуры, который либо полностью не понимается, либо недопонимается носителями иной лингвокультуры в процессе коммуникации.

Картуля́рии (от лат. charta — грамота) — сборники документов (грамот, хартий, актов и др.) средневековой Европы, сохранившихся, как правило, не в подлинниках, а в копиях, переписанных иногда с сокращениями и вставками (интерполяциями). Это копии документов, которыми в средневековой Европе юридически оформляли земельные дарения в пользу Церкви, имущественные и личные отношения между церковными и светскими учреждениями либо лицами, иногда — копии сделок между светскими лицами, копии королевских указов.

Кельтская церковь — собирательный термин, под которым обычно подразумевают церковные структуры, существовавшие в раннем Средневековье в Бретани и на заселённой кельтскими народами части Британских островов. В современной историографии термин считается устаревшим и неточным, так как в описываемый период на упомянутых территориях не существовало ни отдельной от Рима единой церковной организации, ни самой концепции о общности населяющих их народов; характерные для этого региона религиозные практики.

Шотла́ндский язы́к, скотс, а́нгло-шотла́ндский язы́к (самоназвание Scots) — один из германских языков, близкородственный английскому языку — иногда считается его диалектом или региональным вариантом (так называемый среднешотландский диалект староанглийского языка). Распространён в равнинной Шотландии (юг и восток страны), отсюда второе название — равнинный шотландский (Lallans Scots, англ. Lowlands). Не следует путать с кельтским шотландским языком, иначе называемым гэльским, а также с шотландским.

Лапидарий (от лат. lapidarius — каменотёс) — дидактический жанр описательной поэзии; популярный жанр символической литературы, относящийся к периоду европейского Средневековья, и описывающий исключительные, магические или просто необычные свойства простых, полудрагоценных и драгоценных камней, а также приписывающий им символические значения.

Григорий Бондаренко СТАРИНА МЕСТ. УСНЕХ.

Великий ясень Биле Ушниг рос когда-то на Уснехе — древнем холме посреди Ирландии, где друиды со времен короля Туатала зажигали огни первого мая в день Белтайна. Зеленый холм Уснеха вспучивался над окрестной равниной, и король, и воин, и епископ на колеснице проезжали мимо холма по дорогам из одного конца острова в другой. С холма Уснеха в давние времена, когда воздух был прозрачнее, а глаза — зорче, можно было увидеть всю Ирландию. Ясень Уснеха стоял огромный, седой и замшелый с древней бугристой корой, в трещинах которой в дождь прятались стада испуганных овец, а на вздутых корнях росли дубы и паслись коровы. Вершины его не было видно с земли, она терялась где-то в облаках. Его пышная зеленая крона начиналась высоко в небе, и даже птицы не могли долететь туда.

Ясень Уснеха упал на север прямо к Гранарду в Кайрбре, и было это во времена сыновей Аэда Слане. В древние времена к Камню Делений на холме Уснех сходились острия-углы всех пяти королевств. Уснех называли пупом Ирландии. Древний мудрец, человек-лосось, Финтан мак Бохра пережил потоп на пупе Уснеха, а валлиец Гиральд Камбрийский писал, что Уснех — пуп Ирландии (umbilicus Hiberniae), ведь расположен он посреди земли. За этот пуп земли (umbilicus mundi) и уцепились жрецы-друиды — отсюда, из этого священного места, можно было управлять всем миром.

Ясень Уснеха упал на север, достав макушкой Гранард, находящийся в двадцати милях от Уснеха. Ясень падал точно на север. Ведь центр всегда связан с истинным Севером, полюсом, где вертится изначальная свастика. И священная роща британских друидов на севере острова называлась Медионеметон, — "Срединная священная роща", — место вокруг неё считали пупом Каледонии. Север в Ирландии, да и не только там, был местом тайного знания, магии (того, что по-ирландски называлось druidecht), на севере находились загадочные острова, откуда пришли в Ирландию сначала Племена богини Дану, а затем воинственные демоны -— фоморы. Не те ли острова и римская "Крайняя Туле"? Ясень Уснеха упал, как стрелка компаса, на север, начертив одну из связующих линий священного ландшафта, исходящих из пупа Ирландии. Дерево, росшее на земном "полюсе" острова, соединялось с "полюсом" небесным: один отражался в другом, с ним он был связан осью мира (Axis Mundi). Представьте остров Ирландию божественным телом, и вы увидите, что Уснех — это пуп, а ясень Уснеха — пуповина.

В Уснех мы с Шинед собирались давно. Наши странные отношения (которых не было) с подарками и открытками на столах в библиотеке ("Подсолнухи" Ван Гога, цветы, конфеты и прочее) с какого-то времени крутились вокруг этой чаемой поездки. Ее сестра, толстая и глупая Мэри, жила на маленьком перестроенном хуторе возле Баллимора рядом с курганом, где был похоронен легендарный король Туатал Техтмайр ("король Тухла", как они говорили), и рядом с Уснехом.

Мы говорили первый раз об этой поездке в библиотеке Тринити Колледжа у моего стола, заваленного грудой ксерокопий и потертых книг, прочитанных и ожидающих прочтения, под скошенной стеклянной крышей, по ней, как всегда, барабанил скучный ирландский дождь. А на улице — вечнозеленая листва. "Мы поедем в Уснех недели через две, когда пройдут дожди", — говорила она, улыбаясь мне ласково и с обещанием чего-то, смущаясь и путаясь в русских словах. И я ждал эти дни, между строк старинных преданий видя ее серые глаза, ее губы, ее светлые коротко стриженные волосы. Это Шинед, моя любовь нового века, глупого, голимого, незабываемого, вечно юного New Age. Это был ее ответ вежливости на нашу январскую поездку в монастырь Глендалох.

Был еще один поход в паб после светлого вторника с "Подсолнухами" Ван Гога, с удивительной способностью Шинед находить меня. Мы долго сидели в баре вместе с ее подругой Мишель и трепались о России, Ирландии, любви и литературе. Я уже так долго смотрел на Шинед близко, что, если закрыть глаза, мог увидеть ее. Эти два смешных прощальных сестринских поцелуя в щеку от Мишель и от нее. И все. Я топал два часа до Клонтарфа вдоль берега шумного, но невидимого моря. Пьяный я спотыкался и бормотал под нос: "Имболк. Первый день весны".

Дождливые дни конца февраля, начала марта (это был тот же Имболк) все не кончались. Она откладывала поездку раз за разом, повод за поводом, и я уже отчаялся ждать чего-либо от нее. "Все равно это ни к чему", — думал я. В те дни приезжал ее русский бойфренд Саша, и тоскливее и смешнее всего были тогда мои вечерние встречи с Шинед в барах или библиотеке. Она жаловалась мне на своего русского любовника, плакалась, какой он беспомощный и жалкий, "но я же люблю его". С одной стороны, это тешило мое самолюбие, дескать, я-то не беспомощный и не жалкий, но вся моя беспомощность и была в том, что ночью она шла спать с ним в свою комнату, а я мог только сказать: "Спокойной ночи!" Сейчас, спустя годы, мне кажется, было бы здорово снова встретиться с ней, и попытаться вместе понять, что мы чувствовали тогда и было ли во всем этом что-то общее. Было ли?

Она позвонила мне в Клонтарф поздно вечером — хозяева уехали, я сидел в гостиной у горящего камина один — и сказала: "Приезжай завтра в Муллингар к моим родителям на утреннем поезде. Мы едем в Уснех". Я счастливо ответил: "Да, конечно. До встречи завтра". И только положив трубку, сообразил, что не знаю ни муллингарского телефона, ни адреса. Вот тебе и на!

Я все равно приехал утром на веселом оранжевом поезде в захолустный Муллингар и прождал Шинед, наверное, час на вокзале. Пытался найти телефон ее матери в справочнике, звонил по выдуманным телефонам, но впустую. Через час, когда я уже отчаялся, прибегает она, улыбается.

— Хорошо, что вспомнила, а то я уже думал уезжать, — рассмеялся я.

Муллингар с обувными лавками и пивными, узкими мощеными улочками и чистенькими католическими церквями был милым захолустным городком. Туристы еще не забредали в те места. На окраине города, у трассы, ведущей в Дублин, в типовом доме из коричневого кирпича жили ее мать, братья и сестры. Большая католическая семья. Как я, в сущности, мало знал и знаю о Шинед. Да все равно, здесь мы никогда ничего не узнаем о любимом человеке. И не узнаем больше никогда.

Ее толстая и глупая сестра (N), деловая и болтливая, но неопрятная, с редкими обесцвеченными волосами, жившая рядом с Уснехом, мне казалось, была полной противоположностью Шинед. Только ладили они прекрасно, что меня поражало и раздражало. В конце концов, они были сестры, и не мне было соваться в их отношения. Сестра N со своим мужем недавно поселились в маленьком домике посреди пустошей центральной Ирландии. Домик был отреставрирован и вылизан ее мужем-инженером. Главной достопримечательностью жилища семьи N была большая чугунная печь прошлого века, которую они топили кусками жирного коричневого торфа. Торфом был полон сарай рядом с домом: трудолюбивый муж-инженер копал торф в соседних полях. Те три дня рядом с Уснехом, когда мы бродили по холмам и вели принужденные разговоры, обернулись для меня разочарованием, если не в Шинед, то в ирландцах вообще.

Однажды я проснулся рано-рано и гулял вокруг кургана "короля Тухлы", а когда вернулся и тихо подошел к дому, сквозь мутное кухонное окно увидел вставшую Шинед в белой ночной рубашке, она пила из стакана молоко и грустно смотрела на меня. Я помахал рукой и сказал, натянуто улыбаясь: "Доброе утро!" Ей все равно было не услышать меня.

Куда дальше? Пили возле печки почин (ирландский самогон). Меня заставили это сделать. Толстая Мэри с апломбом вещала: "Вы, русские, так любите водку. А наш почин еще крепче. Англичане сажали в тюрьму за самогон, да он и сейчас незаконный". — "Да, да, — я привычно улыбался им, — У нас тоже гонят самогон. Знаете, за него тоже сажали". — "Ну, попробуй, попробуй". Пробую. Пустое. Пустые разговоры.

Где стоял старый ясень Уснеха, хотя бы пень от него, я так и не узнал, да почин и не мог помочь. На самой вершине холма Уснеха, возле корявого, покрытого глубокими трещинами Камня Делений мы вчетвером (я, Шинед, Мэри и ее собака-'four-legged beast') смотрели на Ирландию вокруг нас. Говорят, в ясную погоду оттуда можно увидеть море. Но было облачно, как всегда. Шинед забралась на Камень и пропала в его разверстой трещине. "Идите сюда, смотрите, что я нашла", — звала она нас наверх. В трещине, на мокрой и шершавой темной породе камня были разбросаны свечи, благовония, травы и размокшие от дождя лепешки. "Это оставили New Age travellers, бродяги, язычники. Они считают это место святым и молятся здесь. Приносят свои жертвы". — "Они живут там, в долине, — махнула рукой Мэри. — Продают какие-то целебные травы, дорого ужасно. Мне продали чеснок, что ли, у меня от него началась жуткая аллергия". Шинед рассмеялась: "Может быть, они хотели подшутить над тобой". — "Не понимаю таких шуток, я все-таки их соседка". А я высматривал далеко внизу среди зеленых полей шатры и караваны диковинного племени New Age travellers. Мне было неловко сознаться, как я хотел спуститься туда и увидеть своими глазами этих бродяг.

Я снова оказался в тех местах через полтора года. Уже не связанный ни с кем и ни с чем, предоставленный сам себе. Два месяца я мотался по Ирландии и Британии, повинуясь лишь воле случая, а точнее — воле Бога. Рюкзак со спальником и палаткой за плечами, весь свой нехитрый скарб я носил с собой. И в один пасмурный августовский день я приехал в лагерь странников нового века под холмом Уснеха.

По узкой тропинке, петлявшей в зарослях у реки, я вышел на широкую вытоптанную поляну, где, как нелепые растения, росли разноцветные лоскутные шатры, юрты, хижины, вдалеке возвышался белый индейский типи. Накрапывал мелкий сонный дождик, и во всем лагере не было видно ни одного человека. Я не спеша подходил к жилищам. У тропинки на зеленой траве был сооружен лабиринт из белых неровных камней, а в центре лабиринта на высоком камне переливался радужными бликами многогранный кристалл. В глубине его шевелилось неясное темное пятно.

Тут мир вокруг наполнился глухим грохотом и громом. Мерно нарастающий бой барабанов родился где-то в глубине лагеря. Воздух содрогался и гудел ровным и тревожным боем. Дождь усилился, будто повинуясь невидимым колдунам, сотрясавшим воздух в своих пестрых жилищах. Я подходил все ближе к звукам, и меня обступили лоскутные шатры, один чуднее другого: в этом городе не было ни оконца, а входы оставались неприметны или занавешены. Боковым зрением я примечал пугливые детские глаза на чумазых лицах, провожавшие меня.

Гром тамтамов доносился из приземистой и грязной войлочной юрты, стоявшей посреди лагеря на вытоптанной площадке. Когда я подошел ближе, тамтамы стали тише, и ритм усложнился, вступили маленькие барабанчики, флейты, лютня, еще струнные и волынка. Мелодия переливалась и вибрировала, казалось, ожидая чего-то, ожидая песни — понял я. И лишь только я подошел к раскрытому входу в юрту и увидел всю цветастую компанию музыкантов, песня началась. Пела фигура в глубине юрты, укрытая темно-фиолетовым капюшоном и коротким плащом того же цвета. Голос, не в пример мелодии, почему-то сразу показался мне неприятным, чересчур высоким и резким. Человек в темно-фиолетовом пел:

Прекрасные лилии, шмели и бабочки

Высокие замки из синего света,

И все дальше и дальше. Я сел без спроса у порога. Песня его дрожащая с паузами и вскриками все не кончалась. Казалось, время остановилось, и осталась только мелодия и страшноватая песня, постоянно возвращавшаяся к "прекрасным лилиям". Кто-то протянул мне длинный африканский барабан, и я включился в ритм, сначала неумело, а затем все уверенней и точнее. Фиолетовый человек внезапно резко откинул капюшон, поднял косматую черную голову и глянул на меня своим единственным черным глазом. Я вздрогнул. Фиолетовый широко улыбнулся и начал играть новую мелодию на маленькой лютне, снова опустив голову и погрузившись в музыку. Все музыканты повиновались ему, большие тамтамы стали чуть слышны. Их редкий "бум-бум" еще задавал ритм, но мелодия гасла, как пламя догорающей свещи. Наконец, из всех инструментов продолжала звучать только лютня фиолетового, прозвучали тихие и невыразимо грустные последние аккорды, и фиолетовый, глядя на меня, пропел или прошептал: "Прекрасные лилии. "

Все смолкло, я выглянул из юрты. Дождь так и моросил снаружи, и теплая юрта — посреди нее теплился огонь в очаге — показалась мне последним надежным убежищем и центром обитаемого мира. Кто-то положил мне руку на плечо. Я обернулся, надо мной склонился фиолетовый человек. Улыбаясь и закатывая глаза, он сказал: "Здравствуй, брат. Меня зовут Пак. Как ты мог заметить, я играю на лютне и пою песни. Мы идем сегодня на большой круг камней за холмом Уснеха играть и петь, и разговаривать с духами. А пойдешь ли ты с нами?" — "Конечно", — ответил я, не задумываясь.

Музыканты неспешно вставали, собирали инструменты и один за другим выходили. Я занял свое место, последний в веренице нелепых, нечесаных, грязных существ, и мы тронулись в путь, поднимаясь на холм со своими дудками, лютнями, барабанами. Жители окрестных деревень с удивлением могли увидеть на фоне прояснившегося неба череду волшебных музыкантов, короткие, как вспышки света, не связанные мелодии и ритмы долетали до них в долину. "Fairies," — могли подумать они.

Многие века деревянная изба служила домом для русского народа. Детям история русской избы рассказывает, как жили предки, как был устроен их быт. Только представьте: на улице мороз кусает за щеки, а дома в избе, да на теплой печке сидит детвора, слушая сказки деда о заморских чудищах. Каждый дом был непохожим на другие. Где деревянный конь красуется на крыше, где голова птицы. А вот изба с резными деревянными ставенками. Были маленькие избушки, и целые избы-дворцы, где под крышей находилось все, что нужно: огромная русская печь на полкомнаты, горница, светлица, сени, подклеть с животными и клеть с одеждой и съестными припасами.

История русской избы для детей

В далекие времена люди жили без электричества. Дома их были невысокими и сильно отличались от современных многоэтажек. Для строительства использовали природные материалы, которые можно было достать поблизости. В России, богатой лесами, это дерево. Из стволов деревьев заготавливали бревна и строили, а точнее рубили избу.

Избы на Руси рубили еще в 10 веке. Инструментов для рубки использовали минимум – топор, скобель да долото. Пилой пользовались редко. Чтобы дом получился долговечным и крепким, поры дерева должны были остаться закрытыми. Пила же перерезала древесные волокна, отчего бревно легко пропитывалось влагой.

Интересно, что строили избу без единого гвоздя. Бревна соединялись между собой с помощью выдолбленных пазов. Они соединялись настолько прочно и плотно, что дома сохранялись столетиями.

7 интересных фактов

Кратко рассказать о русской избе детям лучше всего с помощью презентации и интересных фактов о ней.

Видео-презентация для детей:

Интересные факты из истории русской избы:

Традиционный внешний вид

Традиционно русская изба изготавливалась из бревен, уложенных друг на друга горизонтальными рядами. На углах бревна врубались друг в друга. Зазоры между бревен законопачивались мхом, шерстью, глиной. В отличие от европейских деревянных домов, в которых бревна располагались вертикально, русская изба хорошо держала утеплитель, и долго не рассыхалась.

Чем больше венцов в русской избе, тем она выше. Длина стен определялась естественными размерами дерева.

Вокруг отапливаемой части избы делалась земляная насыпь – завалинка. Она помогала удерживать тепло. Со стороны, где не было окон, завалинка поднималась под самую крышу. Вообще вся изба немного вкапывалась в землю. Внутрь дома нужно было спускаться по ступенькам.

Стоит отметить, что в разные времена и в разных регионах России изба выглядела по-разному. Примеры с фото:

Крыша

На самой верхушке кровли красовался охлупень – толстое бревно с выдолбленным треугольником. Охлупень служил зажимом для бревенчатой кровли. Со стороны фасада его часто обрабатывали в виде коня, иногда птицы или оленьей головы.

Кровлю очень надежно скрепляли, чтобы она не разрушилась от сильного ветра или под тяжестью снега. По бокам бревна придерживались толстыми гнетами, а на обоих фронтах резными огнивами. Чтобы торцы не сгнивали, их прикрывали богато украшенными резьбой причелинами.

В первых самых примитивных избах полы представляли собой стоптанную смесь глины и земли. Позднее стали делать настил из деревянных досок. Доски мостили по брусьям или балкам (для второго этажа). Полы нежилых помещений часто состояли из кругляков – тонких длинных бревен, которые просто притесывали друг к другу.

В первых русских избах окна были невысокими, на высоту одного бревна. Назывались они волоковыми (от слова волочить). На ночь окна изнутри закрывали деревянными задвижками. Для этого задвижку волочили вбок либо сверху вниз.

Позднее появились красные, что означает красивые окна – косящатые. Концы бревен в оконном проеме стали обрабатывать скошенными, сужающимися к внутренней поверхности стены. На смену грубым деревянным щитам-задвижкам пришли красивые переплеты.

Полезно знать. Косящатый проем делал окна не только красивыми, но и помогал избавиться от сквозняков и холода в зимнюю пору. Осенью дерево от влаги намокало и набухало, а летом усыхало, поэтому плотно закрыть его без скошенного края было невозможно.

В послепетровскую эпоху окна русских изб стали украшать резными наличниками и ставнями, которые открывались нараспашку. Закрытые ставни означали, что дома все спят или никого нет.

Крыльцо

Подклеть

Со временем русские избы стали делать с подклетью, или как ее еще называли, подызбицей. Это был целый небольшой этаж, отведенный под хранение запасов и содержание мелкого скота. Подклеть часто была полуподвальной, а вход в жилую избу располагался на уровне 1 м от земли. Таким образом входную дверь никогда не заметало снегом.

А что внутри русской избы?

Обычная крестьянская изба чаще всего была прямоугольной и делилась на три комнаты:

Клеть. Холодная часть дома. Клеть не отапливалась. В ней стояли сундуки с платьями, находилось все имущество семьи, так как сюда не попадал дым от печки. Зимой она использовалась как кладовая, чулан, а летом в клети спали.
Сени. Находились между клетью и теплой избой сразу за входной дверью. Это была темная комната без освещения. В ней снимали верхнюю одежду, держали ведра, корыта и другую часто используемую утварь.
Изба. Жилое помещение, занимавшее большую часть дома. В избе устанавливалась печка. Рядом с ней располагались нары, заменявшие кровати. Нарами называли деревянные настилы для спанья. Здесь же стояли обеденный стол и лавки для сидения вдоль стен.

Красный угол

По традиции в каждой избе обязательно обустраивали красный, то есть красивый угол. Это было самое почетное, праздничное место в доме. Его обустраивали напротив печи по диагонали, завешивали иконами, ставили на полки свечи, сосуд со свяченой водой, веточки вербы, пасхальные яйца.

Стены в красном углу имели окна, выходившие на юг и восток. Поэтому он был светлым и очень уютным. Здесь же размещали стол, за которым трапезничали. Красный угол также назывался важницей. За столом под важницей сидел хозяин дома или почетный, уважаемый гость.

Полати

Самым теплым местом для сна в доме были полати. Это дощатый настил, располагавшийся сверху печки практически под потолком. Он мог занимать половину площади избы. На полати взбирались по ступенькам, которые были прилажены к стенке печки.

Русская печка

Быт русского народа был сосредоточен вокруг печи. Ее называли кормилицей и обычно устраивали первой. Только потом строили стены, крышу и т. д. Почти в каждой русской сказке она упоминается. Печь стояла всегда около двери. В ней были ниши для разной утвари. Топку заслоняли железные заслоны. Печь кормила всю семью и животных. Она согревала и дарила уют. Существовало поверье, что за печью живет домовой – невидимый защитник дома.

Горница

Светелка и светлица

Светелкой называли чердачное помещение с красным окном. Эта комната была запасной и предлагалась для ночлега гостям. Светелка не отапливалась, а потому использовалась в основном в теплое время года. В ней любила устраиваться молодежь. Постельные принадлежности стелили прямо на пол. Некоторые семьи в светелках хранили верхнюю одежду, а другие селили наемных работников. Во многом назначение комнаты определялось традициями конкретной семьи.

Важно не путать светелку со светлицей. Светлица – это любая светлая комната. В ней занимались рукоделием и принимали гостей. Иногда светлицей называли отдельный сруб с окнами на каждой стороне.

Убранство и предметы быта

Внутри изба была богато украшена резьбой по дереву, росписью, самодельными глиняными игрушками, вышиванием и другими предметами народного творчества. У каждой хозяйки было много глиняных сосудов, расписной сундук для хранения одежды (шкафов в те времена еще не было). Возле печи стояли, прислонившись, хлебная лопата с длинной ручкой, ухват, кочерга и помело.

Вдоль стен были приколочены большие лавки. Имелись и передвижные малые скамьи. Стулья на Руси появились только в 19 веке.

Муку, масло, одежду – многие вещи делали сами. Поэтому почти в каждой избе была прялка, ткацкий станок, жернова для помола зерна, ступка-маслобойка. Полотенца, скатерть и одежду украшали нарядной вышивкой. Каждый узор имел свое значение. В праздничные дни на столе дымился самовар, вокруг которого собирались и пили чай с сахарком вприкуску, с пряниками да баранками.

Убранство русской избы 19 века можно посмотреть на видео:

Вопросы и ответы

Из каких пород деревьев рубили русскую избу?

Для сруба использовали ель, сосну и лиственницу. Они отлично укладывались, долго не прогнивали, сохраняли тепло. Рубили лес для строительства зимой, чтобы деревья не истекали соком.

Как назывался бревенчатый сруб без печки?

Если сруб не отапливался, его называли клетью. Изба становится избой только после того, как в ней обустраивается печка.

Читайте также: