Сорокин настя краткое содержание

Обновлено: 02.07.2024

Главная героиня Настя Саблина, отмечает своё шестнадцатилетие. Как и прежде, переполненная чувствами она наивно размышляет по поводу главного события в её жизни.

Поздравив дочь с днём рождения, мать подарила цепочку с бриллиантом в форме сердечка. После того как Настенька, благодаря няне помылась водой с лавандой, решила выйти на веранду. Там за завтраком она увидела своего отца, к которому пришел друг Лев Ильич и подарил Насте драгоценную брошь. Позавтракав, девушка решила прогуляться по поместью, где застала, наказание на конюшне лакея. Это её очень впечатлило. Дома, Настя увидела, что их навестил отец Андрей, подаривший ей чёрную жемчужину. Дальнейшие события разворачиваются во дворе около печи, где находились повар Савелий, мать, отец, Лев Ильич, отец Андрей. Няня сняла всю одежду с Насти, и она стояла голая под открытым небом.

Робко девушка дошла до лопаты, на которую её положили и приковали цепью отец с поваром, и Савелий задвинул Настеньку в печь. Жар окутал Настю она закричала диким и нечеловеческим криком, забившись на лопате. Все, кроме няни, приблизились к печи. Кожа девушки покрылась волдырями, цепь впивались в тело до крови, и она истошно кричала от боли.

Настеньку подали к столу около семи часов. Родители девушки и гости ждали жаркое и заканчивали пить шампанское. Кожа Насти приобрела золотисто-коричневый оттенок, на блюде она лежала, держась за ноги с черными ногтями. Вокруг неё лежали цветы белых роз, грудь, колени и плечи были покрыты лимонными дольками, а лоб, лобок и соски были прикрыты речными лилиями.

Матери было тяжело смотреть на Настю, в то время как гости просили не портить праздник. После того как был произнесен тост, матери девушки дали вилку с ножом и попросили на заказ вырезать куски.

В ходе трапезы, сидевшие за столом, философствовали и беседовали о религии, истории. Когда ужин закончился, над костями Настеньки был проведен мистический ритуал.

Рассказ учит, что любой день рождения может превратиться в день смерти.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Серо-голубое затишье перед рассветом, медленная лодка на тяжелом зеркале Денеж-озера, изумрудные каверны в кустах можжевельника, угрожающе ползущих к белой отмоине плёса. Настя повернула медную ручку балконной двери, толкнула. Толстое стекло поплыло вправо, дробя пейзаж торцевыми косыми гранями, беспощадно разрезая лодку на двенадцать частей. Влажная лавина утреннего воздуха навалилась, объяла, бесстыдно затекла под сорочку. Настя жадно потянула ноздрями и шагнула на балкон. Теплые ступни узнали прохладное дерево, доски благодарно скрипнули. Настины руки легли на облупившиеся перила, глаза до слез всосали замерший мир: левый и правый флигеля усадьбы, молочную зелень сада, строгость липовой аллеи, рафинад церкви на пригорке, прилегшую на траву иву, скирду скошенного газона. Настя повела широкими худыми плечами, тряхнула распущенными волосами и со стоном потянулась, вслушиваясь просыпающимся телом в хруст позвонков: — Э-а-а-а-а-а:. За озером медленно сверкнула искра, влажный мир качнулся и стал разворачиваться к неизбежному солнцу. — Я люблю тебя, — прошептала Настя первым лучам, повернулась и вошла в свою спальню. Красный комод пристально глядел замочными скважинами, подушка широко, по-бабьи улыбалась, свечной огарок немо вопил оплавленным ртом, с переплета книги усато ухмылялся Картуш. Настя села за свой маленький столик, открыла дневник, взяла стеклянную ручку с фиолетовым коготком пера, обмакнула в чернильницу и стала смотреть, как рука выводит на желтой бумаге:

Мне шестнадцать лет. Мне, Настасье Саблиной! Воистину странно, что я не удивляюсь этому. Отчего же? Хорошо ли это, или дурно? Наверное, я еще сплю, хотя солнце уже встало и озарило все вокруг. Сегодня — самый важный день в моей жизни. Как я проведу его? Запомню ли я его? Надобно запомнить все до мелочей, каждую каплю, каждый листочек, каждую свою мысль. Надобно думать хорошо. Рара говорит, что добрые мысли озаряют нашу душу, как солнце. Пусть же сегодня в моей душе светит мое солнце! Солнце Самого Важного Дня. А я буду радостной и внимательной. Вчера вечером приехал Лев Ильич, и после ужина я с ним и с рара сидела в большой беседке. Рара с ним опять спорил про Nietzsche, что надобно преодолеть в своей душе самого себя. Сегодня я должна это сделать. Хотя я и не читала Nietzsche. Я еще очень мало знаю о мире, но я очень люблю его. И люблю людей, хотя многие из них выказывают скуку. Но скучных же тоже надобно любить? Я счастлива, что рара и maman не скучные люди. И я счастлива, что наступил День, который мы так долго ждали!

Солнечный луч тронул кончик стеклянной ручки, она вспыхнула напряженной радугой. Настя закрыла дневник и снова потянулась — сладостно, мучительно, закинув руки за голову. Скрипнула дверь и мягкие руки матери сомкнулись вокруг ее запястий: — Ах ты, ранняя пташка: — Maman: — Настя запрокинула голову назад, увидела перевернутое лицо матери, обняла. Неузнаваемое зубастое лицо нависло, тесня лепных амуров потолка: — Ma petit filet. Bien dormir? — Certainement, maman. Они замерли, обнявшись. — Я видела тебя во сне, — произнесла мать, отстраняясь и садясь на кровать. — И что же я делала? — Ты много смеялась, — мать с удовольствием смотрела на струящиеся в узком луче волосы дочери. — Это глупо? — Настя встала, подошла — тонкая, стройная, в полупрозрачной ночной сорочке. — Отчего же смеяться — глупо? Смех это радость. Присядь, ангел мой. У меня что-то есть для тебя. Настя села рядом с матерью. Они были одинаковые ростом, похожи сложением, в однотонных голубых сорочках. Только плечи и лица были разные. В тонких пальцах матери раскрылся футляр малинового бархата, сверкнуло бриллиантовое сердечко, тонкая золотая цепочка легла на Настины ключицы: — C’est pour tu. — Maman! Настя склонилась, взяла сердечко, волосы хлынули вокруг лица, бриллиант грозно сверкнул голубым и белым. Дочь поцеловала мать в нестарую щеку: — Maman. Солнечный свет впился в зеленые глаза матери, она осторожно раздвинула каштановый занавес Настиных волос: дочь держала бриллиант возле губ. — Я хочу, чтобы ты поняла к а к о й день сегодня. — Я уже поняла, maman. Мать гладила ее голову. — Мне к лицу? — Настя выпрямилась, выставив вперед юную крепкую грудь. — Parfait! Дочь подошла к трехстворчатому зеркалу, островерхо растущему из цветастой мишуры подзеркального столика. Четыре Насти посмотрели друг на друга: — Ах, как славно: — Твое навечно. От нас с papa. — Чудесно:А что papa? Еще спит? — Сегодня все проснулись рано. — Я тоже! Ах, как это славно: Мать взяла стоящий возле подсвечника колокольчик, позвонила. Небыстро послышалось за дверью нарастающее шарканье и вошла полная большая няня. — Няня! — Настя подбежала, бросилась на дебелую грудь. Прохладное тесто няниных рук сомкнулось вокруг Насти: — Золотце моё сирибро! — колыхаясь, дрожа, словно собираясь заплакать, няня быстро-быстро целовала голову девушки большими холодными губами. — Няня! Мне шестнадцать! Уже шестнадцать! — Хоссподи, золотце моё, хоссподи, сирибро моё! Мать с наслаждением смотрела на них: — Совсем не так давно ты ее пеленала. Туша няни сотрясалась, громко дыша: — Токмо вчерась, Хоссподи! Токмо вчерась, Царица Нябесная! Настя ожесточенно вывернулась, оттолкнулась от квашни няниного живота: — Взгляни! Правда — прелесть что такое? Еще не разглядев бриллианта слезящимися заплывшими глазами, няня тяжко всплеснула увесистыми ладонями: — Хоссподи! Изнывая от сдержанной радости, мать качнулась к двери: — Настенька, мы завтракаем на веранде.

Обмыв Настино тело смоченной лавандовой водою губкой, няня растерла ее влажным и сухим полотенцами, одела и стала заплетать косу. — Няня, а ты помнишь своё шестнадцатилетие? — непокорно склонив голову, Настя следила за ползущим по полу рыжим муравьем. — Хосподи, да я уж тады на сносях была! — Так рано? А, ну да! Тебя же в пятнадцать сосватали. — То-то ж и оно, золотце моё. А к заговенью-то на Рожство и родила Гришу. Да токмо он, сярдешнай, от ушницы помёр. Потом Васятка был, опосля Химушка. К двадцати-то годам у мене один бегал, другой в люльке кричал, третий в животе сидел. Во как! Опухшие белые пальцы няни мелькали в каштаново-золотистом водопаде волос: тяжелая коса неумолимо росла. — А я никого не родила, — Настя наступила кончиком парусиновой туфельки на муравья. — Хосподи, о чем тужить-то, золотце моё! — колыхнулась няня. — Тебе ли красоту на семя пущать? Ты на другое сподоблена. Коса мертвым питоном вытягивалась между лопаток.

Настя Саблина — главная героиня. Ей исполнилось шестнадцать лет. Проснувшись, девушка делает запись в дневник о том, что сегодня самый важный день в её жизни. Она любит этот мир, своих родителей. Настя рада, что настал день, который так долго все ждали.

Именинница получает в подарок драгоценности от матери с отцом, от друзей семьи. Девушка прогуливается по окрестностям поместья своих родителей. Затем она приходит к отцу, который говорит, что уже пора совершить то, чего все так ждали. Он убеждает Настю, что она все сможет и со всем справится.

Настя идёт к русской печи, где её ждут родители, няня, гости и повар. Девушку раздевают и она укладывается на большую железную лопату с цепями. Настю приковывают и засовывают в раскаленную печь. Девушка истошно кричит, а затем умолкает. Все ждут, когда Настя изжарится и её можно будет кушать.

На обед приехали ещё друзья семьи. За столом все начали разрезать девушку на кусочки и есть, запивая вином. Гости беседовали о философских проблемах и Ницше. Лишь мать умершей не могла спокойно обедать и муж накричал на неё, заставив силой съесть дочь.

Потом Саблин достал золотые гвозди и они начали вбивать их в пол в определённом порядке, приговаривая необходимые слова. После этого он достал линзы и настроил их.

Затем отец Насти заставил свою жену заняться сексом с одним из гостей. Муж хотел, чтобы она отдалась другому у всех на глазах, но женщина сбежала в спальню. Гость последовал за ней и изнасиловал её.

За столом начались пошлые разговоры. Там присутствовала ещё одна девушка по имени Арина. Она с нетерпением ждала своего шестнадцатилетия. Всех её знакомых девушек уже съели и лишь она оставалась ещё жива.

Почти в конце пира отец Андрей попросил руку Арины у её отца. Девушка начала кричать и просить отца, чтобы он не соглашался. Но тот был непреклонен. С помощью ручной пилы девушке отпилили кись и отдали священнику. Арину увезли в больницу, чтобы остановить кровотечение.

Затем Саблина пошла в сад по большой нужде. В её испражнениях сорока нашла жемчужину, которую Настя поглотила перед смертью.

Как только появились первые лучи солнца, отец и мать Настенька настроили линзы так, чтобы свет падал на золотые гвозди. В их отражении над обглоданным скелетом девушки появилось улыбающееся лицо умершей.

Другие произведения автора: ← День опричника↑ СорокинНорма →

Книга Сорокина Голубое сало входит в канву его других произведений. Они не связаны сюжетно полностью, но общая тематика этого писателя концентрируется на изучении судеб родины, в частности на футурологических мыслях на тему дальнейшего развития России, которая раздробится, частично поглотится Китаем, обретет черты монархии и смеси коммунистическо-православной идеологии.

В этой работе 1999 года автор продолжает иронизировать над Советским союзом и продолжением его идеологии в современности. Сюжет сначала переносит в середину 21 века, в период, когда технологии позволили получать из клонов русских писателей голубое сало – вещество с нулевой энтропией, которое не имеет понятной практической пользы, но тем не менее добывается в секретных военных лабораториях Сибири.

Там работает и главный герой этой части сюжета, также рассказывается и про Москву будущего и про упомянутые выше футулорогические воззрения Сорокина.

Монашеский патриотический орден отправляет сало в середину 20 века, где продолжается следующая часть романа.

В 20 веке Сорокин предлагает альтернативную историю, в которой Германия и СССР поделили Европу, Америка еще существует как третья мировая держава, а Англию уничтожили СССР и Германия водородной бомбой.

Сало оказывается в руках Сталина, который тайно сбегает в Германию и привозит вещество своему другу Гитлеру. После чего они вводят себе этот препарат и начинается странный коллапс с искажением пространства и времени.

“Голубое сало” — роман мнимый, что и делает его пригодным для чтения сразу на всех уровнях. Он одновременно рассказывает и НЕ рассказывает историю. Это роман, который сам себя отрицает. Книга соблазняет читателя бурным сюжетом. Она заполнена мелькающим, как в голливудском фильме, действием.

Водоворот событий втягивает в себя, не давая времени очнуться. Накатывающие волны событий укачивают до тошноты. Их гипнотическое воздействие мешает понять, что мы не мчимся к финалу, а стоим на месте.

На дворе 21 век. В Сибири правительство создало секретную лабораторию, в которой работают биологи и филологи. Все экспериментальные действия проводятся в подземном бункере. Из вещества военные работники и филологи создавали клонов известных писателей России.

В романе рассказываются о 2 временных эпохах. Эксперименты с голубым салом ученые начали проводить со 2 января 2048 года. Весь рассказ книги ведет ученый и филолог Борис Глогер, который работал в засекреченной лаборатории, где создавали клонов.

Голубое сало в процессе выделялось в подкожных слоях каждого клона. Ценность вещества ученые не смогли выявить. Биологи создали клонов Достоевского, Чехова, Толстого, Набокова, Платонова и Пастернака.

Работа лаборатории была нарушена после появления военных солдатов монашеского ордена, которых называли землеебами. Солдаты полностью уничтожают все улики и забирают с собой экспериментальное вещество. Другие исследователи заморозили вещество и отправили в прошлое во времена Хрущева и Сталина.

Сало попадает в 1954 год. В те годы Европа разделилась на 2 части как Германия и СССР. В тот момент между государствами была установлена дружба. Вещество попадает в руки Сталина. Сталин вместе с Хрущевым уезжают в Берлин, для передачи сала к Адольфу Гитлеру.

Можете использовать этот текст для читательского дневника.

Серо-голубое затишье перед рассветом, медленная лодка на тяжелом зеркале Денеж-озера, изумрудные каверны в кустах можжевельника, угрожающе ползущих к белой отмоине плёса. Настя повернула медную ручку балконной двери, толкнула. Толстое стекло поплыло вправо, дробя пейзаж торцевыми косыми гранями, беспощадно разрезая лодку на двенадцать частей. Влажная лавина утреннего воздуха навалилась, объяла, бесстыдно затекла под сорочку. Настя жадно потянула ноздрями и шагнула на балкон. Теплые ступни узнали прохладное дерево, доски благодарно скрипнули. Настины руки легли на облупившиеся перила, глаза до слез всосали замерший мир: левый и правый флигеля усадьбы, молочную зелень сада, строгость липовой аллеи, рафинад церкви на пригорке, прилегшую на траву иву, скирду скошенного газона. Настя повела широкими худыми плечами, тряхнула распущенными волосами и со стоном потянулась, вслушиваясь просыпающимся телом в хруст позвонков: — Э-а-а-а-а-а:. За озером медленно сверкнула искра, влажный мир качнулся и стал разворачиваться к неизбежному солнцу. — Я люблю тебя, — прошептала Настя первым лучам, повернулась и вошла в свою спальню. Красный комод пристально глядел замочными скважинами, подушка широко, по-бабьи улыбалась, свечной огарок немо вопил оплавленным ртом, с переплета книги усато ухмылялся Картуш. Настя села за свой маленький столик, открыла дневник, взяла стеклянную ручку с фиолетовым коготком пера, обмакнула в чернильницу и стала смотреть, как рука выводит на желтой бумаге:

Мне шестнадцать лет. Мне, Настасье Саблиной! Воистину странно, что я не удивляюсь этому. Отчего же? Хорошо ли это, или дурно? Наверное, я еще сплю, хотя солнце уже встало и озарило все вокруг. Сегодня — самый важный день в моей жизни. Как я проведу его? Запомню ли я его? Надобно запомнить все до мелочей, каждую каплю, каждый листочек, каждую свою мысль. Надобно думать хорошо. Рара говорит, что добрые мысли озаряют нашу душу, как солнце. Пусть же сегодня в моей душе светит мое солнце! Солнце Самого Важного Дня. А я буду радостной и внимательной. Вчера вечером приехал Лев Ильич, и после ужина я с ним и с рара сидела в большой беседке. Рара с ним опять спорил про Nietzsche, что надобно преодолеть в своей душе самого себя. Сегодня я должна это сделать. Хотя я и не читала Nietzsche. Я еще очень мало знаю о мире, но я очень люблю его. И люблю людей, хотя многие из них выказывают скуку. Но скучных же тоже надобно любить? Я счастлива, что рара и maman не скучные люди. И я счастлива, что наступил День, который мы так долго ждали!

Солнечный луч тронул кончик стеклянной ручки, она вспыхнула напряженной радугой. Настя закрыла дневник и снова потянулась — сладостно, мучительно, закинув руки за голову. Скрипнула дверь и мягкие руки матери сомкнулись вокруг ее запястий: — Ах ты, ранняя пташка: — Maman: — Настя запрокинула голову назад, увидела перевернутое лицо матери, обняла. Неузнаваемое зубастое лицо нависло, тесня лепных амуров потолка: — Ma petit filet. Bien dormir? — Certainement, maman. Они замерли, обнявшись. — Я видела тебя во сне, — произнесла мать, отстраняясь и садясь на кровать. — И что же я делала? — Ты много смеялась, — мать с удовольствием смотрела на струящиеся в узком луче волосы дочери. — Это глупо? — Настя встала, подошла — тонкая, стройная, в полупрозрачной ночной сорочке. — Отчего же смеяться — глупо? Смех это радость. Присядь, ангел мой. У меня что-то есть для тебя. Настя села рядом с матерью. Они были одинаковые ростом, похожи сложением, в однотонных голубых сорочках. Только плечи и лица были разные. В тонких пальцах матери раскрылся футляр малинового бархата, сверкнуло бриллиантовое сердечко, тонкая золотая цепочка легла на Настины ключицы: — C’est pour tu. — Maman! Настя склонилась, взяла сердечко, волосы хлынули вокруг лица, бриллиант грозно сверкнул голубым и белым. Дочь поцеловала мать в нестарую щеку: — Maman. Солнечный свет впился в зеленые глаза матери, она осторожно раздвинула каштановый занавес Настиных волос: дочь держала бриллиант возле губ. — Я хочу, чтобы ты поняла к а к о й день сегодня. — Я уже поняла, maman. Мать гладила ее голову. — Мне к лицу? — Настя выпрямилась, выставив вперед юную крепкую грудь. — Parfait! Дочь подошла к трехстворчатому зеркалу, островерхо растущему из цветастой мишуры подзеркального столика. Четыре Насти посмотрели друг на друга: — Ах, как славно: — Твое навечно. От нас с papa. — Чудесно:А что papa? Еще спит? — Сегодня все проснулись рано. — Я тоже! Ах, как это славно: Мать взяла стоящий возле подсвечника колокольчик, позвонила. Небыстро послышалось за дверью нарастающее шарканье и вошла полная большая няня. — Няня! — Настя подбежала, бросилась на дебелую грудь. Прохладное тесто няниных рук сомкнулось вокруг Насти: — Золотце моё сирибро! — колыхаясь, дрожа, словно собираясь заплакать, няня быстро-быстро целовала голову девушки большими холодными губами. — Няня! Мне шестнадцать! Уже шестнадцать! — Хоссподи, золотце моё, хоссподи, сирибро моё! Мать с наслаждением смотрела на них: — Совсем не так давно ты ее пеленала. Туша няни сотрясалась, громко дыша: — Токмо вчерась, Хоссподи! Токмо вчерась, Царица Нябесная! Настя ожесточенно вывернулась, оттолкнулась от квашни няниного живота: — Взгляни! Правда — прелесть что такое? Еще не разглядев бриллианта слезящимися заплывшими глазами, няня тяжко всплеснула увесистыми ладонями: — Хоссподи! Изнывая от сдержанной радости, мать качнулась к двери: — Настенька, мы завтракаем на веранде.

Обмыв Настино тело смоченной лавандовой водою губкой, няня растерла ее влажным и сухим полотенцами, одела и стала заплетать косу. — Няня, а ты помнишь своё шестнадцатилетие? — непокорно склонив голову, Настя следила за ползущим по полу рыжим муравьем. — Хосподи, да я уж тады на сносях была! — Так рано? А, ну да! Тебя же в пятнадцать сосватали. — То-то ж и оно, золотце моё. А к заговенью-то на Рожство и родила Гришу. Да токмо он, сярдешнай, от ушницы помёр. Потом Васятка был, опосля Химушка. К двадцати-то годам у мене один бегал, другой в люльке кричал, третий в животе сидел. Во как! Опухшие белые пальцы няни мелькали в каштаново-золотистом водопаде волос: тяжелая коса неумолимо росла. — А я никого не родила, — Настя наступила кончиком парусиновой туфельки на муравья. — Хосподи, о чем тужить-то, золотце моё! — колыхнулась няня. — Тебе ли красоту на семя пущать? Ты на другое сподоблена. Коса мертвым питоном вытягивалась между лопаток.

Владимир Сорокин – писатель-авангардист, чье творчество не направлено на массового читателя. Его работы скорей литературный эксперимент, нежели привычные нам книги. В них он играет словами и метафорами, за которыми прячет истинную суть вещей. И часто его творчество остается непонятым.

Уже 17 лет не утихают споры, подогреваемые готовящейся экранизацией, относительно того, к чему же отнести это произведение – к рассказу, написанному ради эпатажа или к философскому трактату, подымающему важные вопросы. Одни видят в нем призывы к каннибализму и ущемление прав верующих, другие – тонкие намеки и важные мысли, облеченные в метафоры.

1. Омерзительный рассказ, от чтения которого не оторваться, но который мечтаешь тут же забыть

И не нам их винить за это. Тяжело увидеть великий замысел и метафоричность произведения, когда к горлу подкатывают рвотные позывы. А если принять во внимание, что сцены запекания и обугливания описаны с омерзительной достоверностью, тут уж не до поисков скрытого важного смысла.

У самих при чтении данного рассказа порой появлялось желание стереть себе память, чтобы никогда больше не помнить прочитанного. Правда был и прилив радости, оттого, что мы на завтрак съели мало и сумели это удержать в себе.

Те, кто мечтают сжечь книгу, в один голос твердят о том, что данный рассказ был создан только ради шокирования публики и привлечения внимания к персоне самого писателя. Некоторые активистки даже умудрились найти в нем призывы к каннибализму и экстремизму, потому требовали его запретить и уже тем более не экранизировать.

2. Символичный текст, наполненный метафорами, который нельзя воспринимать буквально

Поклонники произведения уверены, что происходящее ни в коем случае нельзя воспринимать буквально. В этом рассказе нам демонстрируют не жизнь жестокой Настенькиной семьи, а жизнь нашего языка. И что с помощью языка и метафор Сорокин демонстрирует насилие над девочкой.

3. Нестандартная, но пресноватая пародия

Эти люди, осилившие рассказ до конца, уверены, что все это не более чем стёб над российскими реалиями, культурой и ритуалами. Над сватовством и отношением родителей и детей.

Причем они подмечают, что рассказ вышел скучноватый. Да, жестокий, омерзительный и пародийный, но унылый и пресный. Так что не стоит разводить вокруг него столь рьяных баталий и дискуссий – почитал, посмеялся над тем, как автор глумится над действительностью и забыл.

Одни воспевают книгу и утверждают, что те, кто хают книгу, просто ничего не понимают в современной прозе и высоком искусстве. Хотя единственное, чего не понимают оппоненты, так это того, как смогли до конца дочитать этот отвратительный рассказ.

Но есть то, что объединяет всех их. Каждый, кто читал произведение Владимира Сорокина уверен, что оно точно запомнится. Если уж не литературным исследованием языка, так мерзостью, которую жаждешь забыть, а уже не можешь!

Настя Саблина - главная героиня. Ей исполнилось шестнадцать лет. Проснувшись, девушка делает запись в дневник о том, что сегодня самый важный день в её жизни. Она любит этот мир, своих родителей. Настя рада, что настал день, который так долго все ждали.

Именинница получает в подарок драгоценности от матери с отцом, от друзей семьи. Девушка прогуливается по окрестностям поместья своих родителей. Затем она приходит к отцу, который говорит, что уже пора совершить то, чего все так ждали. Он убеждает Настю, что она все сможет и со всем справится.

В гости приезжает отец Андрей, который дарит имениннеце чёрную жемчужину. Настя проглатывает подарок. Потом она пишет в дневник одно слово: "Пора".

Настя идёт к русской печи, где её ждут родители, няня, гости и повар. Девушку раздевают и она укладывается на большую железную лопату с цепями. Настю приковывают и засовывают в раскаленную печь. Девушка истошно кричит, а затем умолкает. Все ждут, когда Настя изжарится и её можно будет кушать.

На обед приехали ещё друзья семьи. За столом все начали разрезать девушку на кусочки и есть, запивая вином. Гости беседовали о философских проблемах и Ницше. Лишь мать умершей не могла спокойно обедать и муж накричал на неё, заставив силой съесть дочь.

Потом Саблин достал золотые гвозди и они начали вбивать их в пол в определённом порядке, приговаривая необходимые слова. После этого он достал линзы и настроил их.

Затем отец Насти заставил свою жену заняться сексом с одним из гостей. Муж хотел, чтобы она отдалась другому у всех на глазах, но женщина сбежала в спальню. Гость последовал за ней и изнасиловал её.

За столом начались пошлые разговоры. Там присутствовала ещё одна девушка по имени Арина. Она с нетерпением ждала своего шестнадцатилетия. Всех её знакомых девушек уже съели и лишь она оставалась ещё жива.

Почти в конце пира отец Андрей попросил руку Арины у её отца. Девушка начала кричать и просить отца, чтобы он не соглашался. Но тот был непреклонен. С помощью ручной пилы девушке отпилили кись и отдали священнику. Арину увезли в больницу, чтобы остановить кровотечение.

Затем Саблина пошла в сад по большой нужде. В её испражнениях сорока нашла жемчужину, которую Настя поглотила перед смертью.

Как только появились первые лучи солнца, отец и мать Настенька настроили линзы так, чтобы свет падал на золотые гвозди. В их отражении над обглоданным скелетом девушки появилось улыбающееся лицо умершей.

Настенька. Читательский дневник

Советуем почитать

События истории происходят в военный период. Главным героем повести выступает Сергей Вохмистров. После войны Сергей Вохмистров прибывает домой. Он обдумывает планы на жизнь

Действие трагедии У. Шекспира происходит в Англии в 15 веке. Ричард, герцог Глостел — брат правящего короля Эдуарда IV. Ричард — уродливый горбун. Он завидует брату и мечтает занять его место на престоле.

Михаил Зощенко является одним из самых оригинальных русских писателей XX века. Свои рассказы он начал создавать в 9 лет

Стихотворение предназначено для юной аудитории читателей и ведется от лица семнадцатилетнего юноши, который стоит перед выбором: какую выбрать ему профессию. Автор живым и увлекательным

Читайте также: