Соловецкая школа юнг стихи
Обновлено: 05.07.2024
Во время Великой Отечественной на Соловецких островах готовили юных моряков. Учили и воспитывали так, что потом вчерашние мальчишки воевали наравне со взрослыми и проявляли себя на фронтах настоящими героями.
Сначала школа юнг была открыта на Валааме. Это произошло еще до войны, в 1940 году. Но как следует подготовиться к службе и стать настоящими матросами ученики школы не успели — осенью 1941 года в боях за Невский пятачок и при обороне на берегах Ладоги и Волхова полегли почти все: из 200 мальчишек в живых осталось не более десяти.
Между тем подготовленные матросы Советской армии требовались безотлагательно, очень много опытных моряков погибло в начале войны, а неподготовленные новобранцы, не видевшие моря и не знавшие корабельной техники, заменить их не могли. Командование это понимало, и в мае 1942 года вышел приказ народного комиссара ВМФ СССР адмирала Н. Г. Кузнецова о создании на Соловецких островах школы юнг Северного флота. В школе должны были готовить радистов, сигнальщиков, рулевых, электриков, механиков, мотористов и флотских боцманов.
Соловки выбрали во многом из тех же соображений, что и Валаам: море — со всех сторон, монастырские помещения под классы и казармы прекрасно приспосабливались, техническая база была, плюс — острова находились достаточно близко к зоне боевых действий, при этом прямой угрозы курсантам не было.
Монастырь к тому времени давно уже был закрыт (в 1920 году), и там до 1933 года находился исправительно-трудовой лагерь (Соловецкий лагерь особого назначения, СЛОН), затем — одно из отделений Белбалтлага, а в 1938–1939 годах — Соловецкая тюрьма особого назначения, СТОН). Перед войной территорию Соловецких островов отдали в распоряжение военных.
Конкурс в школу был огромный! Например, в Москве на 500 мест претендовало 3500 человек! Среди них оказалось немало юных партизан, сыновей полка, детей погибших солдат…
Школа на Большом Соловецком острове базировалась в монастырском кремле и бывшем Савватьевском ските (12 км от кремля). Учеба в школе юнг продолжалась 9–11 месяцев по 10–12 часов в сутки. Учили не только морскому делу, но и общеобразовательным предметам — русскому языку, математике, естественным наукам… Была даже своя школа танцев: юнга должен мечтать о карьере, а флотский офицер обязан уметь танцевать.
Соловецкая школа юнг Военно-морского флота успела подготовить пять выпусков: три во время войны и два — после. 4111 соловецких юнг Северного флота, начиная с 1943 года, образцово служили на кораблях Военно-морского флота, участвовали в речных сражениях на Волге, Днестре, Дунае, Амуре, Днепре, воевали на Дальнем Востоке, участвовали во взятии Сейсина и даже в штурме Берлина в качестве морских пехотинцев. Многие юноши получили награды, ленинградец Владимир Моисеенко и еще шестеро выпускников школы стали Героями Советского Союза. Из четырех с небольшим тысяч соловецких юнг более 1000 погибли. Радисты, мотористы, артиллерийские электрики, рулевые, сигнальщики…
Юнги двух послевоенных выпусков тоже успели послужить родине — были тральщиками, очищали моря от мин. А осенью 1945 года Соловецкую школу по решению командования перевели в Кронштадт и вместо соловецких юнг теперь стали готовить кронштадтских.
Кант Соловецкой обители.
Средь бурного Белого моря
Есть остров красивый на вид.
Купаясь на водном просторе,
Он в тихую гавань манит.
И звон колокольный несется
Как призыв в обитель святых,
И сердце восторженно бьется
При виде крестов золотых.
Был остров пустынным и диким,
Но избранных Бог поселил,
Их подвигом добре великим
Стал остров нам дорог и мил.
Когда-то подвижников двое -
Савватий и Герман - на нем,
Не зная для тела покоя,
Трудились и ночью и днем.
С молитвой деревья пилили
И крест водрузили в глуши,
У Бога же силы просили
Обитель устроить в тиши.
Им чайки да звери служили,
Питались растеньем одним,
Начало трудам положили
И путь указали другим.
Сердца у них были простые,
Согретые Божьим огнем.
Ничто не делили святые -
И труд и молитвы вдвоем.
Поздней подвизались другие:
Зосима, Филипп, Иринарх.
Останки их всем дорогие
Хранятся нетленно в мощах.
В пустыне безлюдной и дикой
Трудились отцы до конца.
А ныне во славе великой
К себе привлекают сердца.
Мы песнями их величаем,
Мы их поклонением чтим,
Цветами главы их венчаем,
С усердием молимся им.
Пусть в жизни вздымаются волны,
Нас в бездну они не снесут.
Пока в Бога веры мы полны,
Угодники всех нас спасут.
Небо ли такое белое
Или солью выцвела вода?
Ты поешь, и песня оголтелая
Бреговые вяжет повода.
Синим жерновом развеяны и смолоты
Водяные зерна на муку.
Голубой простор и золото
Опоясали твою тоску.
Не встревожен ласкою угрюмою
Загорелый взмах твоей руки.
Все равно – Архангельском иль Умбою
Проплывать тебе на Соловки.
Все равно под стоптанною палубой
Видишь ты погорбившийся скит,
Подпевает тебе жалоба
Об изгибах тамошних ракит.
Так и хочется под песню свеситься
Над водою, спихивая день…
Но спокойно светит вместо месяца
Отразившийся на облаке тюлень.
Известно, что Сергей Есенин вместе с друзьями посещал Соловки в 1917 году. В воспоминаниях Мины Свирской говорится о том, что в этой поездке Сергей Есенин венчался на Соловках с Зинаидой Райх. Но это не совсем верно…
На Соловецких островах
Дожди, дожди.
Ну, как расскажешь на словах,
Как льют дожди?
В конверт письма не уложить
Ветра, шторма…
Нет, надо просто здесь пожить –
Ты приезжай сама.
И что с того, что холодам
Здесь скоро быть,
Что чай с мошкою пополам
Придется пить.
Не слушай ветреных подруг
Про гиблый край,
Не опускай в бессильи рук –
Ты приезжай.
Песня про острова.
Говорят, что есть на свете острова,
Где растет на берегу забудь-трава,
Забудь о гордости, забудь о горести,
Забудь про хворости!
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где с похмелья не болит голова,
А сколько есть вина, пей все без просыпу,
А после по морю ходи как посуху!
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где четыре не всегда дважды два,
Считай хоть дослепу – одна испарина,
Лишь то, что по сердцу, лишь то и правильно!
Вот какие есть на свете острова!
Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права!
Где совесть надобность, а не солдатчина,
Где правда нажита, а не назначена!
Вот какие есть на свете острова!
Коммент: Не совсем про Соловки, но по духу и содержанию отвечает заявленной тематике.
Соловецкая чайка
Всегда голодна.
Замирает над пеною
Жалобный крик.
И свинцовая
Горькая катит волна
На далекий туманный
Пустой материк.
А на белом песке —
Золотая лоза.
Золотая густая
Лоза-шелюга.
И соленые брызги
Бросает в глаза,
И холодной водой
Обдает берега.
И обветренным
Мокрым куском янтаря
Над безбрежием черных
Дымящихся вод,
Над холодными стенами
Монастыря
Золотистое солнце
В тумане встает…
Только зыбкие тени
Развеянных дум.
Только горькая стылая
Злая вода.
Ничего не решил
Протопоп Аввакум,
Все осталось, как было,
Как будет всегда.
Только серые камни
Лежат не дыша,
Только мохом покрылся
Кирпичный карниз,
Только белая чайка —
Больная душа —
Замирает, кружится
И падает вниз.
Все года, и века, и эпохи подряд –
Все стремится к теплу от морозов и вьюг, -
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено - только на юг?
Слава им не нужна - и величие,
Вот под крыльями кончится лед –
И найдут они счастие птичее,
Как награду за дерзкий полет!
Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянье пока наблюдать не пришлось, -
Это редко бывает - сиянья в цене!
Тишина. Только чайки - как молнии, -
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук!
Как давно снятся нам только белые сны –
Все другие оттенки снега занесли, -
Мы ослепли - темно от такой белизны, -
Но прозреем от черной полоски земли.
Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает как тень, -
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день!
Север, воля, надежда - страна без границ,
Снег без грязи - как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц –
Потому, что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть –
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь!
Коммент: В свое время один человек мне сказал, что Высоцкий собирался посетить Соловки, но увы.
От суеты два шага до тоски
И, видит бог, я выдержать не смог
И сам себя сослал на Соловки
На небольшой, но ощутимый срок.
Вдаль уплывал Архангельский причал
И ночь была, как белый день, бела,
А я скиты себе воображал,
И даже слышал их колокола.
Но утро было выше всяки грез,
И весь корабль смотрел, открывши рты,
Как монастырь неумолимо рос,
Как город, прямо из воды
И в этот самый миг я понял вдруг,
Что можно брать любые рубежи,
Но вечным остается дело рук,
Лишь только если верой одержим.
Пять дней средь елей, камня и воды,
Ничем не скован, не обременен.
Ходил, и всюду находил следы
Двух ипостасей века, двух времен.
Вокруг башен пролегал глубокий ров,
Но ров - уже не ров, а так, овраг,
И спорит сообразность куполов,
С несообразным здесь "шестой барак".
А в тысяча тридцать сумрачном году,
Попав в сии священные места,
Како-то зек соорудил звезду,
На месте православного креста.
Как он забрался - знает только Бог,
Погнал ли страх, не подвела ль рука,
Но он залез – ему скостили срок,
А нам осталась память на века.
Да будет так – пусть Соловки хранят
Студеный ветер тех недавних лет,
И в божьем храме против царских врат
Пусть проступает надпись "Лазарет"
Я слышал реставраторы грозят
Весь этот остров превратить в музей,
Я вот боюсь они не сообразят,
Какой из двух музеев нам важней.
Вода обтачивает камни,
Года им форму придают:
С кого сточил углы уют,
Кого изранило волнами,
Кто разменялся на пески,
На ком нарост другой породы,
Кто стал любимцем у природы,
Кто - мрачным валуном тоски.
Ветер - продолженье наших вздохов -
Им не оторваться от Земли,
На которой жить не так уж плохо,
Если бы мы жить ещё могли.
Только мы всё чаще что-то тужим,
Кружим в вихре нашей суеты,
Думаем оставить след. Не нужно -
Сохраним деревья и цветы.
Два дерева стремятся пересечься,
Земную нарушая параллель,
Где солнце - их тоскующее сердце -
Горит листом среди нагих ветвей.
Здесь, на Земле, нам вечная разлука.
Соприкасаясь нервами корней,
Мы принимаем таинство - с испугом -
Бессмертия деревьев и людей.
Не надо, не беги из Соловков.
Ты знаешь, чем кончаются побеги -
Ещё теснее будет гнёт оков
И дальше от свободы и победы.
Тут главная победа над собой,
А не над духом времени и места,
Где в камни упирается прибой,
Не зная выхода, не ведая протеста.
Где солона вода и горек хлеб,
И склеп распахнут тяжело и слепо
Горит свеча над книгою судеб,
Молчат, как судьи, своды склепа.
Над Белым морем белым облакам
Вольно парить, как вознесённым душам.
Не надо, не тоскуй по Соловкам,
Закроем книгу и свечу потушим.
Но только не беги из Соловков.
Ты знаешь, чем кончаются побеги -
Ещё теснее будет гнёт оков
И дальше от свободы и победы.
По вечерам над соловчанами
Весенний воздух мглист и сыр.
И правит окриками пьяными
Суровый ротный командир.
А там за далью принудительной
Над пылью повседневных скук
СЛОН серебрится упоительный
И раздается чей-то "стук".
А дальше, за постами самыми, —
Касаясь трепетной руки,
Среди канав гуляют с дамами
Рискующие остряки.
И каждый вечер омрачающим
Туманом полон небосклон,
И я опять неубывающим
Остатком срока оглушен.
А рядом, у дневальных столиков,
Проверок записи торчат,
И ротные противней кроликов,
"Сдавайте сведенья" кричат.
И каждый вечер
В час назначенный,
Иль это только снится мне,
Девичий стан,
бушлатом схваченный,
В казенном движется окне.
И медленно пройдя меж ротами,
Без надзирателя — одна,
Томима общими работами,
Она садится у брёвна.
И веет тягостным поверьем
Метелка в узенькой руке,
Полна Особым Назначеньем,
Нога в болотном сапоге.
Сибирь и минусы склоненные
В моем качаются мозгу.
И сроки длинные бездонные
Цветут на синем берегу.
Глухие тайны мне поручены.
Мне чьи-то сроки вручены,
И все души моей излучины
Осенней скукою полны.
Юрий Казарновский (?)
Соловки, 1929
Солнце полночное, тени лиловые
В желтых ухабах тяжелых зыбей.
Солнце не греет — на лица суровые
Падает светом холодных лучей.
Кренит размеренно палубу темную —
Валок тяжелый и грязный баркас.
С мукою слушаешь чайку бездомную
В этот полуночный солнечный час.
Скрылись кресты Соловецкой обители.
Пусто — до полюса. В блеске морском
Легкою мглой убегают святители —
Три мужичка-старичка босиком.
7 апреля 1916 г.
Иван Бунин. За Соловками.
"Современный мир", № 10, 1916
Иподиакон (имя его неизвестно) в 1923 году был арестован вместе с архиепископом Илларионом Верейским (Троицким). Срок отбывали вместе в Соловецком лагере. В 1929 году Илларион был отправлен в вечную ссылку в Казахстан, и на этапе он заболел и умер в ленинградской больнице. В 2000 году архиепископ Илларион причислен к лику священномученников общецерковного православия.
* * *
Испуганным голосом сердце вскричало,
Ворвавшись надсадой в метелистый гам:
Не моя ли любовь лебединым причалом
Всегда приставала к твоим берегам.
Не нам ли с тобой улыбались сполохи,
Посланники верные северных стуж.
Птенец-недокормыш сиротские вздохи
Недаром просыпал в сосновую глушь.
Я словно отшельник в суровом затворе
Слезой неуёмной опалил рукава.
Припомнились мне Соловецкие зори,
Бросавшие в море цветные слова.
Тебе я хвалился стиховой обновой,
Из песенных ульев ты черпал мой мёд.
О, белые ночи, о, лов окунёвый,
Морошковый праздник – убранство болот.
Должно быть, ты помнишь, как старец Назарий
В Берёзовой тоне нас потчевал семгой,
Как сосны пылали в осеннем пожаре
И я уходил за плечами с котомкой.
Олени страшились всегда гидроплана,
В глубокую чащу стремился их след.
Не мы ли с тобой так восторженно рано
Своим славословьем встречали рассвет.
Чудные тюлени боялись мотора,
Бензинного запаха, алых огней.
Не к нам ли с тобой с золотого дозора
Заря приходила родимой родней.
И вереск лиловый нам под ноги стлался.
Он был нам дороже бухарских ковров…
И я восхищался, и я восторгался.
Смиряя молитвой мятежную кровь…
Теперь моя радость причалила к устью.
Беззвонной обедней скучает село…
Рыбацкую смелость подёрнуло грустью,
Волной беломорской разбило весло.
Ушёл от меня ты на раннем закате.
До дна не истратил кипучести сил…
Не нас лис тобой преподобный Савватий
За Светлой Заутренней лаской кропил…
Два старца, слюбившись, в Зосимины дали
Молитвенно плыли на новой ладье…
В последнюю осень все чайки рыдали,
Прощаясь с утехой в озёрной воде.
Задумался Анзер, и Муксалма тоже,
В брусничном пространстве теряет свой взор.
Ушел от меня ты с земных бездорожий
От горького подвига в Божий собор.
Ну разве ты думал, ну разве мы мнили,
Что так изомнутся любовь и цветы.
Нева и граниты тебя приютили;
Надежная встреча: тот город и ты.
Узнав про утрату, Ока затужила,
Зеленые липицы взвыли тоской,
И ангел пропел над родимой могилой:
"За крестным страданьем - блаженный покой".
Всё сердце исходит большими слезами,
Закуталась в схиму орлиная мысль.
Прими мою душу на вечную память
В свою светозарно-безбрежную высь.
Прими мою душу, как птицу и зорю
Под саккос своей необъятной любви.
И грешного странника в вечном просторе
Трепещущим словом опять обнови…
Я в сумрак повергнут и в холод железный,
Ищу, где кончаются скорби концы.
Возьми от скитаний, прими от болезней
Под ноги твои расстилать орлецы…
1929
Соловецким юнгам Великой Отечественной Войны посвящается
Мальчишки пошли на флот добровольцами, попав в самое пекло войны. В свои 14-17 лет ребята рвались в бой, чтобы встать грудью на защиту Родины. Превозмогая неимоверные невзгоды, они учились на рулевых, корабельных электриков, боцманов… И, едва освоив азы, тут же уходили воевать на корабли, на замену погибшим морякам-краснофлотцам. С трудом представляется, что в этой бешеной круговерти занятий и тренировок с утра до ночи они выкраивали драгоценную толику времени для дневников. Писали, изливали душу… Далеко не все из авторов записей дожили до Победы. Они ушли в ВЕЧНОСТЬ юными. Многие фамилии окажутся вам знакомы: писатель Валентин Пикуль, народный артист Советского Союза Борис Штоколов, доктор исторических наук Геральд Матюшин, Вадим Коробов стал адмиралом… Ульяновец юнга-ветеран Борис Акимович Гаврилов, едва собрав воедино материалы о своих героических юнгашах-волжанах, ушёл в мир иной. Документы чудом избежали уничтожения. Надеемся на отклики читателей, знающих ветеранов Великой Отечественной войны-волжан и не только. Это позволит связать воедино звенья цепи событий, историй о юнгах Великой Отечественной войны и написать о них ещё одну, наиболее полноценную художественную книгу. В конце публикации приводим список юнг-ульяновцев, призванных на флот в разные годы войны. За время своего существования Соловецкая школа юнг подготовила 4111 специалистов. На сегодня в Ульяновской области не удалось найти никого. Поиски ведутся по архивам Ленинграда, Архангельска, Самары.
Все стихотворные записи и авторский текст максимально сохранены и копируют подлинники. Большая часть документов передана в архив Мемориального центра им. В.И.Ленина.
"Давно смолкли залпы орудий,
Над нами лишь солнечный свет, –
На чем проверяются люди,
Если войны уже нет?
Я был демобилизован с флота,
так и не дослужившись до матроса.
В документах указано мое первое
И последнее звание – юнга.
Конечно, не я принес Родине победу.
Не я один приблизил ее волшебный день.
Но я сделал что мог.
В общем прекрасном Пиру Победы была
Маленькая капля и моего мёду.
Я пришёл на бак, чтобы в случае чего оказать помощь – я же электрик. Через какое-то время раздаётся крик по левому борту. Правая рука на леерах, бегу на крик. Рука ощутила пустоту – нет штормовой цепочки, она отброшена. За бортом человек. Выбора никакого – только за борт. Повис на нижнем леере, ноги достали воду, и при крене на левый борт Островский ухватился за мои ноги. Вода клокотала. Матросы успели вцепиться в меня и Островского до очередной накатившейся волны, сила которой не сравнима даже с мёртвой хваткой человеческих рук.
В Ирбенском остался мой правый сапог, яловый, жалко. С якоря сниматься не пришлось. Якорная цепь не выдержала, лопнуло звено, и она оборвалась. Якорь потеряли (командир заплатит 1200 рублей). Такие случаи бывали, и был приказ к тренду – нижней части якоря, откуда расходятся рога-лапы, – подвязывать буй, чтобы потом поднять якорь.
Мне трудно, дружище,
Дарить тебе память
Про первые наши с тобой острова.
Про первое море,
Про первое знамя,
Про первые клятвы священной слова.
Но годы уходят,
Уходят матросы,
А юность из прошлого громко звенит…
Так бросьте же в море
Три алые розы
И столько же красных весенних гвоздик!
Три года войны
Наши юнги хлебнули.
Три года мальчишки взрослели в боях.
Над многими волны
Морские сомкнулись,
На вечные стали они якоря.
А в сердце гремят
Окаянные грозы,
И в душу врывается горестный крик…
Так бросьте же в море
Три алые розы
И столько же красных весенних гвоздик!
И пусть в День Победы
Нелегкие грёзы
Вернут нашу молодость хоть бы на миг.
Так бросьте же в море
Три алые розы
И столько же красных весенних гвоздик!
Встречей бывшие юнги остались довольны, разошлись в полночь, а кое-кого доставили до дома, чёрная Волга-то стояла под окнами.
Так прошла наша первая встреча.
Читайте также: