Славный конец бесславных поколений краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Автору, как мне кажется, удалось написать настоящий интеллектуальный роман, вообще-то пародируя модные эпохальные жанры: эссе вложил в мемуары, а мемуары мистифицировал выдуманным героем. Близка сама интонация, и я не соглашусь, что она высокомерна или неискренна. Напротив, все, кто описан, даже подлецы, вызывали чем-то или удивление, или восхищение автора. Это важная книга. Как мостик из одной литературной эпохи в другую. Также в ней можно открыть для себя механизм будущей романистики: роман как камера-обскура, сочетание документального и выдуманного, обрамленное личным переживанием, мыслями. Что было главным в традиционном романе — у Наймана лишь обрамление, оформление. А в главное выделяется, напротив, всякое подспорье, как бы подстрочник. Вскрытие литературных приемов. Роман — как русская изба, где видно каждое бревнышко, но сложенная без единого гвоздя.
Того, что рассказывает о нём Найман, казалось бы, в избытке хватает на то, чтобы (пусть не тогда - B.G., но уж теперь наверняка) с точностью определить, кто это. Кроме инициалов сообщается, что М.М. учился в Холодильном институте мясо-молочной промышленности ("называемом в Ленинграде Холодилка - с оттенком теплоты"), что участвовал в знаменитом мюзикле "Весна в ЛЭТИ", а позже стал народным артистом РСФСР; приводятся цитаты из его песен - гу́гли не хочу. Но вот нет, не гуглится. Ничего.
Был ли этот персонаж настоящим или фейком? От Наймана, конечно, легко ожидать такого блестящего подвоха, а в романе "Поэзия и неправда" он прямо написал: "В этой книге наряду с персонажами реальными встречаются вымышленные. В случае если кому-то из них что-то написанное вредит во мнении читателя или хотя бы вводит читателя в сомнение, автор просит относить такой персонаж к вымышленным"; но в "Славном конце бесславных поколений" большинство героев вроде бы вполне реальны. Некоторые из приводимых Найманом "фактов" кажутся весьма правдоподобными, другие - сомнительными. Например, хит М.М. "Бык времени", якобы написанный им после выхода "Бега времени" Ахматовой - с припевом "с рюкзаком, с рюкзаком мы пешком за быком" и с путаницей, "которая из сюжетной "ты за кем? мы на ком?" превращалась в грамматическую "я на кем? вы по ком?"", вызывая "неподдельный оптимизм молодежи - туристской, геологической, советской", - выглядит тонким издевательством (да-да, именно такого рода путаница осчастливливала задорную туристско-советскую молодежь), но совершенно недостоверным: как сказал один мой приятель, та власть была неспособна даже улыбаться, так что вряд ли хит с названием "Бык времени" мог пройти цензуру.
Когда Роберт Земекис делал фильм "Кто подставил кролика Роджера", самым трудным было совместить "мультяшных" персонажей с живыми в одном кадре. Если М.М. - персонаж вымышленный, вызывает изумление, как хорошо он "притёрт" к реальным героям - к Бродскому, к самому Найману. Даже если считать, что присвоение М.М. наймановской истории про вёдра "хлеб" и "вода" - неправда, даже если все рассказы М.М. о встречах с Ахматовой и "корешении с Бродским" - враньё, - всё равно, трудно поверить, что всё это выдумка от начала до конца. Потому что выдумывать героя только для того, чтобы показать, как нагло он выдумывает, этакое "враньё о вранье", - вроде бы бессмысленно, и плутовской роман давно себя исчерпал.
Так фейковый это персонаж или нет? Знает ли кто-нибудь, кто скрывается под инициалами М.М.? Был ли ммальчик?
Славный конец бесславных поколений, Анатолий Найман - рейтинг книги по отзывам читателей, краткое содержание
Автор:
Категория:
Классическая и современная проза
О книге
Краткое содержание
Анатолий Найман - один из группы ленинградских поэтов, которых Анна Ахматова назвала `волшебным куполом`. Главный герой его романа `Поэзия и неправда` тоже поэт с `типичной суммарной биографией`: ленинградская молодость, вызовы в КГБ, женитьба на иностранке, отъезд, возвращение из эмиграции, арест по липовому обвинению, лагерь, `горбачевское помилование`. За что? Всего лишь за то, что он `раньше других ощутил наступление времен, по-новому обернувших конфликт поэзии и неправды`. В `Славном конце бесславных поколений` герои - хорошо известные люди: Бродский, Ахматова, Аксенов, Ахмадулина. Эпоха всеми силами пыталась очернить, ославить их. Но был и `высший суд, присудивший им славу по делам их`.
Приезд в Штаты самых близких друзей юности – Наймана и Рейна в 1988 году – был для Бродского важным событием. Ведь в 1972 году, расставаясь, все трое были уверены, что навсегда. До середины восьмидесятых их встреча казалось невозможной.
Полгода спустя Рейн приехал снова, на этот раз с женой Надей. Мы знали, что Рейн женился, но никто из нас ее раньше не видел. Надя вспоминает, как они с Женей впервые пришли к Бродскому на Мортон-стрит. Она, естественно, волновалась – этот первый визит был чем-то вроде смотрин. Бродский, по ее словам, казался нервным и напряженным – не ожидал, что она так молода (ей только что исполнилось тридцать), и не был уверен, какой взять с ней тон.
Иосиф сразу предложил выпить, но в доме была только бутылка виски, и Надя сказала, что не пьет ничего крепче вина. Это не способствовало разрядке. Иосиф словно отгородился от нее воображаемой стеной. Они с Рейном выпили, и Бродский сказал:
– Женюра, погуляй по комнате и выбери себе подарок.
– Женька, не прогадай и возьми вещицу покрупнее, – сказала Надя.
Бродский фыркнул, стена дала трещину и рассыпалась.
Потом он показывал им Гринвич-Виллидж, и во время прогулки Надя их фотографировала.
– Оставь мне свою фотографию, – попросил Бродский.
– У меня нет ни одной, в нашей семье я – фотограф, – сказала Надя.
Неслышанные ранее стихи Рейна Бродский оценил очень высоко и много раз повторял, что считает его своим главным учителем.
А вот встреча с Найманом оказалась, выражаясь сегодняшним языком, не однозначно восторженной. Когда Бродский приехал в Бостон, нам не терпелось узнать, как они с Найманом встретились в Нью-Йорке и какое у него впечатление.
Когда я выходил в люди, я мечтал научиться писать, как Найман. А потом прочитал Фроста и понял, что мне так никогда не написать[20] 20
Сергеев А. Омнибус. М: Новое литературное обозрение, 1997. С. 432.
Однажды этот южный городок
был местом моего свиданья с другом;
мы оба были молоды и встречу
назначили друг другу на молу,
сооруженном в древности; из книг
мы знали о его существованьи.
Немало волн разбилось с той поры.
Мой друг на суше захлебнулся мелкой,
но горькой ложью собственной; а я
пустился в странствия.
И вот я снова
стою здесь нынче вечером. Никто
меня не встретил. Да и самому
мне некому сказать уже: приди
туда-то и тогда-то.
Вопли чаек.
Плеск разбивающихся волн.
Маяк, чья башня привлекает взор
скорей фотографа, чем морехода.
На древнем камне я стою один,
печаль моя не оскверняет древность —
усугубляет. Видимо, земля
воистину кругла, раз ты приходишь
туда, где нету ничего, помимо
воспоминаний.
Годы спустя, когда выяснилось, сколь всесилен знаменитый изгнанник, такие свойства, как зависть, нахрапистость, бесцеремонность, к сожалению, кое у кого выступили наружу, как пятна ржавчины.
Иосиф и с Марией говорил по-английски, xoтя по-русски она и понимает, и говорит. То, что первый русский поэт и русско-итальянская аристократка общаются друг с другом на чужом для них обоих языке, мне казалось противоестественным и настолько нелепым, что я поинтересовалась, будет ли их дочь говорить по-русски? Сможет ли в подлиннике читать стихи своего отца?
Пока что Нюша по-русски не говорит.
Однако вернемся к Анатолию Генриховичу Найману, которого Бродский называл А. Г. и на вы.
Его хамство, впрочем без намека на лесть, мы испытали и на себе.
Вспоминается первый приезд А. Г. к нам в Бостон в 1988 году. После первых, вторых и третьих объятий и поцелуев, последовали блестящие, гладко обкатанные байки про общих друзей. Его характеристики были остро отточенными, язвительными, а то и просто ядовитыми. Мы были благодарными слушателями – шутка ли, тринадцать лет перерыва.
Правда, одно время мы довольно интенсивно переписывались, пока не умудрились поссориться в письмах. (Кстати, из-за его отношения к Бродскому.)
Итак, А. Г. в Бостоне, в центре внимания, в своем репертуаре. Насладившись его беспощадным остроумием, я почувствовала легкие угрызения совести:
– Толя, на тебе христианский кафтан лопается и трещит по швам.
(Где-то в середине жизни Найман принял православие.)
– Ты не представляешь себе, каким бы я был говном без христианства, – ответил А. Г., вероятно, знающий себя лучше, чем другие.
Кстати, встречаясь с А. Г. в дальнейшие его приезды в Штаты, я выслушивала эти же байки в пятый и десятый раз, – действительно, память у А. Г. была уже не та, чтобы помнить, кому, когда и что он рассказывал. Иначе говоря, годы его не пощадили.
– А вы бога-а-атенькие!
Гнусавый голос и псевдонародная интонация должны были свидетельствовать, что это удачная шутка. Я сдуру начала оправдываться, что почти вся посуда куплена на распродажах в домах (так называемых, ярд-сейлах) и стоит копейки, и т. д.
– И ваша квартира, и мебель тоже стоит копейки?
Я набрала воздуху в легкие, чтобы ответить и на это обвинение, но А. Г. раздраженно меня опередил:
После завтрака А. Г., развалившись на диване и водрузив телефон себе на живот, звонил в разные страны и государства. Например, Горбаневской в Париж рассказать уже известные нам байки и, в свою очередь, узнать парижские сплетни. Затем Маше Слоним в Лондон, рассказать те же самые байки плюс сплетни, услышанные от Наташи Горбаневской… Затем в Рим, Нью-Йорк, Москву, Чикаго…
Когда А. Г. стал набирать очередной номер, я подумала: а не звонит ли он теперь на остров Фиджи? И тут, стыдно признаться, проявилась моя мелкая душонка:
– Толяй, сократись немного, эти трансатлантические звонки жутко дорого стоят.
– Я – старый друг и имею право вас выставить, – парировал А. Г. (К счастью, оказалось, что он всего лишь звонил своему кузену не на Фиджи, а в Нью-Джерси.)
Тут вмешался деликатнейший Витя:
– Толяй, потерпи полчаса, после десяти вечера звонки дешевле.
– Он рано ложится спать, – огрызнулся гость. – Во что вы тут все превратились! – но трубку не повесил, до десяти часов не подождал.
А. Г. навещал нас в Бостоне несколько раз, и после каждого его визита мы получали астрономические телефонные счета. Однажды, когда А. Г. уже не был бедным гостем из дальнего зарубежья, а пребывал в Америке в качестве профессора (то есть человека с американской зарплатой), я повела себя как капиталистическая барракуда.
– Толяй, – сказала я, презирая себя за скупость, – может, ты оставишь нам пустой чек, а когда придет телефонный счет, я поставлю сумму, на которую ты наговорил.
(Американские счета показывают, когда, с какой страной, по какому номеру, сколько времени говорил абонент, и стоимость каждого звонка.)
А. Г. оторопел от моей наглости. Скандал был неменуем. Спасла положение Толина жена, моя любимая подруга Галя:
– Правда, Толька, выпиши чек и разговаривай сколько хочешь.
А. Г. оставил нам пустой чек и… отлип от телефона. Счет за его разговоры в тот приезд был вполне умеренным, так что он, слава богу, не разорился, и угрызения совести меня не мучают.
Телефонные эскапады А. Г. не заслуживали бы упоминания в мемуарной литературе, если бы они не отражали тона и стиля нашего старого друга.
В один из приездов А. Г. в Бостон общая знакомая устроила в его честь прием. Один из гостей почтительно спросил А. Г., виделся ли он в Нью-Йорке с поэтом К. К.
А. Г. криво усмехнулся:
– С подонком К. К.? Не виделся и надеюсь, никогда не увижусь.
Гостя будто окатили верблюжьей слюной, и он отполз в дальний угол.
(Кстати, К. К., эксцентричный, но очень славный человек, ничего плохого А. Г. не сделал).
После приема – бес попутал – я полезла к А. Г. с нотацией:
– Зачем ты нахамил незнакомому человеку? А если он брат или друг К. К.? Тебя ведь не спросили, как вы относитесь к К. К. В цивилизованном мире, на вопрос, видели ли вы такого-то, обычно отвечают: видел или не видел…
Но бесконечное внимание и помощь Иосифа Найману не мешали ему жаловаться на отсутствие деликатности и чуткости у своего благодетеля. Например, Бродский пригласил А. Г. в ресторан, и по дороге они заехали за Барышниковым, а может, Барышников за ними заехал. Это неважно. Важно то, что Бродский с Барышниковым сидели в машине впереди, а А. Г. сзади. Его самолюбие было уязвлено.
– Понимаешь, – возмущался А. Г., – они болтают друг с другом, будто меня в машине нет. Да я бы и не мог участвовать в их разговоре. Сыплют именами, обсуждают какой-то карибский остров и экзотическую еду, о которой я никогда не слышал. И что они передо мной выпендриваются?
– Да они вовсе не выпендриваются. Просто обсуждают свою, извини, повседневную жизнь. И прошу заметить, – не удержалась я, – что эту жизнь они создали своими руками и… ногами.
В своем эссе Найман пишет, что различное отношение его и Бродского к Богу и к христианству было камнем преткновения в их отношениях все последние семь лет, а заочно (эпистолярно) и раньше. Он вскользь упоминает об открытке, посланной ему Бродским из Лондона в 1978 году, и цитирует конец этой открытки. Открытка до адресата сразу не дошла и стала достоянием общественности. Ее содержание и историю ее написания рассказал мне наш общий друг Е. Славинский. Вот его письмо.
Дорогой Анатолий Генрихович,
Посмотрите, кто умер!
Элвиса Пресли прибрал всемогущий Бог,
и Серафим Саровский нового собеседника приобрел,
и сказал Серафиму Элвис:
You ain’ t nothing but a hound dog
just rockin’ all the while and roll[22] 22
You ain’ t nothing but a hound dog – ты всего лишь гончий пес. Just rockin’ all the while and roll – давай, тайнцуй рок-н-ролл (слова из коронной песни Элвиса Пресли).
[Закрыть] .
Joseph and Mary and their british кореш сидят в пивной,
у Серафима – нимб, у Элвиса – ореол,
а у Joseph’a – плешь и этому жизнь виной,
just rockin’ all the while and roll.
Виски для человека, как для пореза йод.
У Josepha был инфаркт, но он это переборол.
Элвис не пьет, и Серафим не пьет
just rockin’all the while and roll.
Mary hasn’t remarried and Joseph, увы, не смог
Серафим был холост, а Элвис – тот был орел.
You ain’t nothing but a hound dog
just rockin’all the while and roll,
just rockin’all the while and roll.
just rockin’ all the while and roll.
You ain’t nothing but a hound dog, так что лай, как все.
Элвис говорит Серафиму – ну, я пошел
саледующая сатанция Димитровское шоссе.
Votre сильно SkuCharlie.
…А теперь еще несколько комментариев к произведениям Анатолия Наймана.
Тем читателям, которые не знакомы с прототипами, безразлично, является ли Б. Б. на самом деле М. Б., а М. М. – Е. Б. (Расшифровка этих загадок через 30, 50 или 100 лет потянет на диссертацию будущему слависту.)
Зато друзья этих прототипов получили полное представление о благородной, христианской душе автора.
Подобных примеров в тексте достаточно. Похоже, что мировое признание и слава Бродского раздражает, как гвоздь, язвящий стопу, как бельмо на глазу, как зудящий фурункул на шее. Но откровенно выразить свои чувства небезопасно для собственной репутации. Остается Бродского воспевать. Но яд сочится и капает с языка.
Интересно, посмел бы Найман написать такое при жизни Бродского?
В четыре приехал Бродский, увидел (родственников. – Л. Ш.) ощетинился, напрягся, закрылся…
Далее в эссе описывается его авторитарность, необходимость порабощать, напасть, превозмочь…
…Чтением стихов, ревом чтения, озабоченного тем, в первую очередь, чтобы подавить слушателей, подчинить своей власти, и лишь потом – донести содержание, он попросту сметал людей[25] 25
Там же. С. 218.
Впрочем, после описания эпизода, в котором Иосиф оказался в унизительном положении, в эссе Наймана мелькнули и слова любви.
Детство и юность
Биография Анатолия Генриховича началась 23 апреля 1936 года в Ленинграде. Будущий поэт и прозаик вырос в еврейской семье. Его отец Генрих Копелевич работал инженером на заводе и принадлежал к религиозно-этическому общественному течению толстовцев. Мать Ася Давидовна была родом из Риги, получила медицинское образование в Монпелье и трудилась врачом.
В период Великой Отечественной войны родители вместе с детьми — Толиком и его братом Львом — жили в эвакуации в Свердловске (ныне Екатеринбург).
После получения аттестата Найман поступил в Ленинградский технологический институт, а также посещал Высшие курсы сценаристов в Москве. В студенческие годы Анатолий познакомился с единомышленниками — будущими известными поэтами, прозаиками и сценаристами Евгением Рейном и Дмитрием Бобышевым.
Творчество
На страницах произведений Найман живо передавал знакомую обстановку и людей, ведь за масками главных героев без труда узнаются его коллеги и соратники по ахматовской четверке — поэты Дмитрий Бобышев, Иосиф Бродский и Евгений Рейн, прозаик и сценарист. В Сети найдется немало фото, где литератор запечатлен в компании друзей.
В последние годы жизни писатель нечасто появлялся на публике, но иногда читал лекции и выступал с докладами на вечерах памяти.
Личная жизнь
Прозаик и эссеист дважды был женат. Первой его избранницей стала Эра Борисовна Коробова, 1930 года рождения. Возлюбленная Наймана работала искусствоведом и была сотрудницей Эрмитажа.
Вторую попытку построить личную жизнь поэт предпринял с Галиной Михайловной Наринской, инженером по профессии.
Писатель познакомился с девушкой, когда обоим было чуть за 20 и у нее уже была дочь Анна, рожденная от первого мужа и университетского друга Наймана Евгения Рейна.
Анатолий Найман и жена Галина Наринская с детьми / iknigi
О любимой жене поэт в одном интервью емко сказал, что никто другой ему не нужен. А на вопрос о воспитания детей Анатолий Генрихович ответил, что детей ничему научить нельзя, их можно только обожать.
Смерть
Читайте также: