Славкин серсо краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Издательство: "Агентство ФТМ" (2018)
Другие книги автора:
Виктор Славкин
Виктор Иосифович Славкин (род. 1 августа 1935, Москва) — российский драматург.
Содержание
Произведения
Драматургия
- Взрослая дочь молодого человека: Пьеса. М., 1979
- Серсо: Пьеса. М., 1982
- Пьесы. М., 1983. В соавторстве с Л. С. Петрушевской.
- Взрослая дочь молодого человека: Пьесы. М., 1990 (см. интервью)
Также, автор сценария для полнометражного мультфильма Гофманиада.
Примечания
Ссылки
См. также в других словарях:
СЕРСО — (фр., cerceau, от лат. circulus круг). Деревянный обруч, служащий для игры, в которой его перекидывают друг другу при посредстве палочек. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. СЕРСО игра, состоящая в… … Словарь иностранных слов русского языка
серсо — нескл., ср. cerceau m. обруч. 1. Игра с тонким, легким обручем, который подбрасывают и ловят специальной палочкой. БАС 1. После обеда он <приятель мой> без церемонии пошел спать, хозяин тоже. А Анна Егоровна осталась со мною и барышнями,… … Исторический словарь галлицизмов русского языка
СЕРСО — СЕРСО, нескл., ср. (франц. cerceau) (спорт.). 1. Игра в обруч, который особой палочкой подкидывается в воздух и затем ловится на ту же палочку (или другим играющим на свою палочку). Играть в серсо. 2. Принадлежность для этой игры обручи и палочки … Толковый словарь Ушакова
серсо — неизм.; ср. [франц. cerceau] Игра, участники которой ловят обруч, бросаемый их соперниками специальной палочкой; принадлежности для этой игры (обручи и палочки). Играть в с. Полосатое колечко с. * * * серсо (франц. cerceau, буквально обруч),… … Энциклопедический словарь
СЕРСО — СЕРСО, нескл., ср. Игра в тонкий и лёгкий обруч, к рый подкидывается и ловится палочкой, а также этот обруч и палочка. Играть в с. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова
серсо — серсо. Произносится [сэрсо] и допустимо [серсо] … Словарь трудностей произношения и ударения в современном русском языке
СЕРСО — (французское cerceau, буквально обруч), игра спортивного характера. Участники поочередно ловят на палку бросаемые соперниками обручи … Современная энциклопедия
СЕРСО — (франц. cerceau букв. обруч), игра спортивного характера, участники поочередно ловят на палку бросаемые соперниками обручи … Большой Энциклопедический словарь
серсо — детская игра с колесом . Из франц. сеrсеаu обруч от лат. circellus, circus кольцо … Этимологический словарь русского языка Макса Фасмера
серсо́ — [сэ], нескл., с … Русское словесное ударение
Серсо — нескл. ср. 1. Игра, заключающаяся в перебрасывании друг другу легкого тонкого обруча, который следует поймать на палку. 2. Принадлежности для такой игры. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой
Тот давний спектакль, который я видела еще студенткой ГИТИСа, остался в памяти не как отрефлексированный театральный феномен, а скорее как ощущение. Помню, как завораживала круговая мизансцена второго акта — белоснежная скатерть, киноварь высоких бокалов, прямые спины сидящих за большим овальным столом героев и нарочито галантные, похожие на балетные па движения их рук — протянуть письмо двумя пальцами и так же изящно двумя пальцами его перехватить. А игра в серсо и вовсе вызывала почти катартический эффект. Вся эта пленительная красота была подробнейшим образом описана в театроведении и не без помощи самого режиссера, умеющего подводить мощную теоретическую базу под собственную театральную практику, проанализирована, но сейчас, спустя четверть века, в ней появились, как кажется, новые, прежде не слышимые обертоны.
Напомним читателю вкратце сюжет пьесы, сочиненной не только драматургом Виктором Славкиным, но и самим Васильевым (а отчасти и всей командой артистов): в известном смысле тут перед нами едва ли не первый на российской почве выразительный пример постдраматического театра…
Акт третий. Утро следующего дня. Крекшин сжег свидетельство о браке. Он ни на что больше не претендует. Дом по-прежнему принадлежит Петушку. Но компания все равно разъезжается. А дом затягивают, словно саваном, черным полиэтиленом.
В виденном давно спектакле и теперешнем фильме я расслышала разные ответы на этот вопрос.
В третьем акте случайно и временно связанные домом (кораблем, плотом — морские ассоциации в полной мере выявляла декорация Игоря Попова) герои оказывались словно бы совмещены в некоем похоронном, поминальном действе. Была обреченность — едва ли не предсмертная — в их судорожных движениях, позах, вскриках. Они вопрошали в исповедальном раже, как же мы живем, их корчило их же собственным откровением, но на поверку оказывалось, что за откровением ничего особенного и нет. Кончался праздник, кончалась исповедальная патетика, и все затягивалось саваном. Герои уезжали из дома, потому что вдруг ясно становилось: и колонисты, и старорежимный Кока с его унылым брянским настоящим не готовы причалить к иным берегам. Бремя советского человека можно преодолеть лишь в каком-то единовременном порыве, но Серебряный век окончен, а вишневый сад вырублен. Только память о них иногда материализуется, оставляя надежду на иную, прекрасную жизнь.
История — не только советская, но и как таковая — таит в себе червоточину.
Через Коку в спектакль входит теперь не просто прекрасное прошлое, в котором красиво признавались в любви красивым женщинам и играли в серсо в пудреных париках, но еще и прошлое, в котором рубили головы на гильотинах и совершали предательства и измены. И если поначалу дом, куда приехали колонисты, — это некий не наполненный конкретным содержанием локус, прекрасная абстракция, в которой, как кажется, можно построить Телемское аббатство, то в третьем действии стены дачи уже пропитаны историей.
В спектакле середины 80-х герои покидали дом, потому что не дотягивали до Серебряного века. Потому что жизнь в большой культуре оказывалась им не по плечу. В 2013-м ясно, что греза о прекрасном дореволюционном прошлом — тоже утопия. История — не только советская, но и как таковая — таит в себе червоточину. Мы не то чтобы до нее не дотягиваем — мы ей обречены. Она вторгнется со своими грязнотцами во всякую попытку жить в идеальном мире. Нет никакого чистого листа: на нем — хотим мы того или нет — проступают не только изящные вензеля, но и кровавые письмена. А потому — оставь надежду, всяк входящий в дом.
В сущности, Васильев предложил в этом спектакле тот путь развития сценического искусства, который мало кто смог подхватить — и у нас, и на Западе. Русский театр в 90-е по большей части впал в коммерцию и рутину. Западный — в острую социальность, в острый и порой ошарашивающий сильными свершениями сценический гротеск, в интересные эксперименты, лежащие в стороне от исследования психологии артиста. Но явить на сцене возвышенную красоту, не ставшую кичем, и пафос, не обернувшийся театральной пошлостью, — я бы сказала, явить живое присутствие идеала, недостижимость которого не отменяет его наличия, — с тех пор никому не удалось: словно театру была задана некая планка, которую и с разбегу (а четверть века — немалая дистанция для разбега) не так-то просто взять. По счастью, у нас теперь есть фильм: можно посмотреть его и убедиться, что идеал все-таки возможен.
Анатолий Васильев Фото: Светлана Хохрякова
А история его такова: в 1982 году Анатолий Васильев собрал лабораторию актеров для того, чтобы заняться поисками нового стиля игры. Пригласил известных артистов, у каждого из которых была вполне стабильная актерская жизнь. Юрий Любимов предоставил для художественных экспериментов Малую сцену Театра на Таганке. К Васильеву потянулись Эммануил Виторган, Алексей Петренко, Альберт Филозов, Наталья Андрейченко, Людмила Полякова… Бросили все, отказались от съемок и начали работать. Репетировали пьесу Виктора Славкина «Серсо, или Мне сорок лет, но я молодо выгляжу. Требования Васильева были жесткими - оставить позади весь прежний опыт, все начать с нуля.
На показ фильма-спектакля пришел Альберт Филозов, чтобы встретиться с режиссером, посмотреть на себя середины 80-х.
Пустой бревенчатый дом. Заколоченные снаружи окна. Старинная мебель в чехлах. Запустение. Видно, что в доме никто не живет.
Слышен звук мотора. Это к дому подъезжает машина. Мотор затихает. Звук открываемых дверок, голоса. Раздается удар топора, потом еще удар, еще… Это снаружи отбивают щиты и доски, которыми заколочены окна и двери. Несколько ударов – и дверь распахивается настежь.
В дом вваливается компания.
Петушок. Заваливайтесь!. . Это теперь все мое.
Надя. Ой! Надо же! Одним все, а другим ничего.
Владимир Иванович (Наде). Разрешите, я баул поставлю. (Берет у нее из рук большую сумку, ставит у своих ног. )
Петушок. Прошу всех быть как дома.
Валюша. Наконец наш Петушок крылышки расправил! Кто бы мог подумать – у Петюнчика свой дом! Поздновато, правда…
Владимир Иванович. Еще все успеем.
Паша. Сюда тысчонку-две вложить – жить можно.
Петушок. Зачем вкладывать, зачем?
Ларс. Ни в коем случае! Тут ловушка.
Надя. Ларс – это имя или фамилия?
Валюша (Ларсу). А что вы предлагаете?
Петушок. Имя, имя…
Ларс. Вдохните в себя глубже, вдохните… Чувствуете – воздухец! Сосна. Старое дерево.
Паша. Вот я и говорю, подремонтировать надо. В тысчонку-две можно уложиться.
Петушок. Какая тысчонка, какие две!. . Я бы и этого дома не имел, если бы не бабушка. Земля ей пухом.
Надя. У меня тоже бабушка померла. Но ее квартиру мне не отдают. Говорят, кооператив не наследуется. Правда, Владимир Иванович?
Владимир Иванович. Задача высшей степени сложности.
Надя. Ой, я такая неумелая!. .
Валюша. Петушок, у тебя же бабушка еще тогда умерла.
Петушок. А это другая, двоюродная. Елизавета Михайловна. Я ее даже не знал, она меня сама разыскала. Оказывается, я последний из нашего рода остался. У нас в роду с рождаемостью не очень.
Ларс. Вложил деньги – все, попался. Всю жизнь будешь ждать процента. Я не вкладываю.
Владимир Иванович. Я тоже. Но по чисто идейным соображениям.
Петушок. Ну, уж это аморализм какой-то!. .
Владимир Иванович. Ох, чувствую, напродляешь ты здесь род!. .
Валюша. Петушку бы пораньше такую хату…
Владимир Иванович. Ха! Пораньше… Ему сорок, но он молодо выглядит.
Валюша. Петушок у нас хорошо сохранился.
Владимир Иванович. Петушок, тебе сорок, но ты молодо выглядишь?
Ларс. Вам сорок?
Надя. А разве вы не знакомы с Петром Вячеславовичем?
Ларс. В общем, я доволен, что приехал сюда. (Валюше. ) А вы?
Валюша. Частично. Процентов на сто, не больше.
Паша подходит к дивану, накрытому чехлом, снимает чехол.
Паша. Музейная вещь.
Надя. Неужели?!
Паша. Тысячу шестьсот…
Надя. Ой, семнадцатый век!
Паша. Тысячу шестьсот, тысячу семьсот каждый музей за эту вещь даст. (Наде. ) Но я и век могу определить. Правда, не с такой степенью точности.
Надя. Вы историк?
Паша. Увлекаюсь.
Надя. Ой, интересно!
Паша. Вообразите себе, Надя. 1801 год, ночь с одиннадцатого на двенадцатое марта. В кабинет, в котором обычно почивает император Павел I, ночью проникают его офицеры, они будят Павла, тот сначала думает, что это сон, потом все понимает, молит о пощаде, и тут Михаил Зубов, силач, бьет его золотой табакеркой в левый висок. Павел падает и цепляется руками за ножку дивана – вот этого…
Читайте также: