Шопенгауэр о ничтожестве и горестях жизни краткое содержание

Обновлено: 02.07.2024

"Обратите внимание на то, в чём обыкновенно состоит для человека всякое удовлетворение: по большей части, это ни что иное, как скудное поддержание самой жизни его, которую необходимо с неустанным трудом и вечной заботой каждый день отвоёвывать в борьбе с нуждою, а в перспективе виднеется смерть"

"Если жизнь что-нибудь даёт, то лишь для того, чтобы отнять"

"Всякое удовольствие и всякое счастье, имеет отрицательный характер, между тем как страдание по своей природе положительно. . Только страдания и лишения могут ощущаться нами положительно и оттого сами возвещают о себе; наоборот, благополучие имеет чисто отрицательный характер. Вот почему три высшие блага жизни — здоровье, молодость и свобода, не сознаются нами, как такие, покуда мы их имеем: мы начинаем сознавать их лишь тогда, когда потеряем их; ведь и они — отрицания"

"Если бы жизнь сама по себе была ценное благо и если бы её решительно следовало предпочитать небытию, то не было бы нужды охранять её выходные двери такими ужасными привратниками, как смерть и её ужасы. Кто захотел бы оставаться в жизни, какова она есть, если бы смерть была не так страшна? И кто мог бы перенести самую мысль о смерти, если бы жизнь была радостью?"

"Смерть, и жизнь с её страданиями представляют одно неразрывное целое — один лабиринт заблуждений, выйти из которого так же трудно, как и желательно"

" Сказание о грехопадении (впрочем, заимствованное, вероятно, как и все иудейство, из “Зенд-Авесты” Бун-Дехеш, 15) — вот единственное в книгах евреев, за чем я могу признать некоторую метафизическую, хотя и аллегорическую только, истинность; лишь оно одно и примиряет меня с этими книгами. Ибо ни на что так не похожа наша жизнь, как на плод некоторой ошибки и предосудительной похоти. Новозаветное христианство, этический дух которого сродни духу брахманизма и буддизма и чужд, следовательно, оптимистическому духу евреев, тоже, в высшей степени мудро, связало себя с этим сказанием: без него оно совсем не имело бы никакой точки соприкосновения с иудейством"

"Из Лютеровского комментария к третьей главе “Послания к Галатам”; у меня имеется оно только в латинском тексте: “А ведь во всей нашей телесности и со всеми вещами мы подчинены Дьяволу, и мы гости мира, в котором он владыка и Бог. Ибо хлеб, который вкушаем, напитки, которые пьем, одежды, которыми укрываемся, да и воздух и всё, чем живем плотски, — всё это находится под его властью”."

"Кричали, что моя философия меланхолична и безотрадна: но это объясняется просто тем, что я, вместо того чтобы в виде эквивалента грехов изображать некоторый будущий ад, показал, что всюду в мире, где есть вина, находится уже и нечто подобное аду"

"Из каждой страницы Давида Юма можно почерпнуть больше, чем из полного собрания философских сочинений Гегеля, Гербарта и Шлейермахера, вместе взятых"

"Гораздо правильнее было бы видеть цель нашей жизни в труде, лишениях, нужде и скорбях, венчаемых смертью (как это и делают брахманизм и буддизм, а также и подлинное христианство), потому что именно эти невзгоды вызывают у нас отрицание воли к жизни"

"Оптимизм и христианство несовместимы"

"Свифт (как это передает Вальтер Скотт в его биографии) уже сызмлада приобрёл привычку отмечать день своего рождения не как момент радости, а как момент печали, а в этот день всегда читал он то место из Библии, где Иов оплакивает и проклинает день, когда сказали в дому отца его: родился сын"

От ночи бессознательности пробудившись к жизни, воля видит себя индивидуумом в каком-то бесконечном и безграничном мире, среди бесчисленных индивидуумов, которые все к чему-то стремятся, страдают, блуждают; и как бы испуганная тяжелым сновидением, спешит она назад к прежней бессознательности. Но пока она не вернется к ней, ее желания беспредельны, ее притязания неисчерпаемы, и каждое удовлетворенное желание рождает новое. Нет в мире такого удовлетворения, которое могло бы утишить ее порывы, положить конец ее вожделениям и заполнить бездонную пропасть ее сердца. И при этом обратите внимание на то, в чем обыкновенно состоит для человека всякое удовлетворение: по большей части, это не что иное, как скудное поддержание самой жизни его, которую необходимо с неустанным трудом и вечной заботой каждый день отвоевывать в борьбе с нуждою, а в перспективе виднеется смерть. Все в жизни говорит нам, что человеку суждено познать в земном счастии нечто обманчивое, простую иллюзию. Для этого глубоко в сущности вещей лежат задатки. И оттого жизнь большинства людей печальна и кратковременна. Сравнительно счастливые люди по большей части счастливы только на вид, или же они, подобно людям долговечным, представляют редкое исключение, для которого природа должна была оставить возможность, как некую приманку. Жизнь рисуется нам как беспрерывный обман, и в малом, и в великом. Если она дает обещания, она их не сдерживает или сдерживает только для того, чтобы показать, как мало желательно было желанное. Так обманывает нас то надежда, то ее исполнение. Если жизнь что-нибудь дает, то лишь для того, чтобы отнять. Очарование дали показывает нам райские красоты, но они исчезают, подобно оптической иллюзии, когда мы поддаемся их соблазну. Счастье, таким образом, всегда лежит в будущем или же в прошлом, а настоящее подобно маленькому темному облаку, которое ветер гонит над озаренной солнцем равниной: перед ним и за ним все светло, только оно само постоянно отбрасывает от себя тень. Настоящее поэтому никогда не удовлетворяет нас, а будущее ненадежно, прошедшее невозвратно. Жизнь с ее ежечасными, ежедневными, еженедельными и ежегодными, маленькими, большими невзгодами, с ее обманутыми надеждами, с ее неудачами и разочарованиями – эта жизнь носит на себе такой явный отпечаток неминуемого страдания, что трудно понять, как можно этого не видеть, как можно поверить, будто жизнь существует для того, чтобы с благодарностью наслаждаться ею, как можно поверить, будто человек существует для того, чтобы быть счастливым. Нет, это беспрестанное очарование и разочарование, как и весь характер жизни вообще, по-видимому, скорее рассчитаны и предназначены только на то, чтобы пробудить в нас убеждение, что нет ничего на свете достойного наших стремлений, борьбы и желаний, что все блага ничтожны, что мир оказывается полным банкротом и жизнь – такое предприятие, которое не окупает своих издержек; и это должно отвратить нашу волю от жизни.
Это ничтожество всех объектов нашей воли явно раскрывается перед интеллектом, имеющим свои корни в индивидууме, прежде всего – во времени. Оно – та форма, в которой ничтожество вещей открывается перед нами как их бренность: ведь это оно, время, под нашими руками превращает в ничто все наши наслаждения и радости, и мы потом с удивлением спрашиваем себя, куда они девались. Самое ничтожество это является, следовательно, единственным объективным элементом времени, другими словами, только оно, это ничтожество, и есть то, что соответствует ему, времени, во внутренней сущности вещей, то, чего оно, время, является выражением. Вот почему время и служит априори необходимой формой всех наших восприятий: в нем должно являться все, даже и мы сами. И оттого наша жизнь прежде всего подобна платежу, который весь подсчитан из медных копеек и который надо все-таки погасить: эти копейки – дни, это погашение – смерть. Ибо в конце концов время – это оценка, которую делает природа всем своим существам: оно обращает их в ничто:

Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться,
Годна вся эта дрянь, что на земле живет.
Не лучше ль было б им уж вовсе не родиться! [1]

И старость, и опыт ведут заодно
К последнему часу, когда суждено
Понять после долгих забот и мученья,
Что в жизни брели мы путем заблужденья.

Aus der Nacht der Bewußtlosigkeit zum Leben erwacht findet der Wille sich als Individuum, in einer end und gränzenlosen Welt, unter zahllosen Individuen, alle strebend, leidend, irrend; und wie durch einen bangen Traum eilt er zurück zur alten Bewußtlosigkeit. — Bis dahin jedoch sind seine Wünsche gränzenlos, seine Ansprüche unerschöpflich, und jeder befriedigte Wunsch gebiert einen neuen. Keine auf der Welt mögliche Befriedigung könnte hinreichen, sein Verlangen zu stillen, einem Begehren ein endliches Ziel zu setzen und den bodenlosen Abgrund seines Herzens auszufüllen. Das Leben stellt sich dar als ein fortgesetzter Betrug, im Kleinen, wie im Großen. Hat es versprochen, so hält es nicht; es sei denn, um zu zeigen, wie wenig wünschenswerth das Gewünschte war: so täuscht uns also bald die Hoffnung, bald das Gehoffte. Hat es gegeben: so war es, um zu nehmen. Das Glück liegt demgemäß stets in der Zukunft, oder auch in der Vergangenheit, und die Gegenwart ist einer kleinen dunkeln Wolke zu vergleichen, welche der Wind über die besonnte Fläche treibt: vor ihr und hinter ihr ist Alles hell, nur sie selbst wirft stets einen Schatten. das Leben ein Geschäft, das nicht die Kosten deckt; – auf daß unser Wille sich davon abwende.

. наша жизнь прежде всего подобна платежу, который весь подсчитан из медных копеек и который надо всё-таки погасить: эти копейки — дни, это погашение — смерть.

. unser Leben einer Zahlung, die man in lauter Kupferpfennigen zugezählt erhält und dann doch quittiren muß: es sind die Tage; die Quittung ist der Tod.

. наше существование счастливее всего тогда, когда мы его меньше всего замечаем: отсюда следует, что лучше было бы совсем не существовать.

. unser Daseyn dann am glücklichsten ist, wann wir es am wenigsten spüren: woraus folgt, daß es besser wäre, es nicht zu haben.

Ehe man so zuversichtlich ausspricht, daß das Leben ein wünschenswerthes, oder dankenswerthes Gut sei, vergleiche man ein Mal gelassen die Summe der nur irgend möglichen Freuden, welche ein Mensch in seinem Leben genießen kann, mit der Summe der nur irgend möglichen Leiden, die ihn in seinem Leben treffen können. Ich glaube, die Bilanz wird nicht schwer zu ziehn seyn. Im Grunde aber ist es ganz überflüssig, zu streiten, ob des Guten oder des Uebeln mehr auf der Welt sei: denn schon das bloße Daseyn des Uebels entscheidet die Sache; da dasselbe nie durch das daneben oder danach vorhandene Gute getilgt, mithin auch nicht ausgeglichen werden kann: „Mille piacer’ non vagliono un tormento“. Petrarca.

Что бы ни говорили, самое счастливое мгновение счастливого человека — это когда он засыпает, как самое несчастное мгновение несчастного — это когда он пробуждается.

Was man auch sagen mag, der glücklichste Augenblick des Glücklichen ist doch der seines Einschlafens, wie der unglücklichste des Unglücklichen der seines Erwachens.

Sogar aber läßt sich den handgreiflich sophistischen Beweisen Leibnitzens, daß diese Welt die beste unter den möglichen sei, ernstlich und ehrlich der Beweis entgegenstellen, daß siedle schlechteste unter den möglichen sei. Denn Möglich heißt nicht was Einer etwan sich vorphantasiren mag, sondern was wirklich existiren und bestehn kann. Nun ist diese Welt so eingerichtet, wie sie seyn mußte, um mit genauer Noth bestehn zu können: wäre sie aber noch ein wenig schlechter, so könnte sie schon nicht mehr bestehn. Folglich ist eine schlechtere, da sie nicht bestehn könnte, gar nicht möglich, sie selbst also unter den möglichen die schlechteste.

Оптимизм, это — в сущности незаконное самовосхваление истинного родоначальника мира, т.е. воли к жизни, которая самодовольно любуется на себя в своём творении; и вот почему оптимизм — не только ложное, но и пагубное учение.

Der Optimismus ist im Grunde das unberechtigte Selbstlob des eigentlichen Urhebers der Welt, des Willens zum Leben, der sich wohlgefällig in seinem Werke spiegelt: und demgemäß ist er nicht nur eine falsche, sondern auch eine verderbliche Lehre.

От ночи бессознательности пробудившись к жизни, воля видит себя индивидуумом в
каком-то бесконечном и безграничном мире, среди бесчисленных индивидуумов,
которые все к чему-то стремятся, страдают, блуждают; и как бы испуганная тяжелым
сновидением, спешит она назад к прежней бессознательности. Но пока она не
вернется к ней, ее желания беспредельны, ее притязания неисчерпаемы, и каждое
удовлетворенное желание рождает новое. Нет в мире такого удовлетворения, которое
могло бы утишить ее порывы, положить конец ее вожделениям и заполнить бездонную
пропасть ее сердца.

Вы считаете, что человек рождён для счастья и удовольствий? Что каждый куец своей куйни и всё в наших руках? Тогда мы идём к вам! Артур Шопенгауэр - это философ, которого трудно причислить к оптимистам тысячелетия. В данном, сравнительно небольшом опусе, он рассматривает вопрос удовольствий и страдания в, я бы сказал, буддийском смысле, хотя, конечно, не совсем. Счастье и удовольствия, считает автор, суть - мимолётны. Сейчас ты полностью доволен, а через минуту случается беда и твоё ощущение счастья пропадает. А, стало быть, счастье и удовольствия - иллюзорны. Другое дело, страдания и горести - они оставляют след, обогащают опытом, они не исчезают, как будто их и не было - а значит они настоящие. В математике есть понятие комплексных чисел, расширяющих обычные (вещественные) числа наличием мнимой части. Так вот, в этой терминологии - счастье является мнимой частью жизни, тогда, как страдания и тяготы, по сути, и составляют саму жизнь. Подробнее читайте в тексте, что я и рекомендую сделать. Для общего развития.

Никто не любит пессимистичных, хмурых, молчаливых людей, привет тебе Артур! В наше время это уродство, всё дошло до того, что порой человек пугается своего молчания и начинает лепетать хоть что-нибудь под давлением других, у меня подобное еще больше вызывает отвращение. Артур свою точку зрения достаточно ясно излагает не прибегая к всяким дешевым уловкам. Человек действительно не особо радуется, когда у него основные потребности удовлетворены. Вот прямо сейчас, здоров и сыт, и это не впечатляет. Справедливо отмечено, что нужно это состояние потерять, либо на примере другого эмоционально ощутить нужду и только тогда будет небольшое и недолгое удовлетворение текущим своим положением дел.

Если следовать тому, что потребности не удовлетворить навсегда и их присутствие мы поярче ощущаем чем их отсутствие, то действительно можно сделать вывод, что жизнь основана на горестях. Другое дело сам процесс этот, сдаваться и впадать в апатию по этому поводу не стоит. Артур сильно этим увлекся и только в старости стал пытаться заводить отношения любовные и человеческие. Одно дело сейчас вести уединённый образ жизни, мир всё больше этому способствует, другое дело тогда - комната, лампа, книги, тишина, а основное развлечение это. общение с людьми! Не очень хороший исход для подобного типа людей.

Наверняка многие будут спорить, что человеческое существование не так печально, как его преподносят.
Но может, всё таки, замечали, что нет книг, которые учат быть несчастными?

Первый философ, которого я прочитала с интересом. Понравилось не только то, что он пишет, но и как - поэтично, если можно так выразиться, из-за этого многие моменты хочется растащить на цитаты. У него довольно пессимистичный взгляд на вещи, но мне лично пессимизм всегда был как-то ближе, чем оптимизм.

Я думаю, что страдания и нужны в том, чтобы быть счастливым от того, что они когда нибудь прекратятся. Нирвана и есть в некоторой степени смерть, наша жизнь и её страдания есть очищение от сансары и её колеса боли. В этом и сладкая доля смерти - она привносит, приносит это обнуление после которого всё перенесеное выражается как победа и награда. Я думаю, что нет разницы в том какая была жизнь - счастливая или горестная, ведь живём мы лишь в одном моменте, как говорил шопенгауэр и лишь последние мгновенья перед неминуемым обнулением действительно обозначат наше отношение к жизни.

Если говорить о том я, то Шопенгауэр видел в мире лишь страдания и полное отсутствие счастья, то я уцепился за его высказывание о сне человека, вот оно:

Что бы ни говорили, самое счастливое мгновение счастливого человека – это когда он засыпает, как самое несчастное мгновение несчастного – это когда он пробуждается.

После этого я подумал, что если я тоже несчастен и испытываю боль в своём желудке от выкуренного зачем-то кальяна при моем гастрите, то было бы неплохо меня и всех других поместить в анабиоз, в искусственную кому и убрать это физическое - телесное страдание, что мы по воле своей иррациональности себе причиняем. До момента пока наука не будет способна создать из человека новое нечто - сверх человека, который уже не будет скован цепями мировой воли, не будет чувствовать боль и сможет отключать своё сознание в любой для него подходящий момент.
В этом аспекте человек является единственным существом - неким феноменом, что всеми осознанными и неосознанными способами пытается причинить себе боль и приблизить себя на шаг ближе к своей смерти, словно мировая воля сама подталкивает его к этому шагу. Да, это верно, ведь как и говорил Шопенгауэр,- в этом мире нельзя найти себе счастья, а лишь страдание и даже самый безболезненный способ существования в комфорте и безопасности абсурдными путями фатальности приведёт тебя к страданию и ощущению несчастья. Мировая воля словно хватает тебя за шею и снова топит в грязи, показывая тебе твоё единственное место в этом мире - ты существуешь лишь в этом грязном загоне для свиней и как бы ты не пытался выйти из пещеры на солнечный свет, этот охранник - контролёр загонит тебя в пещеру.

А если говорить о книге(о сборнике), то немного надаело читать это текущее рекой нытьё, что переходит из страницы в страницу. В первых сбониках Шопенгауэра я ещё открывал для себя эту шокирующию правду о тлености мира, но сейчас эта колкая правда уже не трогает меня, я выработал в себе противоядие от этой отравы, которая когда-то могла меня ранить. Ну что теперь делать!? Если мир таков, каков он есть, то я могу лишь сокрушиться один раз и принять его, ведь у каждого своя индивидуальная боль, которую не испытает и не поймёт другой. В этом и наша сплоченность - в том, что мы едины в этой боли, она нас объединенияет. Всем нам лишь надо проплыть по этому бушующему океану в своей одинокой лодке и придти к пристани где нас будет ждать вечный покой.

Читайте также: