Шаров воскрешение лазаря краткое содержание
Обновлено: 08.07.2024
Доступность в электронном виде:
vfvfhm, 26 октября 2019 г.
Начать хотел с цитат из Евгения Водолазкина и Михаила Эпштейна о том, насколько великим писателем был Владимир Шаров. Глубокий мыслитель, блестящий стилист, подлинный праведник и титан духа. Его хвалят и высоко ценят не последние люди в культурном поле страны, а короля играет свита.
Читать роман этого титана и гения было занятием крайне мучительным. Сопротивление материалу и ткани произведения было чудовищным. Я исписал несколько страниц заметок по ходу чтения, чуть ли не каждая страница книги испещрена значками и подчеркиваниями. Я был очень зол на автора, думал поделиться этим сильным чувством с другими, но три дня спустя понял, что не стоит. Просто предупрежу, что вас ждет на страницах этой эпопеи, охватывающей огромный кусок истории родной страны.
Ведь Шаров по образованию был историк и мыслил исторически. Истерически?
Россия — это один большой монастырь, населенный религиозными фанатиками, которым не нужно ничего, кроме постоянного общения с Господом Богом. Тысячу лет они молили Христа о Втором Пришествии. Но Он не отозвался. Тогда в отместку Антихристовы дети — большевики (видимо, с Марса свалившиеся) развязали Гражданскую войну с целью тотального самоистребления русского народа. За один раз не получилось, и они, руками палачей-психопатов из НКВД стали вырезать его по частям. Стрелять, морить голодом, гноить в лагерях. Цель — чтобы Христос все-таки вернулся на грешную землю и добил тех, кто сам не добился. Противостоят палачам сектанты всех мастей, оружие их — пост и молитва. Цель их — чтобы русский народ вознесся на небеса во плоти и не мучаясь. Живут сопротивленцы при этом на пайке НКВД и в квартирах, выделенных органами. Помимо поста и молитв много времени духоборы уделяют семейным дрязгам и обмену женами. (Кстати говоря, послевоенная история России для Шарова — это свингерская оргия в дурдоме. Я вначале это злобно сформулировал, а потом прочитал в самом романе, со вкусом прописанную историю. У меня глаза на лоб полезли). Заканчивается вся эта линия романа борьбы плоти и духа, какой-то несусветной кроваво-дерьмовой вакханалией с массовыми линчеваниями, стоящими на коленях перед комиссаром НКВД членами ЦК ВКП(б) и воскрешением только что расстрелянного Лазаря Кагановича, который разъезжает на собственном гробу по всей стране и собирая толпы (видимо, недобитых) зевак и тем сплачивая опять же только что самоистребившуюся нацию.
Да, я такого лютого бреда, кажется, вообще никогда не читал. По накалу идиотии Шаров и впрямь, возможно, величайший русский автор.
Но помимо интеллектуальных качеств, Шаров обладал еще и моральными. Его ценят и превозносят как мастера тонкой провокации. Вот один из эпизодов романа.
Ну почему ты такая мерзкая гадина, Шаров?! Ты за что так русский народ ненавидел?! Твоему отцу Советская власть творить мешала? Так библиография на Фантлабе этого не подтверждает. Тебе рот затыкали. Ну, знали наверное, что кроме омерзительных гадостей от тебя ничего не дождешься.
П.С. Чуть не забыл. Как по историку Шарову возник Нижний Новгород? Кровавый тиран Иван Грозный сжег Великий Новгород, а аристократическую верхушку города переселил на Волгу. Там ссыльные и построили Нижний Новгород. Даже комментировать такое не хочется.
Владимир Шаров - Воскрешение Лазаря краткое содержание
На сегодняшний день Владимир Шаров – чемпион по литературным провокациям, а его книги – одно из любимых чтений русских интеллектуалов.
Воскрешение Лазаря - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Памяти Саши Городецкого
7 апреля 1992 г.
Анюта, дочка, что бы ты ни думала, особого чувства правоты во мне нет. Во всяком случае пока. И Машку, и тебя я очень люблю и, естественно, хочу, чтобы вы жили долго и счастливо. И конечно, я хочу, чтобы у вас тоже были дети, и так это длилось и длилось, ведь, несмотря ни на что, жизнь – замечательный дар.
В отрочестве, как и многие, я часто думал о смерти. Хотя о вас тогда и разговора не было, считал, что лишь дети – верный, надежный способ ее обойти. И раньше, и сейчас я убежден, что целая жизнь – это жизнь рода, иначе трудно понять, что и для чего, есть ли во всем смысл. Жизнь одного человека чересчур коротка. Маленькие таблички с именами, что мы подвешиваем к ветвям родословного древа, – те же листья, каждой осенью они опадают, а следующей весной проклевываются другие листья, другое их поколение, дерево же живет и живет.
В Пятикнижии Моисеевом едва ли не пятую его часть занимают родословные таблицы. Видно, что откровение длилось много сотен лет и много поколений. Это был очень долгий путь от Авраама до сегодняшнего дня, и этот путь мы должны были пройти. Каждый из нас должен был родиться, прожить жизнь и умереть, должен был радоваться и горевать, и только по мере и в меру того, что мы пережили, нам давались новые части откровения. Похоже, и Господь не мог нарушить природный ход, природный темп жизни. Тот ее ритм, где на место детства человека приходило время, когда он уже сам мог зачать ребенка, сам породить новую жизнь и новое детство. Богу приходилось терпеливо ждать, когда человек, услышав благую весть, хотя бы отчасти поймет ее правильно, когда из Его слов будет толк, а не море крови, пролитой с верой, что Господу она угодна. Человек устроен так, что стоит в нем что-то сломать – все равно что и ради чего, – он разом теряет голову. Просто-напросто забывает, что можно, а что нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах. Тогда зло, которое есть в каждом из нас, буквально хлещет.
Еще одна вещь, Аня, о которой я сейчас, живя рядом с кладбищем, много думаю. Похоже, существуют три истории, три ее площадки, и на всех них мы одновременно силимся устоять. Настоящий эквилибр. Первая – горизонтальная, на ней – наши отношения с современниками. Она очень тесная. Словно в переполненном автобусе, здесь тебе то и дело наступают на ноги, здесь нет и не может быть необходимого любому своего, частного, личного пространства. Из-за того, что чужие при первой возможности нарушают границу, лезут на твою территорию, эта история очень нервная, взвинченная, и еще она вся какая-то тактическая: бесконечные столкновения, ссоры. В одних побеждаешь ты, в других – твой противник, и всегда надо быть начеку. Бессмысленными стычками жизнь разбита на тысячи кусочков, и, кроме них, в ней больше ничего нет. Ты, конечно, строишь планы, но это воздушные замки, потому что через минуту – снова автобус с кучей народу, и снова тебя толкают и ходят по ногам.
Недавно мне в голову пришла одна мысль, касающаяся аристократии, она и выстроила вторую площадку. Я понял, что есть другая, как бы вертикальная история. Настоящее – слишком коротко, такая стремительно бегущая точка, и то, что в ней не помещается, на ходу видится смутно. Мы знаем, что вокруг что-то есть, но понять – что, в нас нет ни нужды, ни сил. Однако когда смотришь на галерею чьих-нибудь фамильных портретов, понимаешь, что жизнь началась не сегодня и не завтра кончится, герой ты или просто тихо жил где-нибудь в своем поместье, женился, рожал детей – важно, что не будь хотя бы одной ступени или колена, история бы пресеклась. Они равны уже поэтому. В общем, тут многое понятней и справедливости больше. Вдобавок вертикаль – штука не тесная, каждый дает жить каждому.
В последнюю, третью площадку я отделяю то, что касается отношений между Богом и человеком. Сравнивать ее с двумя первыми не буду. Достаточно сказать, что в мире, когда ты молишься, когда разговариваешь с Богом, есть только ты и Он.
Теперь, Анюта, попытаюсь ответить на твой вопрос: как живу. От мамы ты, кажется, знаешь, что я не решился поселиться прямо на кладбище. Там, где лежит отец, места не много: три могилы на четырех квадратных метрах, и, значит, сколько ни исхитряйся, все время пришлось бы ходить по чьему-то праху. Мы купили этот участок уже после смерти отца, когда из Донского крематория надо было забирать урну. Отец очень любил Рузу. Последние семь лет приезжал сюда каждую осень и жил по месяцу – по полтора в актерском доме творчества. Сейчас я иногда там бываю, звоню по телефону и вот, хотя прошло пятнадцать лет, отца не забыли и вспоминают на редкость тепло.
Отношения у нас были непростые, но здесь, в Рузе, мы не ссорились. Для послеобеденных прогулок у отца были три узаконенных круга: большой, средний и малый. Выбирал он их в зависимости от бездны разных обстоятельств: от того, как работал утром, от погоды, от разговора с бабушкой и прочее. Шел такой сплошной факторный анализ, в результате же – тот или иной маршрут. Когда мы шли, отец мне все показывал и рассказывал, и его круги я запомнил хорошо. Тем более что изменения он вносил редко, в конце жизни он вообще сделался консервативен. Кроме того, однажды он сказал мне, что когда идет, как лошадь в борозде, это не мешает ему думать.
Через кладбище проходил единственный из трех кругов – большой. Расположено оно очень хорошо – вся макушка высокого крутого холма. Если содрать дерн, видны идущие друг за другом слои песчаника, особенно красивы они внизу, у подножья – никак не меньше двадцати разноцветных лент: красных, зеленых, фиолетовых. Похоже, из песка весь холм, наверное, поэтому приживаются здесь лишь сосны, старые, кривые сосны, стоят они нечасто и почти не мешают смотреть окрест. Отец, гуляя, обычно доходил до лавочки, что вкопана у кладбищенской ограды, и здесь отдыхал. По длине – это ровно середина пути, но вторая часть легче – дорога все время идет под гору. С лавочки отлично видна и река, и подвесной мост, а на другой стороне – почти картинная березовая роща справа, слева же – большой луг. В общем, тут вправду очень красиво, и пару раз я слышал от отца, что если выбирать, где лежать, лучше место искать глупо.
Аня, милая, когда дед умер, тебе было пять с половиной лет, он очень тебя любил, много тобой занимался, и когда его не стало, мы с твоей бабушкой решили, что ты должна его помнить только живым; и сейчас, и потом, чем меньше подробностей о его последних днях и о похоронах ты будешь знать, тем лучше для всех. Но теперь ты выросла и я не думаю, что это по-прежнему правильно. Кроме того, не рассказав о смерти отца, мне трудно объяснить, что было дальше.
Философия как жанр художественной литературы достаточно спорный и сложный. Существует тонкая грань между философией, набором мыслей и откровенным бредом, как мне кажется. И тут все зависит не только от качества книги, но и от способностей воспринимать написанное читателем. В данной книге хз, какой именно вариант мне ближе. Почитав аннотации, решила погрузится в умную философию, ну такую знаете когда почитаешь чьи-нибудь умные мысли и свои такие же рождаются) а тут что-то как-то долго въезжаешь в суть, потом наконец-то понимаешь что сути то и нет, и все мрачно, мрачно. в общем ничего хорошего, никакого удовольствия. Видимо мой вариант третий, к сожалению( По сути это похоже на историю, внутри которой есть еще много историй (не зря в общем-то автор кандидат исторических наук)))). И конечно же подтекст, правда в чем гениальность задумки я так и не поняла. Говорят это об истории России от А до Я, но я в этой истории не сильна, опять же таки к сожалению( Одним словом психоделический бред, который в особо узких кругах может называться арт-хаусом или авторским "я так думаю".
Российская некромантия.
Выплынь, выплынь на бережок!
Несть бо власть, аще не от Бога
В августе исполнилась годовщина смерти писателя В. Шарова. Сведения в интернете о нём достаточно скудные, сын известного писателя детских книг, учился на историка был исключен в связи с участием в забастовке студентов не желавших трудиться на сельхозработах. Причем одни источники указывают, что он был чуть ли не организатором, другие говорят, что он просто выступил вперёд, когда начали искать зачинщиков. Публиковался в основном в толстых журналах. Книги писал по-старинке от руки, иногда пользовался пишущей машинкой, компьютер для написания книг не использовал, был сторонником длительной работы над текстом, много переписывал переделывал, дорабатывал, что отразилось на качестве его книг, хотя я могу судить только по одной, слог действительно очень гладкий, книга читается довольно легко, так сказать, заходит. Шарова считают писателем провокационным, в данной книге провокация заключается в том, что действие книги происходит в некой параллельной ветке реальности, в которой становится возможным оживление умерших людей их детьми путем длительной концентрации на своих воспоминаниях. Но провокация в общем-то не в этом, провокация заключается в том, что воскрешением отцов (почему-то в книге воскрешаются именно отцы, не матери, не дочери только отцы, может это недостаток количества случаев воскрешения, но чисто по статистике из двух воскрешаемых в книге отцы, ну и как-то ненавязчиво вся эта процедура называется воскрешением отцов) вместо детей будут заниматься чекисты, которые этих самых отцов пытали и допрашивали перед смертью, и вся эта процедура допросов и пыток служит очищению души, исповедованию грехов и их же искуплению муками в чекистских застенках, то есть такой министрашный суд.
В принципе, идея для романа неплохая, но автор почувствовал, что материала на большую книгу катастрофически не хватает, поэтому после погружения в тему воскрешения, нас быстро переключают на судьбу двух братьев-богоискателей в годы становления советской власти. Братья Джульбарсовы довольно слабые люди, поэтому мотаются как неприкаянные, один пошел в священники и стал отцом Феогностом(Фео - Бог, гнозис - знание, значение имени - знающий Бога), и вроде как-то даже помогал людям советом, был провидцем и даже чуть ли не чудотворцем, хотя при дальнейшем описании его, так сказать, жития совершенно непонятно, откуда эта божья благодать взялась. Его брат Николай предстает в письмах жене (забыл сказать, что "Воскрешение Лазаря" - это роман в письмах, воскрешатель отца пишет жене или дочке, о том как продвигаются у него дела, разбирает архив отца в котором много писем Джульбарсовых, и других людей с ними связанных) таким подвижником, который идет пешком по России и проповедует терпимость и примирение между людьми, ну то есть поначалу так кажется, потом вдруг оказывается, что он никуда и не идет а просто скрывается от властей и проживает без документов.
Идея воскрешения отца главного героя, у меня вызывает чувство недоумения, зачем воскрешать мертвых? Ну, понятно, у героя там какой-то гештальт не закрылся, но, как идея вечной жизни для всех, да еще и в бренном теле, которое после воскрешения больное, покрыто язвами, человек беспомощен, как младенец, не особо привлекательно, если честно. В итоге мы видим картину хоровода воскрешенных людей, воскрешающих Адама и Еву, которым идея воскрешения тоже не особо нравится. Но в чём тогда смысл книги? Странно, но идея воскрешения старой дореволюционной России померкла, когда стало очевидно, что умерло - то умерло, наверно то же можно теперь говорить и о Советском союзе, просто были люди и была жизнь, не надо их трогать, нужно оставить их там где они есть, просто помнить их или просто забыть.
В общем, хорошо
Россия: воскрешать то, что было или творить новую?
Это третий по счёту роман Владимира Шарова прочитанный мной и признаюсь, подобного сочетания космизма, исторической интерпретации и религиозной философии, причём в самом прикладном смысле слова я ещё нигде не встречал. Да – по степени полной изоляции от всего вне русского – похоже на позднего Мамлеева. Но Мамлеев таких вопросов не ставил, и даже это не главное – вопросы ставят многие, Мало кто даёт ответы. И здесь Шаров, в своей, поистине святой презумпции исследователя, поэта и художника, а временами переключаясь и совершенно на пророческие тональности, потрясающе смело создаёт изумительную в своей связанности картину. Почему и, главное как, Россия – Богоизбранная страна? Куда бежать от Антихриста в те, особенно чёрные годы, когда не понятно в каком направлении идти к Христу? Как преодолеть тот страх, который всегда стоит между человеком и Богом? В своей обстоятельной, дотошной и в то же время неповторимо яркой и образной манере Шаров описывает весь путь человечества, потомков Каина и Сифа, и особенно в наше время, когда спастись так сложно, что почти не возможно, в книге совершенно чётко и ясно даны полностью все практические шаги для того, чтобы перестать удаляться, а развернувшись начать движение обратно, к Богу.
Зачем?
Из физ-мат школы его в детстве выгнали за неуспеваемость. Когда учился в Плехановском - написал цикл сказок ( восхитительное занятие для студента экономического университета). Впрочем и оттуда его скоро турнули за организацию забастовки.
И вот таким полнокровным языком Шаров рассуждает на самые сложные темы! При этом и драматургия ничуть не провисает. Книгу интересно читать не только из-за мыслей и языка, но и за счёт насыщенного сюжета.
В общем, по всему видно, что впереди у нас счастливые писательско-читательские отношения.
Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.
Высокоинтеллектуальная проза от ныне ушедшего от нас писателя-историка Владимира Шарова.Автор,кторый явно не был "многостаночником"-писал свои книги по 5-7 лет!Слежу за его творчеством с далёкого 1991 года,когда в журнале "Урал",выписываемом мною в 6-8 номерах за этот год был опубликован его роман-хроника "След в след".Видно в то время московские журналы и издательства не хотели его печатать.И зря!"Воскрешение Лазаря" напечатано на плотной белой бумаге с отличным качеством печати.Рекомендую.Тираж всего 2000 экземпляров.Прикрепляю фото обложки и страниц.
Тяжёлая книга, которая только после середины, ближе к концу начинает быть тем, что про неё написано в аннотации. Сначала очень трудно влиться в текст из-за особой манеры изложения: мы получаем сборник писем, который включает в себя сборник других писем и пересказы этих писем. Тянет современных литературных деятелей на эпистолярные жанры, но в данной книге это вполне оправдано. Хотя читать чужие письма не хорошо, невольно втягиваешься в небольшое расследование, который ведёт главный повествователь, а в конце задумываешься: "А когда я умру, что вспомнят обо мне?"
Шаров очень "экстравагантно" играет с тематикой КГБ и чекистов, связывает их с библейским сюжетом воскрешения Лазаря (как понятно из названия) и в конце концов делает просто потрясающей в своей прямолинейности и непривычности вывод. Думаю, людям, хотя бы косвенно знакомым с Евангелием, стоит попробовать почитать.
Книга распространяется на условиях партнёрской программы.
Все авторские права соблюдены. Напишите нам, если Вы не согласны.
Описание книги "Воскрешение Лазаря"
Описание и краткое содержание "Воскрешение Лазаря" читать бесплатно онлайн.
На сегодняшний день Владимир Шаров – чемпион по литературным провокациям, а его книги – одно из любимых чтений русских интеллектуалов.
Памяти Саши Городецкого
7 апреля 1992 г.
Анюта, дочка, что бы ты ни думала, особого чувства правоты во мне нет. Во всяком случае пока. И Машку, и тебя я очень люблю и, естественно, хочу, чтобы вы жили долго и счастливо. И конечно, я хочу, чтобы у вас тоже были дети, и так это длилось и длилось, ведь, несмотря ни на что, жизнь – замечательный дар.
В отрочестве, как и многие, я часто думал о смерти. Хотя о вас тогда и разговора не было, считал, что лишь дети – верный, надежный способ ее обойти. И раньше, и сейчас я убежден, что целая жизнь – это жизнь рода, иначе трудно понять, что и для чего, есть ли во всем смысл. Жизнь одного человека чересчур коротка. Маленькие таблички с именами, что мы подвешиваем к ветвям родословного древа, – те же листья, каждой осенью они опадают, а следующей весной проклевываются другие листья, другое их поколение, дерево же живет и живет.
В Пятикнижии Моисеевом едва ли не пятую его часть занимают родословные таблицы. Видно, что откровение длилось много сотен лет и много поколений. Это был очень долгий путь от Авраама до сегодняшнего дня, и этот путь мы должны были пройти. Каждый из нас должен был родиться, прожить жизнь и умереть, должен был радоваться и горевать, и только по мере и в меру того, что мы пережили, нам давались новые части откровения. Похоже, и Господь не мог нарушить природный ход, природный темп жизни. Тот ее ритм, где на место детства человека приходило время, когда он уже сам мог зачать ребенка, сам породить новую жизнь и новое детство. Богу приходилось терпеливо ждать, когда человек, услышав благую весть, хотя бы отчасти поймет ее правильно, когда из Его слов будет толк, а не море крови, пролитой с верой, что Господу она угодна. Человек устроен так, что стоит в нем что-то сломать – все равно что и ради чего, – он разом теряет голову. Просто-напросто забывает, что можно, а что нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах. Тогда зло, которое есть в каждом из нас, буквально хлещет.
Еще одна вещь, Аня, о которой я сейчас, живя рядом с кладбищем, много думаю. Похоже, существуют три истории, три ее площадки, и на всех них мы одновременно силимся устоять. Настоящий эквилибр. Первая – горизонтальная, на ней – наши отношения с современниками. Она очень тесная. Словно в переполненном автобусе, здесь тебе то и дело наступают на ноги, здесь нет и не может быть необходимого любому своего, частного, личного пространства. Из-за того, что чужие при первой возможности нарушают границу, лезут на твою территорию, эта история очень нервная, взвинченная, и еще она вся какая-то тактическая: бесконечные столкновения, ссоры. В одних побеждаешь ты, в других – твой противник, и всегда надо быть начеку. Бессмысленными стычками жизнь разбита на тысячи кусочков, и, кроме них, в ней больше ничего нет. Ты, конечно, строишь планы, но это воздушные замки, потому что через минуту – снова автобус с кучей народу, и снова тебя толкают и ходят по ногам.
Недавно мне в голову пришла одна мысль, касающаяся аристократии, она и выстроила вторую площадку. Я понял, что есть другая, как бы вертикальная история. Настоящее – слишком коротко, такая стремительно бегущая точка, и то, что в ней не помещается, на ходу видится смутно. Мы знаем, что вокруг что-то есть, но понять – что, в нас нет ни нужды, ни сил. Однако когда смотришь на галерею чьих-нибудь фамильных портретов, понимаешь, что жизнь началась не сегодня и не завтра кончится, герой ты или просто тихо жил где-нибудь в своем поместье, женился, рожал детей – важно, что не будь хотя бы одной ступени или колена, история бы пресеклась. Они равны уже поэтому. В общем, тут многое понятней и справедливости больше. Вдобавок вертикаль – штука не тесная, каждый дает жить каждому.
В последнюю, третью площадку я отделяю то, что касается отношений между Богом и человеком. Сравнивать ее с двумя первыми не буду. Достаточно сказать, что в мире, когда ты молишься, когда разговариваешь с Богом, есть только ты и Он.
Теперь, Анюта, попытаюсь ответить на твой вопрос: как живу. От мамы ты, кажется, знаешь, что я не решился поселиться прямо на кладбище. Там, где лежит отец, места не много: три могилы на четырех квадратных метрах, и, значит, сколько ни исхитряйся, все время пришлось бы ходить по чьему-то праху. Мы купили этот участок уже после смерти отца, когда из Донского крематория надо было забирать урну. Отец очень любил Рузу. Последние семь лет приезжал сюда каждую осень и жил по месяцу – по полтора в актерском доме творчества. Сейчас я иногда там бываю, звоню по телефону и вот, хотя прошло пятнадцать лет, отца не забыли и вспоминают на редкость тепло.
Отношения у нас были непростые, но здесь, в Рузе, мы не ссорились. Для послеобеденных прогулок у отца были три узаконенных круга: большой, средний и малый. Выбирал он их в зависимости от бездны разных обстоятельств: от того, как работал утром, от погоды, от разговора с бабушкой и прочее. Шел такой сплошной факторный анализ, в результате же – тот или иной маршрут. Когда мы шли, отец мне все показывал и рассказывал, и его круги я запомнил хорошо. Тем более что изменения он вносил редко, в конце жизни он вообще сделался консервативен. Кроме того, однажды он сказал мне, что когда идет, как лошадь в борозде, это не мешает ему думать.
Через кладбище проходил единственный из трех кругов – большой. Расположено оно очень хорошо – вся макушка высокого крутого холма. Если содрать дерн, видны идущие друг за другом слои песчаника, особенно красивы они внизу, у подножья – никак не меньше двадцати разноцветных лент: красных, зеленых, фиолетовых. Похоже, из песка весь холм, наверное, поэтому приживаются здесь лишь сосны, старые, кривые сосны, стоят они нечасто и почти не мешают смотреть окрест. Отец, гуляя, обычно доходил до лавочки, что вкопана у кладбищенской ограды, и здесь отдыхал. По длине – это ровно середина пути, но вторая часть легче – дорога все время идет под гору. С лавочки отлично видна и река, и подвесной мост, а на другой стороне – почти картинная березовая роща справа, слева же – большой луг. В общем, тут вправду очень красиво, и пару раз я слышал от отца, что если выбирать, где лежать, лучше место искать глупо.
Аня, милая, когда дед умер, тебе было пять с половиной лет, он очень тебя любил, много тобой занимался, и когда его не стало, мы с твоей бабушкой решили, что ты должна его помнить только живым; и сейчас, и потом, чем меньше подробностей о его последних днях и о похоронах ты будешь знать, тем лучше для всех. Но теперь ты выросла и я не думаю, что это по-прежнему правильно. Кроме того, не рассказав о смерти отца, мне трудно объяснить, что было дальше.
Дня за три до того, как отца положили в сорок седьмую больницу, ему дома стало плохо. Он только что забрал у машинистки повесть, которую несколько лет продержал в столе, все не решался вынести из дому. Машинистка наговорила ему кучу комплиментов, а ты, наверное, слышала, что в наших писательских домах ничье мнение не котируется выше – печатать с утра до позднего вечера и при этом получать удовольствие можно не от каждой рукописи. В общем, он пришел совершенно счастливый, и бабушка, два месяца помогавшая ему с правкой, тоже светилась.
Читайте также: