Роллан робеспьер краткое содержание
Обновлено: 06.07.2024
Из переписки
Мальвиде фон Мейзенбург
Роллан Р. Статьи, письма. М., 1985.
Комментарий С.Зенкина. с. 126-131, 134-135.
Понедельник, 7 ноября 1898 г.
Притом меня не менее глубоко восхищают и героическая велеречивость Дантона, и глубокие и сжатые максимы Сен-Жюста, и изящество, живость, язвительное остроумие Камиля Демулена. – Нам, французам, есть чему поучиться не столько у древних, сколько у этих ораторов. […]
2. […] Продолжаю читать материалы по истории Революции, и мнение мое насчет Робеспьера крепнет день ото дня. Ясно, что нельзя судить о таких людях как о героях романа, как о каких-то шиллеровских разбойниках. Поэзия у них заключена не в поступках и не во внешнем облике; она в их проникновенной мысли, в их истовой вере, в их сверхчеловечески мощной воле. То, к чему они стремились, и то, какими они были в глубине своей души, в сто раз значительнее, чем то, что они совершили и какими они казались окружающим. На пути их стояло слишком много препятствий, которые сводили не нет их усилия, искажали и напрвляли в ложное русло их волю. – Вы упрекаете Робеспьера в том, что он будто бы не сделал попытки остановить Террор ценой своей жизни; но ведь он именно пытался это сделать, настолько пытался, что оттого и погиб. Когда читаешь не лживые исторические сочинения первой половины века, а протоколы заседаний Комитета общественного спасения и Конвента, не остается ни малейшего сомнения, что Робеспьер пал жертвой Террора, стремясь его сокрушить, – жертвой Колло д'Эрбуа и Бийо-Варенна, который, впрочем, тоже был по-своему велик и абсолютно убежден в своей правоте. – Вот простой факт, ныне хорошо известный: за 40 дней, предществовавших падению(2*) Робеспьера, было гильотинировано 520 человек. За 40 последующих дней – 1200. – Добавлю к этому, что в последний месяц жизни Робеспьер почти всякий раз отказывался ставить свою подпись на беспощадных постановлениях Комитета – тех, что без колебаний подписывал Карно(3). […]
3. […] Продолжаю свой разговор о Французской революции.
Наверное, одним из прекраснейших явлений той необыкновенной эпохи были празднества. Нам без конца твердили сущую ложь, что искусство Революции было-де трагической пародией. Но ведь стоит, забыв о суждениях критиков, в жизни не читавших никого из ораторов 93-го года, открыть речи Робеспьера, как с волнением обнаруживаешь в них благородство очертаний, нравственную силу и ничем не омраченное спокойное величие, делающее его равным афинским ораторам; – и точно так же, стоит без предвзятости полистать планы празднеств, набросанные Давидом(4), и познакомиться с великими живописными и музыкальными творениями, вызванными к жизни революционным духом, как убеждаешься, что искусство тоже было причастно героической мощи своей эпохи. Я сейчас просмотрел некоторые из кантат, траурных маршей, оркестровых и хоровых симфоний, написанных Мегюлем, Госсеком, Кателем и Керубини по случаю побед республиканских армий, перенесения в Пантеон праха Вольтера и т.п.; мало что во французской музыке нравится мне больше; это мужественно, написано твердой рукой и с ошеломляющей искренностью. Интересно, это ведь уже стиль Бетховена. Давно я чувствовал, что Бетховен – величайший выразитель духа Революции; давно заметил, сколь многим он обязан Керубини(5)– музыканту, которого он ставил выше всех своих современников. Но это еще заметнее, когда прочтешь такие вещи, как "Гимн к Победе", написанный Керубини в 1796 году в связи с Итальянской кампанией.
Великие деятели Революции отнюдь не пренебрегали искусством. Комитет общественного спасения ставил перед ним воспитательные и просветительные задачи первостепенной важности. Сам Робеспьер любил людей искусства, и они любили его. Его близким другом был Давид; у него бывали Жерар, Прюдон(6), написавший, кстати, портрет Сен-Жюста; его друг Леба(7) был музыкантом, играл на скрипке; наконец, среди тех, кто любил его наиболее глубоко и верно, был один итальянец, о котором вы, быть может, слышали и который являет собой одну из привлекательнейших фигур той эпохи. Он был потомком Микеланджело и звался Филипп Буонарроти(8); ему пришлось покинуть Тоскану, где он подвергался опасностям из-за своего восхищения Революцией. В конце 92-го года он прибыл в Париж и декретом Конвента получил французское гражданство, о котором ходатайствовал. Он сразу добился, чтобы его представили Робеспьеру, которого он боготворил. Он часто приходил в дом Дюпле(9), садился к фортепиано и играл Робеспьеру вещи своего сочинения. После 9 термидора он был брошен в тюрьму, просидел там до 1795 или 1796 года, в 1806 году уехал из Франции, жил в Женеве и в Бельгии, зарабатывая на жизнь своим музыкальным талантом; наконец в 1837 году вернулся во Францию, чтобы там умереть, и до последнего своего часа с теплотой вспоминал о великих революционерах, с которыми был дружен. – Не правда ли, какой примечательный и прекрасный конец рода Микеланджело?
Простите, что я увлекся и посвятил целое письмо этой революции, дыхание которй переполняет меня без остатка. – В следующий раз стану писать о чем-нибудь другом.
Суббота, 17 февраля 1900 г.
4.[…] Благодарю за похвалы "Дантону". Я удивлен, что вы не поняли последних слов(10); ведь это одна из тех мыслей, что не всегда понятны толпе, зато близки идеалистам вроде нас с вами, а вам в особенности. Мои парижские друзья-идеалисты поняли ее безошибочно. Я хотел показать здесь кровавый идеализм Революции, безразличие к людям глубокую веру в существование Идей, стоящих выше людей, и единственно существующих по-настоящему. Сен-Жюст и Робеспьер боролись не за то, чтобы установить на практике республиканское правление, а за то, чтобы в полной мере осуществить Идеи пуританской Республики, которые они провидели душой и боготворили. Ради этих Высших существ они не задумываясь обрекли бы на смерть миллионы людей и себя самих. – А что до обращения к Богу, так удивившего вас в устах Сен-Жюста, то удивление ваше свидетельствуют о плохом знании (с этим я, к сожалению, сталкиваюсь повсюду) истинного характера этих людей. Сен-Жюст и Робеспьер глубоко, истово веровали в Бога – в Бога Жан-Жака Руссо, вовсе не того, что у церковников, но тем не менее в самого настоящего Бога, – их речи полны этой верой. К несчастью, именно атеизм Дантона и его насмешки над их верой и стали одной из важнейших причин того фантастического (и искреннего) ожесточения, с которым они старались его погубить(11). И та же самая вера делала вольтерьянца Вадье(12) их смертельным врагом. – Много лет спустя уцелевшие участники Революции, живя в изгнании в Бельгии, горько сожалели о слепой ненависти, заставившей их уничтожить тех, кто, подобно им, отстаивал Республику и единственно способен был ее спасти. Бийо-Варенн, сосланный в Гвиану, а потом на Антильские острова, раскаивался в смертном приговоре, вынесенном им Робеспьеру
Эльзе Вольф
(Цит. По: Мотылева Т.Л.
Трагедия Ромена Роллана "Робеспьер"
(в свете новых материалов) //
Французский ежегодник 1972. М., 1974.
С. 225, 227-229.
12 ноября 1906 г.
[…] "Я заранее на стороне тех Варваров, которые разрушат с помощью пушек и динамита этот изнеженный и рафинированный старый мир и впустят сюда крепкий свежий воздух и яркое солнце". И за этим следуют рассуждения о людях Французской революции, о драме "Дантон", о характере Робеспьера, как он там дан. "Самоанализ, несколько претенциозный и болезненный, – существенная черта характера этого необыкновенного человека, которого я страстно полюбил (пусть это и может показаться странным). Я жил с ним, не расставаясь, на протяжении ряда лет; и я вижу в нем (наряду с Сен-Жюстом) великого человека Революции. Другие были героями, или чудовищами, или бессознательно действующими силами; а он – этот холодный человечек, который писал свои речи, был щепетильно аккуратен и в своем внешнем облике, и в своем ораторском искусстве, – был самою совестью Революции: его смерть стала смертью Революции". Роллан говорит о прозорливости Робеспьера, который "предвидел приход Наполеона", о трагическом величии, с каким он и Сен-Жюст встретили смерть; попутно Роллан сообщает: "Я начал писать "Робеспьера" и, быть может, снова возьмусь за него…" Далее следует набросок психологического портрета Робеспьера: "Этот удивительный человек […] представлял странную смесь величия и мелочности: глубоко искренний и неспособный на откровенность; одержимый пламенной верой и декламатор, литератор, немного комедиант; нежный человечный и бессердечный. (Все эти слова, поставленные рядом, не дают впечатления о подлинной жизни, однако такова жизнь.) Стоит добавить, что сверхчеловеческие задачи, которые давили на него в течение двух лет, держали его в состоянии страшного напряжения, и это понемногу порождало в нем манию преследования и болезненный мистицизм, – но все это таилось в нем, сдерживаясь его холодной волей". Роллан высказывает предположение, что Робеспьер, если бы он не был казнен, все равно умер бы от горя и перенапряжения сил, – а зато Сен-Жюст "стал бы диктатором, чем-то вроде Кромвеля, республиканским Наполеоном".
25 октября 1927 г.
Роллан выразил резкое несогласие с той оценкой, которую дала его корреспондентка в написанном ею пособии для немецких школ. Он предостерегает А.М.Курциус против некритического отношения к трудам Олара. "… Это самый пристрастный из историков, когда речь заходит о Робеспьере и Дантоне. Он неслыханным образом идеализировал Дантона и оклеветал Робеспьера". В настоящее время нельзя, говорит Роллан, писать о Робеспьере, не учитывая работ Матьеза. Правда, и Матьез со своей стороны поддается преувеличениям: он "предает поруганию труп Дантона и возводит Робеспьера на алтарь, и все же надо сказать, что в целом его аргументация, солидно подкрепленная документами, одерживает победу почти по всем пунктам". И далее Роллан резюмирует точку зрения Матьеза, по сути дела присоединяясь к ней:
"Во-первых, бесспорен политический гений Робеспьера. Он был во многом самым крупным деятелем Революции…" (за этим следует существенная оговорка: по мнению Роллана не менее значительной личностью был Мирабо). Роллан пишет далее:
"Возвращаюсь к Робеспьеру. Наделенный… очень высоким, очень чистым нравственным чувством …, самый верный из учеников Жан-Жака …, Робеспьер обладал ясностью политического взгляда, в которой ему был равен только Мирабо и которая подкреплялась превосходным сознанием общественного долга и сверхчеловеческой трудоспособностью". Дальновидность Робеспьера, замечает Роллан, проявилась, в частности, в том, что он был противником объявления войны Европе наперекор жирондистам. "Странная ошибка – представлять себе жирондистов как мягких политиков в противовес терроризму Робеспьера: они были в десять раз более яростны, исполнены ненависти, чем он". Несправедливо также, утверждает Роллан, недооценивать ораторский талант Робеспьера, неверно, будто речь его была "ледяной": он умел заражать публику энтузиазмом и вызывать слезы на глазах слушателей. "Доброта Робеспьера, нежность его сердца в личном общении – неоспоримы. Его обожали и продолжали обожать до конца славные люди, знавшие его близко: достаточно сослаться на семью Дюпле…"
"Как могли совмещаться эти высокие добродетели с коварными и преступными действиями, в которые его вовлекала политическая борьба? Это – одна из тех огромных загадок человеческой души, которую один лишь гений Шекспира смог бы воплотить в произведении искусства. Я не обладаю таким гением; но у меня всегда был замысел написать "Робеспьера", который был бы продолжением и параллелью моему "Дантону": эта драма, какою она мне видится, будет гораздо более острой и глубокой.
Я еще бесконечно много мог бы вам рассказать о деятельности Робеспьера, который по сути дела был свергнут вовсе не поборниками более умеренной политики, а чудовищной коалицией, куда входили "разложившиеся" и самые кровожадные (Бийо, Колло и др.). Робеспьер и Сен-Жюст выбились из сил, борясь с виновниками побоищ в Лионе, Нанте и Аррасе. Их казнь положила конец вовсе не террору, а существованию республики, которой оставалось лишь агонизировать до прихода Бонапарта …
Надо еще отметить, что душа Дантона – загадка не менее неисповедимая, чем душа Робеспьера; ведь позорная продажность этого трибуна – факт, который сегодня уже нельзя отрицать(13). Как могли совмещаться героизм и великодушие его натуры с целой кучей низостей, сегодня уже вполне доказанных? (Но подобную же адскую смесь представляли и такие, как Мирабо, еще до Революции! Вся эта вторая половина XVIII в. – чудовищное порождение природы: она производила на свет гибридные формы, в которых уживались гений и зверь.)".
Понятно, что Ромен Роллан подходил к проблемам и людям Французской революции не только как историк и политический мыслитель, но прежде всего как художник. Его неизменно глубоко занимала психологическая сторона дела. В ранней драме "Дантон" у него вставала антитеза характеров: Дантон – дерзкий, жадный к радостям жизни "атлет-сангвиник", Робеспьер – неумолимо суровый, холодный аскет. Теперь, к концу 20-х годов Роллан смотрел на вещи глубже, яснее видел связь характеров с обстоятельствами. В письме к А.М.Курциус он дает психологический портрет Робеспьера, внося некоторые коррективы в прежние представления о нем. В условиях напряженной борьбы, всеобщего кипения страстей Робеспьер должен был, вынужден был "надевать маску холодности и бесстрастия", это была своеобразная форма самозащиты, иначе он не смог бы перенести нечеловеческое напряжение, в котором находился. "Внутренние потрясения, которые он испытывал, должны были быть ужасны…"
В заключении письма Роллан говорит о своей работе над "Драмами Революции". "Когда я писал "Дантона", Матьез еще ничего не успел опубликовать, я знал только Олара и Жореса. Но у меня уже были подозрения, что Олар не знал по-настоящему Робеспьера: Ламартин (который был моей духовной пищей в детстве) подошел гораздо ближе к истине. Я попытался очертить здесь загадки этой противоречивой натуры. Но я обещал себе разобраться в них основательно в драме, посвященной Робеспьеру ("Дантон" – лишь одно панно в диптихе. Хоть бы удалось мне завершить это произведение в целом!)".
ПРИМЕЧАНИЯ
Карье Жан-Батист (1756-1794), Фрерон Луи-Станислас (1754-1802), Фуше Жозеф (1759-1820), Бийо-Варенн Жан-Никола (1756-1819), Колло д 'Эрбуа Жан-Мари (1750-1796), Тальен Жан-Ламбер (12767-1820) – французские политические деятели, участники термидорианского переворота 1794 г. С этим контрреволюционным переворотом Роллан справедливо связывает начавшийся упадок и последовавшую в 1799 г. гибель Первой республики во Франции.
"падение" – ошибка переводчика, или автора? Здесь определенно имеется в виде время до и после фактической полу-отставке Робеспьера в последние полтора месяца перед переворотом – El.
Карно Лазар-Никола (1753-1823) – французский математик и политический деятель, в 1793-1794 гг. член Комитета общественного спасения.
Мегюль Этьен (1763-1817), Госсек Франсуа-Жозеф (1734-1829, Катель Щарль-Симон (1773-1830) – французские композиторы; Керубини Луиджи (1760-1842) – итальянский композитор, работал во Франции.
Леба Филипп (1765-1794) – якобинец, сподвижник Робеспьера.
Буонарроти Филипп (1760-1837) – революционер; помимо событий, упомянутых Ролланом, участвовал в социалистическом заговоре Бабёфа в 1796 г.
Дюпле Симон – парижский ремесленник, в доме которого жил в 1792-1794 гг. Робеспьер (*Вообще-то его имя Морис, а Симоном звали племянника; и Робеспьер жил у нас в доме с 1791 г. – El.)
Имеется в виду финальная реплика Сен-Жюста: "Идеи не нуждаются в людях. Народы умирают, но ими жив Бог" (перев. Н.Любимова).
В соответствии со своими идеалистическими взглядами на историю молодой Роллан склонен объяснять политику Конвента не столько социальными, сколько религиозными причинами. Вместе с тем нельзя отрицать, что реальные социально-политические устремления якобинцев проявлялись, помимо всего прочего, также и в форме религиозных исканий (ср. учрежденный Робеспьером культ Верховного существа и т.п.).
Вадье Марк-Гийом (1736-1828) – участник Великой французской революции, был противником Робеспьера.
В данном вопросе Роллан (здесь и в более поздних высказываниях о Дантоне) некритически следует за Матьезом. (Т.Л.Мотылева)
Готовится к печати в Гослитиздате.
Образ Робеспьера и его друзей-якобинцев, зловещие фигуры термидорианцев, так беспощадно разоблаченных историей, вся историческая ситуация в целом — вот узловые моменты пьесы.
Робеспьер во время термидорианской реакции
Межан. (вполголоса). Не удалось!
Каррье. (тоже вполголоса). В другой раз удастся!
Фуше. Заткни рот. Нас слушают. (Громко.) Радость! Великая радость! Наш дорогой Максимилиан спасен!
Кюрьо. Республика спасена!
Баррас. Верховное существо сохранило его жизнь, драгоценную для родины! (Вполголоса Тальену.) Твоя очередь, Тальен.
Тальен. Граждане, предлагаю послать депутацию к Максимилиану. Пусть она скажет ему о нашей горячей радости и передаст наш пламенный обет патриотов — защищать его.
Робеспьер в Конвенте 9 термидора
Надо думать, что наступающий юбилей будет способствовать получению ответа на этот вопрос, и если не французская буржуазия, то французский пролетариат оплатит свой долг пламенному идеологу Равенства.
2 — К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. VII, стр. 54.
Все увереннее он утверждал поэтому активную роль своего героя в этом движении. Новые идейные и эстетические горизонты, открывшиеся в публицистике Роллана 30-х годов, в “Провозвестнице”, преобразили и жанр исторической драмы. В последней пьесе цикла “Театр революции”- “Робеспьер” (1939) – Роллан подлинно историчен, поскольку он отказывается от абстрактно-психологических схем и обращается к типизации реальных исторических процессов, воссоздает не только конкретно-историческую декорацию, не только детали эпохи, но ее существо,
Достоверность создается и тем, что Роллан включил в речь персонажей подлинные слова исторических деятелей революции XVIII века, и сами персонажи пьесы по преимуществу представляют этих деятелей. Сцены драмы точно датированы, и в их смене, в общем построении произведения Роллан следует развертыванию революционных событий,
Роллан сразу же определяет принципиально иное, чем в ранних пьесах, отношение к Робеспьеру. Если ранее он был в изображении Роллана воплощением бесчеловечной догмы, а абстрактные принципы гуманизма противостояли революционной необходимости, то теперь
Судьба Робеспьера особенно живо воспринимается читателем потому, что трагическую судьбу ограниченного в своих возможностях революционера XVIII века Роллан представил как историю живого человеческого характера с присущими ему сильными и слабыми сторонами, как драму человека по имени Максимилиан Робеспьер. С другой стороны, психологический портрет, перестав быть стереотипным воплощением абстрактно-гуманистической программы, стал, как и в “Очарованной душе”, богаче, диалектичнее, глубже (хотя элементы преодолевавшейся Ролланом концепции сохраняются и здесь – в отвлеченном морализаторстве, интонациях жертвенности и т. п.). Внимание ко всем нюансам внутренней жизни героя, столь характерное для Роллана превращение произведения в “исследование душ” сказываются в “Робеспьере” в создании острых драматических ситуаций, освещающих персонаж с разных сторон и с особенной глубиной, а также в старательном авторском комментировании: частые и обширные ремарки содержат, как правило, указания именно на внутреннее состояние человека.
Заслугой Роллана является то, что в “Робеспьере” он смог сделать критерием оценки прошлого народные интересы, интересы революции и реального общественного развития. Роллан теперь стремится обрисовать Робеспьера и других якобинцев в свете расстановки общественных сил, в свете особенностей и задач революции. Драма поэтому приобретает характер подлинного социального полотна. Широко развернутая борьба общественных сил сразу же придает пьесе конфликтность, напряженность, драматизм.
Роллан изображает врагов революции, торгашей и спекулянтов, подкупающих всех, кто сластолюбив и жаден, кто не сделал, подобно Робеспьеру, бескорыстное служение революции своим высшим идеалом. Теперь уже не только аристократы и реакционная буржуазия порицаются как враги революции, но и в оценке жирондистов, Дантона Роллан исходит из их роли в ней. Более того, делая интересы народа высшим критерием оценки революционера, писатель определяет ограниченность революционности самого Робеспьера.
Роллан показал трагические противоречия Робеспьера, революционера, который любит народ и хочет ему служить, но вынужден делать уступки буржуазии, выдумывать нового бога и в силу своей классово-исторической ограниченности обрекает революцию и себя на гибель. После сцены, которая вскрывает готовность Робеспьера сражаться с врагом, опираясь на “диктатуру истины”, следует знаменитая сцена со старухой-крестьянкой. Для старухи абстрактные идеалы – “волшебный фонарь”, и рядом с ее трезвым рассуждением о бедности народа и о появлении после революции новых богачей – буржуа – речи Робеспьера выглядят порой как болтовня красноречивого адвоката. Эта – сцена – кульминация пьесы.
Она освещает конфликты, которые сплелись в сложнейший клубок, ставя лицом к лицу главное: народ и “парижских господ”.. А так как и Робеспьер в силу своей непоследовательности оказался в числе последних, то судьба его решена, и в дальнейшем в пьесе идет быстрая подготовка трагической развязки. Союз с народом, действенная любовь к нему, верность народа своему руководителю – все это для Робеспьера оказалось в области неосуществленных мечтаний, все это в конце пьесы лишь кажется идущему на смерть Робеспьеру.
Порицающая сектантство пьеса Роллана звала к сплочению – в ней слышна не только гроза давно минувшей революции, но ощутима грозовая атмосфера 30-х годов нашего века, когда Народный фронт преграждал путь наступавшему фашизму.
В годы второй мировой войны, в тяжелой обстановке оккупации (Роллан прожил эти годы в Бургундии, неподалеку от Кламси – незадолго до войны он вернулся во Францию после длительного пребывания в Швейцарии) в произведениях Роллана усилились созерцательность и отвлеченность, возродились некоторые из преодоленных писателем настроений. Ромен Роллан завершил тогда цикл книг о Бетховене-“Бетховен. Великие творческие эпохи” (состоит из следующих частей, выходивших с 20-х годов: “От Героической до Аппассионаты”, “Гете и Бетховен”, “Песнь Воскресения” и “Недостроенный собор”, в 3-х томах), двухтомный труд о Шарле Пеги (1943), автобиографические книги. Литературная деятельность великого писателя в годы войны была формой протеста против фашистского варварства, которому Роллан противопоставлял ценности культуры, достижения искусства.
Роллан ненавидел оккупантов, верил в победу над фашизмом. В числе его последних выступлений – выражение радости по поводу освобождения Парижа осенью 1944 года. 30 декабря 1944 года Ромен Роллан умер.
Произведение Робеспьер полностью
Читать онлайн Робеспьер
| ПРЕДИСЛОВИЕ | 08.06.15 | |
| ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА | 08.06.15 | |
| ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ | ||
| КАРТИНА ПЕРВАЯ | 08.06.15 | |
| КАРТИНА ВТОРАЯ | 08.06.15 | |
| КАРТИНА ТРЕТЬЯ | 08.06.15 | |
| КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ | 08.06.15 | |
| КАРТИНА ПЯТАЯ | 08.06.15 | |
| КАРТИНА ШЕСТАЯ | 08.06.15 | |
| КАРТИНА СЕДЬМАЯ | 08.06.15 | |
| ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ | 08.06.15 | |
| ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ | 08.06.15 | |
| СЛОВО ПРИНАДЛЕЖИТ ИСТОРИИ | 08.06.15 | |
Текила Лейла убита. Ее сердце уже перестало биться, но в течение 10 минут 38 секунд ее мозг все еще активен. И за эти краткие минуты Лейла вспоминает свою жизнь и друзей, таких же изгоев, как она.
Удивительно чувственный роман, затрагивающий тонкие струны души, воспевающий дружбу, милосердие и сострадание к тем, кому повезло в жизни меньше, чем другим.
Ее детство прошло в провинции в глубоко религиозной семье с деспотичным отцом, слепо следующим законам Корана. Не выдержав диктата отца, Лейла убегает из дому в Стамбул, где оказывается втянутой в секс-индустрию. Несмотря на жестокость, царящую в мире торговли женским телом, Лейле придется через многое пройти и многое вынести, но ей удастся сохранить главное — свою душевную чистоту.
Впервые на русском языке!
Кенгирское восстание — восстание заключенных Степного лагеря (Степлага) в лагпункте Кенгир под Джезказганом (Казахстан) 16 мая — 26 июня 1954 г. Через год после норильского восстания, весной 1954 года, в 3-м лаготделении Степлага (пос.Джезказган Карагандинской обл.) на 40 дней более 5 тысяч политических заключенных взяли власть в лагере в свои руки. На 40-й день восстание было подавлено применением военной силы, включая танки, при этом, по свидетельствам участников событий, погибли сотни человек.
Мистическая драма разворачивается на фоне исторических событий. Судьба двух братьев. Демоны, переселяясь из тела в тело, они живут среди людей, переходя из века в век.
Когда-то давно, в небесном мире Двенадцати Царств, поверив обещаниям одного бога – младший из них убил собственного брата, его головой расплатившись за возможность жить среди людей обычным человеком. Он ничего не хочет знать ни о своем предательстве, ни о своем прошлом, поэтому умирая, каждый раз начинает жить заново. С чистого листа.
Но не всё так просто. Демон, заключивший согласие с богом, всё равно не стал человеком, да и брат, как оказалось, не умер. Воскресший согласно небесному Закону Равновесия, так как высшие демоны обладают бессмертием богов, и умереть им, как не пыжься – не дано, он тоже вынужден жить на земле.
Но в отличие от младшего брата, запрятавшего глубоко в себе демоническую природу, тот совсем не тяготится своей истиной сущностью. Презирая людей, презирая мораль и законы человеческого общества, Демон – он живет в нашем мире по своим дьявольским правилам.
Только вот, забыть не может ни любви своей к брату, ни его предательства, и когда их жизненные пути пересекаются, он превращает его жизнь в настоящий ад. Эта любовь-ненависть – она становится западней для их сердец на многие века, кандалами, которые не снять.
И каждому, кто неосторожно приблизится к ним и будет затянут в водоворот их противостояния – придется заплатить за это свою цену…
Роман Лорана Бине, получивший Гонкуровскую Премию, рассказывает об этой истории, одной из самых героических и отчаянных во Второй Мировой войне. Книга стала огромным международным бестселлером, переведена более, чем на двадцать языков.
Наши дни. Солнечный осенний день на Сицилии. Дайверы, искатели сокровищ, пытаются поднять со дна моря старый самолет. Немецкий историк Нина находит в списке пассажиров своего деда Морица, который считался пропавшим во время Второй мировой. Это тайна, которую хранит ее семья. Вскоре Нина встречает на Сицилии странную женщину, которая утверждает, что является дочерью Морица. Но как такое возможно? Тунис, 1942 год. Пестрый квартал Piccola Сицилия, три религии уживаются тут в добрососедстве. Уживались, пока не пришла война. В отеле "Мажестик" немецкий военный фотограф Мориц впервые видит Ясмину и пианиста Виктора. С этого дня их жизни окажутся причудливо сплетены. Им остается лишь следовать за предначертанием судьбы, мектуб. Или все же попытаться вырваться из ловушки, в которую загнали всех троих война, любовь и традиции. Роман вдохновлен реальной историей.
- Роман "Агата" переведен почти на тридцать языков;
- Премия Scrivere per Amore за лучшее произведение о любви
Это увлекательное, трогательное, заставляющее вспомнить "Вторую жизнь Уве" повествование психотерапевта о своей жизни стало настоящим бестселлером во всем мире.
Роман Анне Катрине Боман "Агата" переносит нас во Францию сороковых годов. Пожилой психотерапевт, устав от полувековой практики, собирается на пенсию. Он буквально считает дни до будущей свободы. Но тут к нему на терапию записывается новая клиентка, и стройный план начинает рушиться. Анне Катрине Боман, сама практикующий психолог, непринужденно развинчивает тайные механизмы человеческих отношений и свинчивает их в новые конструкции. Именно за эту непринужденность, присущую "Агате" — маленькому роману о большом чувстве, — Боман и была удостоена итальянской премии Scrivere per Amore, которую вручают произведениям о любви. При всей своей легкости и изяществе роман говорит о глубинных и в той или иной мере знакомых каждому экзистенциальных переживаниях — в частности, о предательски возникающем иногда чувстве одиночества и ощущении бессмысленности абсолютно всего. Неуживчивость главного героя, его метания между свободой и привязанностью к людям кому-то напомнят старика Уве из романа Бакмана, а кого-то заставят вспомнить "Невыносимую легкость бытия" Кундеры. Роман "Агата" переведен почти на тридцать языков.
Средневековая Англия. Король Ричард Львиное Сердце возвращался домой из крестовых походов, когда был захвачен в плен и заключен в тюрьму в Австрии. Его вероломный брат Джон уже захватил трон и отказывается заплатить выкуп за Ричарда. Между тем, конфликт между саксонцами и норманнами грозит перерасти в гражданскую войну.
Айвенго, обездоленный сын Седрика, возвращается из крестового похода, чтобы заявить свои права на наследство и жениться на Ровене, воспитаннице и племяннице Седрика, который стремиться выдать девушку замуж за последнего отпрыска саксонского королевского рода.
Вальтер Cкотт добавил к этим коллизиям еще пару свирепых злодеев, легендарного Робина Гуда, Шекспира и мудрого шута, чтобы в итоге получился один из самых лучших и любимых читателем исторический роман.
(с) MrsGonzo для LibreBook
Роман “Алая буква” можно без колебаний назвать первым психологическим американским романом. Мрачная история о любви, предательстве и мести, произошедшая в Новой Англии времен первых переселенцев из пуритан. Она вращается вокруг запретной страсти, которая буквально проворачивает жизнь трех членов пуританской общины. Эстер Прин, яркая и гордая женщина, несущая наказание за свой грех в полном достоинства молчании; преподобный Артур Димсдейл, уважаемый член общества, терзаемый чувством вины и злобный Роджер Чиллингуорт, возникший из небытия муж Эстер, кипящий неукротимой жаждой мести.
Природа этого классического романа, безусловно, американская, но темы - универсальные: грех, вина, покаяние и искупление, столкновение частного и общественного, морали и божьей правды. Построенный с элегантностью греческой трагедии, роман “Алая буква” блистательно открывает перед читателем ту правду, которая лежит в глубине человеческого сердца
© MrsGonzo для LibreBook
Читайте также: