Рассказ о директоре музыкальной школы
Обновлено: 05.07.2024
Прочитала несколько историй о том, как некоторые пикабушники сталкивались с педофилией. Хотелось бы рассказать и свою историю.
Я пошла в школу в 2000 году, тогда же параллельно поступила и в музыкальную школу. В садике учительница пения первая заметила мой слух и талант, и в последний год в садике,в мае, повела меня и еще несколько детей в ближайшую районную музыкальную школу. Выбор инструментов у меня стоял между гитарой и скрипкой. Но, сидя в коридоре в ожидании прослушивания, я увидела, как женщина катила по коридору ее - АРФУ. Большая,величественная, изгибы и струны переливаются в солнечном свете. естественно, на меня,впечатлительную девочку 6ти лет это произвело нужный эффект))) Я стояла с открытым ртом и приняла решение, что это - тот самый, мой инструмент.
Прослушивание прошло замечательно, комиссия была в восторге. В тот день в комиссии сидел и директор школы - А. С. Мужчина пожилого возраста, примерно 60 лет. По дальнейшим отзывам моей учительницы по арфе - добрейшей души человек, болеет за свою школу, помогает всем и каждому ученику в частности, в общем, за светлое будущее для детей. Так думала и я.
После 3х месяцев обучения в школе и пары школьных концертов многие учителя,в том числе и моя, заметили мой талант, и быстрый прогресс. Так началась череда городских и международных конкурсов, концертов,на которых я, по требованию нашего директора,была гвоздем программы и выступала исключительно сольно.
Небольшое отступление: арфа - большой и невероятно дорогой инструмент. В то время, даже очень поддержанная арфа стоила от 5000$. Понятно,что о таких деньгах в нашей семье и речи не шло. Как, в прочем, и у других учеников нашего класса. Поэтому, школа составляла расписание самостоятельных занятий в классе, два-три раза в неделю минимум по часу на ученика. То есть, понимаете, да? Ученики находились в классе без присмотра минимум по часу в день. Нас никто не проверял. Все были заняты своими делами и уроками.
Кроме директора. Не знаю,смотрел ли он на занятия других девочек, но на мои самостоятельные занятия он ходил с завидной частотой. Первые два года он просто приходил и слушал,закрыв глаза. Хвалил за победы на конкурсах,предрекал мне будущее знаменитой арфистки. Потом,он садился на место слева,где обычно сидит учительница,и тоже слушал. Но потом,он как бы невначай клал руку мне на колено,поглаживал. Я не придавала этому большого значения,ведь и раньше после концертов как-то по-отечески добро обнимал меня,и благодарил за очередную гордость для школы. Я честно,не видела в этом ничего ужасного,ведь дальше он не заходил никогда. Да и как я могла подумать плохо о директоре,о таком заботливом,лучшем в своем деле?
Но потом все поменялось. В 2003 году нашей школе какая-то консерватория подарила три арфы в плачевном состоянии. Но их отремонтировала школа своими силами, подлатала, и начала сдавать в аренду ученикам за 120р. в месяц. Арфу взяли и мы.
На самостоятельные занятия я,естественно,больше не ходила. Занималась дома. Тем временем я росла, был уже 5 вроде класс. Сильно вымахала,началось развитие вторичных половых признаков. А.С. все так же хвалил и улыбался мне.
И вот,однажды,он пригласил меня в кабинет после занятия сольфеджио. Я зашла. Он предложил мне чаю,угостил конфетами. Рассказывал что-то про других арфисток. Потом,как я засобиралась домой, он снова обнял меня. Но в этот раз он очень сильно пыхтел мне в ухо. Погладил по попе. Это длилось вечность. Я чувствовала его стояк, хотя в том возрасте не придала этому значения. В растроенных чувствах я пошла домой.
После этого он в течение месяца,когда видел меня,улыбался и махал рукой. Я сдавленно улыбалась в ответ.
А потом произошло то,что,можно сказать,поставило точку в моей даже не начавшейся карьере арфистки. Однажды вечером,он снова позвал меня к себе в кабинет. Снова налил чаю и угощал конфетами. Слово за слово, и он спросил меня,общаюсь ли я с мальчиком,целовалась ли я когда-нибудь. Я стушевалась,сказала,что такие вопросы смущают меня. Он извинился, и снова защебетал всякую чушь о музыке. Я слушала в пол-уха.
Я хотела пойти домой. Он встал передо мной, и попросил в благодарность за все победы чмокнуть меня в щеку. Я ничего не ответила,и он чмокнул. Не один раз. А потом перешел на губы. Я никогда не забуду это мерзкое чувство стыда и отвращения, от него пахло коньком и табаком,рот был невероятно слюнявым. Это был даже не французский поцелуй. Мне казалось,что языком он хочет достать до моего горла. Потом он запустил руку мне под свитер,щупал грудь. Я онемела от страха,не знала,что мне делать. Я стояла неподвижно, ждала,когда это закончится. Он щупал меня везде: за грудь,за попу. Когда он попытался пощупать в районе трусов, я начала отпихивать его. Он отступил, как-то злобно зыркнул на меня. Вот тогда я струхнула по-настоящему,боясь,что разозлила его, и он пойдет дальше. Но нет. Он сказал,что этому лучше остаться между нами. И в его глазах я увидела СТРАХ. Не знаю,было ли для него это впервой, но он испугался. Не знаю,чего: своих желаний,или того,что я расскажу об этом кому-нибудь.
Он буркнул что-то на прощание, и я побежала домой. Я шла пешком, вечером, была зима. И я рыдала. От страха,от отвращения,от стыда. Тогда я подумала,что все эти похвалы были как раз для этого,и никакого таланта во мне нет. Тогда я и приняла решение, что ни в какие консерватории, ни в какие училища я поступать не буду. От арфы меня затошнило, с тех пор я занималась из-под палки, и это заметили все. А.С. на мои концерты больше не приходил, да и в школе мы с ним больше не пересекались. Все были в шоке от того, что я не собиралась связывать свою жизнь с музыкой, крутили пальцем у виска, говорили,что я совершаю огромную ошибку, и все это лишь переходный возраст. Но я была непреклонна.
Со временем ситуация забылась, я закончила музыкальную школу, и налегла на английский, чтобы поступить на переводчика.
А потом, два года назад, умерла моя учительница по арфе. У меня шок, о ее раке я не имела ни малейшего понятия,она почти никому не рассказывала. С ее мамой и дочкой мы были в хороших отношениях,естественно,я поехала на похороны. И там был и А.С. Будучи взрослой,я,конечно,вспомнила и поняла,что моей вины в том,что он со мной делал,не было абсолютно, поэтому на похоронах он заметил мой взгляд, полный ненависти. Он избегал меня всюду, и на поминках, что ввело в недоумение всех остальных. Мой дирижер из хора спросила,почему я не поговорила с А.С. Я не стала поднимать эту тему в день похорон, поэтому сказала,что разговаривать нам не о чем. После этой фразы все отстали.
Я не знаю,работает ли он сейчас, и жив ли он. Не знаю, была ли одна такая, и насколько далеко он заходил в своих извращениях. Я просто хочу,чтобы когда-нибудь,он все же взглянул правде в глаза, и понял,что на самом деле он обычный старый педофил,извращенец и ублюдок.
Что я хотела этим сказать? У многих,кто читает это, уже есть дети. Родители, пожалуйста, убедите своих детей, что всем подряд, даже учителям, абсолютно и безоговорочно доверять не стоит. Монстры, они среди нас. Даже среди близких, в школах, и в кружках. Я не знаю,почему я тогда не рассказала маме, но я рассказала ей как раз после похорон моей учительницы. Она была в шоке, но тоже понимала,что поезд ушел, некого и не за что привлекать к ответственности. Главное, меня не изнасиловали, и особых последствий для психики не было. Считай, повезло.
Поговорив о трудностях музыкального образования с учениками разных школ, мы, разумеется, не смогли обойти вниманием преподавателей.
Сейчас мы принимаем детей через конкурс. Это, на самом деле, наша беда, и будь моя воля, я брал бы всех. Дети, что называется, повалили. И не только в нашу школу. Руководители московских школ наблюдают существенное увеличение потока желающих отдать своего ребенка в музыкальную школу. Эта общая тенденция верна, я думаю, и для всей России. Но помещение школы не позволяет брать всех желающих. По лицензии мы можем обучать лишь триста двадцать учеников в год. Мы немного превышаем эту цифру, у нас есть еще дошкольная группа. Будь в два раза больше площади, я уверен, она вся была бы заполнена.
Пятилеток мы охотно записываем в дошкольную группу, и даже шестилеток. Для нас даже не является удивительным, когда детей приводят в три, в четыре года. Но мы их не берем. Разница в следующем: если ребенок в возрасте шести лет уже явно музыкально одарен и у него очень быстрая реакция, что нам важно, хорошая аналитика, прекрасные слуховые данные, да и сам он такой весь подвижный, музыкальный — он к началу обучения игре на музыкальных инструментах готов и может поступить в первый класс. Впрочем, может прийти и в дошкольную группу.
Самое распространенное родительское сомнение — дескать, ребенок исключительно музыкальный, поет без умолку, но часто либо на одной ноте, либо мелодию совсем не чувствует, ритм. В школу его приводят, но сомневаются. Мы же прекрасно понимаем, что если малыш пусть и бубнит музыкальные звуки себе под нос или напевает, но перевирает — это еще не говорит об отсутствии у него слуха и музыкальной памяти.
Существует взаимосвязь между слуховым аппаратом и голосовым, впрочем до сих пор подробно не изученная. Для преобразования услышанного в звук в мозгу существует некое реле. И оно, как правило, у детей не слишком хорошо разработано, что естественно. Его отстройкой и занимаются в музыкальной школе.
Сам ребенок заниматься музыкой не сядет — его нужно посадить. Полчаса, а лучше, конечно, два раза по полчаса или два раза по двадцать пять минут для первого и второго класса вполне достаточно. Больше ребенок не выдержит чисто физически.
Единицы приводят своих родителей за руку и говорят: я хочу учиться. Единицы! Это правда. Обучение ребенка в музыкальной школе — в преобладающем большинстве случаев инициатива или выбор родителей. И, кстати, самостоятельный выбор музыкальной школы в качестве дополнительного образования — вовсе не гарантия того, что ребенок во что бы то ни стало доучится и посвятит свою жизнь музыке.
Ученики вольны в выборе музыкальных произведений, но есть нюанс. Обычно преподаватель говорит ребенку: «За этот год нам нужно освоить и , и я хотел бы предложить тебе следующие композиции. Попробуй”. Он предлагает их исходя из соответствия уровню подготовки ученика. Если ребенку вещь не нравится, педагог должен попросить обосновать неприятие. На хоровом отделении дети у нас учатся еще и хоровому дирижированию. За беспорочную службу делу хора они получают право выбрать вещь, разучить ее и выйти в последнем концерте уже в качестве дирижера. Вот как раз на днях с одной из моих учениц мы выбирали произведение. И она, ластонька моя, в пятнадцать лет выбирает такое, на что и я сейчас не решился бы. Потому что требует оно совершенно виртуозной техники. Объясняю — не понимает. Я ей в ответ предлагаю произведение с одной стороны не простое, с другой — не примитивное, чтоб человеку скучно не было. Не нравится. Но понимаю, что вещь ее убьет. Не потянет она и разочаруется. И вот я полчаса как жук об стекло бился, убеждая девочку в своей правоте. В конце концов удалось.
Потом сидишь на концерте, они все перед тобой, красивые, умные — я бы любого из них в друзья взял, — и спрашиваешь, скажите, кто из вас за все время обучения не стучал кулаком по инструменту и не говорил, что в музыкалку он больше ни ногой?! На всех выпускников найдется одна, ну, две руки, все остальные устраивали этот бунт дома, и кричали, что музыкалку ненавидят.
Меня всегда злила, да, именно злила, некоторая нечестность по отношению к тому, что является итогом нашей работы. Есть два распространенных штампа. Первый — это портрет ученика музыкальной школы, который ходит из фильма в фильм, от режиссера к режиссеру. Если в истории присутствует ученик музыкальной школы, то можно быть уверенным, что он обязательно будет бледным с зеленоватым отливом, обязательно в очках, обязательно тощий кузнечик; стоит со скрипкой у открытого окна, из окна слышно, как мальчишки зовут его играть в футбол, но он не идет, потому что мама, которая жарит на кухне котлеты, мечтает, что ее сын станет вторым Давидом Ойстрахом. И вот он пилит эту ненавистную скрипку, а жизнь проходит. Я смотрю на наших детей и понимаю, что все у них с цветом лица нормально, это обычные дети. И успевают они не только музыкой заниматься, но еще и кучей разных интересных вещей. Второй штамп вырастает из первого и заключается в том, что музыкальная школа — это оранжерея, где растят исключительно вундеркиндов, сверхспособных детей, из которых вырастают сверхталантливые люди. После они только и делают, что таскают с различных конкурсов , дипломы, награды и не покидают колонные залы. При этом в реальности лишь десять процентов выпускников музыкальных школ продолжают карьеру профессиональных музыкантов! Где десять, где двенадцать. И меня всегда очень интересовали оставшиеся девяносто процентов.
Мы опрашивали наших выпускников, опубликовали на сайте школы мое обращение к ним. Дескать, ты, наверное, уже большой, наш выпускник, нам очень интересно, что с тобой произошло: где ты учился, кем стал? Работаешь — не работаешь? Есть собственная семья — нет? И дальше следовало несколько вопросов, как мне кажется — смертоубийственных. Например: ты закончил музыкальную школу, но не стал профессионалом, тебе не жалко потраченных на обучение семи лет? Если она все же оказалась нужной тебе — программисту, экономисту, переводчику, — то скажи, зачем она тебе была нужна? Как ты, уже будучи взрослым человеком, это оцениваешь? А если она была не нужна тебе и ты жалеешь о потраченном времени, мы хотим узнать, почему ты о нем жалеешь?
Сегодня ведь почти в прошлом домашние музыкальные вечера, когда в гости приходят люди, к садится за рояль, к поет. Очень редко поют колыбельные детям перед сном, а это было правилом. И далеко не всегда нынче удовлетворительный уровень музыкальных занятий в детских садах — и с точки зрения музыкального развития детей вообще, и с точки зрения развития их музыкального вкуса. Хотя, есть детские сады — исключения (мы даже знаем их номера), из которых приходят прекрасно подготовленные дети. То есть они не играют, конечно, но они уже в этом мире, они уже в этой стране.
Конечно же, командует парадом субкультура. И я это говорю не как старый гриб, вздыхающий по временам Глинки, я это говорю как человек, который общается с детьми постоянно, ежедневно и видит, что растет на фоне культуры Киркоровых — официальной культуры, воспользуемся этим термином. На этом самом фоне мы — единственный волнорез.
Своя фишка
- Что должно быть первично для педагога школы искусств, чтобы учёба была для ребёнка интересной?
Главная ошибка большинства педагогов в том, что у 95 процентов их воспитанников нет набора произведений, которые они могли бы исполнить здесь и сейчас. Только ребёнок выучил и сдал одно произведение, ещё не успев его обкатать, погрузиться в нюансы мелодии, как уже перед ним новый материал.
В нашей школе я с этим борюсь. Каждый наш ученик должен в любую минуту сесть к инструменту и сыграть свой базовый репертуар. И когда дети видят, что один творческий проект в школе сменяется другим, они буквально выстраиваются в очередь для участия.
В свете софитов
- У вас даже четырёхлетки выступают на сцене Госфилармонии Адыгеи. Не рановато ли?
- Профессиональный звук, ощущение пространства настоящей сцены, софиты, огромный зрительный зал рождают ощущения артиста. К этим ощущениям ребёнок должен привыкать, учась в школе искусств. Игра для педагога и на экзамене - это рабочий момент. Какой смысл в том, чтобы разучивать произведение только для экзамена?
У нас в школе разные дети: одни талантливы, сценически органичны, схватывают на лету, другие медлительны, долго идут к цели. Но каждый ребёнок, вне зависимости от способностей, нуждается в успехе. Он должен ощущать, что его труд кому-то нужен. Поэтому все экзамены, все концерты в нашей школе публичные, с цветами и аплодисментами. А дважды в год наши дети выступают на сцене госфилармонии республики.
Мы равняемся на профессионалов. Любой профессиональный коллектив после создания программы её обкатывает, лучшие номера становятся золотым фондом. То есть есть свой репертуарный костяк. А почему эта схема не всегда работает для учеников школ искусств? Да, есть чисто механические моменты, но техника исполнения - это владение инструментом. А вот передать настроение, вызвать у вас эмоцию - это искусство, это то, чему надо учить детей. И достигать этого нужно с первого урока.
- От своих учеников на этих концертах требуете класс игры?
Для меня главный критерий ребячьего успеха - не техника исполнения, а счастлив ли ребёнок, есть ли искра в его глазах, когда он играет эту мелодию. Человек с потухшим взглядом далёк от искусства.
Занятия - в радость
- Как добиться этой искры?
- Главный принцип - занятия искусством не должны быть скучными. Поэтому я стою горой за своих педагогов. Но в отношениях между детьми и педагогами я целиком на стороне детей. Для меня тревожный звонок - когда ребёнок расстроенный или заплаканный выходит из класса. Не имеете права заниматься так, чтобы ребёнок выходил от вас с грустными глазами! Его потухший взгляд - ваша недоработка.
Работа педагогов должна быть штучная, на индивидуальность. А моя задача руководителя - найти самых ярких, талантливых и крепких, чей труд интересен и способен зажечь ребёнка. Можно с первых дней оттачивать технику и ругать за неправильную постановку рук, а можно просить сыграть то грустно, то весело, то устрашающе. К чему потянется ребёнок? К образу.
Но заставлять ребёнка заниматься музыкой не стоит. Осчастливить насильно нельзя! Только то, что человеку в радость, принесёт ему успех, удовольствие, а во взрослой жизни - и доход. Задача родителей в этом случае - искать направление, которое затронет струны ребячьей души. А потому с четырёх лет не ленитесь отдавать их во все кружки и секции - рано или поздно дети найдут то, что им близко, и будут вам за это благодарны.
Большинство лауреатов Нобелевской премии умеют играть хотя бы на одном инструменте, а в Японии музыка – обязательный школьный предмет на протяжении всех лет обучения. У нас азам этого нелегкого вида искусства учат лишь до пятого класса. Те, кому мало, идут в музыкалку. Чему она учит и зачем ее оканчивать даже тем, у кого нет явных способностей, знает директор минской музыкальной школы № 6 Михаил Журавлев.
– Михаил Петрович, зачем отдавать ребенка в музыкальную школу, если понимаешь, что вторым Паганини ему точно не стать?
– Во-первых, это расширяет кругозор, ведь в музыкальной школе детей учат не только технике игры, но и литературе, живописи, кинематографу, истории. Занятия музыкой помогают развивать воображение, мышление, логику. Чтение нот, например, тренирует скорость реакции – такие упражнения заставляют извилины шевелиться быстрее. Поэтому часто бывает, что ребенок, которого отдали в музыкалку, начинает лучше успевать в обычной школе. Наши воспитанники с детства учатся грамотно распределять время, чтобы успеть сделать уроки, погулять с друзьями и оставить хотя бы час на музицирование.
– Есть ли смысл отдавать чадо в музыкальную школу, если ему медведь на ухо наступил?
– Слух развивается. Сложнее с чувством ритма, но и его можно скорректировать. Поэтому да, смысл есть.
Читайте также: