Послание в кирилло белозерский монастырь краткое содержание

Обновлено: 07.07.2024

Увы мн? гр?шному! Горе мн? окаянному! Охъ мн? скверному! Кто есмь азъ, на таковую высоту дерзати?

. А мн?, псу смердящему, кому учити и чему наказати и ч?мъ просв?тити? Самъ повсегда въ пряньств?, в блуд?, в прелюбод?йств?, въ скверн?, во убийств?, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злод?йств?

нечистому и скверному и душегубцу, учителю быти?

житие, узнает, что Златоуст, Елезар,

Симоновом монастыре, Чудовом монастыре, архимандриты: Иона, Исак Собака, Михайло, Вассиан Глазатый, Авраамий

А будетъ хто молвитъ, что такъ жестоко, ино су сов?тъ дати, по немощи сходя, что Шереметевъ без хитрости боленъ, и онъ ежь в к?льи да одинъ с келейникомъ. А сходъ к нему на что, да пировати, а овощи в к?льи на што? Досюдова в Кирилов? и иглы было и нити лишние в к?льи не держати, не токмо что иныхъ вещей. А дворъ за монастыремъ, да и запасъ на что? To все беззаконие, а не нужа. А коли нужа, и онъ ?жь в к?лии какъ нищей: крому хл?ба да звено рыбы, да чаша квасу

ЕГО ТИПО ВОЛНУЮТ ТОЛЬКО МОНАСТЫРСКИЕ ПОРЯДКИ

А сходъ к нему на что, да пировати, а овощи в к?льи на што?

А дворъ за монастыремъ, да и запасъ на что? To все беззаконие, а не нужа. А коли нужа, и онъ ?жь в к?лии какъ нищей: крому хл?ба да звено рыбы, да чаша квасу.

А сверхъ того коли вы послабляете, и вы давайте колько хотите, только бы ?лъ одинъ, а сходовъ бы да пировъ не было, какъ преже сего у васъ же было. А кому к нему приити бес?ды ради духовныя, — и онъ приди не в трапезное время, ?ствы бы и пития в т? поры не было, ино то бес?да духовная. А что пришлютъ братия поминковъ, и онъ бы отсылалъ в монастырьския службы, а у себя бы в к?лии никакихъ вещей не держалъ. А что к нему пришлютъ, то бы розделяли на всю братию, а не двема, ни трема по дружб? и по страсти. А чего мало, ино держати на время, а иное что пригоже, ино и его т?мъ покоити. А вы бы его в к?лии и монастырскимъ вс?мъ покоили, только бы что безстрастно было. А люди бы его за монастыремъ не жили. А и при?дутъ от братии з грамотою или з запасомъ и с поминъки, и они поживи дни два-три, да отписку взявъ, да по?дь прочь, — ино такъ ему покойно, а монастырю безмятежно.

А Хабаров просит меня перевести его в другой монастырь, но я не стану содействовать его скверной жизни. Видно, уж очень надоело! Иноческое житие — не игрушка. Три дня в чернецах, а седьмой монастырь меняет! Пока он был в миру, только и знал, что образа одевать в оклады, переплетать книги в бархат с серебряными застежками и жуками, аналои убирать, жить в затворничестве, кельи ставить, вечно четки в руках носить. А ныне ему с братией вместе есть тяжело! Надо молиться на четках не по скрижалям каменным, а по скрижалям сердец телесных! Я видел — по четкам матерно бранятся! Что в тех четках? Нечего мне писать о Хабарове — пусть как хочет, так и дурачится. А что Шереметев говорит, то его болезнь мне известна: так ведь не для всякого же лежебоки нарушать святые правила.

А намъ к вамъ болши того писати невозможно, да и писати н?чего, уже конецъ моихъ словесъ к вамъ

Сами в?даете, коли благочестие не потребно, а нечестие любо! А Шереметеву хоти и золотыя сосуды скуйте и чинъ царской устройте, — то вы в?даете.

Написал я вам малое из многого ради любви к вам и для укрепления иноческой жизни, вы же это знаете лучше нас. Если же хотите, найдете многое в Божественном Писании. А мы к вам больше писать не можем, да и нечего писать. Это — конец моего к вам письма. А вперед бы вы нам о Шереметеве и других нелепицах не докучали: мы отвечать не будем. Сами знаете, если вам благочестие не нужно, а желательно нечестие! Скуйте Шереметеву хоть золотые сосуды и воздайте ему царские почести — ваше дело. Установите вместе с Шереметевым свои правила, а правила чудотворца отставьте — так хорошо будет. Как лучше, так и делайте! Вы сами знаете; делайте как хотите, а мне ни до чего дела нет! Больше не докучайте: воистину ничего не отвечу. А злокозненную грамоту, которую вам весной прислали Собакины от моего имени, сравните с моим нынешним письмом, уразумейте слово в слово, а затем уже решайте, верить ли дальше нелепицам.

Богъ же мира и пречистыя Богородицы милость и чюдотворца Кирила молитвы буди со вс?ми вами и нами. Аминь. А мы вамъ, господие мои и отцы, челомъ биемъ до лица земнаго.

А говорим мы все это, свидетель Бог, пречистая Богородица и чудотворец, из-за нарушения монастырских порядков, а не гневаясь на Шереметева. Если же кто скажет, что это жестоко и чтобы вам, государи, совет дать, снисходя к немощи, что Шереметев вправду болен, то пусть ест один в келье с келейником. А сходиться к нему зачем, да пировать, да яства в келье на что? До сих пор в Кириллове лишней иголки с ниткой в келье не держали, а не только других вещей. А двор за монастырем и запасы на что? Все то беззаконие, а не нужда. А если нужда, пусть он ест в келье, как нищий: кус хлеба, звено рыбы да чашку квасу. Если же вы хотите дать ему еще какие-нибудь послабления, то вы давайте сколько хотите, но пусть хотя бы ест один, а сходок и пиров не было бы, как прежде у нас водилось. А если кто хочет прийти к нему ради беседы духовной, пускай приходит не в трапезное время, чтобы в это время еды и питья не было, — так это будет беседа духовная. Подарки же, которые ему присылают братья, пусть отдает в монастырское хозяйство, а у себя в келье никаких таких вещей не держит. Пусть то, что к нему пришлют, будет разделено на всю братию, а не дано двум или трем монахам по дружбе и пристрастию. Если ему чего-нибудь не хватает, пусть временно держит. И иное что можно — тем его услаждайте. Но давайте ему в кельи и из монастырских запасов, чтобы не возбуждать соблазна. А люди его пусть при монастыре не живут. Если же приедет кто-нибудь от его братьев с письмом, едой или подарками, пусть поживет дня два-три, возьмет ответ и едет прочь — и ему будет хорошо, и монастырю безмятежно.

Слыхали есмя еще малы, что такая кр?пость у васъ же была, да и по инымъ монастыремъ, гд? о Боз? жительство им?ли. И мы сколько лутчего знали, то и написали. А нын? есте прислали к намъ грамоту, а отдуху от васъ н?тъ о Шереметеве. А написано что говорилъ вамъ нашимъ словомъ старецъ Антоней о Ион? о Шереметеве, да о Аасафе Хабарове, чтобы ?ли в трапез? з братиею. И я то приказывалъ монастырьскаго для чину, и Шереметевъ себ? поставилъ кабы во опалу. И я сколько уразум?лъ, и что слышалъ, какъ д?лалося у васъ и по инымъ кр?пкимъ монастыремъ, и я то и написалъ, повыше сего, какъ ему жити покойно в к?лии, а монастырю безмятежно будетъ, — добро и вы по тому учините ему покой. А потому ли вамъ добр? жаль Шереметева, что жестоко за него стоите, что братия его и нын? не престанутъ в Крымъ посылать, да бесерменьство на христианьство наводити?[41]

Мы еще в детстве слышали, что таковы были крепкие правила и в вашем монастыре, да и в других монастырях, где по Божественному жили. Мы и написали вам все лучшее, что нам известно. А вы теперь прислали нам грамоту, и нет нам отдыха от вас из-за Шереметева. Написано, что я передавал вам устно через старца Антония о Ионе Шереметеве да о Иоасафе Хабарове, чтобы ели в общей трапезной с братией. Я передавал это только ради соблюдения монастырских порядков, а Шереметев увидел в этом как бы опалу. Я писал только то, что я знал из обычаев вашего и других крепких монастырей, и выше я написал, как ему жить в келье на покое, не волнуя монастырь, — хорошо, если и вы его предоставите тихой жизни. А не потому ли вам так жаль Шереметева и вы крепко за него стоите, что его братья до сих пор не перестают посылать в Крым и навлекать басурман на христиан?

А Хабаровъ велить мн? себя переводити в ыной монастырь, и яз ему не ходатай скверному житию. Али уже больно надокучило! Иноческое житие — не игрушка. Три дни в черньцехъ, а семой монастырь! Да коли былъ в миру, ино образы окладывати, да книги оболочи бархаты, да заст?шки и жюки серебряны, да налои избирати, да жити затворяся, да к?льи ставити, да четки в рукахъ, а нын? з братьею вм?сте ?сти лихо! Надобе четки не на скрижалехъ каменныхъ, но на скрижалехъ сердецъ плотянъ! Я видалъ по четкамъ матерны лаютъ! Что в т?хъ четкахъ? И о Хабарове мн? н?чего писати, какъ себ? хочетъ, такъ дуруетъ. А что Шереметевъ сказываетъ, что его бол?знь мн? в?дома: ино ведь не вс?хъ леженекъ для разорити законы святыя.

Да пребудут с вами и с нами милость Бога мира и Богородицы и молитвы чудотворца Кирилла. Аминь. А мы вам, мои господа и отцы, челом бьем до земли.

Послание Ивана Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь, как и его послания Курбскому, имело не только деловой характер — судя по довольно широкому распространению (свыше 20 списков), которое получило это послание, оно воспринималось как литературный памятник. Но в списках XVI века оно не сохранилось: едва ли игумен и старцы Кириллова монастыря были в XVI в. заинтересованы в распространении этого далеко не лестного для них послания.

Основной темой послания были взаимоотношения между монастырем и оппозиционной знатью: крупные землевладельцы, не уверенные в эти годы в прочности своих владений, часто предпочитали передавать их в монастырь. Какими становились взаимоотношения между таким вкладчиком и монастырем в последующее время — вероятно, зависело от многих обстоятельств. В случае, который стал конкретным поводом для написания послания, бывший боярин И.

Послание Ивана Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь публикуется по списку Архива ФИРИ, собр. Н. П. Лихачева, № 94, сборник XVII века, л. 1—53 об.

ПОСЛАНИЕ ЦАРЯ И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА ВСЕЯ РУСИ В КИРИЛЛОВ МОНАСТЫРЬ ИГУМЕНУ КОЗЬМЕ С БРАТИЕЮ ВО ХРИСТЕ

В пречестную обитель Успения пресвятой и пречистой Владычицы нашей Богородицы и нашего преподобного и богоносного отца Кирилла-чудотворца, священного Христова полка наставнику, проводнику и руководителю на пути в небесные селения, преподобному игумену Козьме с братиею во Христе царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси челом бьет.

Ради Бога, святые и преблаженные отцы, не принуждайте меня, грешного и скверного, плакаться вам о своих грехах среди лютых треволнений этого обманчивого и преходящего мира. Как могу я, нечистый и скверный и душегубец, быть учителем, да еще в столь многомятежное и жестокое время? Пусть лучше Господь Бог, ради ваших святых молитв, примет мое писание как покаяние. А если хотите, есть у вас дома учитель, великий светоч Кирилл, гроб которого всегда перед вами и от которого всегда просвещаетесь, и великие подвижники, ученики Кирилла, а ваши наставники и отцы по восприятию духовной жизни, вплоть до вас, и устав великого чудотворца Кирилла, по которому вы живете. Вот у вас учитель и наставник, у него учитесь, у него наставляйтесь, у него просвещайтесь, будьте тверды в его заветах, да и нас, убогих духом и бедных благодатию, просвещайте, а за дерзость простите, Бога ради.

Ибо вы помните, святые отцы, как некогда случилось мне прийти в вашу пречестную обитель Пречистой Богородицы и чудотворца Кирилла и как совершилось по воле провидения, по милости Пречистой Богородицы и по молитвам чудотворца Кирилла, я обрел среди темных и мрачных мыслей небольшой просвет света Божия и повелел тогдашнему игумену Кириллу с некоторыми из вас, братия, тайно собраться в одной из келий, куда и сам я явился, уйдя от мирского мятежа и смятения и обратившись к вашей добродетели; был тогда с игуменом Иоасаф, архимандрит каменский, Сергий Колычев, ты, Никодим, ты, Антоний, а иных не упомню. И в долгой беседе я, грешный, открыл вам свое желание постричься в монахи и искушал, окаянный, вашу святость своими слабыми словами. Вы же мне описали суровую монашескую жизнь. И тогда я услышал об этой Божественной жизни, сразу же возрадовались мое скверное сердце с окаянной душою, ибо я нашел узду помощи Божьей для своего невоздержания и спасительное прибежище. С радостью я сообщил вам свое решение: если Бог даст мне постричься в благоприятное время и здоровым, совершу это не в каком-либо ином месте, а только в этой пречестной обители пречистой Богородицы, созданной чудотворцем Кириллом. И когда вы молились, я, окаянный, склонил свою скверную голову и припал к честным стопам тогдашнего игумена, вашего и моего, прося на то благословения. Он же возложил на меня руку и благословил меня на ту жизнь, о которой я упоминал, как и всякого человека, пришедшего постричься.

И кажется мне, окаянному, что наполовину я уже чернец; хоть и не совсем еще отказался от мирской суеты, но уже ношу на себе рукоположение и благословение монашеского образа. И, видя в пристанище спасения многие корабли душевные, обуреваемые жестоким смятением, не мог поэтому терпеть, отчаялся и о своей душе обеспокоился (ибо я уже ваш), и чтобы пристанище спасения не погибло, дерзнул сказать это.

И вы, мои господа и отцы, ради Бога, простите меня, грешного, за дерзость моих суетных слов.

Прежде всего, господа мои и отцы, вы по Божьей милости и молитвами его пречистой матери и великого чудотворца Кирилла имеете у себя устав этого великого отца, действующий у вас до сих пор. Имея такой устав, мужайтесь и держитесь его, но не как рабского ярма.

Вспомните, святые отцы, что писал к некоему монаху великий святитель и епископ Василий Амасийский, и прочтите там, какого плача и огорчения достойны проступки ваших иноков и послабления им, какую радость и веселье они доставляют врагам и какой плач и скорбь верным! То, что там написано некоему монаху, относится и к вам, и ко всем, которые ушли от великой высоты мирских страстей и богатства в иноческую жизнь, и ко всем, которые воспитались в иночестве.

А если в монахах жить тяжело, надо было жить в боярах, а не постригаться. Вот то немногое, что я смог написать вам по моему безумию суетными словами, отцы святые, ибо вы все это в Божественном Писании знаете гораздо лучше нас, окаянных. Да и это немногое я сказал вам потому, что вы меня к этому принудили. Вот уже год, как игумен Никодим был в Москве, а отдыха все нет: все Собакин и Шереметев! Что я им, отец духовный или начальник? Пусть как хотят, так и живут, если им спасение своей души не дорого! Но до каких пор будут длиться эти разговоры и смуты, суета и мятеж, распри и нашептывания и празднословие? И из-за чего? Из-за злобесного пса Василия Собакина, который не только не знает правил иноческой жизни, но не понимает даже, что такое чернец, а тем более инок, что еще выше, чем чернец. Он даже в одежде монашеской не разбирается, не только в образе жительства. Или из-за бесова сына Иоанна Шереметева? Или из-за дурака и упыря Хабарова? Поистине, святые отцы, это не чернецы, а оскорбители монашеского образа. Не знаете вы разве отца Шереметева — Василия? Ведь его бесом звали! Как он постригся да пришел в Троице-Сергиев монастырь, так сошелся с Курцевыми, а Иоасаф, который был митрополитом, — с Коровиными. И начали они между собой браниться, тут все и началось. И в какое мирское житие впала эта святая обитель, видно всем, имеющим разум.

А все это послабление начало твориться из-за Василия Шереметева, подобно тому как в Царьграде все зло началось от царей-иконоборцев Льва Исавра и его сына Константина Гноетезного. Ибо Лев только посеял семена злочестия, Константин же обратил царствующий град от благочестия к мраку. Так и Вассиан Шереметев в Троице-Сергиеве монастыре, близ царствующего града, своими кознями разрушил отшельническую жизнь. Так же и сын его Иона стремится погубить последнее светило, сияющее, как солнце, и уничтожить спасительное пристанище для душ, в Кирилловом монастыре, в самом уединенном месте, уничтожить отшельническую жизнь. Ведь этот Шереметев, когда он еще был в миру, вместе с Висковатым первыми не стали ходить с крестным ходом. А глядя на это, и все перестали ходить. А до этого все православные христиане, и с женами, и с младенцами, участвовали в крестном ходе и не торговали в те дни ничем, кроме съестного. А кто попробует торговать, с тех взымали пеню. И такое благочестие погибло из-за Шереметевых. Вот каковы Шереметевы! Кажется нам, что они и в Кирилловом монастыре таким же образом хотят истребить благочестие. А если кто заподозрит нас в ненависти к Шереметевым или в пристрастии к Собакиным, то свидетель Бог, и пречистая Богородица, и чудотворец Кирилл, что я говорю это ради монастырского порядка и искоренения послаблений.

ИЗВЕСТНОЕ послание царя Иоанна Грозного к братии Кирилло-Белозерского монастыря и её игумену Косме, представляющее собою ценный источник для характеристики вотчинного иночества XVI века и в то же время один из памятников литературного творчества грозного царя, обыкновенно в рукописях встречается без даты. Поэтому, составитель IV части Истории Российской Иерархии (М., 1812), издавая послание (стр. 420 и след.), не решился отнести его к тому или иному году. Точно так же издатель I тома Актов Исторических, собранных и изданных Археографической Комиссией (Спб. 1841, № 204, стр. 372 и след.), печатая вновь послание по трем Софийским и одной Кирилловской рукописям, не нашел между ними ни одного датированного списка.

К этому времени его приурочил Н. М. Карамзин 1 , мнение которого было принято и поддержано, кроме Н. М. Строева, преосв. Макарием 2 , Н. И. Костомаровым, Ясинским 3 и другими 4 .

Но в одной из рукописей бывшей Софийской библиотеки (ныне С.-Петербургской Духовной Академии) № 1152, нам удалось найти список послания, правда неполный, но с точно определенной датой, которая не сходится ни с мнением Н. М. Карамзина, ни с догадкой А. П. Барсукова. Список этот сохранился на последних листах рукописи (л. 117–120) и содержит. только несколько первых страниц послания.

Этой дате, как нам кажется, и следует отдать научное предпочтение пред всеми другими догадками о времени появления послания.

Историограф полагал, что оно относится к 1578 году, потому что Иоанн в этом письме упоминает о своем Ливонском походе, который окончился около 1578 года 5 .

Следовательно, поход в немецкую землю, о котором говорит послание, состоялся не в 1577 году, а ранее.

Из этих соображений следует признать справедливым, что послание появилось не позже весны 1575 года. Если доверять показаниям Послужного списка, что все Собакины выбыли и умерли в 7083 году, т.е. в промежуток времени с сентября 1574 по сентябрь 1575 года, то позднейшим предлогом посылки ими злокозненной грамоты должна быть весна 1575 года.

Нам остается теперь проверить, не противоречит ли дата 23 сентября 1573 года другим историческим данным, которые находятся в послании. Для этой цели нет надобности пересматривать все многочисленные сведения о событиях царствования Грозного, упоминаемых здесь. Достаточно разобраться в известиях о живых современниках из состава кирилловской братии.

В числе иноков кирилловских Иоанн упоминает также как о лицах живых, о Никодиме и Антоние 31 .

Из слов Грозного можно понять, что оба они были людьми влиятельными в монастыре. Старца Никодима Иоанн называет даже игуменом 32 . С обоими он вел беседу, когда (в 1567 году) приезжал на богомолье в Кириллов монастырь. Антоний и Никодим вели сношения с царем в Москве 33 . Во второй половине XVI века в Кириллове монастыре такими иноками были Никодим Брудков и Антоний Зайцев. Первый на склоне своих дней был вторым после игумена лицом в монастыре. Он был здесь то же, что строитель в других монастырях. Очевидно, что Иоанн имел в виду именно этого Никодима. Последний издавна проживал в Кирилловом монастыре 34 . При игумене Феоктисге, в 7067 (1559) году, мы видим его уже келарем 35 . В 1565/6 году он, старец соборный, и в этом звании числился еще 28 июня 1570 (7078) года 36 . Но жизнь его окончилась, вероятно, в начале 70-х годов XVI века. Кормовая книга, составленная в начале XVII века, считает его умершим уже в 7078 году. Под 10 мая, она говорит о вкладе, сделанном в 78 году царем по старцу Никодиму Брудкову 37 . Свидетельство это, конечно, не точно, потому что еще в 1574 (7082) году июня 17 в актах упоминается строитель Кириллова монастыря Никодим 38 , а 11 марта 1576 года – старец Никодим 39 . Кроме того, во время судебного процесса Кириллова монастыря с Борисом Петровичем Шереметевым из-за села Чиркина 14 января 1630 года кирилловская братия предъявляла грамоту Феодора Васильевича Шереметева 7083 года, в которой старец Никодим значился в составе братии монастыря.

Сведения о старце Антоние, сопровождавшем Собакина в Москву, теряются около того же времени. В одном документе 20 июня 1570 года он называется соборным старцем 40 , при игумене Кирилле (в 7079–157 0 /₁ году) он был келарем 41 . 13 февраля 1572 года он упомянут рядом с нареченным игуменом Игнатьем 42 . Что сталось с ним позже, неизвестно.

Итак, в послании не только не существует данных, которые противоречили бы показанию Софийского списка, но, напротив, оно содержит сведения, доказывающие, что послание было составлено в сентябре 1573 года.

История государства Российского, изд. Эйнерлинга, Спб. 1842, т. III, кн. IX.

Послание царя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси в Кир ил лов монастырь, игумену Козьме с брат и ею во Христе

В пречестную обитель Успения пречистой богородицы и нашего преподобного отца Кирилла чудотворца, священного христова полка наставнику, вождю и руководителю в небесные селения, кгумену Козьме с братнею во Христе, царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси челом бьет.

Ради бога, святые и преблаженные отцы, не принуждайте меня, грешного и скверного, плакаться вам о своих грехах среди лютых треволнений этого обманчивого и преходящего мира. Как могу я, нечистый и скверный душегубец, быть учителем, да еще в столь многомятежпое и жестокое время? Пусть лучше господь бог, ради ваших святых молитв, примет мое писание, как покаяние. А если вы хотите найти учителя. - есть он среди вас, великий источник света, Кирилл. Почаще взирайте на его гроб и просвещайтесь. Ибо его учениками были великие подвижники, ваши наставники и отцы, передавшие я вам духовное наследство. Да будет вам наставлением святой устав великого чудотворца Кирилла, который принят у вас. Вот ваш учитель и наставник! У него учитесь, у него наставляйтесь, у него просвещайтесь, будьте тверды в его заветах, передавайте эту благодать и нам, нив;пм и убогим духом, а за дерзость простите, бога ради. Вы ведь помните, святые отцы, как некогда случилось мне притти в вашу пречестную обитель пречистой богородицы и чудотворца Кирилла и как я, по милости божьей, пречистой богородицы и но молитвам чудотворца Кирилла, обрел среди темных и мрачных мыслей, небольшой просвет - зарю света божия - и повелел тогдашнему игумену Кириллу с некоторыми из вас, братия (был тогда с игуменом Иоасаф, архимандрит Каменский, Сергий Колычев, ты, Никодим, ты, Антоний, а иных не упомню), тайно собраться в одной из келий, куда и сам я явился, уйдя от мирского мятежа и смятения; и в долгой беседе я открыл вам свое желание постричься в монахи и искушал, окаянный, вашу святость своими слабосильными словами. Вы же мне описали суровую монашескую жизнь. И когда я услышал об этой божественной жизни, сразу же возрадовалась моя окаянная душа и скверное сердце, ибо я нашел божью узду для своего невоздержания и спасительное прибежище. С радостью я сообщил вам свое решение: если бог даст мне постричься при жизни, совершу это только в этой пречестной обители пречистой богородицы и чудотворца Кирилла; вы же тогда молились. Я же, окаянный, склонил свою скверную голову и припал к честным стопам тогдашнего вашего и моего игумена, прося на то благословения. Он же возложил на меня руку и благословил меня на это, как и всякого человека, пришедшего постричься (Понеже помните, отцы святии егда некогда прилучися некоим нашим приходом к вам. благословившу мене на сем. яко некоего новоприходящаго постршцися. - Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь, во время которой царь собирался постричься в монахи, относится, как он сам указывает, ко времени, когда игуменом монастыря был Кирилл, т. е. к 1564 - 1572 гг. (см.: Строев, ук. соч., стр. 55). В эти годы царь посещал монастырь дважды - в декабре 1565 г. (ПСРЛ, XIII, 400; Акты Археограф, экспед., т. I, № 270) и весной 1567 г. (ПСРЛ, XIII, 407).).

И кажется мне, окаянному, что наполовину я уже чернец: хоть и не совсем еще отказался от мирской суеты, но уже ношу на себе благословение монашеского образа. И видел я уже, как многие корабли души моей, волнуемые лютыми бурями, находят спасительное пристанище. П поэтому, считая себя уже как бы вашим, беспокоясь о своей душе и боясь, как бы не испортилось пристанище моего спасения, я не мог вытерпеть и решился вам писать.

И если такое светило так говорит о себе, что же делать мне, вместилищу всяких грехов и игралищу бесов? Хотел было я отказаться от этого, но раз вы меня принуждаете, то я, как говорит апостол Павел, буду вести себя, как безумец, и в своем безумии буду говорить с вами не как учитель, имеющий власть, но как раб, и подчинюсь вашему повелению, хоть и безмерно мое невежество.

Прочитав это, и я, окаянный, дерзнул написать, ибо кажется мне, окаянному, что такова божья воля.

Поверьте мне, господа мои и отцы, свидетель бог, пречистая богородица и чудотворец Кирилл, что этого великого Илариона я до сих пор не читал и не видел и даже не слышал о нем, но когда я захотел к вам писать, то хотел выписать вам из послания Василия Амасийского и, раскрыв книгу, нашел это послание великого Илариона и, вникнув в него, увидел, что оно очень подходит к нынешнему случаю, и решил, что здесь заключается для нашей пользы некое божье повеление, и поэтому дерзнул написать. Обратимся же, с божьей помощью, к беседе. Вы принуждаете меня, святые отцы, и я, повинуясь, пишу вам ответ.

Прежде всего, господа мои и отцы, вы, по божьей милости и молитвами его пречистой матери и великого чудотворца Кирилла имеете у себя устав этого великого отца, действующий у вас до сих пор. Имея такой устав, мужайтесь и держитесь его, но не как рабского ярма. Крепко держитесь заветов чудотворца и не позволяйте их разрушать [следует цитата из апостола Павла, призывающая крепко стоять за правду].

Вспомните, святые отцы, что писал к некоему иноку великий святитель и епископ Василий Амасийский и прочтите там, какого плача и огорчения достойны проступки ваших иноков и послабления им, какую радость и веселье они доставляют врагам и какой плач и скорбь верным! То, что там написано некоему монаху, относится и к вам и ко всем, которые ушли от бездны мирских страстей и богатства, в иноческую жизнь, и ко всем, которые воспитались в иночестве [следуют обширные тексты из византийской церковной литературы, восхваляющие монашескую жизнь и порицающие нарушение монашеского устава].

Написал я вам малое из многого из любви к вам и для укрепления иноческой жизни, вы же это знаете лучше нас. Если же хотите, найдете многое в божественном писании. А мы к вам больше писать не можем, да и нечего писать. Это - конец моего к вам письма. А вперед бы вы нам о Шереметеве и других нелепицах не докучали: мы отвечать не будем. Если вам благочестие не нужно, а желательно нечестие, то это дело ваше! Скуйте Шереметеву хоть золотые сосуды и воздайте ему царские почести - ваше дело. Установите вместе с Шереметевым свои правила, а правила чудотворца отставьте, - так хорошо будет. Как лучше, так и делайте! Вы сами знаете; делайте, как хотите, а мне ни до чего дела нет! Больше не докучайте: поистине, ничего не отвечу. А злокозненную грамоту, которую вам весной прислали Собакины от моего имени, сравните повнимательней с моим нынешним письмом, а затем уже решайте, верить ли дальше нелепицам.

Да пребудут с вами и с нами милость бога мира и богородицы и молитвы чудотворца Кирилла. Аминь. А мы вам, мои господа и отцы, челом бьем до земли.

Читайте также: