Плотин о прекрасном краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
ПЛОТИН — греч. филосов-платоник, основатель неоплатонизма. Учился в Александрии, затем жил в Риме, преподавал философию; после десяти лет устных бесед начал записывать свое учение.
Как и представители платонизма, Плотин прежде всего толкует Платона, но не комментирует отдельные его диалоги, а на основе ряда платоновских текстов строит некое подобие системы. Подчеркнутое почтение к Платону сопровождается у Плотина острой критикой всей послеплатоновской философии, которой Плотин, однако, многим обязан.
Файлы: 1 файл
плотин.docx
ПЛОТИН — греч. филосов-платоник, основатель неоплатонизма. Учился в Александрии, затем жил в Риме, преподавал философию; после десяти лет устных бесед начал записывать свое учение.
Как и представители платонизма, Плотин прежде всего толкует Платона, но не комментирует отдельные его диалоги, а на основе ряда платоновских текстов строит некое подобие системы. Подчеркнутое почтение к Платону сопровождается у Плотина острой критикой всей послеплатоновской философии, которой Плотин, однако, многим обязан.
Чтобы читать весь документ, зарегистрируйся.
Связанные рефераты
Плотин
. ПЛОТИН И ТРАДИЦИЯ ХРИСТИАНСКОЙ ПАТРИСТИКИ (Опыт сравнительного анализа) А.В. Ситников.
34 Стр. 10 Просмотры
Плотины
. водосливных плотин. Влияние трансформации водохранилищами паводков и половодий на.
7 Стр. 35 Просмотры
Плотины
ты прекрасна
Плотин
. Материя – субстрат и место пребывания единичных форм. На счет ее свойств спорят многие философы. Одни.
Трактат стоит первым в Порфириевой хронологии (что вовсе не обязывает его быть действительно первым из написанных Плотином трактатов) возможно потому, что лучше всего известен или наиболее читаем — и в античности, и в Новое время. Его следует читать вместе с более поздним трактатом Об умопостигаемой красоте (V. 5). Вместе они дают вполне законченное представление об в высшей степени значимой и оригинальной эстетической философии Плотина, о его понимании соотношения физической и нравственной красоты, их источника в умопостигаемой красоте мира эйдосов и их первопричины — Блага. Цель трактата О красоте , как становится ясно из последних глав, не просто познакомить читателей с эстетической философией, но призвать их к восхождению сквозь все видимые и невидимые красоты тварного мира к Благу как первоисточнику всякой красоты через обращение разума к Богу, что всегда было для Плотина главным предметом заботы.
Синопсис
Что делает вещи красивыми? Начнем наше исследование с рассмотрения красоты тел. Мы не можем согласиться со стоиками, полагающими симметрию причиной красоты (гл. 1). Мы говорим, что вещи красивы причастием эйдосов (гл. 2 ), и мы распознаем и постигаем это посредством эйдосов, которые в нас (гл. 3). Красота добродетели (гл. 4). Красота истинно сущего в его запредельной чистоте в противоположность нравственному безобразию, возникающему от смешения с телом (гл. 5). Мы достигаем ее [т. е. Красоту истинно сущего) путем самоочищения (гл. 6 ). Высшая и абсолютная красота — Благо (гл. 7). Путь к ней (гл. 8 ). Внутреннее зрение и как его развить (гл. 9).
2. Так вернемся же назад и скажем, что есть первичная красота в телах. Итак, есть нечто такое, что мы понимаем с первого взгляда, о чем душа говорит сразу же как об известном, что узнаёт и принимает как что-то себе созвучное. Когда же душа сталкивается с безобразным, то уклоняется от него, как от чуждого и несозвучного ей. Мы истолковываем это так, что душа, поскольку она по своей природе есть то, что она есть, направлена на лучшее в сущностно существующем; так что, как только она видит что-нибудь родственное или след родственного, она радуется, трепещет, возносится к нему, вспоминая себя и свое. В чем же состоит подобие тех [горних] и этих [дольних] прекрасных вещей? (Ведь если [между этими сферами вообще] существует подобие, то и прекрасные вещи будут подобны.) Почему прекрасны и Те, и эти вещи? Мы говорим, что наши вещи красивы причастием эйдосов. Ибо все само по себе бесформенное способно принять форму согласно природе, а эйдос, насколько он не принимает участия в Логосе, настолько и безобразен, и находится вне божественного
Слова. Безобразно то, в чем не возобладали форма и логос, то, чья материя не претерпела всецелого оформления согласно эйдосу. Тогда эйдос приходит и составляет то, чему надлежит возникнуть из множества частей в единое, упорядоченное целое, которые он приводит в целенаправленное единство и делает [его части] согласными с собой и друг с другом. Поскольку же сам он един, постольку и тех, кого он оформляет, он делает едиными, насколько это возможно для составленного-из-многих. Так вот, красота полагается на уже приведенном [эйдосом] в единство и отдает себя и частям, и целому. Когда же красота приходит на то, что едино и состоит из подобных частей, то она дает то же самое целому, например, иногда искусство придает красоту всему зданию вместе с его частями, иногда же природа дает красоту одному камню. Таким вот образом возникает красота тел, благодаря общности с исходящим от богов логосом.
3. Познаёт же красоту специально предназначенная для этого сила, имеющая наибольшую власть в суждениях о своем [содержании], когда и иная душа вместе с ней судит; да, возможно, и эта другая душа произносит свое суждение, поверяя прекрасный предмет эйдосами, которые в ней, так же как отвесом поверяют прямую. Каким же образом созвучны телесная красота и та, что прежде тел? Каким образом согласует архитектор внутреннюю и внешнюю красоту здания? Он делает это, потому что сам этот внешний дом, если отделить его от камней, есть внутренний эйдос, разделенный внешними массами материи, и хотя этот эйдос лишен частей, но явлен во множестве. [Мы видим красоту тел,] когда ощущение в телесном видит эйдос, связавший и подчинивший противоположную природу — ту, что бесформенна, и форму, превосходно утвердившуюся на других формах, собирающую вместе то, что возникло повсюду рассеянным, вводящую их вовнутрь — в то, что уже не имеет частей, даруя им это внутреннее, как созвучное им, устроенное для них и им дружественное. Так и благой муж радуется следам добродетели, проявляющимся в юноше и созвучным той внутренней истине, что внутри. Простая же красота цвета осуществляется формой и властвует во тьме материи присутствием бестелесного света, который есть [здесь] и логос, и эйдос. Потому огонь и прекрасней других тел, что занимает место эйдоса относительно других стихий; он тончайший других тел, как наиболее близкий к бестелесному ; только он не принимает в себя ничего иного, но иные принимают его. Он ведь нагревает вещи, не остужаясь сам; он — первично окрашен, иные же берут свой эйдос цвета от него. Он светит и блистает, как если бы был эйдосом. Те же вещи, которые становятся от его света слабыми и лишенными власти, уже более не красивы, как непричастные целому эйдоса цвета. То сознание красоты, которым обладает душа, таким же образом делает явными и изначально сокрытые в звуках гармонии, показывая в ином тождественное [ее, души, внутреннему]. Душа постигает чувственные мелодии, соизмеряя их числами, но размерность эта измеряет предмет не во всех направлениях, а лишь в стольких, сколько потребно, чтобы утвердить эйдос в его породительной власти. Вот сколько сказано о красивом в чувственном, о том, что суть эйдолы и тени, которые, выбегая, так сказать, в материю, украшают ее, поражая нас своим появлением.
Возможно, будет лучше, если ты возьмешь [все] то безобразное, что возникает в душе, чтобы достичь нашей цели иным путем. Возможно, рассмотрение того, что есть зло и почему оно есть, когда оно есть, поможет нам найти то, что мы ищем. Пусть будет душа безобразна, своевольна и несправедлива, наполнена множеством желаний, возмущаема многими страхами благодаря своей трусости, завистлива благодаря мелочности, пусть эта душа думает исключительно
о смертном и низком, насколько она вообще думает, пусть будет во всем не прямая, любящая нечистые удовольствия, живущая жизнью страстей, обретаемых через тело, как получающая удовольствие от его безобразия. [Представив это,] не скажем ли мы, что это безобразие возникает в душе, как некая чуждая красота, обесчестив ее и сделав душу нечистой, соединив со множеством зол , так что ни ее жизнь, ни ее чувства уже не чисты, но из-за смешения со злом жизнь души стала смутной и совокупилась со многими видами смерти; [представив это, не скажем ли мы,] что такая душа уже не видит то, что должна она видеть, что не остается в себе, вечно влекомая к внешнему, низшему, темному? Нечистая, влекомая во всем к чувственному, смешавшаяся во многом с телесным и соединившая свое бытие с материей, она, я полагаю, приняв в себя иной эйдос, изменилась, благодаря смешению с тем, что делает ее худшей. Так, если кто-нибудь попал бы в грязь или болото, то уже не мог бы явить свойственной ему красоты, но выглядел бы как эти грязь и болото, как то, что от них: его безобразие произошло от присоединившегося к нему извне, так что его делом, если он и вправду красив, будет отмыть и очистить себя до того, что он есть. Мы говорим, и говорим истинно, что безобразие души происходит от ее смешения, совокупления и склонения к телу и материи. Это уродство души есть смешанность и нечистота, подобие землистости золота, и если кто удалит ее, то оставит чистое золото, а оно — прекрасно именно оставаясь одним, лишенное всего иного. Точно так же и душа, лишенная желаний, которые она имеет благодаря телу (если слишком долго беседует с ним), освобождается и от других страстей, очистившись от всего того, что имеет телесного; оставшись одна, душа отстраняет от себя все то безобразное, что приходит к ней от других [, несвойственных ей] природ.
6. И бо, как гласит древнее слово, и благоразумие, и мужество, и все добродетели суть очищения — и даже сама мудрость. Поэтому мистерии говорили темно и истинно: не очистившийся попадет в болота Аида , — ибо нечистое любит грязь в силу самой своей злобы — как свиньи, не очищающие тел по любви к нечистоте. Что же есть истинное благоразумие, если не необщение с телесными удовольствиями, если не избегание их как нечистых и принадлежащих нечистому? Мужество же есть небоязнь смерти. Смерть — разделение души и тела . Тот не боится этого, кто приемлет с любовью возникновение одним. В самом деле, великодушие есть презрение к этим вещам. И мудрость — мышление, отвращающееся низшего и ведущее душу к высшему. Когда душа очистится, она становится эйдосом и логосом и всецело бестелесной и умной, всецело принадлежащей божественному, где и исток красоты, и всё, что ей родственно. Душа же, вознесенная к Уму, еще более красива. Ум и умопостигаемые вещи есть красота, свойственная душе, красота ни откуда не заимствованная, ибо [здесь нет ничего другого, но] — только истинная душа. Потому истинно сказано, что благо и красота души состоят в том, чтобы стать ей подобной Богу, ибо от Него и красота, и удел, и иное, принадлежащее Сущим [божественным ипостасям]. Лучше сказать, что Сущие и суть Красота, природа же безобразного — иная, она тождественна первичному злу; для Бога тождественны Благо и Красота, красивые и благие. Таким же образом должно исследовать как красивое и благое, так безобразное и злое. Прежде всего, нужно рассмотреть
Красоту, которая есть Благо, от Нее непосредственно произошел Ум, который есть само Прекрасное, Душа же красива Умом, иные же — [только] как оформляемые Душой, будут ли они красивы в делах или в образе жизни. Даже тела, насколько они, — когда говорится о них, что они красивы, — сделаны такими Душой, которая божественна и есть часть Красоты. [Потому] и все вещи, связанные с Душой, все подвластные ей, устроены ею настолько красивыми, насколько они способны стать таковыми.
1 См.: Платон. Пир , 211 сЗ-d
2 Симметрия была неотъемлемой частью прекрасного в греческом сознании, признанная и Платоном, и Аристотелем; но именно стоикам было свойственно определять прекрасное строго и исключительно в этих терминах. Ср.: Цицерон. Тускуланские беседы, IV. 31; с некоторыми вариациями это положение повторяется у Августина. См.: О граде Божием , XXII. 19.
3 Далее в своем трактате, упомянутом выше, Цицерон проводит точную параллель между красотой тела, состоящей из симметрии и благоцветия, и красотой души.
5 Для Плотина свет — бестелесная энергия светящегося тела; см. Епп. IV. 5. 6-7.
6 По-видимому, это стоическая концепция огня как божественного Логоса — в прочтении платоников.
8 См.: Платон. Пир , 210Ь—с.
9 О даровании внутренней красоты молит богов Сократ в конце Федра. См.: Платон. Федр , 279Ь 9.
11 См.: Платон. Федон , 66 Ь 5.
15 См.: Платон. Пир , 211а 8 .
16 См.: Платон. Федр , 247Ь 5-6.
17 Эта глава произвела глубокое впечатление на блаж. Августина, и он не раз цитировал ее, говоря о повороте души к Богу; см.: О граде Божием , IX. 17 и Исповедь , I. 18; VIII. 8 .
18 См.: Платон. Пир , 218е 2.
19 Цитата из Илиады , 2. 140 (взятая, конечно, в совершенно ином контексте). Но Плотинова мысль тут же обращается к образу Одиссея ( Одиссея , 9.29ff.; 10.483-484). В поздней античности Одиссей стал для христиан — так же как и для язычников — символом души, в стремлении к истинной отчизне преодолевающей трудности и искушения.
20 См.: Платон. Федр , 252d 7.
23 См.: Платон. Государство , VII. 517Ь 5.
24 См.: Платон. Федр , 245с 9.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Анализ общих философско-эстетических понятий порядка и ритма у Августина вплотную подводит нас еще к одному важному вопросу его эстетики. Красота, прекрасное волновали гиппонского епископа отнюдь не только в юношеском возрасте. Как мы уже отчасти видели, эти категории лежали в основе всей его эстетики и осмысливались им в тесной связи с такими проблемами, как порядок, ритм, число, блаженство, удовольствие, творчество. В понимании красоты и прекрасного Августин опирался прежде всего на весь известный ему опыт греко-римской эстетики, пытаясь трансформировать его в библейско-христианском духе. Особо сильное влияние оказали на него эстетические идеи Плотина, который по праву может быть назван завершителем и систематизатором практически всех античных представлений о красоте, отчасти их реформатором и зачинателем новых, положивших начало средневековой эстетике. Многие эстетические идеи представителей патристики и зрелого Средневековья, как на Востоке, так и на Западе, восходят к эстетике таких платоников, как Филон Александрийский, Климент Александрийский и Плотин[561]. Здесь целесообразно хотя бы кратко напомнить плотиновскую теорию прекрасного[562].
Таким образом, у Плотина вырисовывается стройная иерархия красоты, состоящая из трех ступеней. Первая, и высшая, ступень - это умопостигаемая красота. Источником ее является Бог (=высшему благу), а главными носителями последовательно выступают Ум и Душа мира, которая, в свою очередь, дает начало следующей ступени красоты - постигаемой душой (человека). На этой ступени находится идеальная красота природы, красота души человека и красота добродетелей, наук, искусства. Нижнюю ступень иерархии занимает чувственно воспринимаемая красота, к которой Плотин относит реальную красоту мира и красоту произведений искусства. Передача красоты с высших ступеней иерархии на низшие производится с помощью эйдосов, исходящих от Ума, и имеет общую тенденцию к увеличению степени материализации красоты, ее огрублению. На эту иерархию, так или иначе ее переосмысливая, во многом ориентировалась средневековая эстетика и художественная культура.
Другой, не менее значимой проблемой для средневековой эстетики, и для августиновской прежде всего, была плотиновская концепция восприятия прекрасного. Не останавливаясь на ней подробно, мы отметим лишь следующие моменты.
Завершая краткий очерк плотиновской теории красоты, подведем некоторые итоги. Плотин в русле своей философии, опираясь на античные традиции и остро ощущая духовную атмосферу своего времени, создал практически новую теорию прекрасного, оказавшую существенное влияние на средневековую эстетику. Наиболее значимые для последующего развития эстетики положения этой теории могут быть сведены к следующим.
1. Плотин дал определение красоты как наиболее совершенного и полного выражения в материале внутренней формы, эйдоса, идеи вещи или явления.
3. Красота у Плотина неразрывно связана с сущностью и является показателем бытийности ее носителя.
5. Плотин разработал интересную теорию восприятия красоты, уделив главное внимание специфическим процессам психики субъекта восприятия.
В предшествующих главах мы время от времени касались тех или иных аспектов проблемы прекрасного у Августина, ибо в его системе любая философская, религиозная, этическая и, уж само собой разумеется, эстетическая проблематика тесно связана с красотой. Поэтому здесь при выявлении общей концепции прекрасного у гиппонского епископа мы вынуждены будем иногда возвращаться к его уже упомянутым суждениям.
Мысль о распространении красоты от высшего к низшему Августин повторяет и в другом трактате (см.: De vera relig. 45, 84).
Высшую ступень в иерархии Августина, как и у Плотина, занимает абсолютная красота. Она практически неописуема, трудно постижима и поэтому априорно принимается за некий бесконечно высокий идеал прекрасного. Августин достаточно часто обращается к ней, в отличие от раннехристианских писателей, но так же, как и Плотин, не в состоянии сказать о ней ничего конкретного. Чаще всего он просто обозначает тот идеал и первопричину всякой красоты, к которой необходимо стремиться человеку[582]. Эту абсолютную красоту Августин, пожалуй впервые в истории эстетики, последовательно сливает с христианским Богом[583] и, начиная с первых трактатов и до главных своих философско-религиозных трудов, ставит понятие красоты на один уровень с понятием сущности[584].
Следующей (при движении вниз) ступенью красоты, более доступной человеку и поэтому более определенной, у Августина выступает духовная, или интеллигибельная, красота. Она соответствует плотиновской ступени красоты, постигаемой душой. Любовь к красоте духовной (amor intelligibilis pulchritudinis) Августин считал большим благом (De civ. Dei V, 13). Приведенная в гл. 3 августиновская аллегория философии и филокалии (см.: Contr. acad. II, 3, 7) в свете общей духовной ориентации Августина должна быть понята не как противопоставление любви к мудрости и любви к красоте, но как предпочтение красоты духовной красоте телесной, материальной, о чем он неоднократно писал и в более поздних работах[587]. Духовная красота связывается Августином прежде всего со сферой внутреннего мира человека, далее - с его деятельностью, занятиями, нравственным обликом, т. е. во многом является оценочным критерием духовной и нравственной жизни человека.
Несравненной красотой сияет мудрость, поэтому она и воспламеняет к себе любовью многие сердца (Solil. I, 13, 22). Красота разума pulchritudo rationis) просвечивает во всем упорядоченном и оформленном мире явлений. Именно она влечет к себе всех истинных ценителей прекрасного (De ord. I, 8, 25).
Поэтому не случайно уже приводившиеся нами семь ступеней совершенства души (из De quant. anim. 35, 79) Августин понимает и как семь ступеней прекрасного (см. гл. III)[590].
Внимательно всматриваясь в отрицательные и безобразные стороны мира, Августин начинает замечать особую закономерность организации прекрасного целого, которая состоит как бы в соединении и чередовании совершенных и несовершенных (безобразных) элементов (De Gen. ad lit. I, 17. 34), т. е. приходит к закону контраста, или оппозиции, о котором уже шла речь в гл. IV, как к одной из закономерностей организации красоты целого (см.: De ord. I, 7, 18; De civ. Dei XI, 18).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Прекрасное
Прекрасное Усмотрев эстетический идеал в духовной сфере, древнерусские книжники связали с ним и основные свои представления о прекрасном. Практически все то, что доставляло человеку того времени духовное наслаждение, обозначалось им как прекрасное. Таковой прежде
Красота
Красота Говоря о важности красоты литургического богослужения, часто цитируют знаменитый отрывок из Повести временных лет Нестора, где рассказывается о принятии русскими православной веры, обусловленном красотой византийского богослужения. Мы же приведем менее
3. Красота
3. Красота Это еще одна особая тема, касающаяся нашей миссии, если мы думаем о ней в контексте богословия нового творения. Я уверен, что серьезное отношение к творению и новому творению позволяет оживить эстетический аспект христианства и даже творчество. Осмелюсь
Красота
Красота Во время кормления дико болит живот — сокращается, приходят в обычное состояние мышцы. Мне хочется выть, но я сдерживаюсь, боясь напугать ребеночка. Утешаю себя мыслью о том, что таким образом скорее приобрету прежние формы. Ради красоты можно и
Красота
Красота Одна есть в мире красота — Любви, печали, отреченья И добровольного мученья За нас распятого Христа. Константин
6. Прекрасное празднество Опета
6. Прекрасное празднество Опета Пышный праздник Амона в Опете пользовался куда большей популярностью, чем торжества в честь Мина. Справлялся он в течение всего второго и третьего месяца разлива, когда нильские воды достигали высшей точки. Земледельцы в это время были
Прекрасное время
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ: КРАСОТА КРИШНЫ
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ: КРАСОТА КРИШНЫ Кришну называют Мадана-Моханом, ибо Он покоряет самого бога любви. Он известен как Мадана-Мохан еще и потому, что принимает преданное служение девушек Враджа и благоволит к ним. Поправ гордыню бога любви, Господь становится новым богом любви
Красота и искусство у В. Соловьева и С. Булгакова. Спасет ли красота мир?[436]
Красота и искусство у В. Соловьева и С. Булгакова. Спасет ли красота мир?[436] Она (София) прекраснее солнца и превосходнее сонма звезд; в сравнении со светом она выше. (Книга Премудрости 7:29) На одной из своих многочисленных лекций Соловьев упомянул о знаменитой иконе Софии
149 Чистое, нежное Имя прекрасное
149 Чистое, нежное Имя прекрасное Чистое, нежное Имя прекрасное -Может назвать его каждый из нас:О Иисус, мой Бог, силою властноюТы охраняешь меня каждый час.Если со мною Ты будешь, Господь, идти,Смело могу я Тебе доверять.Знаю, что, если вдруг я упаду в пути,Можешь меня Ты
[Самое прекрасное ]
[Самое прекрасное] Не знаю ничего столь прекрасного в целом мире, говорит Бог, Как пухлощекий ребенок, смелый как паж, Робкий как ангел, Он говорит двадцать раз здравствуйте, двадцать раз до свиданья и при этом прыгает. И смеется и играет. Одного раза ему мало. Ему не
Читайте также: