Неведение кундера краткое содержание

Обновлено: 04.07.2024

Герои романа, подобно гомеровскому Одиссею, после двух десятилетий эмиграции возвращаются на родину. Могло ли быть безоблачным это возвращение? Ведь никто не может дважды войти в ту же иоду.

Тяжело далась мне эта книга, вроде и читать нечего, она маленькая по объему, читается легко, история развивается быстро, но тема книги - моя личная боль. В некотором роде, я тоже эмигрант. И каждый раз, возвращаясь на Родину, я задаю себе те же вопросы, которыми задавались герои книги. С каждым годом, я все больше отдаляюсь от той, прошлой жизни, в которой для меня, с каждым годом все меньше места. Со многими друзьями утеряна связь, со многими оборвется в ближайшем будущем, я вижу все это будто со стороны, как на рушащуюся, исчезающий участок земли, и воспринимаю это уже со спокойно-печальным принятием, ведь я сама выбрала для себя эту жизнь. И я ношу свою ностальгию по родному краю от отъезда к очередному возвращению, и даже, когда возвращаюсь, это тоже всего лишь "ностальгия — это страдание, причиненное неутолимой жаждой возвращения." Много в этой книге правильных рассуждений, много философии, много мудрости, много печали. Даже описание любви мужчины и женщины буквально просочено горьким привкусом печали, упущенных возможностей, боли, за ошибочно выбранный жизненный путь. Все так и есть. И от того тяжко читать, ибо правда глаза колет, особенно если пытаешься от нее сбежать, укрыться. Книга очень достойная, и я рада, что она внезапно вошла в мою жизнь, возможно не раз еще к ней вернусь, потому что она, как друг, который может быть рядом в трудную минуту и понимает всю глубину ностальгической печали по всему родному, оставленному в прошлом. А неведение - это то состояние, когда между близкими, родными людьми и эмигрантом пролегает пропасть, которую не преодолеть, которая тем шире, чем дольше эмигрант отсутствует. Хотя и часто возвращающийся растит свою пропасть, разве что медленнее, что можно сравнить с особо изощренными пытками.

Книга прочитана в рамках игр Книжное государство, Кот в мешке, Собери их всех.

Милан Кундера безусловно мощный психолог. Причём психолог по всем статьям. Он отличнейшим образом разбирается как в мужской, так и в женской психологии, для него не составляет труда проникнуть вглубь осознанных и бессознательных пластов хоть молодого человека, хоть мужчины или женщины так называемого среднего возраста, и вместе с тем когда приходит пора что-то написать о зрелом, а то и пожилом человеке, то он делает это с лёгкостью и одновременно с устрашающей глубиной проникновения. Вообще когда читаешь строки и главы о том или ином персонаже, то кажется, что присутствуешь на своеобразном психологическом вскрытии — мастер психоанализа показывает и разбирает на составные части самые мелкие детали внутреннего мира героев этой книги.

Вместе с тем Кундера неплохо понимает социально-психологические нюансы и движения, и в особенности та глубина и та буквально попиксельная картинка такого социального явления, как эмиграция, рассмотрена им и продемонстрирована с громадным увеличением, когда уже самые мелкие крохи приобретают и вкус и цвет и запах и объём.

И построенный на слиянии и одновременно на пограничье, на стыке, на фронтире личного и социального роман, помимо своей злободневной остроты, написан таким великолепным литературным языком, что просто вносишь Милана Кундеру в списки своих любимых авторов и пополняешь свою коллекцию электронных книг старыми и новыми — нечитанными ещё произведениями Кундеры.

Прочитано в рамках игры Открытая книга, бонус "Открытая книга 2015 года", совет от rokossovskaya

Если вы возвращались туда, где вас знали 20 лет назад, - эта книга для Вас.
Если у вас есть близкие друзья, родственники или вы сами живёте в эмиграции, - эта книга для Вас.
Если вы когда-либо задумывались о сущности и необходимости патриотизма в жизни отдельного человека, - эта книга для Вас.
Эта книга насыщенна размышлениями, историческими параллелями и аллюзиями, как любая жизнь, как любая книга Милана Кундеры.

Ничто в человеческой жизни не будет понято, если упорно пренебрегать первейшей из всех очевидностей: такой реальности, какой она была, когда она была, больше нет; восстановить ее невозможно.

Кундера рассматривает загадочную, непредсказуемую избирательность человеческой памяти, когда какие-то события, один из их участников несёт через всю жизнь, а у другого они начисто стёрты.

У него было чувство, будто он вновь открывает мир таким, каким его открыл бы мертвый, вставший спустя двадцать лет из могилы: отвыкнув ходить, он робко ступает по земле; он с трудом узнает мир, в котором жил, но непрестанно натыкается на следы своей жизни. он видит все и ничего не требует: мертвые робки.

Кундера рассматривает проблему эмиграции во всех ракурсах: ослабление ностальгии с годами, нежелание обоих сторон (отбывшей и оставшейся) играть в "комедии вежливости" - слышать и знать о жизни друг друга, неразрывные с этим взаимные обиды с годами перерастающие в пропасть, о расплате за "измену", о забвении даже близкими и цене за "прощение" соотечественниками в эпоху, когда стремительно меняются не только знакомые некогда лица, но ландшафт и пейзажи, но сама родная речь.

Героям Кундеры проще оправдать добровольную эмиграцию: они, в отличие от наших соотечественников, хлынувших на Запад после развала СССР в поисках кто реализации, кто "лучшей жизни", могли оправдаться тем, что бежали по политическим мотивам. Бегство же "наших" - огромную, болезненную тему, со всеми специфическими проблемами, возможно, кто-то ещё препарирует.
Очень небольшой, очень эмоционально насыщенный и очень неотпускающий роман, уводящий в бездны собственных воспоминаний, ассоциаций и размышлений.

Иногда я приезжаю в город, в котором давно не живу. Это вроде бы моя родина, но давно уже не могу назвать ее своим домом. Так бывает: я брожу по дорогам, которые топтала все детство, и вроде бы все близко и знакомо, но не совсем. Это как осовремененная экранизация пьесы, которую я предпочитала в классическом варианте. Я уже не узнаю магазинов, не помню родную школу.. Она изменилась и внутри и снаружи. И даже дома я уже не всегда понимаю, где и какие вещи лежат. Слишком много времени прошло.
В книге Кундеры ошибку совершает прежде всего окружение эмигрантов, уповая на Великое Возвращение уехавших. Я же так повела себя сама. Какое-то время пыталась вернуться, и мне потребовалось больше года, чтобы понять - в том городе нет для меня места. Друзья уехали или перестали быть друзьями, новые не заводились, прошлое начинало тяготить, а будущее звало уехать из города, бывшего для меня когда-то родным.
Правда этой книги такова: дом перестает быть домом, если уехать оттуда надолго. Человек обрастет связями и новыми знакомствами, у него появляются какие-то ниточки, привязки к новому месту, могущему стать новым домом. Но главная причина не в этом. Просто город тоже не стоит на месте, он развивается и стареет, обрастает новыми зданиями и теряет старые. Жители его меняются, у них свои хлопоты и заботы. Но тот, кто планирует Великое Возвращение, жаждет вернуться именно в прошлое, в то, каким все было к моменту отъезда - и никогда не находит этого. Потому что прошлое осталось где-то далеко, десятки лет позади. И туда невозможно добраться.
В этом трагедия Кундеровских героев. Они ищут то, что давно уже ушло и забыто. И показательно стремление Ирены воскресить отношения, которых не было, придумать (как это по-женски) целый мир с мужчиной, которые ее даже не вспомнил. Это тоже поиск канувшего в Лету прошлого.
Конечно, стиль автора традиционен - сны, эротизм, рассуждения автора и мысли героев сплетаются в одно целое, и флер меланхолии. Ну а как иначе?
В одну реку нельзя войти дважды не потому, что нельзя два раза успешно заняться одним и тем же делом, если пришлось первую попытку прервать, а потому что все меняется. И уже течение не то, и мы изменились, и река совсем не та, что была.

Спасибо Tarbaganchik , выбравшему книгу. И легкой руке Big_Pikku , предложившей ее для чтения.
"Дайте две!" Одиннадцатая волна.

Только когда возвращаешься на родину после долгого отсутствия, тебя поражает эта очевидность: люди не интересуются друг другом, и это нормально.

Двое эмигрантов, Йозеф и Ирена, приезжают в Прагу. Как Одиссей в свою Итаку, они возвращаются после двадцати лет разлуки со своей страной. Они случайно встречаются в парижском аэропорту. Ирена вспоминает их прежнюю, давнюю и единственную встречу. Йозеф ее не помнит. Не помнит он и самой Ирены. В самолете они договариваются о встрече.

У каждого героя своя сюжетная линия. На этих двух линиях, пересекающихся в двух точках встречи героев в начале и в конце романа, строится повествование.

Очень познавательно и очень грустно, Ивана.
" Страстному постижению неведомого (приключению) он предпочел апофеоз ведомого (возвращение). Бесконечному (ибо приключение никогда не мыслится законченным) он предпочел конечное (ибо возвращение есть примирение с конечностью жизни)".
На мой взгляд: отъезд - это, если не смерть, "жизнь после жизни"!
И возвращение является возвратом к жизни. И это не просто слова, это сакральное. Иначе, чем объяснить завещание: "Похороните в России?"

99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.

Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.

Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.

Описание книги "Неведение"

Описание и краткое содержание "Неведение" читать бесплатно онлайн.

— Что ты здесь еще делаешь! — Ее голос не был злым, но и любезным не был; Сильвия досадовала.

— А где прикажешь мне быть? — спросила Ирена.

— Ты хочешь сказать, что здесь я больше не у себя?

Разумеется, Сильвия не собиралась выдворять Ирену из Франции или намекать, что она нежеланная чужестранка: — Ты же понимаешь, что я хотела сказать!

— Конечно, понимаю, но разве ты забыла, что здесь у меня работа? квартира? дети?

— Послушай, я знаю Густава. Он сделает все, чтобы ты могла вернуться на родину. А что касается твоих дочерей, оставь эти небылицы! У них своя жизнь! Бог мой, Ирена, ведь то, что творится у вас, просто ошеломляет! В такие времена дела всегда утрясаются сами собой.

— И все же, Сильвия! Речь не только о делах практических, о работе, квартире. Я живу здесь уже двадцать лет. Здесь вся моя жизнь!

— У вас революция! — Она произнесла это голосом, исключающим возражения. Потом умолкла. Своим молчанием она хотела дать понять Ирене, что в пору великих потрясений непозволительно стоять в стороне.

— Но если я вернусь на родину, мы уже никогда не увидимся, — сказала Ирена, пытаясь пронять подругу.

Эта сентиментальная демагогия не принесла особых плодов. Голос Сильвии потеплел: — Дорогая, я приеду повидаться с тобой! Это я обещаю, обещаю!

Они сидели друг против друга, перед ними — две давно опустевшие кофейные чашки. Сильвия наклонилась и сжала подруге руку, в ее глазах Ирена увидела слезы волнения: — Это будет твое великое возвращение. — И повторила: — Твое великое возвращение.

Эти дважды сказанные слова обрели такую силу, что мысленным взором Ирена увидела их написанными с заглавных букв: Великое Возвращение. Она перестала упираться, захваченная внезапно нахлынувшими образами давно прочитанных книг, фильмов, собственной памяти и, возможно, памяти предков: пропавший сын, вновь обретающий свою старую мать; мужчина, возвращающийся к своей возлюбленной, с которой когда-то разлучил его неумолимый рок; отчий дом, чей образ живет в каждом из нас; вновь обнаруженная тропка, хранящая следы утерянных шагов детства; Одиссей, вновь озирающий свой остров после долгих лет блужданий; возвращение, возвращение, великая магия возвращения.

Возвращение по-гречески nostos. Algos означает страдание. Стало быть, ностальгия — это страдание, причиненное неутолимой жаждой возвращения. Для выражения этого исконного понятия большинство европейцев могут использовать слово греческого происхождения (nostalgie, nostalgia), равно как и слова, корни которых взяты из национального языка: aсoranza, говорят испанцы; saudade, говорят португальцы. В каждом языке эти слова имеют свой семантический оттенок. Часто они означают только печаль, вызванную невозможностью возвращения на родину. Тоска по родине. Тоска по своему дому. То, что по-английски звучит: homesickness. Или по-немецки: Heimweh. Но это пространственное сужение великого понятия. Один из самых древних европейских языков, исландский, четко различает два термина: sцknudur. ностальгия в ее обобщенном значении; и heimfra: тоска по родине. Чехи наряду с греческим словом nostalgie используют для выражения этого понятия собственное существительное, stesk, и собственный глагол; самая трепетная чешская фраза любви: styska se mi po tobe: я тоскую по тебе; твое отсутствие для меня невыносимо. Испанское aсoranza — производное от глагола aсorar (испытывать ностальгию) восходит к каталонскому епуоrar, что в свою очередь ведет начало от латинского ignorare (не знать, быть в неведении). В таком этимологическом освещении ностальгия предстает как страдание от неведения. Ты далеко, и я не знаю, что с тобой. Моя страна далеко, и я не знаю, что там происходит.

В жизни бедной эмигрантки, какой давно стала Ирена, ничего подобного не случалось. Одиссей прожил у Калипсо поистине dolce vita, жизнь в удовольствиях, жизнь в радостях. И все же, выбирая между dolce vita на чужбине и рискованным возвращением домой, он предпочел возвращение. Страстному постижению неведомого (приключению) он предпочел апофеоз ведомого (возвращение). Бесконечному (ибо приключение никогда не мыслится законченным) он предпочел конечное (ибо возвращение есть примирение с конечностью жизни).

Не разбудив Одиссея, феакийские мореходцы перенесли его на покрытом простыней ковре на берег Итаки, под сень оливкового дерева, и отплыли. Таков был конец путешествия. Обессиленный, он долго спал. А пробудившись, не знал, где находится. Потом Афина отвела туман с его глаз, и настал пьянящий восторг; восторг Великого Возвращения; экстаз узнавания; музыка, всколыхнувшая воздух меж землею и небом: он видел пристань, знакомую с детства, нависшую над ней гору и погладил старое оливковое дерево, дабы убедиться, что оно осталось таким же, каким было двадцать лет назад.

В 1950 году, семнадцать лет спустя после переезда Арнольда Шёнберга в Америку, один журналист задал ему ряд коварно наивных вопросов: правда ли, что эмиграция лишает художников творческой силы? И что вдохновение усыхает, как только корни родины перестают его питать?

Подумать только! Пять лет спустя после Холокоста! И американский журналист не может простить Шёнбергу, что он не испытывает привязанности к той части земли, где на его глазах наступала пора ужаса ужасов! Но делать нечего. Гомер увенчал ностальгию лаврами и тем самым предопределил нравственную иерархию чувств. Пенелопа стоит в ней на самой вершине, гораздо выше, чем Калипсо.

Калипсо, ах, Калипсо! Я часто думаю о ней. Она любила Одиссея. Они прожили вместе семь лет. Никому не ведомо, сколько времени Одиссей делил ложе с Пенелопой, но наверняка не так долго. Тем не менее страдания Пенелопы превозносят, а над слезами Калипсо глумятся.

Великие даты, словно удары топора, помечают европейское двадцатое столетие глубокими зарубками. Первая война 1914 года, вторая, затем третья, самая продолжительная, названная холодной, завершившаяся в 1989 году падением коммунизма. Помимо этих великих дат, затрагивающих всю Европу, даты менее значимые определяют судьбы отдельных наций: 1936 год — гражданская война в Испании; 1956 год — русское вторжение в Венгрию; 1948 год, когда югославы взбунтовались против Сталина, и 1991-й, когда они стали убивать друг друга. Скандинавы, голландцы, англичане пользовались привилегией не ведать ни одной важной даты после 1945 года, что позволило им прожить сладостно ничтожную половину столетия.

Оккупационная власть прочно утвердилась к осени 1969-го, а осенью 1989-го тихо, вежливо, нежданно для всех, сошла со сцены, как и все остальные коммунистические режимы Европы: третье двадцатилетие.

Только в нашем столетии исторические даты с такой ненасытностью овладевали жизнью каждого из нас. И невозможно понять жизнь Ирены во Франции, предварительно не осмыслив эти даты. В 50—60-е годы эмигрант из коммунистических стран не вызывал особого сочувствия; французы в ту пору истинным злом считали исключительно фашизм: Гитлера, Муссолини, Испанию Франко, латиноамериканские диктатуры. Лишь постепенно, к концу 60-х и на протяжении 70-х годов до них стало доходить, что и коммунизм зло, хотя зло низшего разряда, зло, так сказать, номер два. Именно в это время, в 1969 году, Ирена и ее муж эмигрировали во Францию. Они быстро осознали, что, по сравнению со злом номер один, катастрофа, постигшая их родину, была не столь кровавой, чтобы впечатлить новых друзей. Стремясь объясниться, они, как правило, говорили примерно следующее:

Как и в лучших своих романах, сюжетную линию Кундера "аранжирует" параллельными, связанными с основной системой лейтмотивов: помимо Яна Скацела, это история Арнольда Шенберга и миф об Одиссее. Последний, конечно, определяет не только структуру, но и идеологию, и символическую хронологию романа - путь Одиссея на Итаку составил те же 20 лет, что герои книги были оторваны от родной Чехии. Для Кундеры, однако, факт возвращения Одиссея не такой уж однозначно радостный: вернувшись, мифический герой понимает, что вся его жизнь прошла в пути, что, помимо Пенелопы, в его жизни была еще и Калипсо ("страдания Пенелопы превозносят, а над слезами Калипсо глумятся"), что на родном острове его историю никогда не будут принимать с таким интересом, как в чужой земле, куда его случайно выбросила волна, и что прошлое не существует даже в памяти, потому что память индивидуальна и одинаковое, вроде бы, прошлое и для самых близких, казалось бы, людей, оказывается непоправимо различным. Мысль не такая уж оригинальная и "Неведение" - конечно, не "Бессмертие", рассказывающее о том же самом, но намного сложнее, разнообразнее и интереснее (тема памяти, места прошлого в настоящем вообще - главная в книгах Кундеры). Но, видимо, ему важно было высказаться о возвращении так же, как когда-то он высказался о прощании (в финале, по контрасту с "Прощальным вальсом", возникает мотив танго).

Важно было и лишний раз напомнить, что зло, которая принесла Россия в Европу, и спустя годы невозможно отменить: "Какой бы чудовищной не была фашистская диктатура - размышляют в эмиграции Ирена и Мартин - она исчезнет вместе со своим диктатором, так что люди могут лелеять надежду. Напротив, коммунизм, вскормленный безбрежной российской цивилизацией, остается для Польши, для Венгрии (не говоря уж об Эстонии!) тоннелем, из которого нет выхода. Диктаторы смертны, Россия вечна. Именно в полном отсутствии надежды заключается несчастье тех стран, откуда мы приезжаем". При этом былой Чехии эмигрант Кундера вместе со своими персонажами не находит и в Чехии сегодняшней: "Советская империя рухнула, поскольку не могла далее укрощать нации, стремящиеся к независимости. - говорит старый друг Йозефа, в прошлом убежденный марксист с еще дореволюционным прошлым - Но эти нации нынче менее независимы, чем когда-либо. Они не в состоянии определять ни свою экономику, ни внешнюю политику, ни даже собственные рекламные слоганы". Это наблюдение персонажа Кундера подтверждает и сам чуть раньше: "С невероятной быстротой Прага забыла русский язык, который на протяжении четырех десятилетий все ее жители должны были изучать с первых классов и, торопясь сорвать аплодисменты на мировой эстраде, выставляла себя перед прохожими в наряде английских надписей (. ) . Чешский язык казался лишь безличным шелестом, звуковым обрамлением, на фоне которого одни англосаксонские фонемы воспринимались как человеческие слова".

В том, что касается политических тем, Кундера так же вульгарен (хотя суждения его независимы и исполнены здравого смысла), как и в своей самой раскрученной и, по-моему, самой неудачной книге "Невыносимая легкость бытия". В сюжетостроении "Неведение" не дотягивает до "Шутки" или "Вальса на прощании", тем более до "Бессмертия", не говоря уже о виртуозности плетения повествовательной ткани из параллельных тем и лейтмотивов - в этом смысле "Бессмертие", видимо, так и останется вершиной его прозы. "Неведение" любопытно в первую очередь размышлениями Кундеры о природе времени и памяти. Причем как в индивидуальном, так и в социальном аспектах. "Никогда не перестанут критиковать тех, кто искажает прошлое, переписывает его, преувеличивает значение одного события, замалчивая другое; эта критика правильна (она и не может быть иной), но она не столь значима, если ее не предваряет критика более элементарная, критика человеческой памяти как таковой. (. ) Она способна удержать из прошлого всего лишь ничтожно малую частицу, и никому не дано знать, почему именно эту, а не другую, поскольку у каждого из нас этот выбор совершается таинственным образом вне нашей воли и наших интересов"; "Прошлое, которое мы вспоминаем, лишено времени. Невозможно пережить любовь, подобно тому как мы перечитываем книгу или пересматриваем фильм". Оба главных персонажа книги не испытывают ностальгии (говоря об этимологии этого понятия, Кундера выводит, что "ностальгия" - прежде всего неизвестность, неведение о том, что совершается там и с теми, кого оставил, и страдание от этого неведения), более того, прикосновение к жизни, с которой они распрощались, казалось, навсегда, вызывает чувство неловкости и оборачивается анекдотом. Для героини романа Ирены "настоящее похищено прошлым". Для Йозефа, который нашел в Дании любовь, уже нет: "любовь - это апофеоз настоящего". Последствия "разницы во времени" неизбежны: Йозеф, оставляя в прошлом то прошлое, которое было до эмиграции, и сохраняя в настоящем прошлое менее недавнее, связанное с умершей женой, возвращается в Данию.

Читайте также: