Мой внук вениамин краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
В конце концов, кто только не смеялся над неукротимым деспотизмом еврейских мамаш и кто не снимал перед ними шляпу и не склонял головы?
Действие пьесы разворачивается преимущественно в интерьере двух московских квартир и только раз выходит на воздух. Сценограф Вера Мартынова выстроила на сцене узнаваемый кухонный интерьер начала 1980-х. Пузатый холодильник, белая газовая плита, разномастные стулья вокруг пластикового кухонного стола. Дома сестер Эсфири и Александры рознятся только плакатом над холодильником – у одной кот, у другой – городской пейзаж. Режиссер Марфа Горвиц перед каждым новым сценическим эпизодом дает заставку-ремарку: число, месяц, год, место действия. В неполные полгода успевает войти очень многое: свадьба и побег молодожена в далекий Новосибирск, попытка самоубийства, беременность, ссоры и примирения.
Каждый из персонажей проходит свой путь познания.
Любовь – важнее кровных связей. И какая разница, кем по крови будет ее будущий внук?
…За столом сидят будущие родители, Соня и Витя, и две будущие счастливые бабушки – Эсфирь и Елизавета. На столе обязательный чайник, чашки, пирожные. Мы не слышим, о чем они говорят, но можно не сомневаться: обсуждают, где будет стоять кроватка, а где пеленальный столик самого долгожданного внука – Вениамина.
Однако разберёмся по порядку. Жили-были две стареющие двоюродные сестры: Эсфирь Львовна, портниха (народная артистка России Лия Ахеджакова) и Елизавета Яковлевна, акушерка (заслуженна артистка России Александра Ислентьева). Родились они в Бобруйске, а теперь живут в Москве, в разных квартирах на Божедомке. Заметим, у Гоголя Агафья Тихоновна, купеческая дочь, проживает тоже в Москве, в Мыльном переулке. Сестры ходят друг к другу в гости и вспоминают свою жизнь. Главным воспоминанием остается то, что все их многочисленные родственники и знакомые погибли, когда пришли немцы. Расстреляны все в один день за городом: фрачник дедушка Натан, получивший серебряную медаль на Всемирной выставке в Париже за пошитый им фрак; золотошвейка бабушка Роза, лучшая мастерица в городе; дядя Яков, портной Гирша, первенец Эсфири Илюшечка, и Винаверы, и Брауде, и Ехелевити, Кагановские и Танечка Шапиро с детками…
О гибели родных и близких напоминается вновь и вновь, и становится бесконечно жаль их всех. Участь других не легче. У дедушки с бабушкой Эсфири было шесть сыновей: Арон, Исаак, Саул, Лейб, Рувим и Яков. Все они вымерли, кроме мамы Эсфирь, от туберкулеза. В довершение всего разрушено и еврейское кладбище в Бобруйске. Тяжело жилось им в России, хуже всех.
Сын Лёва нынешней Эсфири, до сих пор бывший полностью под властью матери, внешне согласился на брак, но в душе не принял свою суженую и не по-библейски, и даже не по-советски сбежал в первую же ночь после регистрации брака, оставив записку на столе, что срочно командирован в Новосибирск. Он даже не переспал с ней, хотя имел на это вполне законное право. По мысли Улицкой, он, вероятно, проявил благородство, выражаясь библейским слогом, не познав её, т.к. не собирался с ней жить.
Витя же выглядит неотесанным мужланом. Ему ничего не стоит помочиться с высоты залихватской струей в присутствии Сонечки. Сделано это, наверняка, с помощью клизмы, иначе в музыкальном театре, где состоялся спектакль, ему бы не позволили, несмотря на столичную прописку гастролирующего антрепризного коллектива.
Сюжетная линия между тем делает новый поворот. Вообразите, Витя оказался не только русским, что можно было бы еще простить, но и немножко антисемитом. Раскрылся он случайно. Сонечка призналась ему, что беременна и между ними состоялся принципиальный, любопытный и неожиданный разговор, лишивший будущего их ребенка быть с отцом:
«– Распишемся и поедем к моей матери. Вот она обалдеет! А бабка моя вообще с ума сойдет! Она ваших ужасно как не любит!
– Да евреев она не любит.
– Да что ты так испугалась, плевать на неё. Мне-то всё равно. Я тебя знаю, ты девчонка хорошая, хоть и еврейка.
– Я вообще-то не совсем еврейка. Меня мама из детдома взяла. Но мама моя была еврейка. Ты объясни мне, что ты имеешь против евреев?
– Тьфу ты! Хорошо, могу объяснить! Пожалуйста! Потому что евреи хитрые, ищут, где бы лучше устроиться, чтобы поменьше работать и побольше загребать. А Лева твой в лаборатории, на чистенькой работе триста рублей загребает. Они сидят, как тараканы в теплом местечке. Поняла теперь?
– Вить, ты говоришь что-то не то про легкую еврейскую работу. Моя мама всю жизнь за сто рублей в музыкальной школе работала. С утра до ночи. И Эсфирь Львовна не на легкой работе… и тетя Лиза. Нет, Витя, нет.
– Да ладно, брось ты! Меня эта тема вообще не интересует, я же тебе сразу сказал, мне всё равно.
– Я пошла Вить. Меня тошнит.
– Куда ты? Сонь, что с тобой? Тебе плохо?
– Да. Плохо. Уходи Витя и больше не приходи.
Нет, не тот путь предлагают нам создатели спектакля для повышения культуры в России и выхода её из смутного состояния, до которого довели её горбачевы, ельцины и иже с ними. Судя по аплодисментам в зале, народ продолжает любить актрису Лию Ахеджакову, не зная или не желая знать её агрессивную устремленность в политике. Что же, это личное дело каждого. Спектакль настраивает на бережное отношение к евреям, но надо ценить и уважать всякий народ, который несет не содомию, ложь и разрушение, а мир, добро и справедливость.
Лев Степаненко
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: " Русская беседа "
На кухне у Эсфири Львовны. Она хлопает дверцей холодильника, достает баночки, перекладывает еду, что-то протирает, подставляет Елизавете Яковлевне всё новые и новые угощения.
ЭСФИРЬ. Кушай, Лиза, кушай! Ты кушай, а я буду рассказывать. Я люблю, чтобы было красиво! Ты спросишь, откуда у меня это? Не знаю. Люблю. Чтоб было много тарелок, и салфетки, и все как надо. Кушай, Лиза, кушай. Возьми салат. Я тебе расскажу нечто! Ты удивишься! (Пауза.) Я была в Бобруйске!
Елизавета Яковлевна замирает в изумлении, подняв вилку в воздух.
Да, представь себе, я была в Бобруйске!
ЕЛИЗАВЕТА. Да что ты говоришь, Фира?
ЭСФИРЬ. Да, представь себе! Я была в Бобруйске!
ЕЛИЗАВЕТА. Я бы никогда не решилась… нет!
ЕЛИЗАВЕТА. Только ты на это способна, только ты! Я бы ни за что в Бобруйск не поехала!
ЭСФИРЬ. А тебе зачем? У меня дело было. Да, дело, не смотри на меня так. Кушай, кушай, что ты так просто сидишь? Ну что же ты не спрашиваешь, какое дело?
ЕЛИЗАВЕТА. Я думаю, ты мне сама расскажешь.
У меня был двоюродный брат, Сёма, так этот Сёма…
ЕЛИЗАВЕТА. Фира, что ты мне рассказываешь про Сёму? Мне-то Сёма был родным братом!
ЭСФИРЬ. Ну да, конечно, конечно. Так вот, этот Сёма…
Елизавета начинает тихо плакать, утирая глаза.
…У него с Марусей Пузаковой была любовь…
ЕЛИЗАВЕТА (тихо). …Была такая любовь…
ЭСФИРЬ. И, ты помнишь, дедушка Натан не разрешил Сёме на ней жениться…
ЕЛИЗАВЕТА. Какая Маруся была красивая!
ЭСФИРЬ. Ну, не знаю, не знаю. Сейчас уж, конечно, от нее ничего не осталось. Как ты помнишь, Сёма ушел из дому. Мы с Вениамином как раз приехали в отпуск, а он как раз ушел из дома. И был такой скандал! Дедушка так кричал! А бабушка Роза плакала и посыпала себе голову пеплом! (Сквозь смех и слезы.) И на ней была розовая кофта, ты же помнишь, как она одевалась? Она посыпала голову пеплом и аккуратно стряхивала его с воротничка. Ой, какая она была артистка!
ЕЛИЗАВЕТА. Точно как ты!
ЭСФИРЬ. Что я! Был канун субботы, а дедушка Натан всё кричал. Мы пожили там две недели, оставили Илюшеньку и уехали. И больше уже никого никогда не видели. Это было двенадцатое июня.
ЕЛИЗАВЕТА. Да, через десять дней…
ЭСФИРЬ. Будь оно проклято, это двадцать второе июня!
ЕЛИЗАВЕТА. А Сёма погиб на фронте. Расписался с Марусей, и они поехали в Одессу, и оттуда он ушел на фронт. И все погибли, все. И Винаверы, и Брауде, и Ехелевичи. Никого не осталось. Только мы с тобой, Фира. А что мы?
ЭСФИРЬ. Ты забываешь, Лиза! У нас есть Лёва! У меня есть сын Лёва. И это самое главное! Так вот, слушай меня, Лиза! Все погибли. Все наши погибли – но мы-то с тобой остались! И я решила проверить, – а может, погибли не все? Ты же помнишь, наши две улицы всегда женились между собой: Ехелевичи на Литваках, Винаверы на Брауде. И я решила: пусть Лёва женится на девушке из этих фамилий! Да!
Звучит еврейская свадебная музыка.
ЕЛИЗАВЕТА. Фира, ты сошла с ума!
ЭСФИРЬ. Почему я сошла с ума?
ЕЛИЗАВЕТА. Лева женится на ком захочет. Как это можно ему указывать в таком вопросе? В наше время?
ЭСФИРЬ. А что, уже настало время, когда можно не слушаться родителей?
ЕЛИЗАВETA. Ну, тебя не переговоришь!
ЭСФИРЬ. Так вот – мой сын пока что еще меня слушает. И он женится, как я ему скажу.
ЕЛИЗАВЕТА. Ну ладно, ладно. Ты нашла ему невесту?
ЭСФИРЬ (торжественно). Да, я нашла ему невесту в городе Бобруйске! Еврейскую девушку из семьи Винаверов! И когда я на берегу увидела это надгробье, я сразу поняла, что это знак! Что в городе есть девушка из семьи Винаверов!
ЕЛИЗАВЕТА. Да что ты говоришь!
ЭСФИРЬ. И какая девушка! Какая девушка! (Машет руками, как будто мух гоняет, сквозь слезы.) Лиза, она настоящий ангел. Нет, не ангел. Она Рахиль, вот кто она. Маленькая, светленькая, и такие глаза, как будто сам Бог смотрит, вот что я тебе скажу. Дочь Симы Винавер.
ЕЛИЗАВЕТА. Сима – это кто?
ЭСФИРЬ. Дочь Гирша-портного. Ее спасли.
ЕЛИЗАВЕТА. А, помню Гирша, рыжий, худой, на углу они жили.
ЭСФИРЬ. Симу укрыла соседка, Коноплянникова Клавдия Федоровна. Праведница. Настоящая праведница. Ей воздастся. Не помнишь? Они когда-то были богатыми. Извоз у них был, ну, потом, конечно, уже ничего не было. Ты представляешь, Клавдия Федоровна до сих пор жива. А Сима умерла полгода назад от рака.
ЕЛИЗАВЕТА. Боже мой! Пол-улицы было Винаверов, и чтоб осталась одна Сима!
ЭСФИРЬ. Ты что, оглохла? Я же тебе говорю, Сима тоже умерла. Но сначала она родила дочку! Она родила жену для Лёвы, вот что она сделала! (Пауза.) Конечно, она рано умерла, ей было всего пятьдесят лет. Жила одна, с дочкой, без мужа.
Музыку преподавала и, видно, туго ей приходилось. Я навела справки и пришла сначала к Коноплянниковой Клавдии Федоровне. Ей лет девяносто, она почти ничего не видит. Дай ей Бог здоровья! Потом пошла к Сонечке. И вот Сонечка сама открывает мне дверь!
ЕЛИЗАВЕТА. Ты ее привезла?
ЭСФИРЬ. Нет, Лиза. Ты же знаешь, все Винаверы очень порядочные люди. Сонечка работает воспитательницей в детском садике, и она не может уехать, пока не найдут замену. Я, конечно, ей сказала, чтобы она взяла отпуск, но отпуск она пока брать не может, она там только пять месяцев работает. Но она сказала, что приедет, как только найдется ей замена.
ЕЛИЗАВЕТА. И что же, она сразу согласилась выйти за Лёву?
ЭСФИРЬ. Ты что, Лиза, совсем сумасшедшая? Мишугене, ей-Богу! Кто же ей это предлагал? Она приедет, увидит его, и зачем это я буду забегать вперед?
ЕЛИЗАВЕТА. А вдруг он ей не понравится?
ЭСФИРЬ. Кто? Лёва? Как это он может не понравиться? Он такой остроумный, и красивый, и кандидат физико-математических наук, и на пианино играет. Ну, что ей еще нужно, я тебя спрашиваю?
ЕЛИЗАВЕТА. Вообще, конечно, да. Наш Лёва действительно…
ЭСФИРЬ. А я что говорю? И честно тебе скажу, я уже почти забыла, как делается старинная русская гладь и атласное шитье… Я одену ее как куколку – и с каким удовольствием!
В квартире Елизаветы Яковлевны. Перед накрытым столом сидит Эсфирь Львовна. Она сияет седой стриженой головой. Одета с отменным вкусом. Торжественна.
ЭСФИРЬ. Ну что ты так сидишь, как лимон проглотила?
ЕЛИЗАВЕТА. Ай, не хочу тебе говорить…
ЭСФИРЬ. Не хочешь, не говори. Очень мне нужно знать, в каком месте у твоей Анастасии болит.
ЕЛИЗАВЕТА. Нет, Фира. Здесь Анастасия Николаевна ни при чем.
ЭСФИРЬ. Ну, значит, в роддоме у тебя что-то приключилось… Что там у тебя?
ЕЛИЗАВЕТА. Вчера ребенка потеряли. Из-за этих проклятых протезов.
ЭСФИРЬ. Что ты мелешь? Из-за каких протезов?
ЕЛИЗАВЕТА. Я делаю новые зубы. И вчера у меня была примерка, утром. Мне пришлось поменяться с Федоровой, и я вышла в другую смену.
А моя теперешняя смена – это ужас! Валечка Рыжова в отпуске, а эти молодые не умеют работать. И не хотят! Я как чувствовала – что-нибудь у них случится! Они потеряли ребенка!
ЭСФИРЬ. Что ты так убиваешься, Лиза? И раньше рождались мертвые дети, и довольно-таки часто, это теперь стало редко, а раньше сплошь и рядом…
ЕЛИЗАВЕТА. Этот ребенок был хороший здоровый мальчик. Они не справились с пуповиной, было двойное обвитие. Такая красивая женщина, татарка или туркменка, молодая. Первые роды. Первенца потеряла.
ЭСФИРЬ. Молодая, еще родит.
ЕЛИЗАВЕТА. Этого ребенка больше никто не родит.
ЭСФИРЬ. А ты что там, одна работаешь, что ли? А куда смотрят ваши врачи? Кроме тебя некому принять?
ЕЛИЗАВЕТА. Я же тебе говорю – плохая смена. Совсем молодые девочки, не понимают, что такое акушерка. Акушерка должна сама каждый раз родить вместе с роженицей. А это трудно. Когда принимаешь роды, чтобы женщина не порвалась, чтобы ребенок не измучился, ты всё время держишь их в руках. У меня же руки как у хорошего мужика. (Поднимает руки.) Это тяжелая работа, Фира.
ЭСФИРЬ. Что ты хвалишься? Где ты видела легкую работу? Может, ты думаешь, у меня легкая работа?
ЕЛИЗАВЕТА. Что ты, что ты, Фирочка! Я очень хорошо знаю, что за каторга это портняжное дело! То, что можешь ты, этого никто не может!
ЭСФИРЬ. Конечно! Мне тоже иногда кажется, что я таки кое-что могу! Ты помнишь, Лиза, когда приехала Сонечка?
ЕЛИЗАВЕТА. Кажется, недели две тому назад?
ЭСФИРЬ. Вот именно, ровно две недели тому назад! И вот пожалуйста, она две недели как приехала, а он вчера ей сделал предложение. И сегодня они пошли подавать эту заявку… заявление… да! Она в него сразу влюбилась, с первого взгляда! А помнишь, что ты говорила?
ЕЛИЗАВЕТА. Да, да. Не человек, а явление! Но ты скажи про Лёву. Как он?
ЭСФИРЬ. А как он? Он таких девочек в жизни не видел! Я же знаю его контингент! Это что-то особенное!
ЕЛИЗАВЕТА. Но ты говорила, что эта его последняя была интересная.
ЭСФИРЬ. Ну и что? Лёве тридцать четыре года. Она говорила, что ей тридцать пять, а на деле ей сорок. И пусть она выглядит хоть на двадцать пять, но когда женщине под пятьдесят, ей уже нечего делать с молодыми людьми.
ЕЛИЗАВЕТА. Бог с ней! Расскажи, как он вдруг ни с того ни с сего сделал Сонечке предложение?
ЕЛИЗАВЕТА. Это я помню. А Лёва? Что Лёва?
ЕЛИЗАВЕТА. И что?
ЭСФИРЬ (смотрит на часы). Они пошли подавать. Я не понимаю, почему так долго. Или там тоже очереди? А после заявки они придут сюда.
ЕЛИЗАВЕТА. Как – ко мне? Почему же ты меня не предупредила?
ЭСФИРЬ. А что, у тебя не найдется в доме чашки чая?
ЭСФИРЬ. Ну, подали?
ЕЛИЗАВЕТА. Поздравляю тебя, деточка!
ЭСФИРЬ. А где Лёва?
СОНЕЧКА. Он просил извинить, ему нужно было срочно в институт, какие-то документы оформлять, он оттуда позвонит вам.
ЭСФИРЬ. То есть как – он сюда не придет?
СОНЕЧКА. Нет, он сказал, что завтра улетает в командировку в Новосибирск и ему документы надо оформить.
СОНЕЧКА. А Лёва вчера и сам не знал. Ему сегодня сказали. Сазонов сказал.
ЭСФИРЬ. А-а… Сазонов! А на когда назначили?
СОНЕЧКА. На девятое января.
ЭСФИРЬ. Как, через два месяца? Так долго ждать?
ЕЛИЗАВЕТА. Ну хорошо, садитесь за стол. Сколько можно разговаривать? (Снимает фартук.)
ЭСФИРЬ (смотрит на ее блузку). Боже! Кто тебе это пошил? Первый раз вижу, чтобы бейку делали по долевой! По косой, по косой ее делают!
ЕЛИЗАВЕТА (смеется). А мне всё равно, хоть по косой, хоть по кривой! Сонечка, попроси свою свекровь, чтобы она тебя никогда не учила шить. Она тебя замучает!
СОНЕЧКА. Да? А меня Эсфирь Львовна уже учит. Мне очень нравится.
ЭСФИРЬ. Не все же такие безрукие как ты, Лиза. У нас в Бобруйске, Сонечка, испокон веку все евреи были портные. Сплошь портные. И твой дедушка Гирш был портной. А наша бабушка Роза училась в Варшаве в женском ремесленном училище. Она была лучшая мастерица в городе. Она всё знала – золотошвейное дело и белошвейное. А дедушка Натан – он был фрачник. Он ничего не умел – только фраки. Но какие фраки!
ЕЛИЗАВЕТА. Расскажи про медаль, Фира.
ЭСФИРЬ. Спасибо, а то бы я забыла! Так вот, дедушка Натан шил фраки, и его фрак на Всемирной выставке в Париже получил серебряную медаль. Понимаешь, фрак из Бобруйска получил в Париже серебряную медаль! Когда дедушке сообщили, он очень удивился: почему не золотую? А дальше дело было так: чтобы получить эту медаль, надо было прислать лекала – выкройки, значит, и расчеты! (Смеется.) Это анекдот! Дело в том, что дедушка никогда не имел выкроек. Больше того, он снимал мерку тремя веревочками. Он даже никогда ничего не записывал, делал на веревочке узелки, и этого ему было достаточно. И фраки его сидели так, что люди приезжали из Минска и даже из Вильно.
СОНЕЧКА. А медаль?
ЭСФИРЬ. Он ее не получил. Потому что не умел делать эти расчеты. А что толку? Я умею. Но фрак пошить никогда в жизни не возьмусь.
ЕЛИЗАВЕТА. Фира, неужели ты не можешь пошить фрак? Ты же все можешь!
ЭСФИРЬ. Фрак не могу. Шляпки, скорняжное дело – это пожалуйста. Больше того, я даже могу шить обувь, мне приходилось. Когда имеешь хорошие колодки, это не такое уж сложное дело. Но фрак – нет!
ЕЛИЗАВЕТА. А меня в детстве учили, учили, и из меня совершенно ничего не вышло. Про меня бабушка Роза так и говорила: а эта будет строчить на машинке. Хуже ругательства у нее не было!
СОНЕЧКА. То есть как?
ЕЛИЗАВЕТА. Только на руках! Она никаких машинок не признавала. И она чудеса выделывала!
Сейчас я покажу! (Лезет в шкаф, достает старуютряпку, разглаживает.) Вот, Сонечка, посмотри, это подкладка от маминого пальто. Бабушка Роза сшила это пальто, когда мама выходила замуж за папу. Мама была ее любимая невестка. Вот, она сшила пальто и вышила подкладку незабудками. У нее был вкус! (Расправляет ткань.) Она была настоящий художник! Всё выцвело. На таком бледно-оливковом фоне – незабудки с лепестками, это просто необыкновенно. Мама мне подарила это пальто в день моего шестнадцатилетия. Оно было совсем как новенькое. И, между прочим, Сонечка, Фира была единственная из всех внучек, кто унаследовал ее талант.
ЭСФИРЬ. Да, это так.
ЕЛИЗАВЕТА. И характер – тоже! (Смотрит на Эсфирь заговорщицки.) Если бабушке Розе что-нибудь втемяшится – из-под земли достанет!
Эсфирь Львовна и Сонечка идут домой. Эсфирь Львовна с палкой, Сонечка поддерживает Эсфирь Львовну под локоть.
ЭСФИРЬ. У дедушки Натана и бабушки Розы была одна дочь, моя мама, и шестеро сыновей: Арон, Исаак, Саул, Лейб… и как его звали… Рувим… и Яков. Следишь за моей мыслью?
Все вымерли, кроме моей мамы и Якова. Моя мама потом тоже умерла. От бабушки Розы дети получали красоту и туберкулез. У нас всегда умирали от туберкулеза. Якову бабушка нашла невесту. Она была вдова. Хоть и богатая, но совсем никудышная. (Шепотом.) Первым браком она была за купцом первой гильдии! Ничего не понимала в хозяйстве, в этом смысле Лиза вся в мать. Все свои деньги профукала. А что не профукала, то отобрали после революции. Но бабушка Роза все же была права, что выбрала Якову эту вдову. А та родила ему двойню. Правда, не сразу, лет через десять. Это были Лиза и Сёма – он потом погиб на фронте. Следишь за моей мыслью?
СОНЕЧКА. Да, я только не поняла, тетя Лиза – по матери Брауде?
ЭСФИРЬ. Ты ничего не поняла. Я скажу Лёве, чтобы он тебе нарисовал нашу родословную.
СОНЕЧКА. Генеалогическое дерево, как у королей?
ЭСФИРЬ. А что ты улыбаешься? Разве ты не знаешь, что мы произошли по прямой линии от Адама?
СОНЕЧКА (изумленно). Кто? Брауде? Ехелевичи?
ЭСФИРЬ. Да. И Винаверы тоже. Так что мы – самый древний человеческий род.
Все вымерли, кроме моей мамы и Якова. Моя мама потом тоже умерла. От бабушки Розы дети получали красоту и туберкулез. У нас всегда умирали от туберкулеза. Якову бабушка нашла невесту. Она была вдова. Хоть и богатая, но совсем никудышная. (Шепотом.) Первым браком она была за купцом первой гильдии! Ничего не понимала в хозяйстве, в этом смысле Лиза вся в мать. Все свои деньги профукала. А что не профукала, то отобрали после революции. Но бабушка Роза все же была права, что выбрала Якову эту вдову. А та родила ему двойню. Правда, не сразу, лет через десять. Это были Лиза и Сёма – он потом погиб на фронте. Следишь за моей мыслью?
Электронная книга, выпущенная в 2008 году, принадлежит жанру Современная проза. В библиотеке можно начать чтение книги "Мой внук Вениамин" (Людмила Улицкая) скачать бесплатно в формате fb2 полностью оцифрованную книгу для андроид. Также есть возможность просмотреть другие издания автора Людмила Улицкая.
Читайте также: