Мишель уэльбек серотонин краткое содержание

Обновлено: 07.07.2024

Предсказание бунта "желтых жилетов" и приговор президенту Макрону, оргия с участием собак и окончательный закат Запада: "Горький" публикует рецензию на только что вышедший во Франции новый роман одного из самых мрачных критиков современной цивилизации Мишеля Уэльбека.

Сюжет седьмого романа Мишеля Уэльбека "Серотонин" даже в двух словах пересказать невозможно. Как однажды сформулировал сам автор: в жизни может произойти многое, но чаще всего не происходит ровным счетом ничего. Очень условно можно сказать, что "Серотонин" посвящен плачевной ситуации на рынке мясомолочных продуктов во Франции, связанной с установленными Брюсселем квотами на импорт из стран "третьего мира". Ну, и еще в некоторой степени посвящен нежности. Как всегда у Уэльбека, история личного фиаско, тотальной деградации вплоть до физического развеществления тела на атомы происходит на фоне заката Западного мира, Евросоюза и конкретно (не)любимой родины. Стартовый тираж нового романа — 320 тысяч, над этими огромными цифрами иронизируют критики левых взглядов.

Самое первое произведение Уэльбека, сборник стихов "Погоня за счастьем" датировано 1992 годом. По иронии судьбы именно тогда же были заключены Маастрихтские соглашения, которые создали Евросоюз. Тогда же во Франции прошел плебисцит. Известно, что Уэльбек никогда не голосует, ему не интересны ни выборы президента, ни депутатов Национальной ассамблеи. Однако он одобряет систему референдумов, прямую демократию в действии, и потому в 1992-м вместе с 49 % сограждан высказал свое фи пресловутой евроинтеграции. С тех пор его сугубо враждебное отношение к глобализации не изменилось ни на запятую. Шпильки в адрес еврократов вроде Жака Аттали содержатся практически во всех его произведениях. В "Серотонине" от саркастичной критики Уэльбек переходит даже не к констатации негативных последствий, а к некрологу — он пишет надгробную речь, оплакивает память национального суверенитета, экономики и культуры. Это, если угодно, вариация на тему "Замогильных записок" Шатобриана, воспоминания о современности с того света.

"Рассказанная здесь история начинается в конце 2010-х годов, кажется, Эммануэль Макрон тогда еще был президентом" — так звучит первая фраза "Серотонина". Дальше с места в карьер писатель декларирует абсолютную убежденность в том, что нынешний режим, да и подпитывающая его система, — банкроты, их дни сочтены. Уэльбека не раз сравнивали с сейсмографом, настолько тонко он чувствует малейшие сдвиги в обществе. Но даже "Покорность", релиз которого по несчастливой случайности совпал с терактом в редакции "Шарли Эбдо", не был полон подобной уверенности в пророческой силе собственных размышлений. В "Серотонине" каждое слово — безапелляционный приговор, Уэльбек ведет себя тут как кормчий, чье имя недолго будет загадкой для внимательного читателя.

Стилистически Уэльбек верен себе. Это изобретенный им еще в "Элементарных частицах" метафизический соцреализм (во Франции критики называют его методику депримизмом), дорожная карта Апокалипсиса. Большой поклонник макрофотографии, Уэльбек применяет ее технологию и к литературе. Любой человек, место или предмет, попадающий в поле его внимания, описаны с невероятной точностью и моментально опознаются. В "Серотонине" есть путевые заметки по Нижней Нормандии, от Шербура до Фалэза, и их можно использовать в качестве туристического гида. Нет никаких сомнений: все эти рестораны, заправки и отели сети "Меркюр" существуют на самом деле. Можно приехать в богом забытый Картере, находящийся рядом с развилкой трасс А132 и А13, найти бистро "Терминюс" и заказать ту же самую, недоеденную протагонистом пиццу Капричоза, убедившись насколько и вправду ее тесто пересолено, а томатная паста безвкусна.

С аналогичной въедливой дотошностью Уэльбек описывает и персонажей интернационального медиапространства: от Владимира Путина (внимание, спойлер: в "Серотонине" есть отсылки к Солсбери и истории про шпили) до местной знаменитости, юмориста Лорана Баффи или коллег-писателей Кристин Анго и уже покойного Мориса Бланшо. Их вопиющая посредственность, будучи выдернутой из информационного потока, абсурд и вульгарность которого мы уже давно не замечаем, неожиданно режет глаз. В общем, все то, что крутится у многих на языке, Уэльбек ничтоже сумняшеся озвучивает, причем без всякой претензии на правду-матку. Индентификация с лирическим героем происходит мгновенно, и далее читателя не отпускает ощущение, что "Серотонин" — это записанный телепатом-экстрасенсом бесконечный внутренний монолог, тот самый, что мы ведем сами с собой долгие годы.

Альтер эго автора/читателя зовут Флоран-Клод Лабруст. Ему 46, и он подумывает о том, чтобы уволиться из министерства сельского хозяйства. Он не женат и бездетен, уже в начале романа Лабруст рвет последнюю связь с миром, в лице любовницы — японки Юдзу. Впервые у Уэльбека главный герой совершенно не заинтересован в сексе. Разумеется, в прошлом он позволял себе многое, предавался разврату (есть незабываемая сцена оргии с участием собак), но на момент описываемых событий его пенис — бесполезный отросток, поскольку либидо полностью уничтожено антидепрессантом Капторикс. Погоня за счастьем окончена. Вот он ответ на все вопросы и чаяния человечества в 2019-м — маленькая белая капсула, обладающая чудодейственными способностями. Лишь Капториксу подвластно поднять уровень серотонина в крови и замедлить угасание, не только Лабруста, но и бери шире иудео-христианской цивилизации.

Флоран-Клод оправляется в путешествие на край ночи, доживать в "Швейцарскую Нормандию", провинцию у моря, суровый климат которой готовы выдержать лишь рыбаки и фермеры, последние из могикан, те, кого еще не до конца раздавила политика Евросоюза. Они много пьют, алкоголизм тут форма суицида. Иногда они не ограничиваются кальвадосом и прибегают к более решительным действиям — пуле в голову, — как друг детства Лабруста, разорившийся gentleman-farmer Эмерик. Их протест против системы в романе тревожным образом напоминает оный желтых жилетов в реальности. И в этот раз Уэльбеку удалось предсказать будущее.

Именно из-за чересчур большого количества совпадений между вымышленными и свершившимся событиями, а также их откровенно реакционной трактовки, возмущенная общественность предъявляет Уэльбеку претензию: так ли все плохо вокруг или все плохо именно у автора? Уэльбек пишет летопись мировой депрессии или ведет личный дневник? С каждым новым произведением дистанция между лирическим героем и автором сокращается, а в "Серотонине" она и вовсе на нулевой отметке. Так роман ли это и стоит ли говорить об этом тексте как о художественном произведении, а не как о вредных прокламациях, разжигающих классовую, расовую и прочую рознь?

На все эти вопросы Уэльбек вроде бы ответил еще в "Карте и территории": там он был един во многих лицах, его мысли транслировал Джед Мартин, отец Джеда, архитектор, поддерживавший странную переписку с писателем Мишелем Уэльбеком, а также комиссар Жасслен, расследовавший убийство Уэльбека, чью собаку, кстати, звали Мишель. Финал с расчленением тела Уэльбека — недвусмысленная метафора литературного творчества и связей между автором и персонажами.

Что же касается обвинений в исламофобии/филии, национализме, сепаратизме, расизме, социальном снобизме и, конечно же, мизогинии, в "Серотонине" Уэльбек уверенно их отметает, наконец-то открыто обозначая свои намерения. Новый роман — роман утешения (как бывают романы воспитания), которое, по Уэльбеку, заключается не в замалчивании боли, а в ее проговаривании. Во французском языке существует выражение, как нельзя лучше подходящее "Серотонину" — faire son deuil, — осуществить/прожить траур, этап, необходимый для того, чтобы преодолеть глубины отчаяния и идти дальше. Только погружая пальцы в рану, можно понять, насколько она глубока и смертельна ли. Так и с "Серотонином". Погрузив нас на самое дно, в непроглядную темень, Уэльбек намекает: теперь путь только наверх. То самое расширение пространства борьбы, ведь самоубийство ничего не решает. Не потому ли в "Серотонине" звучит музыка Ференца Листа из третьего года странствий — "Angelus, молитва к ангелу-хранителю", — названная, словно по ошибке, "Утешением"?

Насколько возмутительный, настолько же и восхитительный роман одного из главных писателей Франции, без натуги рифмующий закат Европы с закатом человеческой жизни

Насколько возмутительный, настолько же и восхитительный роман одного из главных писателей Франции, без натуги рифмующий закат Европы с закатом человеческой жизни

Текст: Андрей Мягков

Обложка взята с сайта издательства

Серотонин. Мишель Уэльбек. - М., Corpus, 2019

Пер. с фр. Марии Зониной

За пределами же этих двух страниц роман выглядит скорее антигуманистически – весь набор социальных пороков, от мизогинии до экстремального национализма, освоен Флораном безупречно.

Уэльбек с привычной развязностью позволяет своему герою проговаривать не самые приятные, оскорбительные для кого-то вещи — но во всем этом нет ни капли позы, одно лишь право человека быть честным с самим собой,

и чья-то там резь в глазах – исключительно наши читательские проблемы. В конце концов ловишь себя мыли, что не такой уж он антигерой, этот Флоран: просто сознаться самому себе в лицемерии и вульгарности не так-то легко, а что насчет совсем уж крамольных мыслей – ну так всем нам, право слово, иногда лезет в голову что-нибудь этакое.

Но самое расчудесное: ни в одном месте социально-политическая повестка — безусловно, крайне важная для Уэльбека, которого из-за нее одно время даже таскали по судам — не затмевает человеческую историю.

Флоран-Клод Лабруст словно медленно тонет в огромном котле сожалений – всю жизнь оставаясь статистом, в нужный момент не находя в себе не только воли, но даже слов, он в итоге (фигурально, но не совсем) растворяется – опять же, не новый для Уэльбека прием, но в этот раз обыгранный с исключительным мастерством: начиная от контрапунктной линии с пассионарным однокурсником и заканчивая тотальным угасанием либидо; о единственном минусе Капторикса я как-то постеснялся сказать, но пора уже признаться, что он вызывает нешуточную импотенцию. Для героя и для автора, глядящих на мир сквозь призму половых увеселений – самых, как ни крути, витальных увеселений, на которые способен человек, – эта траектория становится ужасно естественной метафорой. Даже едва совершеннолетние попки, которыми вполне совершенно крутят в парижских барах их обладательницы, под конец начнут вызывать у Флорана не чувственный интерес, а сухую рефлексию – тут уж и правда только во гроб.

Помимо всего прочего, эта траектория помогает разглядеть одну вещь, которую кто-то мог бы не приметить за похабным фасадом:

Любви отнюдь не романтической (недаром ведь на воображаемый алтарь неслучившегося счастья Флоран повесил бы две фотографии), да и надежда оказывается не совсем земной. Чтобы к ней прийти, видимо, нужно все принять, проговорить и прострадать – и если Уэльбек всерьез намеревался сделать это за нас своими романами, то какой же он, право слово, мизантроп.

– Оценки книге:

Владимир Панкратов: 8/10
Евгения Лисицына: 7/10
Виктория Горбенко: 7/10
Вера Котенко: 6/10
Анастасия Петрич: 4/10

Итого: 6,4/10

– Что лежит в основе сюжета романа со злободневным названием?

Евгения Лисицына: Стареющее дитя эпохи консьюмеризма пытается вернуть свой две тысячи седьмой, но у него мало что получается.

Владимир Панкратов: Уставший от жизни человек настолько беспомощен и жалок, что не может с этой жизнью покончить. Он только беспристрастно наблюдает, как блага цивилизации уничтожают жизни остальных.

Анастасия Петрич: Немолодой, успешный мизантроп проходит через испытания женщинами, деньгами (их количество варьируется в обе стороны) и депрессией. А помощником в этом нелегком деле является новое лекарство.

– Какую цель преследовал автор?

Петрич: Возможно, автор хотел показать современное состояние общества на примере одного человека и его окружения. Но это очень завуалировано и по-уэльбековски.

Лисицына: Достичь абсолютного счастья невозможно, но если не пытаться это делать, то жить вообще бессмысленно.

Панкратов: Все романы Уэльбека – большой такой манифест о человеке-животном, который вынужден подчиняться бюрократическим правилам, чтить мнимые ценности типа равноправия рас и полов и следовать этическим нормам, которые он не разделяет. Уэльбек – непримиримый спарринг-партнер: ему не суждено одержать победу, но он не даст вам расслабиться.

– Какие особенности романа повлияли на вашу оценку?

Петрич: Книга мне откровенно не понравилась, и я мучилась, читая ее. Но так как в ней все равно есть какой-то смысл и идея, которые я, правда, не разделяю, я подняла оценку еще на один балл.

Горбенко: Уэльбек хорош, как всегда. Оценить его ниже просто рука не поднимается. Но это не любимый мой роман у него. Черт, кажется, я так уже отвечала!

Лисицына: Мне нравится последовательность и упертость Уэльбека, так что все его романы я оцениваю примерно одинаково – выше среднего, – но всем сердцем полюбить его не могу.

Горбенко: Скажу честно, я понятия не имею, что такое настоящая любовь и как ее отличить от ненастоящей. Думаю, Уэльбек часто пишет о ней – так, как сам понимает, стараясь при этом не показаться излишне сентиментальным. То, как он маскирует чувства за описанием похоти, многим кажется возмутительным, а лично мне – вполне симпатичным.

Петрич: Нет. Просто нет. Только иллюзия и секс.

– Напишите формулу любви по Уэльбеку, как вы ее видите.

Панкратов: Сексуальное влечение – 70%, уважение – 20%, ненавязчивость – 10%.

Лисицына: Молодость (50%) + самолюбование (40%) + хорошее винишко (10%).

Котенко: Правильный минет (не зря же он почти в каждой книге про это поминает) – залог любви по Уэльбеку.

– Гедонист ли главный герой книги или нет?

Горбенко: Вероятно. Пока он не растворяется в своей депрессии, с очевидным удовольствием смакует ее радости – дорогие отели, хорошую еду и алкоголь, разнообразный секс.

Лисицына: Думается, что он очень хотел бы им быть, но никак не получается. Впрочем, он не перестает пробовать.

Лисицына: Похожи всем, хотя разница во времени написания огромна. Если одна из них вызвала антипатию, то за вторую и браться не стоит.

Петрич: Для меня все книги Уэльбека – одна большая книга об одном и том же. Можно взять любую его книгу, начать читать ее с любого места – и получишь полное представление обо всем, что он написал до этого и напишет после.

Котенко: Объяснить, на самом деле, можно по-разному. Я решила обозначить такую версию. Упадок Европы приводит общество к западне, из которой ему самостоятельно уже не выбраться, Уэльбек определенно не верит в такое чудо. В заголовке – и спасение, и проклятие мира, то, что каждый ищет, но не может, скорее всего, найти. Счастье в мире давно не водится, вы заметили?

Петрич: Серотонин – нейромедиатор, отвечающий среди прочего за хорошее настроение и чувство счастья. Лекарство, которое принимает главный герой, способствует его выработке. А уж то, помогло это ему или нет, ведет к вопросу о том, хватает ли одного серотонина, чтобы быть счастливым.

Лисицына: Главный герой постоянно ищет какую-то волшебную таблетку или кнопку, которую используешь – и все станет прекрасно. Само собой, такой таблетки не существует, но физиологическая составляющая гормона счастья хотя бы дает иллюзию всего этого счастья.

– Кому не стоит читать Уэльбека?

Горбенко: Повторюсь – тем, кто категорически не принимает его героев.

Панкратов: Тем, кто считает, что жизнь человека – это исключительно выбор самого человека, а взгляд на вещи (оптимистичный или пессимистичный) зависит от собственного настроя. Еще – тем, кто не ест мяса. Еще – однолюбам. Еще – тем, кто верит в равноправие и борется за права женщин. Список можно продолжать долго.

Лисицына: Тем, кто считает, что главным героем непременно должен быть обаятельный человек без страха и упрека.

Петрич: Тем, кто не любит читать про страдашки сильных и независимых мужчин. Тем, кто не переносит в тексте сниженную лексику или хотя бы ищет ее использованию какое-то логичное объяснение. Ну и тем, кто очень переживает за образ и восприятие женщины в социуме.

– Посоветуйте похожие книги для чтения.

Флоран-Клод Лабруст, как и сам Уэльбек, агроном по образованию, и главы, рассказывающие о конфликте между владельцами молочных ферм и технократами из Европейской Комиссии в Брюсселе, явно написаны рукой знатока.

Покорность и бунт в 2084 году

Флоран-Клод Лабруст – неутомимый бабник, испытывающий по мере старения всё больше проблем с эрекцией, и проблемы эти частично объясняются чрезмерным потреблением антидепрессантов, без которых Флоран-Клод жить не может.

Кейт довольно быстро и навсегда исчезает за проливом Ла-Манш, и Флоран-Клод теряет её след. Другое дело – Камий, которую, как ему кажется, он любит той самой единственной любовью, которая раз и навсегда.

Флоран-Клод выслеживает Камий, которая, став ветеринарным врачом, живет в сельском уединении со своим четырехлетним сыном. У него даже появляется план воссоединения с потерянной любовью, план, которому трудно подобрать подобающий эпитет. Он решает убить сына Камий, а затем выступить в роли утешителя и единственной опоры её жизни. Вспомнив, что в своё время покойный друг Эймерик подарил ему винтовку с оптическим прицелом, Флоран-Клод даже упражняется в стрельбе по мишеням величиной с головку ребенка, попадает в цель с расстояния в 500 метров, но в какой-то момент решает, что он неспособен совершить такое преступление, уезжает обратно в Париж, поселяется на 14-м этаже высотного здания неподалеку от площади Италии и проводит дни и ночи в размышлениях о самоубийстве.

Кончается же роман на неожиданной ноте.

Кто весел, тот счастлив

Да, такая возможность существует, ибо идеи эти носились в воздухе эпохи, а мы подчинились им и позволили этим идеям разрушить нашу жизнь, причинить нам бесконечные страдания.

А ведь на самом деле Господь думает о нас и дает нам иногда указания, порой очень точные. Речь идет о приливах любви, наполняющих наши сердца, об озарениях, экстазах, экстазах необъяснимых, если не забывать о нашей биологической природе, природе простых приматов. Всё это очень четкие знаки.

И сегодня и понимаю точку зрения Иисуса Христа, его гнев, вызванный очерствением сердец, ибо они, люди, видят знаки, но отказываются принять их в расчет. Должен ли я действительно отдать жизнь за этих жалких людишек? Есть ли нужда всё объяснять – вплоть до последней детали?

Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий —
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.

Я вспомнил Гумилева не случайно.

В стихах того периода (стихотворение датировано 1906 годом) явно звучит тема конца эпохи и предчувствие великих потрясений. То же самое можно сказать и о романах Мишеля Уэльбека, не являющегося, на мой взгляд, великим писателем, но в способности тонко чувствовать тектонические сдвиги эпохи отказать ему нельзя.

Читайте также: