Михаил зыгарь все свободны краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

Михаил Зыгарь описывает события 1995-1996 годов, которые предшествовали, вероятно, самому спорному голосованию целого десятилетия. Борис Ельцин, который только недавно перенес инфаркт, решает снова баллотироваться на пост президента Российской Федерации. А главным его конкурентом становится коммунист Геннадий Зюганов, который на тот момент был крайне популярным и влиятельным политиком. Впрочем, он был далеко не единственным конкурентом Ельцина.

И именно в девяносто шестом, по словам Михаила Зыгаря, в России закончились выборы…

Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.

Перейти к аудиокниге

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее

Объем: 460 стр. 60 иллюстраций
Жанр:д окументальная литература, п олитология, п ублицистика
Теги:в ыборы, К ремль, п олитическая публицистика, п олитические интриги, с овременная Россия, ф альсификацииРедактировать

Редактор Анна Черникова

Архивный редактор Павел Красовицкий

Координаторы Вера Макаренко, Алина Сайдашева

Проверка фактов Сырлыбай Айбусинов

Расшифровка Наташа Шаушева

Главный редактор и руководитель проекта С. Турко

Дизайн обложки Ю. Буга

Корректоры О. Улантикова, М. Шевченко

Компьютерная верстка М. Поташкин

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Предисловие

1

Многие свидетели будут говорить, что все было не так, – и будут правы. В воспоминаниях каждого версии случившегося отличаются. Совпадений почти нет. У каждого свой 1996 год, свой Ельцин, свой Зюганов.

Я уверен, что многие собеседники лгали мне совершенно искренне, полагая, что говорят чистую правду. А если некоторые выдумывали сознательно – ну что же c этим поделать. Их мифы – тоже часть истории.

Эта книга про прошлое, но в то же время – и про будущее. Пожилой правитель не может расстаться с властью, а его окружение что есть силы убеждает его в том, что он единственный – никто, кроме него, не справится.

Сюжет вокруг выборов 1996 года уже стал классикой. Он не принадлежит только участникам, он принадлежит всем нам. Наша жизнь такова, какова она есть: события 1996-го, описанные в этой книге, – это завязка нашего сегодняшнего сюжета, это то, с чего начались наши дни.

Можно сказать, что это Россия за секунду до Путина.

2

Почему такая странная аналогия? Зачем эта шутка?

На события, которые описываю я, тоже интересно взглянуть другими глазами. Например, попытаться понять: как же так вышло, что герои сражались за все хорошее и победили – а в итоге добились прямо противоположного тому, за что боролись.

Вдруг, проследив за приключениями наших героев, мы сумеем разобраться, когда и что пошло не так? В какой момент они ошиблись? Либо они заблуждались с самого начала? Или, наоборот, были во всем правы?

3

Я благодарю всех героев книги, которые помогли мне, рассказав о том, что помнят: Петра Авена, Тимура Бекмамбетова, Олега Бойко, Пилар Бонет, Павла Бородина, Александра Вайнштейна, Андрея Васильева, Алексея Волина, Марка Гарбера, Елену Горбунову, Владимира Григорьева, Юлия Дубова, Сергея Зверева, Дмитрия Зеленина, Геннадия Зюганова, Константина Кагаловского, Григория Казанкова, Михаила Касьянова, Евгения Киселева, Михаила Козырева, Джеймса Коллинза, Демьяна Кудрявцева, Александра Коржакова, Наташу Королеву, Альфреда Коха, Сергея Лисовского, Александра Любимова, Андрея Макаревича, Бориса Макаренко, Майкла Макфола, Татьяну Малкину, Сергея Медведева, Андраника Миграняна, Лолиту Милявскую, Александра Минкина, Игоря Минтусова, Дарью Митину, Дениса Молчанова, Дмитрия Муратова, Стаса Намина, Анну Наринскую, Людмилу Нарусову, Глеба Павловского, Сергея Пархоменко, Томаса Пикеринга, Алексея Подберезкина, Владимира Потанина, Сергея Пугачева, Ивана Рыбкина, Юрия Рыдника, Эдуарда Сагалаева, Георгия Сатарова, Николая Сванидзе, Алексея Ситникова, Ольгу Слуцкер, Светлану Сорокину, Гарика Сукачева, Олега Сысуева, Василия Титова, Николая Травкина, Артемия Троицкого, Михаила Фридмана, Ирину Хакамаду, Михаила Ходорковского, Олега Цодикова, Анатолия Чубайса, Павла Чухрая, Игоря Шабдурасулова, Василия Шахновского, Сергея Шпилькина, Игоря Шулинского, Валентина Юмашева, Татьяну Юмашеву, Константина Эрнста, Григория Явлинского, Леонида Ярмольника и еще многих собеседников, которые попросили меня не упоминать о нашей встрече.

Глава первая, в которой кардинал Ришелье убеждает короля принять важное решение

Президент в одном ботинке

Встреча происходит 23 октября 1995 года недалеко от Нью-Йорка, в поместье покойного президента США Франклина Делано Рузвельта. Двум президентам только что провели экскурсию по дому – Ельцин внимательно слушал рассказ о том, что Рузвельт большую часть президентства был тяжело болен и прикован к инвалидной коляске, однако избирался четыре раза. Только после его смерти американский конгресс принял поправку, запрещающую президенту занимать пост больше, чем два срока.

Вчера Ельцин выступил в ООН. Сегодня все газеты написали, что переговоры двух президентов обречены на провал.

Они обсуждают миротворцев в Боснии – Ельцин говорит, что российские военные могут быть в подчинении у американских генералов – но только не в рамках НАТО.

В комнату заходит официант с напитками. Ельцин спрашивает, нет ли пива. Клинтон посылает официанта за пивом.

Клинтон предлагает подумать еще. И просит Ельцина послать на Балканы хотя бы два батальона: воздушно-десантный и инженерно-саперный.

Борис Ельцин и Билл Клинтон в Гайд-парке, в поместье президента Франклина Рузвельта (на портрете). Справа на первом плане – первый помощник президента России Виктор Илюшин

После этой фразы Клинтон принимается хохотать. Вслед за ним начинают смеяться журналисты. Ельцин тоже улыбается. Клинтон надрывается: он всхлипывает, сгибается едва ли не пополам, утирает слезы, обнимает Ельцина. Немая сцена продолжается секунд 40.

У Клинтона в этот момент отличные отношения с журналистами. Никто еще не знает о его романе со стажеркой Моникой Левински, который длится уже несколько месяцев.

Пресс-конференция заканчивается, Ельцин возвращается в Москву. Обычно рано утром Ельцин отправляется в Кремль – у него нет привычки работать за городом. Но 25 октября он едет отдохнуть от долгого перелета в Завидово. Это охотничье хозяйство, принадлежащее Управлению делами президента, где любил охотиться советский лидер Леонид Брежнев, теперь же это одно из любимых мест отдыха Ельцина. Он идет в баню. На следующий день, 26 октября, его ждут на Красной площади – там закончилось строительство Иверской часовни, и президент должен присутствовать на ее освящении. Но он не появляется.

Ельцина на вертолете доставляют в Центральную клиническую больницу. У него инфаркт. Это уже второй инфаркт за год – первый был в июле.

Само собой, отменяются все ближайшие мероприятия – и переговоры президентов Сербии, Хорватии и Боснии в Москве, и государственный визит Ельцина в Китай. Под вопросом дальнейшие планы: выживет ли президент, выдержит ли он предвыборную кампанию, стоит ли вообще ему баллотироваться на второй срок – президентские выборы запланированы через полгода, в июне 1996-го.

Ребята, идите домой

Информации очень мало – говорят, что президент в порядке, работает с документами. Пресс-служба публикует фотографию Ельцина в спортивной футболке – якобы в ЦКБ, – но она подозрительно похожа на кадры, сделанные годом ранее в Сочи.

Многим Ельцин не кажется единственным возможным кандидатом. Даже больше того, многим он не кажется кандидатом вовсе – в ноябре 1995 года, по данным ВЦИОМ, его рейтинг около 4 %. Даже среди сторонников президента есть куда более популярные политики: премьер-министр Виктор Черномырдин (10 %), бывший и. о. премьера Егор Гайдар (7 %) и нижегородский губернатор Борис Немцов (6 %). А на верхних строчках в рейтингах – оппозиционеры: либерал Григорий Явлинский (15 %) и коммунист Геннадий Зюганов (11 %) [1] .

Джефферсон и Гамильтон

Поначалу Бекмамбетов делает исторические анекдоты или притчи, чаще всего без политического подтекста: о Суворове, о Екатерине II и о Тамерлане. Но в начале осени 1995-го Бекмамбетов снимает свой первый по-настоящему политический рекламный ролик: с Иваном Грозным в качестве главного героя.

Эта реклама очень нравится администрации президента. И тогда же в начале осени 1995-го популярного режиссера Бекмамбетова приглашают в Кремль – есть предложение поработать.

Действительно, Лесин скоро становится своим в Кремле, а его компания Video International оказывается постоянным подрядчиком властей.

В результате похода Бекмамбетова в Кремль возникает заказ на серию роликов про Ивана Рыбкина. Это председатель Государственной думы и на старте предвыборной кампании 1995 года – один из фаворитов Кремля. Два года назад, в 1993-м, он входил в руководство компартии, именно благодаря голосам коммунистов стал спикером Думы. Но потом Рыбкина быстро переманили на сторону власти.

За полгода до парламентских выборов помощник президента Ельцина Георгий Сатаров придумал такую конструкцию: в Думу должны идти сразу два блока сторонников президента: правый и левый – ведь самые устойчивые политические системы всегда двухпартийные. Кремлевские идеологи начала 1995 года фантазировали так: Ельцин – русский Джордж Вашингтон, создатель российского демократического государства. Поэтому, как было с Вашингтоном, его последователи должны разделиться на две партии. В Америке правую партию возглавил министр финансов Александр Гамильтон, а левую – госсекретарь Томас Джефферсон.

Правда, в XVIII веке в Америке все это случилось стихийно, а в России произошло по решению администрации: Джефферсоном назначили председателя Государственной думы Ивана Рыбкина – ведь он совсем недавно был коммунистом, значит, левый. А Гамильтоном сделали премьер-министра Виктора Черномырдина – ведь он возглавляет правительство реформаторов, значит, правый.

В итоге осенью 1995 года Рыбкин идет на выборы уже не с коммунистами, а как человек Ельцина – по замыслу кремлевских политтехнологов, он должен возглавить левоцентристское движение, которое отберет у коммунистов голоса.

Ресурсов для ведения нормальной кампании у Рыбкина немного – у главы правительства Черномырдина явно больше. И быстро становится ясно, что шансы у Рыбкина минимальные, поэтому его продвижением особенно не занимаются – даже ролик с коровами похож скорее на насмешку, чем на серьезную политическую технологию. (На выборах блок Рыбкина получит 1 % и не попадет в Думу. Расчет Кремля отобрать голоса у коммунистов не оправдается.)

1. Здесь и далее приведены данные Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ). С 1992 по 2003 год им руководил Юрий Левада, и у ВЦИОМ в тот период была репутация независимого и наиболее уважаемого социологического института.

Я совершенно не чувствую себя большим писателем. Я лишь совсем недавно сам стал называть себя писателем. Мне долгое время казалось, что самое важное из того, чем я занимаюсь, — это придумывать разные проекты, в том числе онлайн. Мне нравилось считать себя изобретателем.

— Твое отношение к кому-то из героев книги поменялось в процессе работы, когда ты с ним пообщался лично? Ты ведь поговорил со 120 свидетелями событий.

— Даже если при этом они идут по головам и немножко эти головы откусывают?

— Ну конечно. Ни один человек не считает себя мерзавцем. Если он кому-то откусывает голову, то делает это, искренне обманываясь и убеждая себя, что так правильно и что это единственно возможный путь.

— Героев в книге много, и одна из сложностей нашей с тобой работы над ней была в том, что список постоянно пополнялся. Как тебе удалось уговорить себя остановиться? Или тебе кажется, что ты кого-то упустил?

— То есть ты снова готов к жизни спартанца?

— По мере того, как приходит опыт, я научился делать образ жизни чуть менее спартанским. Я понимаю, как правильнее себя организовывать: нельзя не спать — это неэффективно, лучше, если ты десять часов спишь, а остальные работаешь.

— Но ты же наверняка знаешь, что среди близких тебе людей ты слывешь человеком невероятной трудоспособности?

— Вот как раз когда я в прошлом году осознал, что уже два года пишу книгу, но никак не могу ее закончить, я стал сильно переживать, что утратил навык садиться и впахивать, что моя суперсила улетучилась. Так что книгу про 1996 год я писал, чтобы вновь ощутить эту суперсилу. Ну и, конечно, фантастическое стечение обстоятельств, что я заболел коронавирусом в последний месяц, когда мы с тобой сдавали книгу. Эта история лишний раз подтвердила мой тезис, что курица с отрубленной головой может пробежать еще пару километров, пару десятков раз вычитать книгу и провести пару десятков зумов.

— Насколько тебе важно, когда ты общаешься с живыми героями, чтобы после выхода книги у тебя с ними сохранились человеческие отношения? Или все-таки ты стараешься оставаться беспристрастным?

— 120 собеседников — это все-таки много. Да и для других проектов ты общаешься с массой людей. Нет усталости или ощущения, что люди предсказуемы и ты все про них уже понимаешь?

— Я хорошо помню ощущения перед началом каждого интервью: а вдруг сейчас он или она расскажет мне то, что вообще изменит мою картину мира, вдруг мне сейчас повезет? И даже если я ошибался и из двух часов разговора любопытным было только одно предложение, все равно я не терял воодушевления. Из 120 человек, с которыми я поговорил, десять были фантастическими и еще 30 — очень интересными.

— После очередной встречи с кем-то из героев ты бросил фразу, что уже готов написать инструкцию для собеседников, как правильно врать. Ты имел в виду, что реальность сейчас отлично документируется. И как нужно врать?

— Научить людей не врать невозможно. Они все равно всегда все неправильно помнят и рассказывают. Но если уж ты собираешься наврать кому-то, сначала хотя бы изучи переписку с ним же в мессенджерах — вспомни, что ты ему раньше говорил. Подними все свои интервью за предыдущие годы, все видео со своим участием. Цифровой след, который тянется за каждым современным героем, очень о многом может рассказать. О многих — даже больше, чем встреча с ними.

Михаил Зыгарь. Фото: Даниил Артемьев

— Да, мне периодически становится обидно, что это все не используется. Я читаю огромное количество книг, воспоминаний, тексты в открытых источниках. Вот США недавно рассекретили материалы общения между Биллом Клинтоном и Борисом Ельциным — телефонные беседы, личные разговоры. Я читаю все это и составляю таймлайны. Из всего массива в книгу войдут четыре цитаты. Но, чтобы понять, какие именно понадобятся, нужно прочитать все. И так с очень многим.

Большое количество материалов СМИ начала 1990-х не оцифрованы. Так что за книгой стоит еще и колоссальный труд моего коллеги, историка и ресечера Павла Красовицкого, который перепахал множество архивов — физически, своими руками.

По-хорошему, из всех этих подготовительных материалов мог бы получиться большой путеводитель по 1996 году. Я думаю об этом, но потом мне начинает казаться, что для широкой аудитории это избыточная информация.

— А бумажный кирпичик в руках вызывает у тебя положительные эмоции?

— Михаил, вы написали 900 страниц про революцию, 400 с лишним страниц — про целую эпоху нулевых и столько же — про выборы 1996 года. Судя по объему книги, для вас масштаб этих событий в российской истории сопоставим?

— С одной стороны, это очень важный отрезок. Там все-таки не один год, а 1995-1996 годы, где были и залоговые аукционы, и выборы. Это два важнейших перелома — то, из чего родилась вся современная экономика и политика.

Третий важный фактор — карантин. Я сидел дома, у меня было много времени и много людей, с которыми я мог поговорить. Я очень увлекся коллекционированием героев — и никак не мог остановиться. Когда книга уже ушла в типографию, мне вдруг ответил Томас Пикеринг (посол США в России с 1993 по 1996 год. — Forbes Life), и я тут же с ним поговорил и попросил издательство срочно дополнить текст. Но мне кажется, это все пошло на пользу.

— Почему вы считаете, что сегодня важно именно про этот период написать большую книгу?

— А так — это как? И почему? Я понимаю, что вы сейчас скажете, что для этого надо прочитать книгу, но все-таки?

И все, что происходит в 1996 году, — это понятным образом формирует политические привычки и политические правила того, что произойдет потом. Мы смотрим на это как на… другую сторону Луны, не знаю, как на отражение себя в пруду. Как Крошка Енот. И в этом пруду все наоборот. И мне кажется, это ужасно интересно — попытаться честно рассказать про мифическую Русь, где все было совсем не так.

— Вы начали писать эту книгу, как я понимаю, до любых разговоров про обнуление?

Да. В момент, когда начались разговоры про обнуление, я понял, что моя книжка ожила.

— За год, что вы писали, случилось то самое обнуление, а потом и выборы в США, за которыми следили в каждой российской деревне. Как это все повлияло на вашу книгу? И что вам хотелось сказать человеку, который будет читать про выборы 1996 года, из сегодняшнего дня?

Мне хотелось бы, чтобы люди думали о будущем. Мне всегда хочется, когда я пишу про прошлое, чтобы люди думали о будущем. И мне кажется, что никакое прошлое, в конце концов, не является проклятием и не является диагнозом. Я ненавижу вот этот подход. За мою ненависть к этому подходу меня часто критикуют другие писатели-историки.

— Например, Борис Акунин?

— Да, у нас есть принципиальный спор с Борисом Акуниным, который длится уже давно. Я не считаю, что нам на роду написано то, что с нами произошло, потому что это обусловило монголо-татарское иго. И я не верю в такую предопределенность. И мне кажется, что все факты говорят о том, что нет таких законов истории. История — не точная наука, в ней не существует законов, как в физике: если я уроню эту чашку, она полетит вниз. В истории, если уронить чашку, она может полететь в любом направлении, потому что, кроме силы тяжести, есть миллион других факторов.

— Вы сказали, что для этой книги гораздо проще было найти людей, которые уже готовы говорить. С кем вы смогли поговорить и почему, на ваш взгляд, о 90-х этим людям рассказывать проще?

— Я начал встречаться со всеми и долго-долго испытывал не то что разочарование, но в целом очень много страдал. Я встретился с огромным количеством людей, и мне показалось, что они ничего не помнят. Прошло 25 лет — и логично, что люди помнят какие-то общие очертания, а самое главное — они пересказывают так, как уже много раз пересказывали. Ну, до смешного — Александр Коржаков (в те годы был начальником охраны Бориса Ельцина. — Forbes Life) почти слово в слово пересказывает все свои книжки.

Почему? Потому что, с точки зрения наших героев, они пережили восхитительное приключение, которыми они гордятся. И все было бы здорово, если бы результатом этого приключения не были все мы сегодня. Так что я хотел создать такую пародийную героизацию персонажей. Мне было важно подчеркнуть то, что они считают себя героями, — и они, бесспорно, герои — но из нашей сегодняшней России все это выглядит чуть-чуть по-детски.

— Это правда. Чуть-чуть наотмашь, безответственно и недостаточно цинично для сегодняшнего дня.

— Я считаю, что нет ничего хуже, чем цинизм. Нет, наверное, есть вещи хуже, чем цинизм, но люди, которые искренне во что-то верят — пусть в какие-то самые дурацкие, самые наивные вещи — у меня вызывают большую симпатию. Люди, которые, оттопырив губу, ни во что не верят и как будто уже все знают, как правило, не вызывают у меня симпатии. Поэтому, конечно, наша сегодняшняя политическая история совсем немушкетерская. Совсем несимпатичная.

— Да нипочему, наверное. Хотя я сделал все, чтобы в этой книжке присутствовали только герои. Меня там фактически нет.

— Просто есть герои, которые рассказывают интересные истории. Они могут ошибаться. Иногда они могут и наврать. Но я обязан дать им слово, рассказать их историю — а если есть опровержение, я всегда в скобках даю опровержение. Это просто синтаксис: есть история, а есть ее опровержение. Как в журналистике.

— Вы дали сотне человек прочитать черновик книги, чтобы получить их комментарии. Я когда прочитала этот пост, подумала, что убила бы этих людей, которые присылают мне сотни комментариев про мою книгу.

— Мне кажется, что люди не делятся на поколении. Вернее, есть поколения, но они делятся не ровными горизонтальными линиями, а какой-то кардиограммой.

— Ну все-таки есть люди, которые в 1996 году выбирали Ельцина или Зюганова, а есть люди, которые в школу ходили в эти дни.

Мне вообще кажется, что наша убежденность, что мы все помним, — это самообман. Мне кажется, что люди в целом ничего не помнят. Даже мои герои ничего не помнят. И даже мои герои, прочитав показания своих соседей, очень удивляются. Мне как минимум кажется, что это будет любопытно вне зависимости от старшего или младшего поколения. Будет ли у тех людей, которые не застали 90-е, ощущение, что они прочитали про какую-то другую реальность, которую они не застали, но которая возможна? Я надеюсь, да.

— Вот именно, мы все время живем в ощущении, что на главную вечеринку мы уже не успели. И события, описанные в книге, несут какой-то совершенно особый флер пропущенной вечеринки. И эта драма, и этот наивный героизм, и непредсказуемость сюжетов вызывают сегодня у многих ностальгию.

Да, почти не осталось приличных медиа как института, как нет больше домов с хорошей репутацией, на которых все стоит. Но у нас есть армия одиночек — они периодически соединяются в одни домики, а потом и эти домики разваливаются. Но это же сегодня и неважно. Сегодня у нас другая психология людей и другая форма потребления информации. Просто раньше люди ходили ромбиками, а сейчас квадратиками, но в целом такое же количество суперклассных журналистов делают суперклассную работу.

— А вы в таком случае все еще остаетесь журналистом?

— Я остаюсь контент-мейкером, само собой. И думаю, что навсегда им останусь.

— Я не думаю, если честно, что сейчас это для кого-то еще важно. Те, с кем мы общаемся по поводу проектов, знают, кто я, ну разве что кроме тех, кто случайно не погуглил. Если для человека это важно, он погуглит. А если это не важно, то даже если он погуглит, он не смутится. Но для большинства людей это не играет никакой роли.

— А на Западе это важно? Ваши книги переводят на десятки языков, ваши проекты международные.

— Да, конечно. На Западе я уже, правда, почти год не был, даже и не знаю, как там сейчас. Но когда мы делаем наши проекты за границей, конечно, нужно какую-то справочку предоставить, что ты не тот самый хакер, который взломал американские выборы. Вот у меня есть такая справочка.

— И это ТED, а не лекция в Кентукки.

— В принципе все хорошо. Поскольку мы диджитал-контора, мы были готовы к переходу в онлайн. То есть мы всегда занимались тем, куда сейчас все пришли. Поэтому в период первого карантина мы проводили очень много онлайн-мероприятий, в том числе два благотворительных бала Натальи Водяновой онлайн.

— Но при этом мобильный театр — это все-таки офлайн?

— О чем он?

— Эта история про то, что раньше Москва была окружена стеной, которая не только защищала город от врагов, но и от нечистой силы. А потом, когда стену снесли, вся нечисть стала проходить в город. Но вдоль Бульварного кольца стоят памятники, которые выполняют вот эту важную роль — защитников города от наступающей нечистой силы. Роли всех памятников играет Михаил Боярский. И сюжет в том, что группа детей гуляет по бульвару, и поскольку они дети, они слышат многое, что не слышат взрослые. И с ними начинают разговаривать памятники, и памятники привлекают их на помощь в борьбе с нечистой силой. И я им очень горжусь, потому что детей обмануть нельзя – если плохо, им не понравится. А они все поголовно в восторге. Моя дочь Лиза прямо вырвала у меня из рук сценарий, потому что ей очень хотелось узнать, чем закончится последняя серия.

— Которых, кстати, в этом году сильно прижало — и многие из них уже не могут позволить себе быть такими консервативными.

— Такое и до сих пор есть.

— Если мы продолжим аналогию с медиа, в последние месяцы обострился переход рекламодателей и спонсоров в диджитальные продукты, все хотят YouTube и подкасты, и все меньше — полосу в журнале. Что происходит с вашими проектами в этом смысле?

— Часть того, что нами уже придумано, сейчас очень в жилу. Но я чувствую, что нужно все время изобретать какие-то новые вещи. И я много об этом разговариваю, в том числе с нашими большими партнерами. Они понимают, что в момент, когда небезопасно ходить в театр, гулять одному с мобильным телефоном будет можно.

Очевидно, что из-за коронавируса все процессы ускорились. Был тренд на отмирание старых медиа — и они отмирают не потому, что им помешал коронавирус, а потому, что они не релевантны времени. Они не успевают. Они не могу позволить себе те темы, на которые должны писать медиа. Они не могу позволить себе обращать внимание на важное. Они просто как-то так работают, что даже ютуб-расследования, которые монтируются по месяцу, и то выходят быстрее, чем иные газетные заметки.

А театре совсем не так, это долгий продукт, как и кино. Мне очень нравится сравнение, что театр — это как сторис в инстаграме. А кино — это как пост. Пост ты сделал, и он на всю жизнь останется, а сторис повисели день и пропали. Театр всегда был главным, самым передовым искусством в России, потому что он был самым чутким. Он слышал все, что происходит в обществе. Поэтому театр снова стал безумно популярным, каким не был десятилетия до этого. Вдруг оказалось, что есть проблемы, которые как бы нельзя обсуждать в других местах, можно обсуждать в театре.

И поэтому театр всеми законами про 25%, как мне кажется, не убьешь. Я, правда, не верю, что есть какие-то злые козни и планы по уничтожению независимого театра: как всегда, какие-то люди просто от балды пишут какие-то цифры, а уж как это будет на самом деле, им все равно. И при этом нельзя не замечать, что все государственные институции застрахованы, а все частные — нет.

Читайте также: