Мартин хайдеггер поворот краткое содержание

Обновлено: 07.07.2024

Существо постава есть сосредоточенное на себе устанавливание действительности , которое отставляет истину своего собственного существа в забвение и за-ставляет это отставление тем, что развертывается в по-ставление всего существующего как состоящего-в-наличии, конституируется в таком поставлении и в качестве его правит (господствует) .

Постав в своем существе — опасность (постав существует как опасность) . Но дает ли тем самым эта опасность узнать себя в качестве опасности? Нет. Конечно, беды и лишения повсеместно, ежечасно, безмерно теснят человека. Но Опасность, т. е. само угрожаемое в истине своего существа бытие остается в тени и под покровом. Эта скрытость — опаснейшее в опасности. Из-за скрытости опасности, заслоняемой эффективностью постава, дело пока еще снова и снова выступает в таком свете, как если бы техника была инструментом в человеческих руках. Реально, однако, человеческое существо падает теперь прямо в руки существу техники.

Значит ли это, что человек безвольно отдался на поток и разграбление технике? Нет. Мы хотим сказать нечто прямо противоположное — и кроме того, нечто существенно большее, ибо совсем другое.

Если существо техники , постав как риск, посланный бытием ( риск заключен в бытийном могуществе техники (постава), способной закрыться даже от бытия, сделав его предметом своего представления ), есть само бытие, то технику никогда не удастся взять под контроль (овладеть) просто волевым человеческим усилием, будь оно позитивное или негативное. Техника, чье существо (чья суть) есть само бытие , никогда не даст человеку преодолеть себя. Это означало бы, что человек стал господином бытия.

Поскольку, однако, бытие осуществилось в событии постава как существо техники , а истине (существу) бытия принадлежит человеческое существо, — ибо бытие требует человека , чтобы осуществиться (сохраняться) самим собою среди сущего и сохраняться (пребывать) в качестве бытия, — то существо техники не может прийти к своему историческому изменению без помощи человеческого существа. Речь тут идет вовсе не о преодолении техники силами человечества. Вместо этого существо техники должно быть вынесено в его пока еще потаенной истине. Это вынесение подобно тому, что происходит, когда — в области личного опыта (человеческих переживаний) — выносят боль. Но вынесение события бытия (бытийной судьбы) , т. е. для нас, здесь и теперь — вынесение постава , совершится во всяком случае лишь через явление какого-то иного вызова (иной миссии) , который нельзя ни вычислить по законам исторической логики, ни метафизически сконструировать в виде цели (результата) исторического процесса. Ибо ни происходящие в истории, ни тем более историографически представленные факты не предопределяют историческую судьбу, а наоборот, все происходящее вместе с отталкивающимся от факта историографическим представлением всегда стоит на миссии (судьбоносности) так или иначе сбывающегося бытия.

Наша главная необходимость поэтому в том, чтобы мы прежде всего ощутили существо бытия как вызов (обращение к) нашей мысли , чтобы мы прежде всего, думая о нем, ощутимо испытали (на опыте) , в какой мере мы призваны проторить хотя бы тропку для опыта бытия, и прокладывали бы ее через бывшее бездорожье.

Существо постава есть опасность как таковая. Опасность заключается в том, что бытие в за-бывании его (своего) существа отворачивается от этого существа и тем самым оборачивается против истины своего существа. В сфере опасности правит (господствует) этот еще не осмысленный поворот. В существе опасности таится поэтому возможность и такого поворота, когда (при котором) забывание (забытость) существа бытия обернется той своей стороной, когда вместе с этим поворотом истина бытия (бытийной сути) в его существе (подлинно) вернется в область сущего ( полная забытость (забывание) бытия в поставе (научно-техническом производстве) таит в себе возможность небывалого свободного отношения и свободного возвращения к бытию, когда техника станет искусством, производство — произведением).

Скорее всего, однако, этот поворот, превращающий забывание (забытость) бытия в хранение истины бытия , совершится только тогда, когда опасность, обратимая в своей потаенной сути, впервые наконец выйдет на свет в качестве опасности, какая она есть (какою она является) . Возможно, мы уже стоим под надвигающейся тенью события (явления) этого поворота. Как и когда он совершится в нашей истории, не знает никто. Да и нет нужды знать о таких вещах. Знание этого рода было бы даже гибельным (губительнейшим) для человека, коль скоро его существо в том, чтобы быть хранителем , который ходит за существом бытия, обдуманно (вдумчиво) оберегая его. Только когда человек как пастух бытия ходит за истиной бытия, он может желать (жаждать) и ждать прихода события бытия (бытийного события) , не опускаясь до пустой любознательности.

А что происходит там, где опасность опознана (определяется) как опасность и тем самым впервые непотаенным образом выступает самою собой?

Где же таится опасность? Каково место ее расположения? Поскольку опасность есть само бытие, она нигде и везде. У нее нет местоположения как чего-то другого помимо нее самой. Она сама есть не-в-местимое (не-у-местное) местоположение всего присутствующего (пребывающего) . Опасность есть эпоха (Хайдеггер понимает историческую эпоху как определенный способ воздержания (эпохе) бытия от своего прямого обнаружения. В эпоху постава бытие скрыто человеческим стремлением воссоздать его ; это — эпоха подмены бытия его представлением ) бытия, пребывающего в виде постава.

Неприступность истины бытия, неизменно оставляющего по себе забвение (преследующего себя забыванием) , скрывает расположение бытия, впервые обещающее, что это самопреследование повернется к нам лицом и в таком повороте забывание превратится в хранение существа бытия, перестав быть упусканием (вместо того, чтобы упускать это существо) , вплоть до (его) искажения, этого существа. В глубине грозящей нам опасности таится нерастраченное расположение (расположенность) , а именно расположение бытия, пред-полагающее превращение забывания бытия в истину бытия. В существе (сути) опасности, там, где она выступает как опасность, таится (кроется) поворот к хранению истины, таится (кроется) само это хранение, таится (кроется) спасительность бытия (т.е. хотя техника (постав) есть крайняя опасность, потому что техника построена на исключении бытия из рассмотрения, однако именно научно-технический навык подчеркнутого отворачивания от вопросов бытия хранит залог будущего поворота к бытию) .

Поворот, превращающий опасность в спасение, совершится вдруг. При этом повороте внезапно высветлится свет бытийной сути. Внезапное просветление есть молниеносная озаренность. Она являет себя в принесенной и явленной ею прозрачности. Когда при повороте опасности молниеносно озарится истина бытия, высветится (осветится) существо бытия . Тогда возвратится (вернется) истина бытийной сути.

Устанавливающая работа постава ставит свое представление прежде вещи, оставляет вещь как таковую неувиденной, бес-призорной. Тем самым постав за-ставляет собою близость мира, приближаемую вещью. Постав за-ставляет даже саму эту заставленность, наподобие того как забвение чего-либо забывает и о самом себе, затянутое воронкой беспамятства. Полное забывание не только дает вещи пропасть в потаенности, но и сама эта пропажа падает (западает) в потаенность, которая в свою очередь выпадает в такой пропаже.

И все же — в поставе среди всего за-ставления вещей светит мир, сияет (блещет) истина бытия. Это бывает тогда, когда постав просветляется в своем существе как опасность, т. е. как спасительное. В поставе как сущностном событии бытия еще таится свет бытийного озарения. Постав, хотя и прикровенным образом, есть все же озарение , а не слепая судьба в смысле безусловной (полной) обреченности рока.

Когда совершается прозрение, человек задет в своем существе молнией бытия. Прозрение озаряет человека.

Лишь когда человеческое существо в событии прозрения как озаренное им отказывается от человеческого своеволия и бросает себя навстречу озарившему его свету, прочь от самого себя, человек в своем существе начинает отзываться на обращенное к нему озарение. Благодаря такой отзывчивости человек оказывается способен в хранимом событии мира (сохраненной стихии мира) взглянуть как смертный в лицо божественному.

Иначе — никак; ибо и Бог, если он есть, остается сущим, пребывает как сущий в бытии и его сути, о-существляющейся в свете мира.

Ничто чисто техническое никогда не достигает существа техники. Оно неспособно разглядеть даже подступы к нему.

Поэтому, пытаясь сказать о прозрении в то, что есть, мы не описываем современную ситуацию. Сама констелляция бытия говорит нам о себе.

Но мы пока не слышим ее слова, оглушенные и ослепленные в царстве техники тем, что слышим по радио и видим на экране. Грозящая опасностью констелляция бытия — это исчезание мира из-за беспризорности заставленной вещи. Исчезание не есть ничто, в нем — крайняя (высшая) потаенность (затаенность) бытия среди господства постава.

Жив Бог или остается умершим, определяется не религиозностью людей, тем более не теологическими экскурсами философии и естествознания. Будет ли Бог Богом, определяется констелляцией бытия и внутри нее.

Окажемся ли мы, озаренные этим прозрением, так захвачены светом бытия, чтобы уже не выходить из него? Попадем ли мы тем самым в область той близости, которая, веществуя в вещи, приближает мир? Сумеем ли освоиться и обитать в этой близости так, чтобы вблизи начал (изначально) принадлежать к четверице неба и земли, смертного и божественного?

Придет (совершится) ли прозрение в то, что есть? Будет ли отвечать озарению зоркость нашего взгляда, чтобы разглядеть существо техники и опознать в нем само бытие?

Разглядим ли мы молнию бытия в существе техники? Молнию, которая приходит из тишины и сама есть тишина? Безмолвно озаряющая тишина. Что она озаряет? Она озаряет мир, неслышно полня его существо бытием.

Чтобы мир, светя, стал самым близким из всего близкого, той близью, которая, приближая истину бытия к человеческому существу, вверяет человека событию.

Поворот в мышлении Мартина Хайдеггера, Жан Гронден - рейтинг книги по отзывам читателей, краткое содержание

Автор:

Категория:

Биографии и мемуары, Философия

Наука и общество, Художественная литература

О книге

Le tournant dans la pensee de Martin Heidegger Название в оригинале
2011 Год первого издания книги

Краткое содержание

В сочинениях Мартина Хайдеггера "поворот" предстает в разных обличьях. Иногда он появляется для того, чтобы обозначить разрыв с фундаментальной онтологией, наиболее ярко заявившей о себе в 1927 г. (время выхода в свет "Бытия и времени"), порой - по признанию самого Хайдеггера - обозначает простое изменение мысли на ее непрерывном пути, не предполагающем никаких разрывов. Но, кроме того, Kehre - это знак события, происходящего в недрах самого бытия и истории западноевропейской мысли - мысли метафизической. Следовательно, мысль о "повороте" тесно связана с преодолением метафизики, вокруг чего сконцентрирована немалая часть современной философии, и, стало быть, хайдеггеровский "поворот" берет начало в более фундаментальном повороте бытия и его истории. В предлагаемой работе мы стремимся исследовать его генезис, мотивировку и истоки.

не прекращаются вопросы по теме, что такое бытие у Хайдеггера и чем оно отличается от сущего.

Так анализ модусов бытия человека (тех способов, каким он есть) составляет содержание наиболее известного труда Х. "Бытие и время".

То есть бытие потому и ничто, что оно ничто из сущего. А само по себе бытие не ничто ,а чистое полагание. В связи с этим Х. с сочувствие приводит известное высказывание Канта из КЧР:

"Ясно, что бытие не есть реальный предикат, иными словами, оно не есть понятие о чем-то таком, что могло бы быть прибавлено к понятию вещи. Оно есть только полагание (Position) вещи или некоторых опаределений самих по себе"

Дазайн - это бытие-в-мире. Можно говорить об этом бытие-в-мире с точки зрения модусов бытия самого дазайн (что делается в БиВ), а можно говорить о мире дазайна, вынеся за скобки сам дазайн. Что и делает, на мой взгляд, поздний Хайдеггер

Dasein - это внятие тому, что есть. Когда Хайдеггер перестал говорить об инстанции внятия, - вот и появилось Ereignis.

Меняется просто оптика рассмотрения бытия-в-мире.

Хайдеггер. как феноменолог, всегда остается внутри жизненного мира человека, внутри той открытости бытия сущего, которая ему дана. Но первоначально (БиВ) он исследовал модусы бытия дазайн, то бишь человека, взятого без лишних концептуализаций о его внутренней структуре. Но потом его интерес переместился к осмыслению того круга открытости, в которой человек уже изначально себя находит. В этом смысле лекция "О сущности истины", наверное, была важной вехой. Ведь в ней Х. поднимает уже вопрос не о способе существования дазайн, а о бытии той несокрытости, которая ему доступна.

"Поворот" был лишь в том смысле, что Х. отказался от проекта фундаментальной онтологии. То есть от идеи "считывать" смысл бытия со способа бытия человека.

Прочь от Канта к самим вещам, к самой природе! (с) Дзэн :)

________________________________________ ________________________________________ ____________________________

Итак, небо синее потому что оно синее само по себе, или потому что мы всегда смотрим на него сквозь синие очки?

оставим познающего субъекта в покое вместе с "реальными предикатами". и не реальными тоже.

и мы неожиданно увидим что небо синие не само по себе и не из-за синих очков на нашем носу.

небо синее потому что оно синее-в-мире-где-есть-мы .

а на закате оно бывает розовым. или золотым на рассвете.

нет никаких Ding-an-sich и Ding-fur-uns вне больных голов.

это все дурная оптика субъект-объектной дихотомии, которую уничтожал Хайдеггер.

чем больше несокрытости мира, чем мы ближе к своей природе, тем ближе к нам истина.

продолжением этой онтологии является сам язык.

возможен ли язык без говорения?

является ли говорение говорением без слушания?

очевидно - нет и нет.

но где исток речи? самого речения?

в бытии. бытие и есть речение.

речь - речить - слыть - слушать - слава - слово. *leip- -- жить, наследовать, нести, веять ветром

Существо постава есть сосредоточенное в себе устанавливание, которое отставляет истину своей собственной сущности в забвение и заставляет это отставление тем, что развертывается в поставление всего существующего как состоящего в наличии, конституируется в таком поставлении и в качестве его господствует.

Постав существует как опасность. Но дает ли тем самым опасность узнать себя в качестве опасности? Нет. Конечно, беды и лишения повсюду, ежечасно, безмерно теснят человека. Но Опасность, т. е. само угрожаемое в истине своего существа бытие, остается в тени и под покровом. Эта скрытность — опаснейшее в опасности. Из-за этой скрытое опасности, заслоняемой эффективностью постава, дело все еще снова и снова выступает в таком свете, как если бы техника была инструментом в человеческие руках. Но реально человеческое существо поступает теперь прямо в руки к существу техники.

Значит ли это, что человек бессильно отдался на поток и разграбление технике? Нет. Мы хотим сказать нечто прямо противоположное; и кроме того, нечто существенно большее, ибо совсем другое.

Если постав есть осуществление судьбы самого бытия, то мы смеем предполагать, что, будучи способом пребывания бытия среди прочих способов, постав изменяется. Ибо судьбоносно в истории то, что она посылает на путь той или иной исторической миссии. Последовать такому посыланию — значит раскрыть себя, отдавая себя зовущей перспективе, в дали которой ожидает другая, еще скрытая миссия. Все судьбоносное тяготеет к урочному часу, долженствующему вывести его к иной перспективе и миссии, но не такой, в которой оно просто исчезнет и потонет без следа. Мы еще слишком неопытны и слишком невдумчивы, чтобы осмыслить существо истории исходя из посланности, миссии и следования ей. Мы еще слишком бездумно склонны по привычке представлять себе историческое исходя из происходящего, а в этом последнем видеть череду фактов, фиксируемых историографией. Мы помещаем историю в область происходящего, вместо того чтобы осмыслить историческое сообразно его подлинным истокам, исходя из

события. Событийно же в своей основе то, что послано бытием, причем так, что само бытие сбывается и пребывает в том или ином событии и соответственно вместе с событием изменяется. Если произойдет перемена в бытии, что теперь значит — в существе постава, это никоим образом не приведет к устранению техники, чья суть покоится в поставе. Она не будет ни нарушена, ни тем более разрушена 79 .

Если существо техники, постав как риск, посланный бытием есть само бытие, то техникой никогда не удастся овладеть просто волевым человеческим усилием, будь оно позитивное или негативное. Техника, чья суть есть само бытие, никогда не даст человеку преодолеть себя. Это значило бы, что человек стал господином бытия.

Чтобы вынести существо техники, требуется, конечно, человек. Однако человек требуется тут в своей отвечающей этому вынесению сути. Значит, существо человека должно сперва открыться для существа техники, что по судьбоносному смыслу есть нечто совсем другое, чем процесс принятия и развития людьми техники и ее средств. Но чтобы человек стал внимателен к существу техники, чтобы между техникой и человеком в их сущностной глубине окрепло неповерхностное отношение, для этого человек, каким он стал с Нового времени, должен сперва, опомнившись, снова ощутить широту своего сущностного пространства. Это сущностное пространство подлинного человека получает вмещающие его размеры только из того отношения, в качестве которого хранение бытия в его истине вверено человеку как требующемуся для него. Иначе как укоренившись сперва в своем сущностном пространстве и начав обитать в нем, человек не способен ни к чему значительному внутри ныне господствующего способа исторического бытия.

Поэтому первая необходимость в том, чтобы мы сперва ощутили существо бытия как обращение к нашей мысли, чтобы мы сперва, думая о нем, испытали на опыте, в какой мере мы призваны проторить хотя бы тропку для опыта бытия, и пролагали бы ее через бывшее бездорожье.

Существо постава есть опасность. Опасность заключается в том, что бытие в забывании своего существа отворачивается от этого существа и тем самым оборачивается против истины своего существа. В сфере опасности господствует этот еще не осмысленный поворот. В существе опасности таится поэтому возможность и такого поворота, при котором забытость существа бытия обернется той своей стороной, когда вместе с этим поворотом истина бытийной сути подлинно вернется в область сущего 81 .

Скорее всего, однако, этот поворот, превращающий забытость бытия в хранение истины бытия, совершится, только когда опасность, обратимая в своей потаенной сути, впервые наконец выйдет на свет в качестве опасности, какою она является. Возможно, мы уже стоим под надвигающейся тенью явления этою поворота. Когда и как он совершится в пашей истории, не знает никто. Да и нет нужды знать о подобных вещах. Знание этого рода было бы даже губительнейшим для человека, коль скоро его существо в том, чтобы быть хранителем, который ходит за существом бытия, вдумчиво оберегая его. Только когда человек как пастух бытия ходит за истиной бытия, он может жаждать и ждать

прихода бытийного события, не опускаясь до пустой любознательности.

А что совершается там, где опасность определяется как опасность и тем самым впервые непотаенным образом выступает самою собой?

Однако где скрыта опасность? Каково место ее расположения ? Поскольку опасность есть само бытие, она нигде и везде. У нее нет местоположения как чего-то другого помимо нее самой. Она сама есть неуместное местоположение всего пребывающего. Опасность есть эпоха 83 бытия, пребывающего в виде постава.

Если опасность присутствует как опасность, ее существо достигает собственной определенности. Но грозящая нам опасность — это та преследующая настойчивость, с какой само же бытие в образе постава вытесняет, забывая, хранение своей истины. Суть постава такова, что бытие в нем отстраняет свою истину в забвение настолько, что делает свое существо неприступным. Когда, таким образом, опасность выступает в качестве опасности, тогда достигает определенности события то преследующее вытеснение, с каким само бытие в качестве постава отставляет свою истину, заставляя ее забвением 84 . Когда это вытесняющее забывание достигает определенности события, тогда забвение повертывается к нам своим лицом. Обеспеченное благодаря этой поверхности к нам от выпадения из памяти, оно перестает быть забвением. Повернувшееся к нам лицом забвение истины бытия уже не есть больше забывание бытия, оно превращается после такого поворота в хранение бытия. Когда опасность постава выступает как опасность, вместе с таким поворотом забывание оборачивается хранением бытия, событием мира (ср. «Доклады

Неприступность истины бытия, преследующего себя забыванием, скрывает расположение бытия, впервые обещающее, что это самопреследование повернется к нам лицом, что в таком повороте забывание превратится в хранение существа бытия, вместо того чтобы упускать это существо вплоть до его искажения. В глубине грозящей нам опасности таится нерастраченная расположенность, а именно расположение бытия, предполагающее превращение забывания бытия в истину бытия. В сути опасности, там, где она выступает как опасность, кроется поворот к хранению истины, кроется само это хранение, кроется спасительность бытия 86 .

Если среди грозящей нам опасности совершится такой поворот, он сможет произойти лишь без посредников. Ибо рядом с бытием нет ничего подобного ему. Оно не подлежит воздействию со стороны и не действует само. Никогда бытие не протекает в рамках причинно-следственных взаимосвязей. Способу, каким было бытие само по себе, посылает нам себя, не предшествует никакая причина в роде бытия, равно как и из него не вытекает никакого следствия для бытия. Круто и внезапно являя свою подлинную суть, потаенность, сбывается бытие, определяя этим событием свою эпоху. Мы не должны поэтому забывать: Поворот, превращающий опасность в спасение, совершится вдруг. При повороте внезапно высветлится свет бытийной сути. Внезапное просветление есть молниеносная озаренность. Она являет себя в принесенной и явленной ею прозрачности. Когда на повороте опасности молниеносно озарится истина бытия, осветится существо бытия. Тогда вернется истина бытийной сути.

И все же — в поставе среди всего заставления вещей светит мир, блещет истина бытия. Это бывает тогда, когда постав просветляется в своем существе как опасность, т. е. как спасительное. В поставе как сущностном событии бытия еще таится свет бытийного озарения. Постав, хотя и прикровенным образом, есть все же озарение, а не слепая судьба в смысле полной обреченности рока.

Прозрение в то, что есть, — так мы назовем озарение беспризорного бытия истиной бытия.

Когда совершается прозрение, люди оказываются задеты в своем существе молнией бытия. Прозрение озаряет людей.

Лишь когда человеческое существо в событии прозрения как озаренное им отказывается от человеческого своеволия и бросает себя навстречу озарившему его свету, прочь от самого себя, человек в своем существе начинает отзываться на обращенное к нему озарение. Благодаря такой отзывчивости человек оказывается способен в сохраненной стихии мира взглянуть как смертный в лицо божественному.

Иначе — никак; ибо и бог, если он есть, остается сущим, пребывает как сущий в бытии и его сути, которая осуществляется в свете мира.

Лишь в событии прозрения существо техники проясняется как постав, и мы узнаем, что из-за настойчивости постава истина бытия остается в качестве мира недоступной, замечаем, что всякое бездумное волнение и действие по способу поставляющего производства закоренело в беспризорности. Поэтому и все бездумное упорядочение мира, представляемого по способу универсальной истории, остается беспризорным и беспочвенным. Вся бездумная охота на будущее, вычисление его образа путем проекции полуосмысленного настоящего на туманное завтра, пока еще движется в рамках технически-расчисляющего представления. Все попытки морфологически, психологически примерить к насущной действительности образы декаданса и поражения, рока и катастрофы, заката представляют собой лишь технические манипуляции 90 . Они оперируют аппаратом исчисления симптомов, перечень которых можно удлинять до бесконечности и варьировать каждый раз заново. Эти анализы не замечают, что работают только в направлении технического расщепления и его методом, предоставляя тем самым техническому сознанию сообразное ему историографически-техническое изображение происходящего. Но никакое историографическое представление истории как последовательности случающегося не ведет к судьбоносной включенности в историю, тем более не приближает к ее сущностным историкам в событии истины бытия.

Ничто чисто техническое никогда не достигает существа техники. Оно неспособно различить даже подступы к нему.

Поэтому, пытаясь сказать о прозрении в то, что есть, мы не описываем современной ситуации. Констелляция бытия говорит нам о себе.

Но мы пока не слышим, оглушенные и ослепленные в царстве техники тем, что слышим по радио и видим на экране. Грозящая опасностью констелляция бытия — это исчезание мира из-за беспризорности заставленной вещи. Исчезание не есть ничто, в нем — высшая затаенность бытия среди господства постава.

Жив бог или остается мертвым, определяется не религиозностью людей, тем более не теологическими притязаниями философии и естествознания. Будет ли бог Богом, определяется констелляцией бытия и внутри нее.

==91

Пока мы не вникнем мыслью в то, что есть, мы никогда не сможем принадлежать тому, что будет.

Совершится ли прозрение в то, что есть?

Окажемся ли мы как озаренные этим прозрением так захвачены светом бытия, чтобы уже не выходить из него? Попадем ли мы тем самым в область той близости, которая, веществуя в вещи, приближает мир? Сумеем ли мы освоиться и обитать в этой близости так, чтобы изначально принадлежать к четверице неба и земли, смертного и божественного?

Совершится ли прозрение в то, что есть? Будет ли отвечать озарению зоркость нашего взгляда, чтобы разглядеть существо техники и опознать в нем само бытие?

Чтобы мир, светя, был самым близким из всего близкого, той близью, которая, приближая истину бытия к человеческому существу, вверяет человека событию.

Читайте также: