Мандолина капитана корелли книга краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Остров, затерянный в Средиземном море. Народ, захваченный вихрем великой войны. Люди, пронесшие страсть через десятилетия. Любовь, не подвластная времени.
"После войны, когда поженимся, мы будем жить в Италии? Там есть чудесные места. После войны я буду говорить с детьми по-гречески, а ты можешь говорить с ними на итальянском. После войны я напишу концерт и посвящу его тебе. После войны я получу работу в женском монастыре, как Вивальди, буду учить музыке, и все девочки влюбятся в меня, а ты будешь ревновать. После войны у нас будет свой мотоцикл, и мы поедем по всей Европе, ты сможешь давать концерты в гостиницах, и на это мы будем жить, а я начну писать стихи. После войны я буду любить тебя, после войны я буду любить тебя, я буду любить тебя бесконечно – после войны".
В 2001 году героев книги на киноэкране воплотили Николас Кейдж, Пенелопа Крус и Джон Хёрт.
1. Доктор Яннис начинает свою "историю" и расстраивается 1
4. l'omosessuale (1) 7
5. Человек, который сказал "нет" 7
6. L'omosessuale (2) 9
7. Крайние средства 10
8. Смешная такая кошечка 12
9. 15 августа 1940 года 13
10. L'omosessuale (3) 15
11. Пелагия и Мандрас 16
12. Все чудеса святого 18
13. Исступление 21
15. L'omosessuale (4) 25
16. Письма Мандрасу на фронт 26
17. L'omosessuale (5) 28
18. Продолжение литературных мук доктора Янниса 30
19. L'omosessuale (6) 31
20. Дикий человек из льдов 32
21. Первый пациент Пелагии 33
22. Мандрас за пеленой 35
23. 30 апреля 1941 года 36
24. Весьма нелюбезная капитуляция 39
25. Сопротивление 41
26. Острые края 43
27. Рассуждение о мандолинах и концерт 45
28. Освобождение масс (1) 47
30. Хороший фашист (1) 48
31. Проблема с глазами 50
32. Освобождение масс (2) 51
33. Проблема с руками 52
34. Освобождение масс (3) 53
35. Памфлет, распространенный на острове и озаглавленный фашистским лозунгом "верь, сражайся и подчиняйся!" 54
36. Образование 56
37. Эпизод, укрепивший убеждение Пелагии, что мужчины не понимают разницы между храбростью и отсутствием здравого смысла 57
38. Происхождение "марша Пелагии" 58
40. Проблема с губами 60
42. Как похожа мандолина на женщину! 61
43. Здоровенная, рогатая, ржавая кругляка 62
45. Пора невинности 65
47. Доктор Яннис дает совет дочери 68
49. Доктор советует капитану 70
50. Безвременье 71
53. Первая кровь 76
54. Прощание Карло 76
56. Хороший фашист (2) 78
58. Хирургия и погребение 81
59. Исторический тайник 83
60. Начало ее печали 84
61. Всякое расставание – предвкушение смерти 85
62. О немецкой оккупации 87
63. Освобождение 88
67. Плач Пелагии 95
68. Воскрешение "истории" 96
69. Пушинка к пушинке, и выйдет перинка 97
71. Антония снова поет 101
72. Неожиданный урок 103
73. Возвращение 103
Луи де Берньер
Мандолина капитана Корелли
Моим матери и отцу, которые в разных местах и разными способами сражались против фашистов и нацистов, потеряли много ближайших друзей и не получили никакой благодарности
По холодному полю безмолвной вселенной
Шагают ребята, стройны и сильны.
Их смех не звенит в молчании тленном,
Голоса над шеренгами не слышны.
Они жили и тщетно любили когда-то,
Но тонкому воздуху слов не снести.
Юность болью запомнилась этим ребятам,
Потускнело их золото в долгом пути.
Но сердца их верны, и немые вопросы
Застывают в ярких и храбрых глазах:
"Так ли были нужны наши души и слезы?
Не напрасно ли мы не вернулись назад?"
На карте не сыщешь холодного поля,
И юноши дальше идут, как в строю,
Ни о мире не ведая и ни о доле,
Что не выпадет им уже в тихом раю.
Хамберт Вулф
1. Доктор Яннис начинает свою "историю" и расстраивается
Доктор Яннис провел неплохой день – никто из его пациентов не умер и никому не стало хуже. Он присутствовал при удивительно легком отёле, вскрыл один абсцесс, удалил коренной зуб, прописал некой даме легкого поведения дозу "сальварсана", поставил малоприятную, но зримо плодотворную клизму и, проявив ловкость рук, сотворил чудо врачевания.
Он усмехнулся про себя: никакого сомнения – чудо это уже расхваливают как достойное самого… святого Герасима. Доктора вызвали к старику Стаматису – тот жаловался на боль в ухе, – и он заглянул в ушное отверстие, промозглое, заросшее лишайником и сталагмитами больше, чем Дрогаратская пещера. Врачевание он начал с того, что вычистил лишайник с помощью намотанного на конец длинной спички кусочка ваты, смоченной в спирте. Доктор знал, что старик Стаматис с детства глух на это ухо, и оно у него постоянно болит, но все равно удивился, когда в глубине мохнатого прохода кончик спички наткнулся на что-то твердое и неподатливое; присутствие инородного тела невозможно было объяснить ни физиологией, ни анатомией. Старика доктор подвел к окну, распахнул ставни, и ворвавшиеся полуденный зной и свет мгновенно заполнили комнату лучезарным сиянием, словно какой-то настойчивый и чересчур осиянный ангел по ошибке выбрал это место для Богоявления. Жена старого Стаматиса крякнула: непорядок это – впускать так много света в дом в такой час. Ну так и есть – пыль растревожили, вон они, пылинки-то, прямо летают по всей комнате.
Доктор Яннис наклонил старику голову и вгляделся в ухо. Длинной спичкой раздвинул заросли жестких седых волос в шелухе перхоти. Внутри было что-то похожее на шарик. Доктор поскреб его поверхность, чтобы удалить налет темно-коричневой едкой серы, и увидел горошину. Несомненно, это горошина – светло-зеленая, чуть сморщенная. Никакого сомнения.
– Ты засовывал что-нибудь в ухо? – строго спросил доктор.
– Да вроде только палец, – ответил Стаматис.
– А как давно ты глух на это ухо?
– Сколько помню себя.
В воображении доктора Янниса возникла нелепая картинка. Он представил Стаматиса ребенком: только-только научился ходить, но физиономия – такая же бугристая, такой же сутулый и с такими же волосатыми ушами; вот он карабкается на кухонный стол и берет с деревянного блюда сушеную горошину. Засовывает ее в рот, понимает, что она слишком твердая, не раскусить, и запихивает ее в ухо.
– В детстве ты, наверное, был большим шалуном?
– Молчи, женщина, ты меня тогда не знала.
– Мне твоя матушка рассказывала, упокой Господь ее душу, – ответила старуха, поджав губы и сложив на груди руки, – и сестры твои говорили.
Доктор Яннис раздумывал. Горошина, несомненно, давно окаменела, сидит слишком глубоко – так просто ее не вытащить.
– У тебя есть рыболовный крючок, примерно под кефаль, с длинным цевьем? И легкий молоточек?
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Мандолина капитана Корелли: краткое содержание, описание и аннотация
Луи де Берньер: другие книги автора
Кто написал Мандолина капитана Корелли? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Мандолина капитана Корелли — читать онлайн ознакомительный отрывок
Мандолина капитана Корелли
Моим матери и отцу, которые в разных местах и разными способами сражались против фашистов и нацистов, потеряли много ближайших друзей и не получили никакой благодарности
По холодному полю безмолвной вселенной
Шагают ребята, стройны и сильны.
Их смех не звенит в молчании тленном,
Голоса над шеренгами не слышны.
Они жили и тщетно любили когда-то,
Но тонкому воздуху слов не снести.
Юность болью запомнилась этим ребятам,
Потускнело их золото в долгом пути.
На карте не сыщешь холодного поля,
И юноши дальше идут, как в строю,
Ни о мире не ведая и ни о доле,
Что не выпадет им уже в тихом раю.
Он усмехнулся про себя: никакого сомнения – чудо это уже расхваливают как достойное самого… святого Герасима. Доктора вызвали к старику Стаматису – тот жаловался на боль в ухе, – и он заглянул в ушное отверстие, промозглое, заросшее лишайником и сталагмитами больше, чем Дрогаратская пещера. Врачевание он начал с того, что вычистил лишайник с помощью намотанного на конец длинной спички кусочка ваты, смоченной в спирте. Доктор знал, что старик Стаматис с детства глух на это ухо, и оно у него постоянно болит, но все равно удивился, когда в глубине мохнатого прохода кончик спички наткнулся на что-то твердое и неподатливое; присутствие инородного тела невозможно было объяснить ни физиологией, ни анатомией. Старика доктор подвел к окну, распахнул ставни, и ворвавшиеся полуденный зной и свет мгновенно заполнили комнату лучезарным сиянием, словно какой-то настойчивый и чересчур осиянный ангел по ошибке выбрал это место для Богоявления. Жена старого Стаматиса крякнула: непорядок это – впускать так много света в дом в такой час. Ну так и есть – пыль растревожили, вон они, пылинки-то, прямо летают по всей комнате.
Доктор Яннис наклонил старику голову и вгляделся в ухо. Длинной спичкой раздвинул заросли жестких седых волос в шелухе перхоти. Внутри было что-то похожее на шарик. Доктор поскреб его поверхность, чтобы удалить налет темно-коричневой едкой серы, и увидел горошину. Несомненно, это горошина – светло-зеленая, чуть сморщенная. Никакого сомнения.
– Ты засовывал что-нибудь в ухо? – строго спросил доктор.
– Да вроде только палец, – ответил Стаматис.
– А как давно ты глух на это ухо?
– Сколько помню себя.
В воображении доктора Янниса возникла нелепая картинка. Он представил Стаматиса ребенком: только-только научился ходить, но физиономия – такая же бугристая, такой же сутулый и с такими же волосатыми ушами; вот он карабкается на кухонный стол и берет с деревянного блюда сушеную горошину. Засовывает ее в рот, понимает, что она слишком твердая, не раскусить, и запихивает ее в ухо.
– В детстве ты, наверное, был большим шалуном?
– Молчи, женщина, ты меня тогда не знала.
– Мне твоя матушка рассказывала, упокой Господь ее душу, – ответила старуха, поджав губы и сложив на груди руки, – и сестры твои говорили.
Доктор Яннис раздумывал. Горошина, несомненно, давно окаменела, сидит слишком глубоко – так просто ее не вытащить.
– У тебя есть рыболовный крючок, примерно под кефаль, с длинным цевьем? И легкий молоточек?
Пара переглянулась с одинаковой мыслью: их доктор, должно быть, спятил.
– А при чем тут мое больное ухо? – подозрительно спросил Стаматис.
– Я могу удалить ее рыболовным крючком и молоточком – это идеальный способ преодоления un embarrass de petit pois.[1] – Он произносил французские слова в жеманной парижской манере, хотя ирония была понятна только ему одному.
Захватывающий исторический роман о событиях времен Второй мировой войны на греческом острове Кефалония. Потрясающие пейзажи, размеренное течение жизни на острове словно нарочно изображены очень достоверно, практически осязаемо, чтобы тем ярче контрастировать с чудовищной реальностью войны.
Об авторе
Луи де Берньер — современный британский писатель. Несколько лет прожил в Колумбии, где преподавал английский язык — эта страна и творчество Габриэля Гарсиа Маркеса вдохновили его на цикл романов:
В них много юмора, подчас достигающего абсурда, еще большое латиноамериканского колорита, чувствуется влияние кумира, но отчетливо заметен и выразительный авторский стиль.
Музыкальные инструменты, творчество и жертвенность ради искусства занимают в книгах де Берньера не последнее место, в частности, потому что сам он играет на мандолине, классической гитаре, кларнете и флейте.
Роман условно разделен на три неравных смысловых массива: довоенный мир на Кефалонии, война и оккупация острова и послевоенный период.
В самом начале романа читатель знакомится с характерами ключевых персонажей, их судьбами и переживаниями накануне и в начале войны. Читая описание Кефалонии невозможно не влюбиться в это место, где жизнь идет своим чередом, будто не меняясь столетиями. Восхитительная природа, открытые люди. Пожилой мудрый и немного насмешливый доктор Яннис, его дочь Пелагия — образованная девушка, мечтающая однажды стать врачом, простодушный жених Пелагии Мандрас…
Первое время кажется, что военные действия обошли стороной маленький остров в Средиземном море. Но потом Мандрас уходит в армию, а в доме доктора селится один из расквартированных оккупантами итальянских офицеров — капитан Корелли.
Война в Греции
Чтобы понять сложные отношения греков к оккупационным итальянским войскам и ход последующих событий романа, важен исторический контекст. Дело в том, что первое наступление на греческие земли в 1940 году предприняла армия Италии. Грекам удалось не только отразить его, но и перейти в контрнаступление.
Весной 1941 года на помощь итальянским силам пришло подкрепление из Германии, и очень скоро греческое правительство вынуждено было капитулировать. Даже британский экспедиционный корпус не смог изменить ситуацию. Поддерживать порядок на оккупированных территориях оставили все те же итальянские части.
В горных и лесных районах Греции почти сразу же зародилось партизанское движение. К сожалению, среди сил сопротивления не было единства, что не только мешало их общей борьбе, но вскоре привело к открытой гражданской войне, сотрясавшей страну в 1946-1949 годах.
Героям романа предстоит стать пассивными участниками главных исторических событий, связанных с военным периодом на острове.
Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее
- Объем: 610 стр.
- Жанр:з арубежная классика, к ниги о войне, л итература 20 века
- Теги:В торая мировая война, ж изненные трудности, и стория любви, э кранизированный бестселлерРедактировать
Моим матери и отцу,
которые в разных местах и разными способами сражались против фашистов и нацистов, потеряли многих ближайших друзей и не получили никакой благодарности
Холодной тропою безмолвного мира
Ладные парни шагают в строю.
Ни смеха, ни звука. Приказ командира —
Занять оборону в умолкшем краю.
Их юность загублена, ей не цвести.
Любили, надеялись, жили напрасно.
И тонкому воздуху слов не снести,
Бездонное небо темно и ненастно.
Неслышно ступают по облачной тверди,
Во взорах печальных один лишь вопрос:
Ужель рассмеются в лицо подлой смерти,
Кто жизнь нашу в жертву бездумно принес?
На карте не сыщешь холодного поля,
И юноши рядом идут, как в строю.
Утешьтесь, солдаты, покоем без боли,
Коль счастье неведомо в тихом раю.
Он усмехнулся про себя: никакого сомнения – чудо это уже расхваливают как достойное самого святого Герасима. Доктора вызвали к старику Стаматису – тот жаловался на боль в ухе, – и доктор заглянул в ушное отверстие, промозглое, заросшее лишайником и сталагмитами больше, чем Дрогаратская пещера. Врачевание он начал с того, что вычистил лишайник с помощью намотанного на конец длинной спички кусочка ваты, смоченной в спирте. Доктор знал, что старик Стаматис с детства глух на это ухо, и оно у него постоянно болит, но все равно удивился, когда в глубине этого мохнатого прохода кончик спички наткнулся на что-то твердое и неподатливое; присутствие инородного тела невозможно было объяснить ни физиологией, ни анатомией. Он подвел старика к окну, распахнул ставни, и ворвавшиеся полуденный зной и свет мгновенно заполнили комнату лучезарным сиянием, словно какой-то настойчивый и чересчур осиянный ангел по ошибке выбрал это место для Богоявления. Жена старого Стаматиса крякнула: непорядок это – впускать так много света в дом в такой час. Ну так и есть – пыль растревожили, вон они, пылинки-то, прямо летают по всей комнате.
Доктор Яннис наклонил старику голову и вгляделся в ухо. Длинной спичкой раздвинул заросли жестких седых волос в шелухе перхоти. Внутри было что-то похожее на шарик. Доктор поскреб его поверхность, чтобы удалить налет темно-коричневой едкой серы, и увидел горошину. Несомненно, это горошина – светло-зеленая, чуть сморщенная. Никакого сомнения.
– Ты засовывал что-нибудь в ухо? – строго спросил доктор.
– Да вроде только палец, – ответил Стаматис.
– А как давно ты глух на это ухо?
– Сколько помню себя.
В воображении доктора Янниса возникла нелепая картинка. Он представил Стаматиса ребенком: только-только научился ходить, но физиономия – такая же бугристая, такой же сутулый и с такими же волосатыми ушами; вот он карабкается на кухонный стол и берет с деревянного блюда сушеную горошину. Засовывает ее в рот, понимает, что она слишком твердая, не раскусить, и запихивает ее в ухо.
– В детстве ты, наверное, был большим шалуном?
– Молчи, женщина, ты меня тогда не знала.
– Мне твоя матушка рассказывала, упокой Господь ее душу, – ответила старуха, поджав губы и сложив на груди руки, – и сестры твои говорили.
Доктор Яннис раздумывал. Горошина, несомненно, давно окаменела, сидит слишком глубоко – так просто ее не вытащить.
– У тебя есть рыболовный крючок, примерно под кефаль, с длинным цевьем? И легкий молоточек?
Пара переглянулась с одинаковой мыслью: их доктор, должно быть, спятил.
– А при чем тут мое больное ухо? – подозрительно спросил Стаматис.
– Я могу удалить ее рыболовным крючком и молоточком – это идеальный способ преодоления un embarrass de petit pois [1] . – Он произносил французские слова в жеманной парижской манере, хотя ирония была понятна ему одному.
Крючок и молоток немедленно доставили, и доктор аккуратно выпрямил крючок на каменных плитах пола. Затем подозвал старика и велел ему положить голову на подоконник, где больше света. Стаматис лег, вращая глазами, а старуха прикрыла лицо руками, глядя сквозь пальцы.
– Поскорее, доктор! – воскликнул Стаматис. – На этом подоконнике жарче, чем в пекле.
Доктор осторожно вставил выпрямленный крючок в косматое отверстие и поднял молоток, но застыл от хриплого пронзительного крика – будто ворона закаркала. Ошеломленная старуха в ужасе заламывала руки и причитала:
– О-о-о-о, ты хочешь вогнать крючок ему в мозги! Господи милосердный, святые угодники и Мария, заступитесь за нас!
Доктор помедлил – он сообразил, что если горошина очень затвердела, вполне вероятно, жало крючка не проткнет ее, а загонит еще глубже. Можно даже порвать барабанную перепонку. Он выпрямился и задумчиво покрутил кончик седого уса.
– Меняем план, – объявил он. – По дальнейшем размышлении я решил, что лучше будет наполнить ухо водой и тем самым смягчить излишнюю окклюзию. Кирья [2] , вы должны держать это ухо в теплой воде до вечера, пока я не вернусь. Не позволяйте пациенту двигаться, пусть лежит на боку с полным ухом. Это понятно?
Доктор Яннис вернулся в шесть часов и успешно подцепил размякшую горошину без всякого молотка. Он проделал это довольно ловко и преподнес горошину на освидетельствование паре. Никто из них не опознал ее, покрытую жирной темной серой, противную и вонючую, как нечто бобовое.
– Изрядная фасолинка, верно? – спросил доктор.
Старуха кивнула, будто что-то действительно поняла, но в ее глазах вспыхнуло изумление. Стаматис похлопал рукой по голове и воскликнул:
– А там холодно внутри! Господи, и громко! Я хочу сказать – все громко! И голос мой громкий!
– Мы вылечили твою глухоту, – объявил доктор Яннис. – По-моему, очень успешная операция.
– Мне сделали операцию, – самодовольно произнес Стаматис. – Мне одному из всех, кого я знаю, сделали операцию. И я теперь слышу.
Это чудо – вот что это такое. У меня голова будто пустая, будто полая и словно вся наполнена родниковой водой, такой холодной и чистой.
– Так пустая голова или полная? – строго спросила старуха. – Не пори чепухи – доктор был так добр и вылечил тебя.
Она взяла руку Янниса в свои и поцеловала; а вскоре после этого доктор уже шел домой, держа под каждой рукой по жирному куренку, из карманов пиджака торчали блестящие баклажаны, а в носовой платок была завернута древняя горошина – новый экспонат его личного медицинского музея.
Доктор Яннис набил трубку и перечитал написанное. Прислушался, как Пелагия гремит посудой на дворике, готовясь варить лангуста. Он прочел то, что написал о красивых женщинах, и вспомнил свою жену – такую же хорошенькую, какой стала и дочь, жену, умершую от туберкулеза, хотя он сделал все, что было в его силах.
«Полузабытый остров Кефалония непредусмотрительно и необдуманно поднимается из Ионического моря; этот остров так погружен в древность, что даже камни здесь дышат тоской по прошлому, а красная земля оглушена не только солнцем, но и неподъемным грузом памяти. Корабли Одиссея были построены из кефалонийской сосны, в его охране были кефалонийские гиганты, а некоторые утверждают, что и дворец его находился не на Итаке, а на Кефалонии.
Но даже до того, как этот лукавый странствующий царь получил покровительство Афины и пустился по воле волн наперекор неумолимой злобе Посейдона, народы мезолита и неолита уже вытесывали ножи из обсидиана и забрасывали сети в море. Пришли микенские эллины, оставили после себя черепки амфор, похожие на женскую грудь могилы и потомство, которое много лет спустя после отплытия Одиссея будет сражаться за Афины, попадет под тиранию Спарты, а затем нанесет поражение даже страдавшему манией величия Филиппу Македонскому – отцу Александра, почему-то известного как “Великий” и все же еще более бессмысленно одержимого.
В своем выборе богов жители острова проявили великолепный и несгибаемый здравый смысл, ставший секретом их выживания на протяжении столетий: очевидно, что царю божеств следует поклоняться; ясно, что мореплавателям нужно умиротворять бога моря; виноторговцы должны почитать Диониса (это самое распространенное имя на острове до сих пор); понятно, что Деметра должна быть почитаема за то, что давала острову все необходимое; очевидно, что Афину должно боготворить за дарованные мудрость и навыки в решении ежедневных жизненных задач – к тому же, ей приходилось предвидеть неисчислимые напасти войн. Неудивительно, что должен был существовать и культ Артемиды, он – как надежная страховка; ведь она была кусачим оводом, и лучше бы ее укусы терпели в каком-нибудь другом месте.
Почему кефалонийцы выбрали объектом поклонения именно Аполлона – самая большая загадка, и в то же время здесь нет ничего таинственного. Особенно это необъяснимо для тех, кто никогда не бывал на острове, и совершенно понятно тем, кто знает его, ведь Аполлон – бог, ассоциируемый с властью света. Чужаки, приезжающие сюда впервые, слепнут на два дня.
Он вышел во двор и облегчился на пятачке, где росла мята. Проазотил растение в строгом чередовании, завтра наступит очередь душицы. Вернулся в дом, как раз чтобы поймать козленка Пелагии, с явным удовольствием поедавшего его записи. Доктор выдернул лист изо рта животного и выгнал его из дома. Козленок пронесся в дверь и негодующе замекал, спрятавшись за массивным стволом оливкового дерева.
– Пелагия, – возмущенно начал доктор, – твое проклятое жвачное съело все, что я написал сегодня. Сколько раз я должен повторять – не пускай его в дом? Еще раз что-нибудь подобное, и для него это кончится вертелом. Это мое последнее слово. И так трудно сосредоточиться, а тут еще это животное подрывает все, что я делаю.
Пелагия взглянула на отца и улыбнулась:
– Мы будем ужинать примерно в десять.
– Ты слышала, что я сказал? Я сказал – больше никаких козлов в доме! Понятно?
Она отложила перец, который резала, и поправила сбившиеся на лицо волосы:
– Ты любишь его так же, как и я.
– Во-первых, я не люблю жвачных, а во-вторых, не спорь со мной. В мое время дочери не спорили с отцами. Я этого не потерплю.
Пелагия подбоченилась и состроила кислую рожицу.
– Папас, – сказала она, – и сейчас твое время. Ты же не умер, правда? Во всяком случае, козленок тебя любит.
2. Duce [4]
Да, это очень важно и вполне естественно, чтобы народ воспринимал меня как апофеоз итальянского идеала. Вам не удастся подловить и заснять меня в нижнем белье. Я больше не появлюсь и в костюме с галстуком, коли на то пошло. Я не хочу, чтобы меня считали дельцом, этаким бюрократом, да и эта форма мне очень к лицу. Я – воплощение Италии, возможно, даже больше, чем сам король. Вот она – Италия, красивая и воинственная, где все работает как часы. Италия – несгибаемая, как сталь. Одна из Великих держав, и это я сделал ее такой.
Добрый вечер, господа. Должен сказать – огромное удовольствие получить награду от наших, э-э, величайших умов. Я буду с гордостью носить ее. Как продвигается ваш новый роман? А, простите, совсем забыл. Разумеется, вы – скульптор. Оговорился. Моя новая статуя? Чудесно. Ведь Милану нужны памятники, не так ли? Позвольте мне напомнить вам, хотя уверен, в этом нет нужды, что фашизм – фундаментально и в своей основе – концепция эстетическая и ваша задача, как творцов прекрасного, с наибольшей эффективностью отображать величественную красоту и неизбежную реальность фашистского идеала. Не забывайте об этом; если вооруженные силы – семенники фашизма, а я – его мозги, то вы – его творческая фантазия. На вас лежит большая ответственность. А теперь извините, господа, дела государства, вы понимаете. Должен быть на аудиенции у Его Величества. Да, конечно, я передам ваши верноподданнические чувства. Другого он и не ждет. До свидания.
Ну вот, избавился от них. Симпатичный, правда? Наверное, отдам Кларе. Ее это очень забавляет. А, Чиано идет, да? Давно пора. Ну конечно, ошивался на гольфе. Абсолютно идиотская игра, на мой взгляд. Я мог бы понять, если бы в ней нужно было стараться подбить кролика или перехватить лишнюю куропатку. Но первую лунку же не съешь? Не добудешь потрошка хорошим ударом?
Послушай, нам нужно разобраться с этим греческим делом раз и навсегда. Мы ведь, кажется, договорились, что после всех наших достижений необходимо новое направление. Ты только подумай, Галеаццо, когда я был журналистом, и речи не было об Итальянской империи. Теперь, когда я Дуче, у нас есть империя. Это великое и прочное наследство, в этом не может быть сомнения. Больше аплодируют симфонии, а не квартету. Но можем ли мы останавливаться на Африке и нескольких островах, о которых никто и не слыхал? Можем ли мы почивать на лаврах, когда повсюду в партии раскол, а нашу политику в главном никто не поддерживает? Нам нужно наскипидарить нации задницу, не так ли? Необходимо предпринять что-то великое и объединяющее. Нам нужен враг, нам нельзя сбавлять имперской скорости. Вот почему я возвращаюсь к теме Греции.
Я просмотрел документы. Прежде всего, необходимо стереть позорное историческое пятно – это весьма веская причина. Я имею в виду инцидент Теллини 1923 года [21] , как ты, конечно, понимаешь. Между прочим, мой дорогой граф, я все больше и больше убеждаюсь, что ты ведешь зарубежную политику независимо от меня, и в результате часто оказывается, что мы одновременно тянем в разные стороны. Нет, не возражай, это просто недоразумение. Наш посол в Афинах совершенно сбит с толку, и, возможно, в наших интересах, чтобы он таким и оставался. Я не хочу, чтобы Грацци делал намеки Метаксасу [22] , нас устраивает их дружба. Вреда никакого не было; мы взяли Албанию, я написал Метаксасу, чтобы успокоить и похвалить за его отношение к королю Зогу, все идет очень хорошо. Да, я в курсе, что британцы связывались с Метаксасом и обещали помощь в защите Греции в случае вторжения. Да, я знаю, Гитлер хочет, чтобы Греция была в составе Оси, но давай прямо взглянем на это – а что мы задолжали Гитлеру? Он будоражит всю Европу; кажется, нет предела его жадности и безответственности, и в довершение всего он забирает румынские нефтяные промыслы, не оставляя нам вообще ни ломтика пирога. Какова наглость! Да кто он такой? Боюсь, Галеаццо, мы должны действовать из расчета, как выпадут кости, и я вынужден признать, что у Гитлера все шестерки. Или мы присоединяемся к нему и делим всю добычу, или рискуем подставиться Австрии, как только коротышка сочтет нападение удобным. Вопрос в том, чтобы воспользоваться случаем и избежать риска. И это вопрос расширения империи. Мы должны и дальше ворошить освободительное движение в Косове и ирредентизм [23] в Чамурии [24] . Получаем Югославию и Грецию. Вообрази, Галеаццо, мы перестроили все Средиземноморское побережье в новую Римскую империю. У нас есть Ливия, осталось только соединить эти точки. Это надо сделать, не сообщая Гитлеру: я тут узнал, что греки обращались к нему за гарантиями. Представь, какое впечатление это произведет на фюрера, когда он увидит, как мы пронеслись по Греции в несколько дней. Наверняка это заставит его призадуматься. Вообрази себя во главе фашистского легиона – ты въезжаешь в Афины на башне танка. Представь, как наше знамя развевается над Парфеноном.
А британцы провоцируют нас. Я говорю не о бреде де Веккьи. Кстати. Де Веккьи сообщил тебе, что британцы атаковали подводную лодку у Левкаса, еще две у Занта и создали базу на Милосе. А я получил доклад капитана Мориса, что ничего подобного не происходило. Запомни хорошенько, что де Веккьи – помешанный и одержимый, и в один прекрасный день, не забыть бы только, я привяжу его за пушистые усы и оторву ему яйца без анестезии. Слава богу, он в Эгейском море, а не здесь, иначе я был бы по горло в дерьме. От его дерьма все море уже стало коричневым.
Читайте также: