Крещенные крестами краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.
Прочитала я эту книгу,и скажу честно,очень многое смущало.Мною много прочитано книг на эту тему,поэтому я,как говорится "в теме".Нарочито приблатнённый язык,ощущение,что он срок мотал на зоне.Я понимаю,что в такой обстановке и не так заговоришь,но где надо и не надо.У меня не возникло чувства сострадания к нему(как то сухо всё описано).Над книгой Приставкина НОЧЕВАЛА ТУЧКА ЗОЛОТАЯ я просто рыдала.Тема та же.И уж последний штрих - встреча с матерью.Как по велению волщебной палочки её разыскали за "5 минут".Люди с такой судьбой десятилетиями друг друга разыскивали.И потом полька!10 лет за шпионаж! ,а она раз и живет в Ленинграде после "чирика",как он пишет.Таким людям давали ещё по сроку после окончания первого или в ссылку отправляли с поражением прав.И уж совершенно точно - без права жить в столицах и крупных городах.В общем и целом книга разочаровала.Стоит дорого, эмоций сильных от прочтения нет.
Интересная книга, прочла с удовольствием. Картина эпохи создана ярко, образно, правдиво.
Прочитала за день. Очень понравилось. Рекомендую.
К сожалению, не читал "О композиции. ", ожидаю чего -то, что оставит след, воспоминания, так, как получилось с прочтенными ранее произведениями - ЭТО ШЕДЕВРЫ (не побоюсь этого слова)! Дай Бог здоровья автору (Эдуарду Степановичу), с надеждой на новые встречи на страницах его книг!
Смешанные чувства после прочтения. Сюжет интересный, но слишком кратко все описано. Нет какой-то глубины, анализа, переживаний. Все слишком кондово, как-то ненастояще, нет ярких эмоций, герою не хочется сопереживать. Слишком яркое и богатое оформление, которому не соответствует содержание. Осталось небольшое разочарование, так как ждал большего, ибо аннотация заинтриговала. Не уверен, что буду еще что-то читать у Кочергина.
Я открыла для себя Эдуарда Кочергина, прочитав книгу "Ангелова кукла" и с тех пор не могла дождаться, когда же смогу купить остальные. Если честно, я уже почти забыла, как это - читать книгу запоем, когда невозможно остановиться даже на сон. Что будет дальше? Как повернется история? Не исключение и эта. Корме того, автор выбрал какую-то удивительную форму и тон рассказа, когда он смог описать немыслимо жесткие и жестокие события, не жалея себя, не красуясь, не смакуя ужасы, а оставляя какое-то светлое чувство. Наверное, как "Очарованный странник" Лескова. Благодаря этому возможно поверить, хотя и очень не хочется, что все это произошло на самом деле и, к тому же, история эта, к сожалению, совсем не единичная; таких детей врагов народа были миллионы. Отдельно хочется поблагодарить автора, что он рассказывает о жизни и быте людей после войны. О женщинах, везущих все на себе, включая героев войны, возвратившихся обрубками, о лагерных привычках и словечках у чуть ли не все страны, о человеческой доброте в нечеловеческих условиях, и о потерявших человеческое лицо и пр.. Это уже не забудешь. А главное, что автор, пройдя через такие испытания, невыносимые и для взрослого, смог найти и реализовать себя. Единственное, что не хватает, это фото отца главного героя; почему-то очень хочется на него взглянуть. Может, потому что зовут автора - Степаныч.
Эдуард Кочергин - Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций] краткое содержание
В приложении приведены географические карты, тексты песен и фотодокументы 1940-1950-х годов.
Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций] - читать книгу онлайн бесплатно, автор Эдуард Кочергин
Крещённые крестами. Записки на коленках
Памяти матки Брони,
Чтобы читатель не мучился вопросами о названии и подзаголовке моего повествования, объясню поначалу второе название, то есть подзаголовок.
Во-первых, все события записывались по случаю, на коленках, в малые блокноты, в любых местах, где заставала жизнь и где возникало время редкой незанятости по основной рисовальной работе.
Во-вторых, это записки про времена, когда вся страна была поставлена системой на колени.
В-третьих, это фрагментарные воспоминания пацанка, которому досталось прожить под победоносные марши в бушующей Совдепии со всеми её страшноватыми фиглями-миглями, как и множеству других подопытных, немалое количество лет.
Но вместе с тем это — просто записки, не претендующие на философские, социальные или какие другие высокие выводы. Это — записки на коленках.
O матка Броня, возьми меня в шпионы
Первое осознанное воспоминание в моей жизни связано с потолком. Может быть, я часто болел или ещё что другое…
Родился я с испугу: отца Степана арестовали за кибернетику, и мать выкинула меня на два месяца раньше.
Мне нравилось лежать в кровати и путешествовать, глядя на тройной фигурный карниз, который украшал высокий потолок в моей комнате. Я мог часами рассматривать фантастические изгибы его странных стеблей и листьев, мысленно путешествовать по извилистым пустотам между ними, как по лабиринту, и в случае ненастья за окном укрываться под самыми крупными из них. А в светлые моменты, и особенно при солнце, я с удовольствием переплывал по глади потолка в его центр, на такую же пышную барочную розетку, и по старой люстре с тремя ангелочками, каждый из которых держал по три подсвечника с лампами, спускался, усталый, к себе на кровать.
Второе воспоминание связано с крещением и костёлом на Невском. В нём участвуют уже мои ощущения. То есть я не понимаю, что происходит, но поглощаю происходящее. Дяденька-ксендз что-то со мною делает, мальчики в белом размахивают и дымят блестящими металлическими игрушками, похожими на ёлочные. Много белого, очень много белого — одежд, цветов, света. Запах дыма незнакомый и далёкий, и мне кажется, что все несколько торопятся, и в этом есть что-то неестественно тревожное. Я, обыкновенно очень улыбчивый, даже подозрительно улыбчивый для своей матки Брони, — не улыбаюсь.
Да, ещё вспомнил о ступенях, ведущих в костёл. Это было моё первое испытание в жизни (арест отца я ведь не помню). Меня почему-то заставили преодолевать их самого — с огромнейшим трудом, всеми способами: ногами, на коленках, с помощью рук, перекатами… Видать, в ту пору я был совсем мал.
Это первый в моей жизни светский выход, мой первый в жизни театр, мой первый в жизни свет, первая музыка и первая, ещё неосознанная любовь. Если бы этого не было в памяти, наверное, судьба моя стала бы иной.
Шёл уже 1939 год, когда я наконец заговорил. Заговорил поздней осенью и только по-польски. Ведь матка Броня у меня была полька, а русский отец сидел в Большом доме. До этого я только улыбался, когда со мной пробовали заговаривать, да и вообще улыбался больше, чем было нужно. Сижу, обмазанный всем, чем можно, и улыбаюсь… А тут вдруг заговорил сразу и много. Матка Броня, конечно, обрадовалась и даже устроила польский обед: с чечевицей, морковкой и — гостями.
На следующее утро за нею пришли. Сначала вошла в коридор дворничиха Фаина, татарка, следом вежливый военный с папкой, а за ним ещё кто-то. Вежливый военный стал спрашивать её фамилию, имя, несколько раз спросил, полька ли она, а остальные стали рыться в вещах, столах, кроватях. Я попытался им сказать, что клопов у нас нет, но картаво и по-польски. Матка попросила Фаину позвать Янека с первого этажа, чтобы он меня забрал к себе. Когда Янек пришёл, Броня благословила меня Маткой Боской и поцеловала. Феля, старший брат, всё время сидел у окна на стуле и молча раскачивался. Он уже был странным к тому времени.
Надо сказать, столярное дело, которым занимался Янек, мне очень нравилось. Особенно я полюбил стружки. Они были замечательно красивы и вкусно пахли. Я даже пробовал их есть.
Помню ещё, что Феля, уже после того, как заболел от побоев в школе за отца-шпиона, подолгу стоял у большой географической карты Янека, водил по ней пальцем и беспрестанно искал, куда же увезли отца и матку Броню. С тех пор у меня на всю жизнь осталась какая-то неприязнь к школе. А Янек говорил, что увели отца и матку в Большой дом.
И что это за дом? И почему туда уводят шпионов?
А меня сдали в казённый дом, и жизнь моя с тех пор стала казённою. Незнание русского заставило меня снова замолчать, так как пшеканье моё раздражало многих сверстников и было для меня опасно: они думали, что я их дразню, и я снова стал надолго немым. Нас перевозили из города в город, с запада на восток, подальше от войны, и в результате я оказался в Сибири, под городом Омском. Всё вокруг меня говорящее пацаньё громко кричало по-русски и даже — чтобы я чего-нибудь понял — ругалось, а иногда дралось:
— Что змеёй пшекаешь, говори по-русски!
Крещенные крестами, Эдуард Кочергин - рейтинг книги по отзывам читателей, краткое содержание
Автор:
Категория:
Классическая и современная проза
Оценка редакции (1-10):
О книге
Краткое содержание
Книга Эдуарда Кочергина - главного художника Большого драматического театра им. Г.А.Товстоногова - основана на воспоминаниях о тяжелых послевоенных временах, когда он бежал из омского детприемника для детей "врагов народа" на родину в Ленинград, - о беге, длившемся более шести лет, со всеми перипетиями и скитаниями по "эсэсэрии" с ее тогдашними казенными домами, детприемниками НКВД и колониями. В 2010 году книга получила одну из престижнейших литературных премий - "Национальный бестселлер". Настоящее (второе) издание дополнено не публиковавшимся прежде рассказом "Баллада о деревянном самолете". В приложении приведены географические карты, тексты песен и фотодокументы 1940-1950-х годов.
Во-первых, все события записывались по случаю, на коленках, в малые блокноты, в любых местах, где заставала жизнь и где возникало время редкой незанятости по основной рисовальной работе.
Во-вторых, это записки про времена, когда вся страна была поставлена системой на колени.
В‑третьих, это фрагментарные воспоминания пацанка, которому досталось прожить под победоносные марши в бушующей Совдепии со всеми её страшноватыми фиглями-миглями, как и множеству других подопытных, немалое количество лет.
Но вместе с тем это — просто записки, не претендующие на философские, социальные или какие другие высокие выводы. Это — записки на коленках.
O матка Броня, возьми меня в шпионы
Первое осознанное воспоминание в моей жизни связано с потолком. Может быть, я часто болел или ещё что другое…
Родился я с испугу: отца Степана арестовали за кибернетику, и мать выкинула меня на два месяца раньше.
Мне нравилось лежать в кровати и путешествовать, глядя на тройной фигурный карниз, который украшал высокий потолок в моей комнате. Я мог часами рассматривать фантастические изгибы его странных стеблей и листьев, мысленно путешествовать по извилистым пустотам между ними, как по лабиринту, и в случае ненастья за окном укрываться под самыми крупными из них. А в светлые моменты, и особенно при солнце, я с удовольствием переплывал по глади потолка в его центр, на такую же пышную барочную розетку, и по старой люстре с тремя ангелочками, каждый из которых держал по три подсвечника с лампами, спускался, усталый, к себе на кровать.
Второе воспоминание связано с крещением и костёлом на Невском. В нём участвуют уже мои ощущения. То есть я не понимаю, что происходит, но поглощаю происходящее. Дяденька-ксендз что-то со мною делает, мальчики в белом размахивают и дымят блестящими металлическими игрушками, похожими на ёлочные. Много белого, очень много белого — одежд, цветов, света. Запах дыма незнакомый и далёкий, и мне кажется, что все несколько торопятся, и в этом есть что-то неестественно тревожное. Я, обыкновенно очень улыбчивый, даже подозрительно улыбчивый для своей матки Брони, — не улыбаюсь.
Да, ещё вспомнил о ступенях, ведущих в костёл. Это было моё первое испытание в жизни (арест отца я ведь не помню). Меня почему-то заставили преодолевать их самого — с огромнейшим трудом, всеми способами: ногами, на коленках, с помощью рук, перекатами… Видать, в ту пору я был совсем мал.
Это первый в моей жизни светский выход, мой первый в жизни театр, мой первый в жизни свет, первая музыка и первая, ещё неосознанная любовь. Если бы этого не было в памяти, наверное, судьба моя стала бы иной.
Шёл уже 1939 год, когда я наконец заговорил. Заговорил поздней осенью и только по-польски. Ведь матка Броня у меня была полька, а русский отец сидел в Большом доме. До этого я только улыбался, когда со мной пробовали заговаривать, да и вообще улыбался больше, чем было нужно. Сижу, обмазанный всем, чем можно, и улыбаюсь… А тут вдруг заговорил сразу и много. Матка Броня, конечно, обрадовалась и даже устроила польский обед: с чечевицей, морковкой и — гостями.
На следующее утро за нею пришли. Сначала вошла в коридор дворничиха Фаина, татарка, следом вежливый военный с папкой, а за ним ещё кто-то. Вежливый военный стал спрашивать её фамилию, имя, несколько раз спросил, полька ли она, а остальные стали рыться в вещах, столах, кроватях. Я попытался им сказать, что клопов у нас нет, но картаво и по-польски. Матка попросила Фаину позвать Янека с первого этажа, чтобы он меня забрал к себе. Когда Янек пришёл, Броня благословила меня Маткой Боской и поцеловала. Феля, старший брат, всё время сидел у окна на стуле и молча раскачивался. Он уже был странным к тому времени.
Надо сказать, столярное дело, которым занимался Янек, мне очень нравилось. Особенно я полюбил стружки. Они были замечательно красивы и вкусно пахли. Я даже пробовал их есть.
Помню ещё, что Феля, уже после того, как заболел от побоев в школе за отца-шпиона, подолгу стоял у большой географической карты Янека, водил по ней пальцем и беспрестанно искал, куда же увезли отца и матку Броню. С тех пор у меня на всю жизнь осталась какая-то неприязнь к школе. А Янек говорил, что увели отца и матку в Большой дом.
И что это за дом? И почему туда уводят шпионов?
Читайте также: