Крещенные крестами краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.

Прочитала я эту книгу,и скажу честно,очень многое смущало.Мною много прочитано книг на эту тему,поэтому я,как говорится "в теме".Нарочито приблатнённый язык,ощущение,что он срок мотал на зоне.Я понимаю,что в такой обстановке и не так заговоришь,но где надо и не надо.У меня не возникло чувства сострадания к нему(как то сухо всё описано).Над книгой Приставкина НОЧЕВАЛА ТУЧКА ЗОЛОТАЯ я просто рыдала.Тема та же.И уж последний штрих - встреча с матерью.Как по велению волщебной палочки её разыскали за "5 минут".Люди с такой судьбой десятилетиями друг друга разыскивали.И потом полька!10 лет за шпионаж! ,а она раз и живет в Ленинграде после "чирика",как он пишет.Таким людям давали ещё по сроку после окончания первого или в ссылку отправляли с поражением прав.И уж совершенно точно - без права жить в столицах и крупных городах.В общем и целом книга разочаровала.Стоит дорого, эмоций сильных от прочтения нет.

Интересная книга, прочла с удовольствием. Картина эпохи создана ярко, образно, правдиво.

Прочитала за день. Очень понравилось. Рекомендую.

К сожалению, не читал "О композиции. ", ожидаю чего -то, что оставит след, воспоминания, так, как получилось с прочтенными ранее произведениями - ЭТО ШЕДЕВРЫ (не побоюсь этого слова)! Дай Бог здоровья автору (Эдуарду Степановичу), с надеждой на новые встречи на страницах его книг!

Смешанные чувства после прочтения. Сюжет интересный, но слишком кратко все описано. Нет какой-то глубины, анализа, переживаний. Все слишком кондово, как-то ненастояще, нет ярких эмоций, герою не хочется сопереживать. Слишком яркое и богатое оформление, которому не соответствует содержание. Осталось небольшое разочарование, так как ждал большего, ибо аннотация заинтриговала. Не уверен, что буду еще что-то читать у Кочергина.

Я открыла для себя Эдуарда Кочергина, прочитав книгу "Ангелова кукла" и с тех пор не могла дождаться, когда же смогу купить остальные. Если честно, я уже почти забыла, как это - читать книгу запоем, когда невозможно остановиться даже на сон. Что будет дальше? Как повернется история? Не исключение и эта. Корме того, автор выбрал какую-то удивительную форму и тон рассказа, когда он смог описать немыслимо жесткие и жестокие события, не жалея себя, не красуясь, не смакуя ужасы, а оставляя какое-то светлое чувство. Наверное, как "Очарованный странник" Лескова. Благодаря этому возможно поверить, хотя и очень не хочется, что все это произошло на самом деле и, к тому же, история эта, к сожалению, совсем не единичная; таких детей врагов народа были миллионы. Отдельно хочется поблагодарить автора, что он рассказывает о жизни и быте людей после войны. О женщинах, везущих все на себе, включая героев войны, возвратившихся обрубками, о лагерных привычках и словечках у чуть ли не все страны, о человеческой доброте в нечеловеческих условиях, и о потерявших человеческое лицо и пр.. Это уже не забудешь. А главное, что автор, пройдя через такие испытания, невыносимые и для взрослого, смог найти и реализовать себя. Единственное, что не хватает, это фото отца главного героя; почему-то очень хочется на него взглянуть. Может, потому что зовут автора - Степаныч.

Эдуард Кочергин - Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций]

Эдуард Кочергин - Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций] краткое содержание

В приложении приведены географические карты, тексты песен и фотодокументы 1940-1950-х годов.

Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций] - читать книгу онлайн бесплатно, автор Эдуард Кочергин

Крещённые крестами. Записки на коленках

Памяти матки Брони,

Чтобы читатель не мучился вопросами о названии и подзаголовке моего повествования, объясню поначалу второе название, то есть подзаголовок.

Во-первых, все события записывались по случаю, на коленках, в малые блокноты, в любых местах, где заставала жизнь и где возникало время редкой незанятости по основной рисовальной работе.

Во-вторых, это записки про времена, когда вся страна была поставлена системой на колени.

В-третьих, это фрагментарные воспоминания пацанка, которому досталось прожить под победоносные марши в бушующей Совдепии со всеми её страшноватыми фиглями-миглями, как и множеству других подопытных, немалое количество лет.

Но вместе с тем это — просто записки, не претендующие на философские, социальные или какие другие высокие выводы. Это — записки на коленках.

O матка Броня, возьми меня в шпионы

Первое осознанное воспоминание в моей жизни связано с потолком. Может быть, я часто болел или ещё что другое…

Родился я с испугу: отца Степана арестовали за кибернетику, и мать выкинула меня на два месяца раньше.

Мне нравилось лежать в кровати и путешествовать, глядя на тройной фигурный карниз, который украшал высокий потолок в моей комнате. Я мог часами рассматривать фантастические изгибы его странных стеблей и листьев, мысленно путешествовать по извилистым пустотам между ними, как по лабиринту, и в случае ненастья за окном укрываться под самыми крупными из них. А в светлые моменты, и особенно при солнце, я с удовольствием переплывал по глади потолка в его центр, на такую же пышную барочную розетку, и по старой люстре с тремя ангелочками, каждый из которых держал по три подсвечника с лампами, спускался, усталый, к себе на кровать.

Второе воспоминание связано с крещением и костёлом на Невском. В нём участвуют уже мои ощущения. То есть я не понимаю, что происходит, но поглощаю происходящее. Дяденька-ксендз что-то со мною делает, мальчики в белом размахивают и дымят блестящими металлическими игрушками, похожими на ёлочные. Много белого, очень много белого — одежд, цветов, света. Запах дыма незнакомый и далёкий, и мне кажется, что все несколько торопятся, и в этом есть что-то неестественно тревожное. Я, обыкновенно очень улыбчивый, даже подозрительно улыбчивый для своей матки Брони, — не улыбаюсь.

Да, ещё вспомнил о ступенях, ведущих в костёл. Это было моё первое испытание в жизни (арест отца я ведь не помню). Меня почему-то заставили преодолевать их самого — с огромнейшим трудом, всеми способами: ногами, на коленках, с помощью рук, перекатами… Видать, в ту пору я был совсем мал.

Это первый в моей жизни светский выход, мой первый в жизни театр, мой первый в жизни свет, первая музыка и первая, ещё неосознанная любовь. Если бы этого не было в памяти, наверное, судьба моя стала бы иной.

Шёл уже 1939 год, когда я наконец заговорил. Заговорил поздней осенью и только по-польски. Ведь матка Броня у меня была полька, а русский отец сидел в Большом доме. До этого я только улыбался, когда со мной пробовали заговаривать, да и вообще улыбался больше, чем было нужно. Сижу, обмазанный всем, чем можно, и улыбаюсь… А тут вдруг заговорил сразу и много. Матка Броня, конечно, обрадовалась и даже устроила польский обед: с чечевицей, морковкой и — гостями.

На следующее утро за нею пришли. Сначала вошла в коридор дворничиха Фаина, татарка, следом вежливый военный с папкой, а за ним ещё кто-то. Вежливый военный стал спрашивать её фамилию, имя, несколько раз спросил, полька ли она, а остальные стали рыться в вещах, столах, кроватях. Я попытался им сказать, что клопов у нас нет, но картаво и по-польски. Матка попросила Фаину позвать Янека с первого этажа, чтобы он меня забрал к себе. Когда Янек пришёл, Броня благословила меня Маткой Боской и поцеловала. Феля, старший брат, всё время сидел у окна на стуле и молча раскачивался. Он уже был странным к тому времени.

Надо сказать, столярное дело, которым занимался Янек, мне очень нравилось. Особенно я полюбил стружки. Они были замечательно красивы и вкусно пахли. Я даже пробовал их есть.

Помню ещё, что Феля, уже после того, как заболел от побоев в школе за отца-шпиона, подолгу стоял у большой географической карты Янека, водил по ней пальцем и беспрестанно искал, куда же увезли отца и матку Броню. С тех пор у меня на всю жизнь осталась какая-то неприязнь к школе. А Янек говорил, что увели отца и матку в Большой дом.

И что это за дом? И почему туда уводят шпионов?

А меня сдали в казённый дом, и жизнь моя с тех пор стала казённою. Незнание русского заставило меня снова замолчать, так как пшеканье моё раздражало многих сверстников и было для меня опасно: они думали, что я их дразню, и я снова стал надолго немым. Нас перевозили из города в город, с запада на восток, подальше от войны, и в результате я оказался в Сибири, под городом Омском. Всё вокруг меня говорящее пацаньё громко кричало по-русски и даже — чтобы я чего-нибудь понял — ругалось, а иногда дралось:

— Что змеёй пшекаешь, говори по-русски!

Крещенные крестами, Эдуард Кочергин - рейтинг книги по отзывам читателей, краткое содержание


Автор:
Категория:

Классическая и современная проза

Оценка редакции (1-10):

О книге

Краткое содержание

Книга Эдуарда Кочергина - главного художника Большого драматического театра им. Г.А.Товстоногова - основана на воспоминаниях о тяжелых послевоенных временах, когда он бежал из омского детприемника для детей "врагов народа" на родину в Ленинград, - о беге, длившемся более шести лет, со всеми перипетиями и скитаниями по "эсэсэрии" с ее тогдашними казенными домами, детприемниками НКВД и колониями. В 2010 году книга получила одну из престижнейших литературных премий - "Национальный бестселлер". Настоящее (второе) издание дополнено не публиковавшимся прежде рассказом "Баллада о деревянном самолете". В приложении приведены географические карты, тексты песен и фотодокументы 1940-1950-х годов.

Во-пер­вых, все собы­тия запи­сы­ва­лись по слу­чаю, на колен­ках, в малые блок­ноты, в любых местах, где заста­вала жизнь и где воз­ни­кало время ред­кой неза­ня­то­сти по основ­ной рисо­валь­ной работе.

Во-вто­рых, это записки про вре­мена, когда вся страна была постав­лена систе­мой на колени.

В‑третьих, это фраг­мен­тар­ные вос­по­ми­на­ния пацанка, кото­рому доста­лось про­жить под побе­до­нос­ные марши в бушу­ю­щей Сов­де­пии со всеми её страш­но­ва­тыми фиг­лями-миг­лями, как и мно­же­ству дру­гих под­опыт­ных, нема­лое коли­че­ство лет.

Но вме­сте с тем это — про­сто записки, не пре­тен­ду­ю­щие на фило­соф­ские, соци­аль­ные или какие дру­гие высо­кие выводы. Это — записки на коленках.

O матка Броня, возьми меня в шпионы

Пер­вое осо­знан­ное вос­по­ми­на­ние в моей жизни свя­зано с потол­ком. Может быть, я часто болел или ещё что другое…

Родился я с испугу: отца Сте­пана аре­сто­вали за кибер­не­тику, и мать выки­нула меня на два месяца раньше.

Мне нра­ви­лось лежать в кро­вати и путе­ше­ство­вать, глядя на трой­ной фигур­ный кар­низ, кото­рый укра­шал высо­кий пото­лок в моей ком­нате. Я мог часами рас­смат­ри­вать фан­та­сти­че­ские изгибы его стран­ных стеб­лей и листьев, мыс­ленно путе­ше­ство­вать по изви­ли­стым пусто­там между ними, как по лаби­ринту, и в слу­чае нена­стья за окном укры­ваться под самыми круп­ными из них. А в свет­лые моменты, и осо­бенно при солнце, я с удо­воль­ствием пере­плы­вал по глади потолка в его центр, на такую же пыш­ную бароч­ную розетку, и по ста­рой люстре с тремя анге­лоч­ками, каж­дый из кото­рых дер­жал по три под­свеч­ника с лам­пами, спус­кался, уста­лый, к себе на кровать.

Вто­рое вос­по­ми­на­ние свя­зано с кре­ще­нием и костё­лом на Нев­ском. В нём участ­вуют уже мои ощу­ще­ния. То есть я не пони­маю, что про­ис­хо­дит, но погло­щаю про­ис­хо­дя­щее. Дяденька-ксендз что-то со мною делает, маль­чики в белом раз­ма­хи­вают и дымят бле­стя­щими метал­ли­че­скими игруш­ками, похо­жими на ёлоч­ные. Много белого, очень много белого — одежд, цве­тов, света. Запах дыма незна­ко­мый и далё­кий, и мне кажется, что все несколько торо­пятся, и в этом есть что-то неесте­ственно тре­вож­ное. Я, обык­но­венно очень улыб­чи­вый, даже подо­зри­тельно улыб­чи­вый для своей матки Брони, — не улыбаюсь.

Да, ещё вспом­нил о сту­пе­нях, веду­щих в костёл. Это было моё пер­вое испы­та­ние в жизни (арест отца я ведь не помню). Меня почему-то заста­вили пре­одо­ле­вать их самого — с огром­ней­шим тру­дом, всеми спо­со­бами: ногами, на колен­ках, с помо­щью рук, пере­ка­тами… Видать, в ту пору я был совсем мал.

Это пер­вый в моей жизни свет­ский выход, мой пер­вый в жизни театр, мой пер­вый в жизни свет, пер­вая музыка и пер­вая, ещё неосо­знан­ная любовь. Если бы этого не было в памяти, навер­ное, судьба моя стала бы иной.

Шёл уже 1939 год, когда я нако­нец заго­во­рил. Заго­во­рил позд­ней осе­нью и только по-поль­ски. Ведь матка Броня у меня была полька, а рус­ский отец сидел в Боль­шом доме. До этого я только улы­бался, когда со мной про­бо­вали заго­ва­ри­вать, да и вообще улы­бался больше, чем было нужно. Сижу, обма­зан­ный всем, чем можно, и улы­ба­юсь… А тут вдруг заго­во­рил сразу и много. Матка Броня, конечно, обра­до­ва­лась и даже устро­ила поль­ский обед: с чече­ви­цей, мор­ков­кой и — гостями.

На сле­ду­ю­щее утро за нею при­шли. Сна­чала вошла в кори­дор двор­ни­чиха Фаина, татарка, сле­дом веж­ли­вый воен­ный с пап­кой, а за ним ещё кто-то. Веж­ли­вый воен­ный стал спра­ши­вать её фами­лию, имя, несколько раз спро­сил, полька ли она, а осталь­ные стали рыться в вещах, сто­лах, кро­ва­тях. Я попы­тался им ска­зать, что кло­пов у нас нет, но кар­таво и по-поль­ски. Матка попро­сила Фаину позвать Янека с пер­вого этажа, чтобы он меня забрал к себе. Когда Янек при­шёл, Броня бла­го­сло­вила меня Мат­кой Бос­кой и поце­ло­вала. Феля, стар­ший брат, всё время сидел у окна на стуле и молча рас­ка­чи­вался. Он уже был стран­ным к тому времени.

Надо ска­зать, сто­ляр­ное дело, кото­рым зани­мался Янек, мне очень нра­ви­лось. Осо­бенно я полю­бил стружки. Они были заме­ча­тельно кра­сивы и вкусно пахли. Я даже про­бо­вал их есть.

Помню ещё, что Феля, уже после того, как забо­лел от побоев в школе за отца-шпи­она, подолгу стоял у боль­шой гео­гра­фи­че­ской карты Янека, водил по ней паль­цем и бес­пре­станно искал, куда же увезли отца и матку Броню. С тех пор у меня на всю жизнь оста­лась какая-то непри­язнь к школе. А Янек гово­рил, что увели отца и матку в Боль­шой дом.

И что это за дом? И почему туда уво­дят шпионов?

Читайте также: