Краткое содержание жорж санд мастера мозаики
Обновлено: 03.07.2024
Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.
Я эту книгу рекомендовал бы тинейджерам. Несколько примитивно , как в сказках , показано противостояние добра и зла . А сама книга изготовлена хорошо -толстые страницы, довольно крупный шрифт , хорошие иллюстрации.
Книга очень красивая, спасибо
Эмоционально очень неплохо, но временами велеречиво и это чуть утомляет.
Книжная сшивка плотная и книга не раскрывается (корешок, правда, в хлам не ломается), что при её размере не слишком удобно.
Качество книги по всем параметрам хорошее, ни одного недовольства, иллюстрации Петра Болюха отлично дополняют историю.
Шикарное издание! Замечательное качество печати и бумаги. Книгу просто приятно в руках держать, перелистывать ее страницы это отдельное удовольствие. Книга доставляет физическое удовольствие.
История о людях искусства, которые холят свой талант с эгоистичностью и страстью, поэтому парой они бывают несправедливы и неблагодарны. История о вечном соперничестве людей, о том, что зависть, злость и ограниченность одних людей мешает жить и работать людям, которые стремятся работать и делать всё правильно, с душой.
Книга сделана очень стильно. Плотная желтоватая бумага и гравюры под старину, создают ощущение старинной рукописи.
Покупала эту книгу единственно из-за иллюстраций Петра Болюха! Очень была рада увидеть фамилию этого художника с моей родины - Урала! Его работы, и в целом "полугравюрное" оформление, прекрасно подходят к этой книге! Это восхитительное издание!
Сама история - повествование о соревновании двух разных движущих сил в искусстве (с которыми можно встретиться в любой отрасли нашей жизни): работа ради карьеры и восхваления самолюбия и работа во имя красоты и стремления к идеалу и совершенству.
Очень довольна этой книгой!
Во-первых, прекрасное издание: плотная бумага, красивое оформление обложки, хорошие рисунки. Книгу приятно держать в руках. Такое оформление соответствует классике.
А произведение действительно из разряда классоки, хотя и малоизвестное.
Язык прекрасный, хорошо прорисована атмосфера эпохи, обозначены основные исторические моменты в эволюции живописи и развитии мозаики. Чтение увлекательное, не скучное, несмотря на многочисленные исторические подробности.
Просто необходимая книга для всех, кто интересуется историей вообще, а также историей искусства!
Жаль, очень жаль, что я прочитала эту книгу много позже поездки в Венецию. Ах как бы она там пригодилась! Столько исторических фактов, столько красивейших творений и архитекторов, и художников, и мастеров мозайки описаны в ней! Жаль, что Ж. Санд знают в основном по "Консуэло". Произведение цельное,легкое и познавательное.
Перевод А. А. Худадовой очень хорош. Язык легкий и гармоничный. Читается на одном дыхании.
Иллюстрации: Хороши! Очень хороши! Даже не смотря на то, что в моем воображении Венеция солнечная, искристая и разноцветная.
Качество книги: На высоте! Тонированный офсет, ни одной опечатки не заметила. Радует, что и в России могут печатать книги хорошего качества.
Маст Хэв в библиотеке подростка. Однозначно!
Как известно, история подлинная (хотя и похожая на сказку) о двух художниках, ради счастья заниматься любимым искусством (у Жорж Санд и здесь, как в ее известнейшем романе "Консуэло" творчество рассматривается, как жертвенное служение), проявивших удивительное самоотречение и мужество.
Кроме того, это книга - одна из жемчужин своеобразного "венецианского ожерелья" в прозе. А в нем - та "Консуэло", трагический и прекрасный рассказ "Орко", где цена ответа на вопрос "ты ненавидишь или любишь?" - чужая или твоя жизнь, и роман "Ускок", где есть и самоотверженная любовь, и низость, и "милый мерзавец"-герой, ведущий двойную жизнь. Каждая вещь - шедевр.
Перевод, иллюстрации, бумага, качество печати - выше всех похвал. Это свидетельствует о том, что издательство продолжает старую традицию книгоиздания для детей, когда встреча с книгой становилось праздником для ума, сердца и даже глаз читателя. Каждый из нас помнит книги своего детства. Возможно, нынешние дети будут хранить об этих изданиях такие же добрые, ностальгические воспоминания.
Жорж Санд - Мастера мозаики краткое содержание
Для среднего и старшего школьного возраста.
Мастера мозаики - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
— Да, мессер[1] Якопо, мне не повезло с сыновьями. Они меня опозорили, и я никогда не утешусь. Мы живем в век упадка, говорю я вам, люди вырождаются, семейные устои рушатся. В мое время каждый старался пойти по стопам отца… даже превзойти его. А ныне у нас не брезгуют никакими средствами, не боятся унизить свое звание, лишь бы разбогатеть. Дворянин превращается в торгаша, живописец — в подмастерье, зодчий — в каменщика, каменщик — в подручного. До чего же все они дойдут, пресвятая богородица!
Так говорил мессер Себастьяно Дзуккато, художник, забытый в наши дни, но в свое время пользовавшийся немалым уважением как глава школы живописи, — говорил, обращаясь к знаменитому маэстро Якопо Робусти, который нам более известен под именем Тинторетто.
— Ха-ха! — рассмеялся маэстро Робусти; он всегда был так поглощен своими замыслами, что порой отвечал не подумав, с удивительной непосредственностью. — Лучше быть хорошим подмастерьем, чем мастером средней руки; умелым ремесленником, чем заурядным художником, и…
— Эге, любезный маэстро, — воскликнул старик, слегка обидевшись, — уж не называете ли вы заурядным художником представителя корпорации живописцев, учителя стольких мастеров, прославивших Венецию? Они — ее блистательнейшее созвездие. Вы сияете в нем как самая большая звезда, но мой ученик Тициан Вечеллио блистает не менее ярко.
— О, маэстро Себастьяно, — невозмутимым тоном ответил Тинторетто, — если такие светила и созвездия отбрасывают сияние на республику, если из вашей мастерской вышли такие непревзойденные мастера, начиная с великого Тициана, перед которым я склоняю голову без зависти и неприязни, значит, мы не живем в век упадка, как вы изволили сейчас заметить.
Так вот, любезный маэстро, снова докажите, что вы мне друг — вы ведь меня удостоили дружбой, — и вместе с мессером Тицианом сделайте последнюю попытку, постарайтесь образумить моих сыновей, отбившихся от рук. Если вам удастся вернуть на путь истинный Франческо, он поведет за собой и брата, ибо Валерио безмозглый вертопрах, и я бы сказал, что у него почти нет никаких способностей, если б он не приходился мне сыном да иной раз не проявлял кое-какой сообразительности, набрасывая фрески[2] на стенах своей мастерской. Мой Чеко[3] — другое дело: он владеет кистью, как маэстро, и одаряет своими высокими замыслами художников, даже вас, как вы сами говорили, мессер Якопо. При этом у него натура утонченная, деятельная, упорная, ищущая… Он обладает всеми качествами великого художника. Увы! Не могу примириться с мыслью, что он пошел по такому дурному пути.
— Извольте, сделаю все, что вам угодно, — ответил Тинторетто, — только прежде откровенно выскажу все то, что я думаю о вашем пренебрежительном отношении к искусству, которому посвятили себя ваши сыновья. Мозаика отнюдь не презренное ремесло, как вы считаете. Это истинное искусство, вынесенное из Греции превосходными мастерами. Нам должно говорить о нем с глубочайшим уважением, ибо лишь оно сохранило — еще более, чем живопись на металле, — утраченные приемы рисунка Византийской империи. Пусть искусство мозаики и передало нам эти приемы в измененном, искаженном виде, но, не будь его, мы уж наверняка потеряли бы их совсем. Холст не выдерживает губительного действия времени. До нас дошли только имена Апеллеса и Зевксиса[4]. Какую благодарность питали бы мы теперь к великим живописцам, если бы они увековечили свои произведения при помощи хрусталя или мрамора! А вот мозаика сохранила нетронутыми краски древних мастеров, и, хотя ей далеко до живописи, у нее есть то преимущество, что ее нельзя уничтожить. Она сопротивляется и действию беспощадного времени, и разрушительному влиянию воздуха…
— А почему же, если она так хороша и всему этому сопротивляется, — сердито возразил старик Дзуккато, — Сеньория[5] повелела восстановить своды святого Марка — ведь они голы ныне, как мой череп?
— А потому, что в эпоху, когда их украшали мозаикой, греческие художники в Венеции были редкостью. Они приходили издалека, оставались у нас недолго, наспех пекли учеников, — те работали по их указке, хотя и не знали толка в ремесле и не умели придавать нужную прочность мозаике. С той поры как это искусство стало у нас развиваться и улучшаться век от века, мы сделались такими превосходными мастерами, что и древним грекам до нас далеко. Работы вашего сына Франческо перейдут к потомству. Его будут превозносить за немеркнущие фрески на стенах нашей базилики[6]. Полотна Тициана и Веронезе превратятся в прах, и настанет день, когда этих великих мастеров будут знать лишь по мозаичным работам Дзуккато.
— Превосходно! — заметил упрямый старик. — Таким образом, Скарпоне, мой сапожник, в величии своем превосходит господа бога, ибо моя нога — она божье творение — превратится в прах, а обувь сохранит форму и отпечаток моей ноги навеки!
— А краски! Мессер Себастьяно, а краски! Ваше сравнение неудачно. Какое вещество, сделанное человеческой рукой, сохранит подлинный цвет вашего тела на вечные времена? А вот камень и металл — созданные природой и неизменяющиеся вещества — сохранят, пока не превратятся в мельчайшие крупицы пыли, венецианскую краску, прекраснейшую краску в мире, перед которой пришлось отступить Буонарроти[7] и всей его флорентийской школе. Нет, нет, вы ошибаетесь, маэстро Себастьяно! Вы несправедливы, раз не говорите: хвала чеканщику — создателю и блюстителю чистой линии! Хвала мастеру мозаики — стражу и хранителю цвета.
Мастера мозаики, Жорж Санд - рейтинг книги по отзывам читателей, краткое содержание
Автор:
Категория:
Художественная литература для детей
Детям и родителям
О книге
Краткое содержание
Повесть "Мастера мозаики" Жорж Санд сочинила для своего сына Мориса, когда ему было тринадцать лет. "Я хотела не только позабавить его, но и сообщить ему некоторые знания", - писала она, - и обратилась к реальному факту, известному в истории искусства. Она рассказала о жизни мастеров мозаики собора Святого Марка - о братьях Дзуккато, - вложив в их образы свое представление о том, каким должен быть истинный художник. Для среднего и старшего школьного возраста.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мастера мозаики предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
© А. А. Худадова, наследники, перевод, 2018
© П. И. Болюх, иллюстрации, 2018
— Да, мессер [1] Якопо, мне не повезло с сыновьями. Они меня опозорили, и я никогда не утешусь. Мы живём в век упадка, говорю я вам, люди вырождаются, семейные устои рушатся. В моё время каждый старался пойти по стопам отца… даже превзойти его. А ныне у нас не брезгуют никакими средствами, не боятся унизить своё звание, лишь бы разбогатеть. Дворянин превращается в торгаша, живописец — в подмастерье, зодчий — в каменщика, каменщик — в подручного. До чего же все они дойдут, Пресвятая Богородица!
Так говорил мессер Себастьяно Дзуккато, художник, забытый в наши дни, но в своё время пользовавшийся немалым уважением как глава школы живописи, — говорил, обращаясь к знаменитому маэстро Якопо Робусти, который нам более известен под именем Тинторетто.
— Ха-ха! — рассмеялся маэстро Робусти; он всегда был так поглощён своими замыслами, что порой отвечал не подумав, с удивительной непосредственностью. — Лучше быть хорошим подмастерьем, чем мастером средней руки; умелым ремесленником, чем заурядным художником, и…
— Эге, любезный маэстро, — воскликнул старик, слегка обидевшись, — уж не называете ли вы заурядным художником представителя корпорации живописцев, учителя стольких мастеров, прославивших Венецию? Они — её блистательнейшее созвездие. Вы сияете в нём как самая большая звезда, но мой ученик Тициан Вечеллио блистает не менее ярко.
— О, маэстро Себастьяно, — невозмутимым тоном ответил Тинторетто, — если такие светила и созвездия отбрасывают сияние на республику, если из вашей мастерской вышли такие непревзойдённые мастера, начиная с великого Тициана, перед которым я склоняю голову без зависти и неприязни, значит, мы не живём в век упадка, как вы изволили сейчас заметить.
Так вот, любезный маэстро, снова докажите, что вы мне друг — вы ведь меня удостоили дружбой, — и вместе с мессером Тицианом сделайте последнюю попытку, постарайтесь образумить моих сыновей, отбившихся от рук. Если вам удастся вернуть на путь истинный Франческо, он поведёт за собой и брата, ибо Валерио безмозглый вертопрах [2] , и я бы сказал, что у него почти нет никаких способностей, если б он не приходился мне сыном да иной раз не проявлял кое-какой сообразительности, набрасывая фрески [3] на стенах своей мастерской. Мой Чеко [4] — другое дело: он владеет кистью, как маэстро, и одаряет своими высокими замыслами художников, даже вас, как вы сами говорили, мессер Якопо. При этом у него натура утончённая, деятельная, упорная, ищущая. Он обладает всеми качествами великого художника. Увы! Не могу примириться с мыслью, что он пошёл по такому дурному пути.
— Извольте, сделаю всё, что вам угодно, — ответил Тинторетто, — только прежде откровенно выскажу всё то, что я думаю о вашем пренебрежительном отношении к искусству, которому посвятили себя ваши сыновья. Мозаика отнюдь не презренное ремесло, как вы считаете. Это истинное искусство, вынесенное из Греции превосходными мастерами. Нам должно говорить о нём с глубочайшим уважением, ибо лишь оно сохранило — ещё более, чем живопись на металле, — утраченные приёмы рисунка Византийской империи. Пусть искусство мозаики и передало нам эти приёмы в изменённом, искажённом виде, но, не будь его, мы уж наверняка потеряли бы их совсем. Холст не выдерживает губительного действия времени. До нас дошли только имена Апеллеса и Зевксиса [5] . Какую благодарность питали бы мы теперь к великим живописцам, если бы они увековечили свои произведения при помощи хрусталя или мрамора! А вот мозаика сохранила нетронутыми краски древних мастеров, и, хотя ей далеко до живописи, у неё есть то преимущество, что её нельзя уничтожить. Она сопротивляется и действию беспощадного времени, и разрушительному влиянию воздуха.
— А почему же, если она так хороша и всему этому сопротивляется, — сердито возразил старик Дзуккато, — Сеньория [6] повелела восстановить своды Святого Марка — ведь они голы ныне, как мой череп?
— А потому, что в эпоху, когда их украшали мозаикой, греческие художники в Венеции были редкостью. Они приходили издалека, оставались у нас недолго, наспех пекли учеников — те работали по их указке, хотя и не знали толку в ремесле и не умели придавать нужную прочность мозаике. С той поры, как это искусство стало у нас развиваться и улучшаться век от века, мы сделались такими превосходными мастерами, что и древним грекам до нас далеко. Работы вашего сына Франческо перейдут к потомству. Его будут превозносить за немеркнущие фрески на стенах нашей базилики [7] . Полотна Тициана и Веронезе превратятся в прах, и настанет день, когда этих великих мастеров будут знать лишь по мозаичным работам Дзуккато.
— Превосходно! — заметил упрямый старик. — Таким образом, Скарпоне, мой сапожник, в величии своём превосходит Господа Бога, ибо моя нога — она Божье творение — превратится в прах, а обувь сохранит форму и отпечаток моей ноги навеки!
— А краски! Мессер Себастьяно, а краски! Ваше сравнение неудачно. Какое вещество, сделанное человеческой рукой, сохранит подлинный цвет вашего тела на вечные времена? А вот камень и металл — созданные природой и неизменяющиеся вещества — сохранят, пока не превратятся в мельчайшие крупицы пыли, венецианскую краску, прекраснейшую краску в мире, перед которой пришлось отступить Буонарроти [8] и всей его флорентийской школе. Нет, нет, вы ошибаетесь, маэстро Себастьяно! Вы несправедливы, раз не говорите: хвала чеканщику — создателю и блюстителю чистой линии! Хвала мастеру мозаики — стражу и хранителю цвета.
— Слуга покорный! — отвечал старец. — Благодарю за добрый совет, мессер! Прошу лишь об одном: проследите, пусть не забудут выгравировать моё имя на моей могиле, да укажите, что я был живописцем, пусть грядущие поколения знают, что жил-был в Венеции Себастьяно Дзуккато, и владел он кистью, а не лопаткой каменщика.
— Скажите-ка, мессер Себастьяно, — спросил добряк маэстро, удерживая старика, — разве вы не видели последних работ ваших сыновей там, в базилике?
— Избави меня боже увидеть, как Франческо и Валерио Дзуккато поднимаются по верёвке подобно кровельщикам, режут смальту [9] и набирают мозаику!
— А знаете ли вы, любезный Себастьяно, что эти работы заслужили наилестнейшие похвалы сената и получили наивысшие награды республики?
— Я знаю, мессер, — высокомерно ответил Дзуккато, — что на лесах базилики Святого Марка висит молодой человек, старший мой сын: ради ста дукатов в год он покинул благородное искусство своих отцов, несмотря на упрёки совести и муки попранной гордости. Мне известно, что по площадям Венеции слоняется молодой человек — младший мой сын: чтобы платить за пустые развлечения, чтобы сорить деньгами, он пожертвовал своим достоинством и служит у своего брата. Он сменил пышное платье вертопраха-модника на невзрачную одежду чернорабочего. По вечерам, катаясь в гондоле, он прикидывается патрицием, зато весь день потом играет роль каменщика; надо же уплатить за вчерашние ужин и серенаду. Вот что мне известно, мессер, и всё тут.
— Говорю вам, маэстро Себастьяно, — возразил Тинторетто, — у вас хорошие, благородные сыновья. Они великолепные художники: один трудолюбив, терпелив, искусен, исполнителен, настоящий мастер своего дела; другой — любезен, смел, жизнерадостен, остроумен и пылок — не так усидчив, зато у него больше таланта. Может статься, по широте мыслей и вдохновенных замыслов.
— Согласен, Валерио немного рассеян и с ленцой, — произнёс маэстро. — И всё же я попробую ещё раз взяться за него на правах родственника: ведь он на это сам согласился, охотно обручившись с моей дочуркой Марией.
— И вы сносите эти шутки! — воскликнул старый художник (ему не удалось скрыть тайного удовольствия, когда он услышал из уст самого синьора Робусти об этом событии). — Вы позволяете ремесленнику, даже не ремесленнику, а подмастерью, пусть даже в шутку, домогаться руки вашей дочери? Мессер Якопо, заверяю вас: если б я имел дочь и если б Валерио Дзуккато не был мне сыном, я бы изгнал его из числа её женихов.
— О, да это дело не моё, а моей жены, — отвечал Робусти. — И дело нашей дочери, когда она станет девушкой-невестой. У Марии созреет талант, большой талант, — надеюсь, что скоро она начнёт создавать портреты, которые я не постыжусь подписывать, и потомки не колеблясь признают их моими. Надеюсь, у неё будет славное имя. Мои труды обеспечат ей независимость, я оставлю ей богатое наследство. Пусть же она выходит замуж за Валерио, за подмастерье, или даже за Бартоломео Боцца, подмастерье из подмастерьев, если ей вздумается; она навсегда останется Марией Робусти, дочерью, ученицей и преемницей Тинторетто [11] . Есть на свете девушки, которым дана возможность выходить замуж ради своего счастья, а не ради выгоды. Сердца юных патрицианок более склонны к пажам, чем к вельможам-женихам. Мария тоже патрицианка в своём роде. Пусть же она поступает по-патрициански. Валерио ей по душе.
Старик Дзуккато молча покачал головой: он сдерживал себя, не желая выказывать, как благодарен и обрадован. Однако маэстро Робусти заметил, что старик порядком смягчился. Они довольно долго беседовали. Себастьяно стоял на своём, но говорил уже не с такой язвительностью, как прежде, и в конце концов согласился пойти вместе с маэстро Робусти в собор Святого Марка, где в те дни братья Дзуккато заканчивали работу над огромными мозаичными картинами, сделанными по эскизам Тициана и Тинторетто и украшавшими потолок над притвором.
Книга распространяется на условиях партнёрской программы.
Все авторские права соблюдены. Напишите нам, если Вы не согласны.
Описание книги "Мастера мозаики"
Описание и краткое содержание "Мастера мозаики" читать бесплатно онлайн.
Для среднего и старшего школьного возраста.
— Да, мессер[1] Якопо, мне не повезло с сыновьями. Они меня опозорили, и я никогда не утешусь. Мы живем в век упадка, говорю я вам, люди вырождаются, семейные устои рушатся. В мое время каждый старался пойти по стопам отца… даже превзойти его. А ныне у нас не брезгуют никакими средствами, не боятся унизить свое звание, лишь бы разбогатеть. Дворянин превращается в торгаша, живописец — в подмастерье, зодчий — в каменщика, каменщик — в подручного. До чего же все они дойдут, пресвятая богородица!
Так говорил мессер Себастьяно Дзуккато, художник, забытый в наши дни, но в свое время пользовавшийся немалым уважением как глава школы живописи, — говорил, обращаясь к знаменитому маэстро Якопо Робусти, который нам более известен под именем Тинторетто.
— Ха-ха! — рассмеялся маэстро Робусти; он всегда был так поглощен своими замыслами, что порой отвечал не подумав, с удивительной непосредственностью. — Лучше быть хорошим подмастерьем, чем мастером средней руки; умелым ремесленником, чем заурядным художником, и…
— Эге, любезный маэстро, — воскликнул старик, слегка обидевшись, — уж не называете ли вы заурядным художником представителя корпорации живописцев, учителя стольких мастеров, прославивших Венецию? Они — ее блистательнейшее созвездие. Вы сияете в нем как самая большая звезда, но мой ученик Тициан Вечеллио блистает не менее ярко.
— О, маэстро Себастьяно, — невозмутимым тоном ответил Тинторетто, — если такие светила и созвездия отбрасывают сияние на республику, если из вашей мастерской вышли такие непревзойденные мастера, начиная с великого Тициана, перед которым я склоняю голову без зависти и неприязни, значит, мы не живем в век упадка, как вы изволили сейчас заметить.
Так вот, любезный маэстро, снова докажите, что вы мне друг — вы ведь меня удостоили дружбой, — и вместе с мессером Тицианом сделайте последнюю попытку, постарайтесь образумить моих сыновей, отбившихся от рук. Если вам удастся вернуть на путь истинный Франческо, он поведет за собой и брата, ибо Валерио безмозглый вертопрах, и я бы сказал, что у него почти нет никаких способностей, если б он не приходился мне сыном да иной раз не проявлял кое-какой сообразительности, набрасывая фрески[2] на стенах своей мастерской. Мой Чеко[3] — другое дело: он владеет кистью, как маэстро, и одаряет своими высокими замыслами художников, даже вас, как вы сами говорили, мессер Якопо. При этом у него натура утонченная, деятельная, упорная, ищущая… Он обладает всеми качествами великого художника. Увы! Не могу примириться с мыслью, что он пошел по такому дурному пути.
— Извольте, сделаю все, что вам угодно, — ответил Тинторетто, — только прежде откровенно выскажу все то, что я думаю о вашем пренебрежительном отношении к искусству, которому посвятили себя ваши сыновья. Мозаика отнюдь не презренное ремесло, как вы считаете. Это истинное искусство, вынесенное из Греции превосходными мастерами. Нам должно говорить о нем с глубочайшим уважением, ибо лишь оно сохранило — еще более, чем живопись на металле, — утраченные приемы рисунка Византийской империи. Пусть искусство мозаики и передало нам эти приемы в измененном, искаженном виде, но, не будь его, мы уж наверняка потеряли бы их совсем. Холст не выдерживает губительного действия времени. До нас дошли только имена Апеллеса и Зевксиса[4]. Какую благодарность питали бы мы теперь к великим живописцам, если бы они увековечили свои произведения при помощи хрусталя или мрамора! А вот мозаика сохранила нетронутыми краски древних мастеров, и, хотя ей далеко до живописи, у нее есть то преимущество, что ее нельзя уничтожить. Она сопротивляется и действию беспощадного времени, и разрушительному влиянию воздуха…
— А почему же, если она так хороша и всему этому сопротивляется, — сердито возразил старик Дзуккато, — Сеньория[5] повелела восстановить своды святого Марка — ведь они голы ныне, как мой череп?
— А потому, что в эпоху, когда их украшали мозаикой, греческие художники в Венеции были редкостью. Они приходили издалека, оставались у нас недолго, наспех пекли учеников, — те работали по их указке, хотя и не знали толка в ремесле и не умели придавать нужную прочность мозаике. С той поры как это искусство стало у нас развиваться и улучшаться век от века, мы сделались такими превосходными мастерами, что и древним грекам до нас далеко. Работы вашего сына Франческо перейдут к потомству. Его будут превозносить за немеркнущие фрески на стенах нашей базилики[6]. Полотна Тициана и Веронезе превратятся в прах, и настанет день, когда этих великих мастеров будут знать лишь по мозаичным работам Дзуккато.
— Превосходно! — заметил упрямый старик. — Таким образом, Скарпоне, мой сапожник, в величии своем превосходит господа бога, ибо моя нога — она божье творение — превратится в прах, а обувь сохранит форму и отпечаток моей ноги навеки!
— А краски! Мессер Себастьяно, а краски! Ваше сравнение неудачно. Какое вещество, сделанное человеческой рукой, сохранит подлинный цвет вашего тела на вечные времена? А вот камень и металл — созданные природой и неизменяющиеся вещества — сохранят, пока не превратятся в мельчайшие крупицы пыли, венецианскую краску, прекраснейшую краску в мире, перед которой пришлось отступить Буонарроти[7] и всей его флорентийской школе. Нет, нет, вы ошибаетесь, маэстро Себастьяно! Вы несправедливы, раз не говорите: хвала чеканщику — создателю и блюстителю чистой линии! Хвала мастеру мозаики — стражу и хранителю цвета.
— Слуга покорный! — отвечал старец. — Благодарю за добрый совет, мессер! Прошу лишь об одном: проследите, пусть не забудут выгравировать мое имя на моей могиле, да укажите, что я был живописцем, пусть грядущие поколения знают, что жил-: был в Венеции Себастьяно Дзуккато и владел он кистью, а не лопаткой каменщика.
— Скажите-ка, мессер Себастьяно, — спросил добряк маэстро, удерживая старика, — разве вы не видели последних работ ваших сыновей там, в базилике?
— Избави меня боже увидеть, как Франческо и Валерио Дзуккато поднимаются по веревке подобно кровельщикам, режут смальту[8] и набирают мозаику!
— А знаете ли вы, любезный Себастьяно, что эти работы заслужили наилестнейшие похвалы сената и получили наивысшие награды республики?
— Я знаю, мессер, — высокомерно ответил Дзуккато, — что на лесах базилики святого Марка висит молодой человек, старший мой сын: ради ста дукатов в год он покинул благородное искусство своих отцов, несмотря на упреки совести и муки попранной гордости. Мне известно, что по площадям Венеции слоняется молодой человек — младший мой сын: чтобы платить за пустые развлечения, чтобы сорить деньгами, он пожертвовал своим достоинством и служит у своего брата. Он сменил пышное платье вертопраха-модника на невзрачную одежду чернорабочего. По вечерам, катаясь в гондоле, он прикидывается патрицием, зато весь день потом играет роль каменщика: надо же уплатить за вчерашние ужин и серенаду. Вот что мне известно, мессер, и все тут.
— Говорю вам, маэстро Себастьяно, — возразил Тинторетто, — у вас хорошие, благородные сыновья. Они великолепные художники: один трудолюбив, терпелив, искусен, исполнителен, настоящий мастер своего дела; другой — любезен, смел, жизнерадостен, остроумен и пылок — не так усидчив, зато у него больше таланта. Может статься, по широте мыслей и вдохновенных замыслов…
Читайте также: