Кольридж кристабель краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

Ночь холодна, лес обнажен:

Может быть, это ветра стон?

Нет, даже легкий ветерок

Не повеет сегодня среди ракит,

Не сдунет локона с милых щек,

Не шелохнет, не закружит

Последний красный лист, всегда

Готовый плясать туда, сюда,

Так слабо подвешенный, так легко

На верхней ветке, там, высоко.

Поэт собирался показать в конце этой оставшейся незаконченной поэмы, как благочестивая Кристабель побеждает злую и коварную Джеральдину. Таким образом, здесь торжествует идея христианского благочестия.

Время в поэме вообще практически не соотносится с реальностью. Оно полностью подчинено автором собственной фантазии.

Вот, например, начало поэмы:

Над башней замка полночь глуха

И совиный стон разбудил петуха.

И снова пенье петуха,

Как сонно он кричит!

Четыре четверти, полный час,

Она завывает шестнадцать раз.

Говорят, что саван видит она,

В котором леди погребена.

Ночь холодна ли и темна?

Ночь холодна, но не темна!

Серая туча в небе висит,

Но небосвод сквозь нее сквозит.

Хотя полнолунье, но луна

Мала за тучей и темна.

Ночь холодна, сер небосвод,

Еще через месяц - маю черед,

Так медленно весна идет.

И в этот отрезок временного смещения и смешения как раз и происходит встреча Кристабели с миром таинственного, загадочного, призрачного.

Юная дева прелестна на вид

В белом шелковом платье сидит.

Платье блестит в лучах луны,

Ее шея и плечи обнажены,

От них ее платье еще бледней.

Она сидит на земле, боса,

И дикие звезды цветных камней

Блестят, запутаны в ее волоса.

Конечно, страшно лицом к лицу

Было девушке встретить в ночном лесу

Такую страшную красу.

Мистическое, фантастическое течение времени описывается во второй части поэмы, когда начинают звонить колокола, у них даже названия говорящие. Здесь поэт уже напрямую говорит о том, что время в поэме протекает не по законам реальности, а по мере появления в тексте потусторонних сил.

Первая часть этой поэмы была написана в 1797 г. в Стоуи, графство Сомерсет. Вторая — после моего возвращения из Германии в 1800 г. в Кесвике, графство Камберленд. Возможно, что, если бы я закончил поэму в один из вышеупомянутых периодов времени, или, если бы я напечатал первую и вторую части в 1800 г., ее оригинальность произвела бы гораздо большее впечатление, чем то, на которое я смею рассчитывать сейчас. Но в этом виновата только моя собственная бездеятельность. Я упоминаю эти даты лишь для того, чтобы снять обвинение в плагиате или рабском подражании самому себе. Ибо среди нас есть критики, которые, как видно, считают, что все возможные мысли и образы — традиционны; которые не имеют никакого понятия о том, что в мире существуют источники, мелкие, равно как и большие, и которые поэтому великодушно возводят каждую струйку, текущую перед их глазами, к дырке, пробитой в чужом баке. Я уверен, однако, что — коль скоро речь зайдет о данной поэме — знаменитые поэты, в подражании которым меня могут заподозрить, ссылаясь на отдельные места, или тон, или дух всей поэмы, одними из первых снимут с меня это обвинение, и в случае каких-либо разительных совпадений разрешат мне обратиться к ним с этим четверостишием, скверно переведенным со средневековой латыни:

Оно и ваше и мое;
Но, коль творец един,
Моим пусть будет, ибо я
Беднейший из двоих.

Перевод предисловия А.Н.Горбунова. Четверостишие переведено Н.М.Пальцевым.

Кристабель

Часть I

Над башней замка полночь глуха
И совиный стон разбудил петуха.
Ту-ху! Ту-уит!
И снова пенье петуха,
Как сонно он кричит!

Сэр Леолайн, знатный барон,
Старую суку имеет он.
Из своей конуры меж скал и кустов
Она отвечает бою часов,
Четыре четверти, полный час,
Она завывает шестнадцать раз.
Говорят, что саван видит она,
В котором леди погребена.

Ночь холодна ли и темна?
Ночь холодна, но не темна!
Серая туча в небе висит,
Но небосвод сквозь нее сквозит.

Хотя полнолунье, но луна
Мала за тучей и темна.
Ночь холодна, сер небосвод,
Еще через месяц — маю черед,
Так медленно весна идет.

Кто леди Кристабель милей?
Ее отец так нежен" с ней!
Куда же она так поздно идет
Вдали от замковых ворот?
Всю ночь вчера средь грез ночных
Ей снился рыцарь, ее жених,
И хочет она в лесу ночном,
В разлуке с ним, помолиться о нем.

Брела в безмолвии она,
И был ее чуть слышен вздох,
На голом дубе была зелена
Одна омела, да редкий мох.
Став на колени в лесной глуши,
Она молилась от всей души.

Но поднялась тревожно вдруг
Прекрасная леди Кристабель --
Она услышала странный звук,
Не слыханный ею нигде досель,
Как будто стоны близко слышны
За старым дубом, с той стороны.

Ночь холодна, лес обнажен:
Может быть, это ветра стон?
Нет, даже легкий ветерок
Не повеет сегодня среди ракит,
Не сдунет локона с милых щек,
Не шелохнет, не закружит
Последний красный лист, всегда
Готовый плясать туда, сюда,
Так слабо подвешенный, так легко
На верхней ветке, там, высоко.
Чу! бьется сердце у ней в груди —
Святая дева, ее пощади!
Руки с мольбой сложив под плащом,
Обходит дуб она кругом,
Что же видит она?

Юная дева прелестна на вид
В белом шелковом платье сидит.
Платье блестит в лучах луны,
Ее шея и плечи обнажены,
От них ее платье еще бледней.
Она сидит на земле, боса,
И дикие звезды цветных камней
Блестят, запутаны в ее волоса.

Конечно, страшно лицом к лицу
Было девушке встретить в ночном лесу
Такую страшную красу.

«Мой отец издалека ведет свой род,
Меня Джеральдиной он зовет.
Пятеро воинов вчера среди дня
Схватили беззащитную деву, меня.
Они заглушили мой крик и плач,
Прикрутили к коню жесткой уздой,
Несся конь, как ветер степной,
И сзади они летели вскачь.
Они пришпоривали злобно коней,
Мы пересекли ночную тьму.
Я, господь свидетель тому,
Никогда не знала этих людей.
Не помню времени я и пути
(Я лежала без чувств), пока меня
Самый высокий и злой из пяти
Не снял, наконец, со спины коня.

Они миновали ров, и вот
Маленький ключ Кристабель достает,
Узкая калитка легко отворена,
Как раз посредине ворот она,
Ворот, которые железом блестят,
В них может проехать целый отряд.
Должно быть, от боли, леди легла,
И вот Кристабель ее подняла
И на руках, — кто б думать мог, —
Перенесла через порог.
Но едва миновали порог ворот,
Словно не было боли, леди встает.

Старая сука пред своей конурой
Глубоко спит под холодной луной.
Она не шевельнулась, она спала,
Но жалобный вздох она издала
И что ее потревожить могло?
Она никогда не вздыхала досель
Когда приближалась к ней Кристабель,
Быть может, крик совы донесло,
Ибо, что ее потревожить могло?

Кристабель разулась, легкой стопой,
Боясь потревожить замка покой,
Они со ступени крадутся на ступень,
То сквозь мерцанье, то сквозь тень.
Идут мимо спальни, где спит барон,
Тихи, как смерть, не проснулся б он.
Но вот и дверь в ее покой,
Но вот Джеральдина коснулась ногой
Камышевых матов комнаты той.

В небе луна светит темно,
Ее лучи минуют окно,
Но и без бледных лучей луны
Резьбой покрытые стены видны.
Изваяния нежно пленяют глаз
И странен их прихотливый строй,
Для девичьей спальни они как раз.
И лампу с серебряной цепью двойной
Держит ангел легкой рукой.

Джеральдина вина выпила вновь:
На ее щеках заиграла кровь
И тотчас с пола встала она
Вновь гордая леди, высока и стройна,
И, словно дама страны неземной,
Она была прекрасна собой.

Тогда на локоть она оперлась
И на постели слегка поднялась
Для того, чтобы на Джеральдину взглянуть.

Под лампою леди склонена,
Обводила тихо глазами кругом,
И, глубоко вздохнув, она
Вся словно вздрогнула, потом
Распустила под грудью пояс свой.
Одежда упала к ногам легка…
Она стоит совсем нагой!
Взгляни: ее грудь, ее бока —
Это может присниться, но как рассказать?
О, спаси Кристабель, Христа благодать!

Заключение первой части

Зрелище можно ль найти милей,
Чем Кристабель, когда она
Под старым дубом молилась, одна
Среди зубчатых острых теней
От его безлистых мшистых ветвей,
Чем Кристабель в сиянья луны,
Шептавшая сладких молитв слова.
Ее сжатые руки так нежны,
Ее вздохи слышны едва-едва. . .
Открыто лицо для тоски и любви. . .
Из скорее блестящих, чем светлых глаз
Готов упасть слезы алмаз.
С глазами открытыми (горе мне!)
Кристабель во власти ужасного сна.
Но знаю я, что в ужасном сне
Лишь то, что было видит она.
Может ли быть? О горе и стыд!
Она ли молилась в чаще ракит!
Погляди: виновница этого зла
В свои объятья деву взяла
И может спокойно и сладко спать,
Словно с ребенком нежная мать!

Звезда закатилась, взошла звезда.
О, Джеральдина, тот час, когда
Твои объятья стали тюрьмой
Для прелестной леди — тот час был твой!
В тот час над озером и горным ручьем
Птицы были объяты сном,
Но теперь ликующий говор их
Ту-ху — летит от лесов густых,
Ту-ху, ту-ху — до вершин крутых.

Взгляни же: леди Кристабель
Покидает медленно свое забытье,
Она подымается, опираясь на постель,
Грустен и томен вид ее.
Веки смыкаются и слез волна
Сквозь густые ресницы бежит, блестя,
И улыбается в то же время она,
Как при внезапном свете дитя.
Она улыбается и плачет — да,
Как юная отшельница в лесной тишине,
Прекрасная отшельница, что всегда
Твердит молитву наяву и во сне…
И если беспокойны движенья ее,
То лишь потому, что свободная кровь
К ее ногам приливает вновь.
Было сладко, конечно, ее забытье.
Что же, если б ангел ее был с ней
Если б она знала, что с ней ее мать?
Но одно она знает: близка благодать,
И святые помогут — лишь стоит позвать,
Ибо небо объемлет всех людей!

Часть II

Он обычай завел, незнакомый встарь,
Чтобы каждый день на заре звонарь,
Раскачивая тяжкий колокол свой,
Сорок пять четок перебрал рукой,
Меж двух ударов за упокой,
Чтоб слышал звон каждый сосед
От Уиндермира до Брета-Хэд.

Бард Бреси молвит: «Звон хорош такой!
Ты, старый, заспанный звонарь,
Ударь, помолись и опять ударь!
Есть много звуков и разных див,
Чтобы заполнить перерыв.
Где Ленгдель-Пик и Ведьмин Скат
И Донжон-Гиль, заселенный зря,
В воздушный колокол звонят
Три многогрешных звонаря,_
И вторят втроем один за другим
Мертвыми звонами звонам живым.
И часто звоном оскорблен,
Когда умолкнет их дин-дон,
Высмеивает Дьявол скорбную трель
И весело трезвонит за ним Бородель.
Воздух спокоен! Сквозь туман далеко
Слышен веселый этот трезвон;
Джеральдина с постели встает легко,
Уже стряхнув и ужас, и сон.
Свое белое платье надела она,
Узел сплела волос густых
И будит Кристабель от сна,
Не сомневаясь в чарах своих.
„Вы спите, леди Кристабель?
Уж утро — нора покинуть постель!“

Кристабель проснулась. Стоит перед ней
Та, что рядом с нею ночь провела,
Или та самая, верней,
Которую она под дубом нашла.
Еще красивей, еще милей,
Потому что выпита ею до дна
Полная чаша сладкого сна.
И так приветливы слова,
Так благодарен нежный взгляд,
Что (так казалось) кружева
Взволнованную грудь теснят.
Кристабель сказала: „Сомненья нет,
Я согрешила, я была неправа“,
И голос ее дрожал едва,
Хоть ласков был ее привет,
Но душа ее все же была смущена
Впечатленьем, слишком живого сна.
Кристабель поспешно с постели встает,
Надевает платье и молитву творит.
Кто на кресте томился, Тот
Ее неведомый грех простит.
И леди Джеральдину ведет потом
Познакомить со старым своим отцом.

Но когда он услышал леди рассказ,
Имя отца ее узнал,
Почему сэр Леолайн тотчас
Так бледен стал и повторял:
„Лорд Роланд де Во из Трайермен?“
Увы! Они в юности были друзья,
Но людской язык ядовит, как змея;
Лишь в небе верность суждена;
И юность напрасна, и жизнь мрачна;
И нами любимый бывает презрен;
И много на свете темных тайн.
Мне ясно, что произошло
Меж вами, лорд Роланд и сэр Леолайн:
Словами презренья обменялись зло,
И оскорбленья выжгли в их душах любовь,
И они разошлись, чтобы не встретиться вновь.
Никогда не сойдутся они опять,
Чтобы снять с сердец тяжелый гнет,
Как утесы, будут они стоять
Далеко друг от друга, всю жизнь напролет.
Бурное море разделяет их,
Но ни зной, ни молнии, ни вечные льды
Не могут стереть в сердцах людских
Любви и дружбы былой следы.

Джеральдине в лицо поглядел барон
И долго всматривался он,
Сквозь сиянье нежной ее красоты
Молодого лорда узнавая черты.

Так он сказал, с огнем в глазах —
Ибо леди обидели тяжко, а в ней
Он видит дружбу давних дней!
И вот лицо его в слезах
И он Джеральдину в объятья взял,
И встретила это объятье она,
И радостный взор ее сиял.
А дочь глядит, поражена
Виденьем тягостного сна.
Она содрогнулась; боль и страх
Промелькнули в ясных ее глазах
(О горе, горе, Кристабель,
Такие виденья знать тебе ль?)

Она снова увидела старую грудь,
Холодную грудь ощутила вновь,
Но имела лишь силу хрипло вздохнуть,
И барон, озираясь, поднял бровь,
Но увидел только свое дитя,
Стоявшее, взор к небесам обратя.

Его колени руками обняв,
Джеральдина склонилась, прекрасна, как свет,
И Бреси, всем привет послав,
Дрогнувшим голосом молвил в ответ:
«Твои слова, благородный барон,.
Слаще звучат, чем лютни звон;
Но прошу как милости я, господин,
Чтоб не сегодня отправились мы,
Потому что видел я сон один
И дал обет святые псалмы
Пропеть в лесу, чтоб изгнать из него
Виденье странного сна моего.
Ибо видел во сне я в ту ночь
Птицу, что радует сердце твое,
Этой горлицы имя Кристабель, твоя дочь,
Сэр Леолайн, я видел ее!
Трепетала и странно стонала она
Средь зеленых дерев — совсем одна.
Я увидел ее и был удивлен,
Что вызвать могло этот жалобный стон,
Ибо я ничего не видел кругом,
Кроме травы под старым стволом.

И тогда я пошел вперед, ища
Причину смятенья птицы той,
Что лежала, нежная, передо мной,
В траве крылами трепеща.
Я глядел на нее и не мог понять,
Что значит ее жалобный крик,
Но я наклонился, чтобы птицу взять,
Ради нашей леди, и в этот миг
Я увидел, что блестящая зеленая змея
Обвилась вокруг крыльев и шеи ее,
Яркой зеленью споря с травой,
К голове голубки прильнув головой.
Она шевелилась, вкруг птицы обвита,
Вздувая свою шею, как вздувала та.

Почему так бледна твоя щека,
Сэр Леолайн? Дитя твое,
Твоя гордость и радость, нежна и кротка,
У ног твоих. Услышь ее!
Для нее ведь леди твоя умерла,
О призраке вспомни ее дорогом,
О ребенке своем не думай зла.
О тебе и о ней, ни о ком другом,
Она молилась в предсмертный час,
О том, чтобы она тебе была
Гордостью сердца, радостью глаз!
И с этой мольбой был ей легок конец,
Отец, отец!
Обидишь ли ты дитя свое —
Свое и ее?

Но если так и подумал барон,
Если это и было в сердце его,
Еще сильней разгневался он,
Еще больше смутился как раз оттого.
Его злобе, казалось, предела нет,
Вздрагивали щеки, был диким взор:
От родного ребенка — такой позор!
Гостеприимства долг святой
К той, чей отец его давний друг,
В порыве ревности пустой
Так малодушно нарушить вдруг!

Заключение второй части

Маленький ребенок, слабый эльф,
Поющий, пляшущий для себя самого,
Нежное созданье, краснощекий эльф!
Нашедший все, не ища ничего,
Наполняет радостью наши сердца,
Делает светлым взор отца!
И радость так полна и сильна,
Так быстро бьет из сердца она,
Что избыток любви он излить готов
Непреднамеренной горечью слов.
Быть может, прекрасно связать меж собой
Мысли чуждые одна другой,
Улыбаться над чарами, чей страх разбит,
Забавляться злом, которое не вредит,
Быть может, прекрасно, когда звучат
Слова, в которых слышен разлад,
Ощущать, как в душе любовь горит.
И что ж, если в мире, где грех царит
(Если б было так — о горе и стыд),
Этот легкий отзвук сердец людских
Лишь от скорби и гнева родится в них,
Только их языком всегда говорит!

Ночь холодна, лес обнажен:

Может быть, это ветра стон?

Нет, даже легкий ветерок

Не повеет сегодня среди ракит,

Не сдунет локона с милых щек,

Не шелохнет, не закружит

Последний красный лист, всегда

Готовый плясать туда, сюда,

Так слабо подвешенный, так легко

На верхней ветке, там, высоко.

Вот, например, начало поэмы:

Над башней замка полночь глуха

И совиный стон разбудил петуха.

И снова пенье петуха,

Как сонно он кричит!

Четыре четверти, полный час,

Она завывает шестнадцать раз.

Говорят, что саван видит она,

В котором леди погребена.

Ночь холодна ли и темна?

Ночь холодна, но не темна!

Серая туча в небе висит,

Но небосвод сквозь нее сквозит.

Хотя полнолунье, но луна

Мала за тучей и темна.

Ночь холодна, сер небосвод,

Еще через месяц - маю черед,

Так медленно весна идет.

Юная дева прелестна на вид

В белом шелковом платье сидит.

Платье блестит в лучах луны,

Ее шея и плечи обнажены,

От них ее платье еще бледней.

Она сидит на земле, боса,

И дикие звезды цветных камней

Блестят, запутаны в ее волоса.

Конечно, страшно лицом к лицу

Было девушке встретить в ночном лесу

Такую страшную красу.

Кристабель

Часы на замке полночь били, И совы петуха будили: У - ух! У - ух! У - ух! У - ух! Им сонно отвечал петух, Прокукарекав во весь дух. Сэр Леолайн, барон богатый, Собаки вой ругал проклятый. Она, забившись в конуру, Скулила рано по утру, Четыре четверти и час, И каждый час шестнадцать раз, Наверно, молвили соседи, Завидев саван старой леди. Темна ли ночь, иль холодна? Ночь холодна, но не темна. Лишь тучка серая одна В небесной вышине видна, За нею полная Луна, Уныло выглядит она. За нею звездный хоровод, Лишь через месяц май придет, Весна уверенно бредет. Прекрасна леди Кристабель, Отец души не чает в ней Но что же делает она Вдали от замка и одна? Она в мечтах всю ночь и днем О милом рыцаре своем. И молится в лесу седом, Чтоб суженый вернулся в дом. Она немые шлет мольбы, Печальных мыслей отголоски, Еще не зелены дубы, Лишь мох седой, кукушки слезки. Под старым дубом в тишине Она молилась при Луне. Внезапно овладел испуг, Прекрасной леди Кристабель! Ужасный стон раздался вдруг Совсем вблизи, казалось ей. Но объясним ее испуг: Стонал огромный старый дуб. Прохладна ночь, и голый лес; Неужто это ветра стон? И даже этот легкий бриз, Прекрасных локонов у щек Пошевелить не смог бы он, И лишь колышет ветерок, Один последний красный лист, Что пляшет под прощальный свист Такой воздушный, окрыленный, На ветке в небо устремленной. Забилось сердце Кристабель! Святые, помогите ей! И руки спрятав пол плащом, Обходит дуб она тайком. И что же видит там она? А видит яркую девицу, И белый шелк на ней искрится, Залита шея лунным светом, Белей одежд была при этом Рук обнаженных белизна. Без обуви была она, И словно жемчуг тут и там Роса блестит по волосам, Чертовской красотой горят. Признаюсь, что такой наряд, Любого поразил бы взгляд! (Спаси, Мария Пресвятая!) Ей Кристабель: Кто ты такая? Так странно леди отвечала, И слабо, сладко речь звучала: "Прости мне грустные слова, Я говорить могу едва. Дай руку, и не бойся чуда!" Ей Кристабель: "Ты здесь откуда?" И та, чей голос слаб и сладок, Ей отвечала без загадок: "Мой род и знатный и старинный, Я прозываюсь Джеральдиной. Пять воинов тем утром ранним Меня схватили на поляне. И, рот заткнув, связав меня, Взвалив на белого коня, Быстрее ветра повезли, И только к ночи перешли Их кони белые на шаг, Когда на нас спустился мрак. На Небеса я уповала, Кто они были, я не знала, Не ведаю, давно ль то было, (В бреду лежала я без силы) Один, высокий, снял меня На землю с белого коня, Измотана и чуть жива, Едва я слышала слова Меня под дубом бросил он. Они вернуться обещали, Прошли минуты, вдруг из дали Донесся колокольный звон. "Дай руку, - молвила девица, - И помоги отсюда скрыться". И Кристабель подавши руку, Чтоб Джеральдине встать помочь: "O, госпожа! К твоим услугам Сэр Леолайн и его дочь! И наши рыцари лихие Тебя проводят до крыльца, И ты с охраной воротишься В дом благородного отца". Она пошла: ее шаги И не быстры, и не легки. Благословляя звездный час, Так продолжала Кристабель: "Все в доме спят давно у нас, И в зале тихо, словно в келье. Сэр Леолайн здоровьем шаткий, Не хорошо его будить, Как мышки, мы скользнем украдкой, Тебе могу я предложить Ночное ложе разделить". Вот ров они прошли с мостом, И Кристабель легко ключом Открыла маленькую дверь, Ворота миновав теперь, (Меж этих кованых ворот Пехота с конницей пройдет). Споткнулась леди, как от боли, И Кристабель с остатком воли Едва сдержать ее смогла, Через порог перевела. И леди боль превозмогая, Шла дальше медленно ступая. Остались беды за стеной, Едва на двор взошли родной. Вскричала Кристабель в сердцах Когда ее покинул страх: "О, слава Деве пресвятой, Избавившей от бед!" А Джеральдина ей: "Постой, Молиться - силы нет!" И так, все страхи позади, Что ж ожидает впереди? И старый дог за конурой От холода скулил порой. Его глаза во сне закрыты, Но все же он рычал сердито! И что его так разозлило? Такой сердитости досель Не замечала Кристабель. Или сова его будила? А, может быть, Луна светила? Они тайком прошли по залу, Шаги их эхо отражало! В камине тлели головни, Средь пепла теплились они. Но мимо леди шла, и в миг Там вспыхнул пламени язык. Для Кристабель той леди взгляд - Как будто уголья горят, А в темной нише на стене - Барона щит блестел в огне. И Кристабель сказала: "Тише Ступай, а то отец услышит". Разувшись, Кристабель внимала Безмолвию пустого зала. Так по ступеням шли они, То в полумраке, то в тени. А вот и комнату барона Прошли с дыханьем затаенным! А вот в ее покои дверь, И с Джеральдиною теперь Они добрались без потерь. Луна сияла за окном, Но ни луча не влилось в дом. И видели они без света Причудливость палаты этой. Скульптуры странны и сладки, Потворствуя запросам дамы, Создали скульптора мозги: На цепи серебристой лампа Свисала с ангельской ноги. Серебряная лампа эта Светила мертвым, тусклым светом, И Кристабель, вкрутив фитиль, Чтоб лампа ярко засияла, Лишилась Джеральдина сил, И на пол медленно сползала. "Прошу, о леди Джеральдина, Отведай-ка напиток винный! Настоян матерью моей Из диких трав, цветов, корней". "Она сготовила вина, Жалея падшую девицу?" "Увы, преставилась она, Когда случилось мне родиться. Седой монах поведал мне, Она сказала на одре: Мой день венчания придет, Она услышит, как двенадцать На замке колокол пробьет. O, если б мама здесь была!" Ей Джеральдина: "Вот, дела!" Но стала вдруг она кричать: "Прочь, странствующий призрак! Сгинь! Имею власть тебя прогнать". Что так тревожит Джеральдину? Куда глядят ее глаза? Быть может, видят мертвеца? Ее загробный голос глух: "Прочь, женщина! Теперь мой час - Хотя ты и бесплотный дух, Прочь, женщина! Оставь ты нас!" Тут Кристабель, склонив колени, Взор синий к небу подняла: "Да, бешеная скачка, леди, Тебе на пользу не пошла!" А леди вытерла чело, Сказала тихо: "Все прошло!" Она пригубила вина, И снова заблестели очи, Поднявшись с полу, вновь она Была величественной очень, Великолепной и прекрасной, Как из страны далекой сказки. И молвит леди речь такую: "Спасибо ангелам твоим, Что любят Кристабель святую! И платишь ты любовью им. Я в скудном здравии моем За все добро воздам добром, Тебе, прекрасная девица, Ну, а теперь пора ложиться, Пред сном мне нужно помолиться. Ей Кристабель: "Пусть будет так!" Вняла разумному совету, Разоблачилася она, И улеглась на ложе сна. Но не сдавался мозг усталый, Так много мыслей в нем витало, И тщетны были все надежды Сомкнуть бунтующие вежды. Она, привстав наполовину, Глядит на леди Джеральдину. Склонилась леди под лампадой, Покои взором обвела, Ну, а затем вздохнув с усладой, Свой пояс медленно сняла, Одежды, шелком что блистали, К ее ногам тотчас ниспали, И, полностью обнажена, Во всей красе стоит она! Такую талию и грудь В мечтах лишь можно помянуть, Но описать едва ль возможно! Спаси же Кристабель, о боже! Нема, недвижна Джеральдина, Но странен взгляд ее глубинный! Как будто из глубин души Поднять тяжелый груз спешит, Вдруг, задержав на деве взор, Взглянула на нее в упор, И стыд и гордость собрала, И рядом с девою легла, Ее руками обняла. Ну и денек! Она едва Такие молвила слова: "Томит мне душу заклинанье, О, Кристабель, услышь признанье, Ты завтра утром будешь знать Печали след, стыда печать". Но страхи все твои пусты, Ведь услыхала только ты, Стенанья из пустоты, И леди дивной красоты Нашла в лесу средь темноты, И милосердно приютила, От всех напастей защитила.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ К ЧАСТИ I

Картина чудная явилась, Как леди Кристабель молилась, Под старым дубом у корней Среди танцующих теней От голых, скрюченных ветвей. Встав на колени в тишине, Она молилась при Луне. И, у груди сложив ладони, Молилась пресвятой Мадонне, Ее лицо под лунным светом Еще прекраснее при этом, Как голубы ее глаза, И в каждом светлая слеза. Прикрыв глаза, (Ах, горе мне!) Она забылась в тяжком сне, Она забылась тяжким сном В мечтах о суженом своем. Позор и горе! Боже правый! Та, что молилась у дубравы. И вот! С виновницею зла, Она в объятиях легла, И тихо спят они вдвоем, Как мать с возлюбленным дитем. Звезда взошла, звезда упала, O Джеральдина! Руки эти В твой звездный час тюрьмою стали Для Кристабель, прекрасной леди. В тот час предутренней печали Ночные птицы все молчали. Но гомон птичьих голосов Опять летит среди лесов От башен замка до утесов! Смотри же! Леди Кристабель Уж пробудилася от сна, Покинула свою постель, Она печальна и нежна. Нависли веки на глаза, С ресниц срывается слеза! Но теплится улыбка где-то, Как у младенца на рассвете! И улыбается сквозь слезы, Как та отшельница лесная, Красою юною блистая, Что молится и в штиль и в грозы. Она в тревоге и мечтах, Румянец легкий на щеках, И созерцает без сомненья Она приятные виденья. То, может, ангелов дела? Что, если рядом мать была? Но знала, в радостях и горе Всегда святые помогают, Ведь небеса для всех сияют!

Завершение II части.

Проворный эльф, почти дитя, Румянец на щеках играл, Отыщет все, что не терял. От вида нежного лица Светлеет мрачный взор отца. И бурной радости полна, Душа заплещет, как волна, Излив безмерную любовь В нежданном всплеске горьких слов. Возможно это благодать - Все мысли разные собрать, Шутить над бывшим колдовством, Смеяться над безвредным злом. Возможно, славно слышать вдруг И в каждом слове ощущать Любви и грусти сладкий звук, Но если в мире - зла печать? (Печаль и стыд царят тогда!) Ума и сердца перепевы Редки без боли и без гнева. Бывает чаще - как всегда.

Читайте также: