Князь тавриды краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

…Гриша Потемкин, студент Московского университета, уже второй день лежал на постели и ничего не делал. Ему шел двадцать первый год и сегодня его поразил очередной приступ лени и… мечтательности. В последнее время такие приступы с ним случались все чаще.

Гриша улыбнулся от предвкушения грядущей славы, смежил глаза, и сладкая дрема окутала его сознание. Уже засыпая, он пробормотал себе под нос слова, подведшие итог его мечтаниям:

— Начну военную службу, а коли нет, так стану командовать священниками.

Военная служба Григория Потемкина началась в лейб-гвардии Конном полку в Петербурге. И неизвестно, как бы сложилась его судьба, если бы он не принял самое активное участие в перевороте 1762 года, когда гвардейцы возвели на императорский престол Екатерину II. Потемкин оказался приближен ко двору и вскоре получил придворный чин камер-юнкера с повелением присутствовать в Синоде — следить за ведением духовных дел. А в 1768 году ему было присвоено воинское звание генерал-майора.

После окончания кампании 1770 года Потемкин был отправлен в Петербург с донесением о русских победах. Здесь, после долгого перерыва, он был вновь представлен императрице. И — оставил заметный след в сердце Екатерины Алексеевны. Между ними завязалась личная переписка.

…Карета, в которой Григорий Александрович Потемкин, недавно ставший генерал-поручиком, мчался в Петербург, нещадно подпрыгнула на очередном ухабе. Потемкину показалось, что сейчас он головой выбьет крышу кареты. При его-то громадном росте это было вполне возможно — даже сидящий Потемкин представлял собой внушительную фигуру. Истинный русский богатырь! Но Григорий Александрович не стал ругать кучера, ведь сам велел ему гнать лошадей изо всех сил. Только поправил сползшую наглазную повязку — глаз он потерял еще десять лет назад, в 1763 году, по вине лечившего его знахаря. Потемкин усмехнулся, вспомнив, как тяжело переживал он свое нежданное горе, как сокрушался. Он тогда заперся дома, не принимал гостей, а полностью посвятил себя чтению книг и изучению богослужебных обрядов. Ведь снова его посетили мысли о том, чтобы уйти в священники.

Григорий Александрович глянул в окно кареты, но виды окружающих пейзажей затмили всплывшие в сознании строчки, написанные рукой Екатерины Алексеевны, из только что полученного им письма. Всегда отличавшийся необыкновенной памятью, Потемкин помнил это письмо дословно.

Вот и несется теперь Потемкин в Петербург, ибо проник он в потаенный смысл послания — каждой строкой, каждой фразой императрица давала понять, что желает его видать, причем, как можно скорее.

И Бог с ними, с ухабами! Не такое переживали! Потемкин по пояс высунулся в окно и закричал кучеру:

— Гони, шельма! Гони во весь опор.

1774 год стал звездным для Григория Александровича Потемкина. Ему исполнилось всего тридцать пять лет, а он уже стал членом государственного Совета, вице-президентом Военной коллегии, получил чины генерал-аншефа и подполковника лейб-гвардии Преображенского полка, стал кавалером орденов Святого Андрея Первозванного и Святого Георгия 2-й степени. Императрица осыпала его и другими милостями — сабля с алмазами, 144 000 рублей годового жалованья. Его дружбы стали искать не только русские царедворцы, но государи других держав. Австрийский император Иосиф прислал Потемкину диплом на звание светлейшего князя, прусский король Фридрих Великий — орден Черного Орла, польский король Станислав-Август — ордена Белого Орла и Станислава.

Зато сохранились их письма и записки. И эта переписка доказывает лишь одно — Потемкина и Екатерину связывали самые нежные, самые искренние чувства. Так и кажется, что между ними шел и ни на минуту не прекращался постоянный диалог — диалог двух влюбленных.

— Верь моим словам, люблю тебя и привязана к тебе всеми узами; теперь сам сличи — два года назад были ли мои слова и действия в твоей пользе сильнее, нежели теперь, — писала Екатерина в одной из записок.

— Жизнь моя, душа общая со мною! Как мне изъяснить словами мою любовь к тебе, когда меня влечет к тебе непонятная сила, и потому я заключаю, что наши души с тобой сродные, — как бы отвечает ей Потемкин.

— Сто лет как я тебя не видала, как хочешь, но очисти горницу, как приеду из комедии (из театра. — С. П. ), чтоб пройти могла, а то день несносен будет, и так весь день грустен проходил… Одного тебя люблю… — снова Екатерина.

— Нельзя найти порока ни в одной черте твоего лица. Ежели есть недостаток, то только одно, что нельзя тебя видеть так часто, или лучше сказать, непрерывно, сколько есть желания, — это уже Потемкин.

— Нет уж, и в девять часов тебя не можно застать спящего, я приходила, а у тебя, сударушка, люди ходят и кашляют, и чистят, а приходила я затем, чтоб тебе сказать, что я тебя люблю чрезвычайно, — это опять Екатерина.

— Рассматривая тебя, я нашел в тебе ангела, изображающего мою душу. Тайную силу, некоторую сродную склонность, что симпатией называется, — пишет Потемкин.

Бывали между ними и раздоры. Чаще всего из-за необычайной ревности Григория Александровича. Отвечая на какую-то записку, посланную им в порыве ревности, императрица доказывает, что не давала к тому никакого повода:

— Катерина никогда не была бесчувственная: она и теперь всем сердцем к тебе привязана; она иного тебе не говорила, снося обиды и оскорбления; читай вчерашнее письмо, увидишь, что ее найдешь всегда, как ей желать можешь. Я не понимаю, почему называешь себя не милым и одним… Милый друг, душа моя, ты знаешь чувствительность моего сердца.

А иногда ссоры возникали и по другим причинам:

— Христа ради выискиваю способ, чтобы никогда не ссорились. А ссоры всегда от постоянного вздора; мы ссоримся о власти, а не о любви… С моей стороны я, конечно, намеренье взяла не горячиться, — писала Екатерина еще в одной записке.

Роман Екатерины и Потемкина был бурным и страстным, ярким и нежным. Но… недолгим. Уже в 1776 году в их чувствах стало заметно охлаждение, а былая страсть уступила место верной дружеской привязанности. Впрочем, дело было не только в дружбе. Григорий Александрович делом доказал императрице, что он способен на подвиги не только на любовном фронте, но и на государственном и военном поприщах. Екатерина выбрала его одного из многих, а Потемкин вскоре оправдал делами и умом неограниченные милости к нему императрицы и выбор его.

Управляя всей внешней и внутренней политикой России, Потемкин видел возможность утвердить власть русскую над Черным морем, уничтожить Турцию, разделить ее с Австрией, восстановить независимость Греции, завоевать Польшу и, поставя орла Русского в Константинополе, явить Российскую империю первым государством не только Европы, но и всего мира. Поэтому, предоставляя другим непосредственное занятие внутренним управлением России, Потемкин взял на себя устройство войска и флота, а также всего остального в новых завоеванных пределах империи — на юге.

Занявшись устройством южных пограничных рубежей, Потемкин в 1775 году уничтожил буйную Запорожскую Сечь и заложил верфь в устье Днепра. Здесь же, в 1778 году им был основан город Херсон. В 1777 году началось устройство Кавказской линии и открыты переговоры о подданстве Грузии. В 1783 году дополненная и преобразованная русская армия получила не только новое устройство, но даже новую, более удобную форму. Реформа простерлась и на все казацкие войска, известные под именем Донских, Яицких, Гребенских, Моздокских, Волжских, Астраханских, Терских и Запорожских. Так запорожцы были переселены на Кубань, что положило начало Черноморскому (Кубанскому) казачеству.

В 1784 году без всякого кровопролития совершился самый важный подвиг Потемкина — покорение Крыма или Тавриды, как называли в те времена Крымский полуостров. Под предлогом укрощения бунтов против крымского хана, русские войска вступили в Крым. Крымский хан, убежденный золотом и обещаниями, добровольно передал свое ханство России. Так, Россия, не вынимая меча из ножен, приобрела обширные территории от Кубани до Днепра. И в новых землях, названных Новой Россией, или Новороссией, деятельно закипела жизнь: воздвигались города, закладывались верфи, строились корабли, заселялись пустыни, вооружались крепости, внедрялась торговля, начиналась промышленность.

А современников просто поражала способность Григория Александровича одновременно заниматься многими делами.

… — Французский посланник, граф Сегюр, — объявил мажордом.

— Проси, проси, — живо велел Григорий Александрович, вставая с дивана навстречу графу. Потемкин был одет в халат, подбитый мехом, но открывающий шею, а на ногах у него были широкие туфли. Вошедший французский посланник был встречен очень радушно, ибо приятельствовал с Потемкиным.

— Я бы хотел переговорить с Вами об одном торговом заведении, основанном по Вашему желанию господином Антуаном близ Херсона, — сказал с поклоном Сегюр и достал толстую тетрадку, полную расчетов и цифр.

— Ну что же, граф, садитесь и читайте, а я буду слушать, — ответил Потемкин.

Сегюр расположился за небольшим столиком, разложил свои записи и принялся за объяснения. Но каково же было его удивление, когда он заметил, что пока он читал, к князю Потемкину один за другим стали входить священник, портной, секретарь, модистка. Потемкин каждого внимательно выслушивал и каждому отдавал приказание.

Гордый француз не выдержал подобного пренебрежения:

— Извините, князь, я, пожалуй, прерву чтение!

— Что вы, батюшка, читайте, читайте, я вас внимательно слушаю, — добродушно, но настоятельно ответствовал Потемкин.

Граф исполнил указание, но было видно, что он просто взбешен. Наконец, под постоянный звук открывающихся дверей, который сопровождал всякого вновь входящего к Потемкину, Сегюр быстро докончил чтение, встал и довольно сухо заявил:

— Светлейший князь, я не привык к такому невниманию и беспечности, когда дело идет о важном предмете. В подобных случаях я впредь буду обращаться к графу Воронцову, — Сегюр все также сухо поклонился и вышел, так и не отдав Потемкину тетрадь, которую тот хотел взять.

А три недели спустя, граф Сегюр получил письмо от господина Антуана, в котором тот благодарил графа за скорое исполнение его поручения. Оказалось, что Потемкин обстоятельно ответил Антуану на все пункты его донесения и сделал все необходимые распоряжения.

Французский посланник тотчас же поспешил к Потемкину. Только он вошел в кабинет князя, как тот, запахнув полы своего излюбленного халата, встретил Сегюра с распростертыми объятиями и словами:

— Ну что, батюшка, разве я вас не выслушал, разве я вас не понял? Поверите ли вы наконец, что я могу делать несколько дел, и перестанете ли дуться на меня?

Графу Сегюру ничего не оставалось делать, как в очередной раз подивиться способностям Потемкина и поблагодарить его…

Старания Григория Александровича Потемкина были по заслугам отмечены императрицей. Он получил звание сенатора, чин генерал-фельдмаршала, звание президента Военной коллегии, и наименование Таврический . Теперь он стал светлейшим князем и генерал-фельдмаршалом Потемкиным-Таврическим. Почет и уважение его были безграничны, в поездках на юг России Потемкин был встречаем как властитель государства — ему воздвигали на пути торжественные арки, а народ толпами стоял вдоль дорог.

Однако и этого мало было светлейшему князю. Ведь главным делом он почитал полный разгром Турции и завоевание Константинополя. Надо было начинать новую войну. Потемкин уже склонил на свою сторону императора Иосифа, однако императрица Екатерина очень сомневалась в успехе нового предприятия.

Привыкший действовать решительно, Григорий Александрович осенью 1786 года неожиданно отрекся от всех должностей и уехал из Петербурга. Испуганная императрица поспешила согласиться на все его планы. А чтобы окончательно убедить Екатерину Алексеевну и продемонстрировать мощь южных границ России, Потемкин уговорил императрицу посетить новые области, им управляемые. В январе 1787 года в сорока каретах и более чем ста других экипажах императрица со своей свитой и иностранными послами поехала из Петербурга в Киев. Затем, лишь вскрылся лед на Днепре, вся процессия в раззолоченных галерах направилась на юг. Чуть позже к ним присоединились польский король, а император Иосиф сопровождал Екатерину II до самого Крыма.

Сколь ленив бывал порою Потемкин в Петербурге, столь же энергичным и деятельным проявил он себя в этом путешествии императрицы по югу России. Как будто какими-то чарами умел он преодолевать всевозможные препятствия, побеждать природу, сокращать расстояния. И зрелище, представшее перед путешественниками, поразило их воображение.

Царский флот останавливался всегда ввиду селений и городов, расположенных в живописных местностях. По лугам паслись многочисленные стада, по берегам располагались толпы поселян, а царские галеры окружало множество шлюпок с парнями и девушками, которые пели народные песни. В причерноморских и крымских степях, уже пересевшие в кареты, императрица со своими спутниками могли наблюдать не только бескрайние пейзажи, но и казаков, и татар, принявших российское подданство. А, кроме того, — города, крепости, селения, сады, дороги, храмы, дворцы, училища, верфи, корабли… Всё это было построено Потемкиным в Новороссии всего лишь за десять лет.

Более же всего впечатлила путешественников и, в особенности, иностранцев, русская армия — редко они видывали столь прекрасное и столь блестяще обученное войско. А когда под громы и вспышки фейерверков в Севастополе перед ними предстала панорама мощи русского Черноморского флота…

Недаром император Иосиф воскликнул:

— Какое странное путешествие! Кто бы мог подумать, что я вместе с Екатериною II, французским и английским посланниками буду бродить по татарским степям! Это совершенно новая страница в истории.

А французский посол граф Сегюр ответил ему:

Зато императрица Екатерина имела полное право с гордостью заявить:

— От Петербурга до Киева мне казалось, что пружины моей империи ослабли от употребления; здесь они в полной силе и действии.

Потемкин многого ожидал от этого путешествия императрицы по югу России. И дело было не в том, чтобы получить новые почести и награды. Ему и старых хватало. Главное заключалось в другом — доказать Екатерине Алексеевне и государям потенциальных союзных держав необходимость и возможность новой войны с Турцией. Даже Францию пытался склонить Потемкин к этому союзу.

…Во время пребывания в Киеве Потемкин расположился в Печерском монастыре. Он любил принимать посетителей, лежа на диване. Вот и нынче, в фельдмаршальском мундире, покрытом орденами с бриллиантами, весь в шитье и галунах Потемкин полулежал-полусидел на диване. В комнату вошел граф Сегюр, с которым Потемкин несколько дней назад разговаривал о заключении союза между Россией и Францией.

Граф, получивший разрешение сесть в соседнее с диваном кресло, удобно расположился и сразу же перешел к сути их предыдущего разговора:

— Прежде всего, нужно бы увериться в настоящих намерениях русского двора и узнать, откажется ли он искренно от мысли о разрушении государства, которого безопасность важна для многих значительных держав? — француза, как и других иностранцев, очень беспокоило возможное усиление России в случае ее победы над Турцией. Поэтому французы и настаивали на сохранение Турции, как самостоятельного государства.

— Пусть так, — отвечал Потемкин, — если уж вы непременно хотите сохранить чуму и полагаете, что христианское государство или греческие республики будут менее благоприятны для вашей торговли, нежели гордые, своевольные и высокомерные мусульмане. Но, по крайней мере, вы бы должны были согласиться на то, что турок дόлжно стеснить в более естественных, приличных им границах для избежания беспрестанно ожидаемых войн.

— Понимаю, — отвечал Сегюр. — Вам нужен Очаков и Аккерман: это почти то же, что требовать Константинополь. Это значит — объявить войну будто бы для того, чтобы доказать, что вы желаете сохранить мир.

— Вовсе нет, — возразил Потемкин. — Но если на нас нападут, мы возьмем вознаграждение такое, какое захотим. Если бы вы только захотели, есть возможность без всякой войны объявить Молдавию и Валахию независимыми и освободить эти христианские страны от меча злодеев и от грабежей разбойников.

— Без войны? — воскликнул граф. — Никогда! Турки не согласятся на такую уступку, пока не будут побеждены…

И все же договоренность о начале воинских действий против Турции была достигнута — союзником России стала Австрия.

Война началась осенью 1787 года и началась блестяще — войска под командованием Александра Суворова уничтожили турок, напавших на Кинбурн.

Григорий Александрович Потемкин, назначенный главнокомандующим, стоял с главными силами под Очаковым. Он заботился об армии, снабдил всех солдат теплыми вещами и передал им все свои просторные, утепленные шатры. А для своих генералов и офицеров даже в походных условиях он закатывал роскошные пиры. Но часто двери его резиденции бывали наглухо закрыты. Ходили слухи о том, что Потемкин опять валяется в постели. Однако это было не так. За закрытыми дверями резиденции Потемкин неутомимо трудился — в напряженнейшие дни он диктовал по 20–30 писем и приказов в день. Причем они касались самых разных сторон жизни армии и флота.

Не раз Потемкин являл чудеса храбрости. Однажды один из австрийцев — принц де Линь — принялся расхваливать храбрость императора Иосифа. Потемкин смолчал. Но на другой день, в полном мундире, окруженный своим штабом, он встал под турецкими ядрами. Все стали просить его сойти в укрытие. Однако светлейший князь воскликнул:

— Спросите принца де Линя, ближе ли к неприятелю стоял при нем император Иосиф, а не то мы еще подвинемся вперед!

Очаков был взят. Вслед за ним пал Хотин, а Суворов решительным и героическим приступом захватил Измаил. На море одну за другой одерживал победу Черноморский флот под командованием адмирала Федора Ушакова. Потемкин был награжден орденом Святого Георгия 1-й степени и осыпан другими милостями. Казалось, все прекрасно и уже скоро русские знамена будут развиваться в Константинополе. Но…

В Петербурге, в Зимнем дворце рядом с императрицей в это время утвердился новый фаворит — Платон Зубов. Он сразу же принялся делать все для того, чтобы низвергнуть Потемкина. И чем больше предпринимал Зубов усилий, тем больше ему это удавалось.

В феврале 1791 года Потемкин срочно приезжает в Петербург, а в апреле он закатил императрице и всему Петербургу роскошный пир в новом Таврическом дворце. Великолепие пира казалось современникам баснословным. О нем рассказывали, как о неслыханной диковинке. А когда императрица покидала его почти что волшебные чертоги, Григорий Александрович пал пред ней на колени. В ответ последовали новые подарки и награды. Но прежнего расположения Екатерины II он не смог вернуть…

Вернувшийся в армию Потемкин собирался продолжать победное шествие русской армии. Однако его начали мучить болезни. Со дня на день ему становилось все хуже и хуже. 4 октября 1791 года он, чувствуя приближение смерти, отправил свое последнее письмо императрице:

На следующий день, 5 октября 1791 года, по дороге в Николаев, в 40 верстах от Ясс, Потемкину стало так плохо, что он велел остановить коляску:

— Будет теперь, некуда ехать, я умираю, — сказал он слабым голосом. — Выньте меня из коляски, я хочу умереть в поле.

Его достали из коляски и положили на траву. Через сорок пять минут светлейшего князя Григория Александровича Потемкина-Таврического не стало…

Николай Эдуардович Гейнце - русский беллетрист, журналист, драматург; автор множества исторических романов. В своих произведениях он допускал немало исторических вольностей, но его книги, написанные живо и увлекательно, пользовались большим спросом у читателей. Гейнце сочинял не только исторические, но и уголовно-бытовые романы и повести. Им также создано несколько пьес, тепло встреченных публикой. В этом томе представлен роман "Князь Тавриды", рисующий довольно объективную картину жизни Григория Александровича Потемкина, одного из ярчайших представителей екатерининской эпохи. Воин, дипломат, блестящий царедворец, князь Потемкин больше известен как фаворит Екатерины II. Истинное же значение этого незаурядного человека для истории России можно определить лишь опираясь на историческое знание. Роман Гейнце основан на реальных событиях.

Григорий Александрович Потемкин (1739–1791) — великий русский государственный деятель, граф, светлейший князь (Потемкин-Таврический), генерал-фельдмаршал. Фаворит, а с 8 июня 1774 года, по некоторым данным, морганатический супруг Екатерины II. Член Российской академии с 1783 года.

Каким же был на самом деле великолепный князь Тавриды, светлейший князь Римской империи, первый и лучший сподвижник Екатерины Великой? Почему Потемкина ценил австрийский император Иосиф II, любили Суворов, Ушаков, а Державин и Сумароков оставили хвалебные оды, полные искреннего восхищения. Так почему же князь был так нелюбим в отечестве.

На дворе стоял апрель 1791 года.

В этот год весна наступила в Петербурге сравнительно рано и день был почти летний.

Это, впрочем, не помешало театралам-любителям наполнить сверху донизу Большой театр, бывший в столице еще новинкой, так как открытие его состоялось 22 сентября 1784 года, то есть только за семь лет до описываемого нами времени.

— Начну военную службу, а коли нет, так стану командовать священниками.

И Бог с ними, с ухабами! Не такое переживали! Потемкин по пояс высунулся в окно и закричал кучеру:

— Гони, шельма! Гони во весь опор.

А иногда ссоры возникали и по другим причинам:

… — Французский посланник, граф Сегюр, — объявил мажордом.

— Ну что же, граф, садитесь и читайте, а я буду слушать, — ответил Потемкин.

Гордый француз не выдержал подобного пренебрежения:

— Извините, князь, я, пожалуй, прерву чтение!

Недаром император Иосиф воскликнул:

А французский посол граф Сегюр ответил ему:

Зато императрица Екатерина имела полное право с гордостью заявить:

— Без войны? — воскликнул граф. — Никогда! Турки не согласятся на такую уступку, пока не будут побеждены…

По Кучук-Кайнарджисскому миру был обусловлен отказ Турции от верховных прав на Крым и признана его независимость.

Вынужденные к подобной уступке неудачной войною и победами Румянцева, турки продолжали лелеять мечту о возвращении своей власти на полуострове и даже домогаться осуществления этой мечты.

Русские со своей стороны не могли оставаться равнодушными к подобным домогательствам и старались всеми силами им противодействовать.

В самом Крыму вследствие этого образовались две партии, вступившиеся между собой в ожесточенную борьбу и находившие каждая себе поддержку в турецкой и русской сторонах.

Хан Сагиб-Гирей, расположенный к России, был свергнут, и на ханский престол возведен преданный турецким интересам Девлет-Гирей.

Эта перемена правления не могла быть приятна России и вскоре Девлет-Гирей, в свою очередь, был лишен власти и на его место возведен был на престол Шагин-Гирей.

Получив власть при помощи России, он, конечно, был на стороне русских, и, кроме того, по внушениям петербургского кабинета, захотел быть совершенно независимым и предпринял в своем государстве ряд реформ, необходимых для его усиления.

Вместе с реформами Шагин-Гирей ввел некоторые европейские обычаи, чем и восстановил против себя все еще сильную староверческую турецкую партию.

В Крыму начались снова междоусобицы, в которых русское правительство должно было поддерживать Шагин-Гирея.

Положение становилось невозможным.

Затаенная вражда между Россией и Турцией в Крыму ежеминутно готова была вырваться наружу и превратиться в открытую войну.

Особенно ясно понимал это Григорий Александрович Потемкин.

Он был убежден в невозможности существования Крыма как самостоятельного государства и горячо убеждал императрицу действовать решительнее и скорее покончить дело присоединения Крыма к России.

Его выдающаяся политическая дальновидность всецело обрисовывается в следующем письме к Екатерине:

«Крым положением своим разрывает наши границы, — писал он. — Нужна ли осторожность с турками по Бугу или со стороны Кубанской — во всех случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего хан нынешний туркам неприятен: для того, чтобы он не допустил их через Крым входить к нам, так сказать, в сердце. Положите-ка теперь, что Крым наш и что нет уже сей бородавки на носу — тогда вдруг положение границ будет прекрасное: по Бугу турки граничат с нами непосредственно, потому и дело должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других. Всякий их шаг тут виден. Со стороны Кубанской, сверх частных крепостей, снабженных войсками, многочисленное войско Донское всегда тут готово. Доверенность жителей в Новороссийской губернии будет тогда несумнительна, мореплавание по Черному морю свободно, а то извольте рассудить, что кораблям вашим и выходить трудно, а входить еще труднее. Еще вдобавок избавимся от трудного содержания крепостей, кои теперь в Крыму на отдельных пунктах. Всемилостивейшая государыня! Неограниченное мое усердие к вам заставляет меня говорить: презирайте зависть, которая вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России. Посмотрим, кого оспорили, кто что приобрел: Франция взяла Корсику, Цесарцы без войны у турок в Молдавии взяли больше нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собой Азии, Африки и Америки.

Письмо это, кроме того, что несомненно указывает на зоркий и правильный взгляд светлейшего князя на внутреннюю политику русского государства и его обширные познания в области европейской политики, является также красноречивым доказательством его беззаветной любви к родине и неусыпной заботе о славе обожаемой им монархини.

Из приведенного письма, напротив, видно, как настойчиво Григорий Александрович путем обстоятельных доводов и даже указанием на суде истории и потомства старается добыть согласие императрицы на дело даже очевидно полезное для России, без какового согласия он обойтись, видимо, не сознает себя вправе.

Так было и во всяком деле. Идея зачастую принадлежала Потемкину, но обсуждала ее всесторонне сама императрица и только убежденная основательными доводами давала свое согласие.

Она охотно выслушивала возражения и прислушивалась к замечаниям, и хотя отстаивала свою мысль, но в случае доказанной ей несостоятельности ее взгляда, отказывалась от него.

Ум Потемкина она признала давно и знала, что на этот ум можно положиться, но все же не настолько, что он мог действовать без ее согласия.

Она была монархиней в полном смысле этого слова.

Начинать же войну с последней, не обеспечив себя со стороны соседних держав и особенно Австрии, было немыслимо.

После долгих переговоров, при содействии того же Потемкина, удалось войти в соглашение с последней.

Австрийский император Иосиф II не устоял против соблазнительной перспективы поделить Турцию и заключил с русской императрицей секретный договор, которым договаривающиеся стороны взаимно обязались помогать друг другу в войне с Оттоманской империей, присоединить в случае успеха пограничные к их империям области, восстановить Грецию и образовать из Молдавии, Валахии и Бессарабии отдельную монархию, под скипетром государя греко-российского вероисповедания.

Это соглашение развязало России руки относительно Крыма.

Григорий Александрович ожидал с нетерпением удобной минуты, чтобы нанести ему окончательный удар.

Повод к этому не замедлил представиться.

Потемкин находился в Кременчуге.

Был июль 1782 года.

Вдруг князь получил известие, что взбунтовавшиеся крымцы заставили Шавлат-Гирея бежать и искать спасения в Керчи, под защитою русского флота, турки же, вопреки трактату с Россией, заняли Тамань и угрожают вторгнуться в пределы Крыма.

Приготовленный ко всяким случайностям, Григорий Александрович тотчас же сделал соответствующие распоряжения.

Он немедленно предписал генерал-поручику Павлу Сергеевичу Потемкину выгнать турок за Кубань, Суворову усмирить буджацких и ногайских татар, а генерал-поручику графу де Бальмену войти в пределы Крыма и водворить там спокойствие.

Все эти три поручения были исполнены быстро и успешно, почти без кровопролития.

Тогда Григорий Александрович предписал командовавшему азовской флотилией вице-адмиралу Клокачеву, оставя несколько судов в Керчи, сосредоточить остальные в Ахтиарской гавани, где граф де Бальмен уже воздвигал укрепления.

Светлейший, между тем пребывавший в Кременчуге, то в Херсоне, тотчас вступил в переговоры с крымскими, ногайскими и кубанскими мурзами, и где увещаниями, где золотом, где угрозами, убедил их покориться России.

8 апреля 1783 года последовал высочайший манифест, объявивший, что русское правительство, желая положить конец беспорядкам и волнениям между татарами и сохранить мир с Турцией, присоединяет навсегда к своим владениям Крым, Тамань и всю Кубанскую сторону.

Граф де Бальмен привел к присяге старшин крымских, Суворов — ногайских и Павел Сергеевич Потемкин — кубанских.

Так давно занимавшее умы русских государей присоединение Крыма совершилось.

Благодаря неусыпной энергии светлейшего князя Григория Александровича Потемкина, это великое дело было окончено без войны и потерь.

Присоединением к России целой области он ответил своим врагам, выставлявшим его изнеженным сибаритом, пустым волокитою, неспособным не только к государственному, но ни к какому делу.

А врагов у князя Потемкина было много.

— Бранят… — лаконично отвечал Попов.

— За что же? — спросила государыня.

— За все… Да кто его любит… Только двое…

Попов был прав; действительно, вся деятельность Григория Александровича была отмечена особым к нему благоволением Божиим.

Набожный князь носил уверенность в этом во всю свою жизнь.

Присоединение к России Крыма произвело страшный переполох в Константинополе.

Турки спешно стали готовиться к войне, но неожиданное объявление австрийского императора, что в случае разрыва, он соединит свою армию с русской, умерило их воинственный пыл.

Благоразумные представления русского полномочного министра при Диване Я.И. Булгакова окончательно умиротворили турок.

Действуя чрезвычайно ловко и решительно, он не только успел отклонить турок от войны, но даже заключил с ними, 23 июня 1783 года, торговый трактат, а 28 декабря конвенцию, по которой статья кучук-кайнарджисского договора о независимости Крыма была уничтожена и Кубань назначена границей между обеими империями.

По ходатайству Григория Александровича, Булгаков был награжден чином действительного статского советника и орденом святого Владимира II степени.

Сам светлейший князь Потемкин, возвратившись в Петербург, за свой бессмертный подвиг был произведен, 5 февраля 1784 года, в генерал-фельдмаршалы, назначен президентом военной коллегии и генерал-губернатором Крыма, наименованного Таврическою областью.

Читайте также: