Каверин шестнадцатилетние краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Один из самых известных писателей советского времени Вениамин Александрович Каверин появляется на свет 19 апреля 1902 года в городе Псков в семье еврейского капельмейстера. Всего в семье было 5 детей, включая самого Вениамина.
Свое начальное образование он получает в псковской Гимназии, а среднее образование уже в Москве. Также имел 2 высших образования: живой арабский язык, которому он учился в Ленинграде, и историко-филологический факультет. По окончанию он успешно защищает диссертацию и усиленно начинает заниматься писательской деятельностью.
В своих произведения Вениамин старался показать читателю какую-либо мысли и идею, а он [читатель] должен был увидеть её по-своему. Частой темой творчества его было противопоставление добра и зла, вражды и любви. Также Каверин нередко спорил с правительством на тему свободы писательства и уважения к труду. Это и цепляла Каверина в деятельности писателя.
После этого у Каверина появляется двое детей от его жены — Тыняновой Л.Н. Автор радует читателя своим творчество до самой смерти.
Умирает Вениамин в возрасте 80 лет и хоронят его на Ваганьковском кладбище, который находится в Москве.
Вениамин Зильбер (Каверин) родился 19 апреля 1902 года в Пскове.
В 1922 году Вениамин Каверин женился на сестре своего друга Юрия Тынянова – Лидии, позже ставшей известной детской писательницей. В этом счастливом и продолжительном браке у Вениамина и Лидии родилось двое детей – Николай, ставший доктором медицинских наук, профессором и академиком РАМН, и дочь Наталья, также ставшая профессором и доктором медицинских наук.
Вениамин Каверин умер 2 мая 1989 года и был похоронен на Ваганьковском кладбище.
65 лет назад, в 1946 году, Сталинскую премию получил роман, в котором практически не было упоминаний о Партии, Комсомоле, Вожде. Зато вот уже семьдесят лет эту великую книгу читают и любят и взрослые, и дети. Во многом благодаря ей сохраняется память о героическом освоении русских северных земель, которое не раз заканчивалось трагедией. Это роман Вениамина Каверина "Два капитана". Интересно, насколько разнообразным было творчество Вениамина Александровича. По признанию его сына, академика РАМН Н. В. Каверина, в разные периоды стиль и замысел прозы Вениамина Каверина был настолько своеобразным, что могло показаться, будто они написаны разными людьми. Мы побеседовали с Николаем Вениаминовичем о творчестве его отца и о том, почему сам он посвятил жизнь не литературе, а биологии и медицине.
- В прошлом году на Земле Франца-Иосифа были найдены следы пропавшей береговой партии группы Альбанова, в том числе дневники, в которых описывался дрейф шхуны "Св. Анна", этим замкнулась тема дневников штурмана Климова из "Двух капитанов". А на протяжении всего советского ХХ века пропавшую экспедицию даже не искали. Что побудило Вениамина Каверина взяться за этот сюжет?
- В романе ведь описана не просто экспедиция Брусилова. У капитана Татаринова было сразу несколько прототипов. Сам он похож, пожалуй, больше на Седова, а приписанное ему открытие Северной Земли на самом деле было сделано экспедицией Вилькицкого, которая никаких бедствий не терпела. Вот из трех разных экспедиций и сложился замысел. "Два капитана" в одном томе вышли еще до войны, в 39-м году, и задуман роман был в тридцатые годы.
- Какая книга отца вам больше нравится? Вы любили в детстве его сказки?
- Трудно ответить на этот вопрос. У него были разные периоды - настолько, что казалось, будто работают разные писатели. "Скандалист", "Два капитана" и "Перед зеркалом" - все хороши по-своему. Что касается сказок, то он только сказку "О Мите и Маше. " написал, когда я был в том возрасте, для которого она создавалась. Потом я уже был старшим школьником, студентом.
- Вы узнаете в ком-нибудь из героев "Двух капитанов" себя, своих сверстников, друзей?
- В "Двух капитанах" - нет, это, все-таки, другая эпоха. В основу биографии Сани Григорьева положена биография генетика Лобашева. Это он был "слухонемой", как Саня: слышал, но не мог говорить. Кроме того, был летчик Самуил Клебанов - погиб во время войны, его биография тоже отчасти была заимствована. Но моих знакомых в "Двух капитанах" нет. Вот фамилия Татьяны Власенковой в "Открытой книге" - это фамилия мальчика, с которым я учился в одном классе. Прототип Дмитрия Львова оттуда же - это, конечно, Лев Александрович Зильбер, старший брат В. А. Каверина.
- Роман "Два капитана" был громогласно популярен, я не знаю ни одного человека, которому он не нравился бы. Вениамин Александрович получал письма от читателей?
- Да, он получал письма и отвечал на них. Но в действительности, когда книга вышла, она подверглась серьезной критике.
- Но книга ведь получила Сталинскую премию?
- Да, после того, как она получила премию, осуждения уже быть не могло. А до этого была резкая критическая статья Веры Смирновой. Я не помню, за что именно она критиковала роман. Возможно, за то, что там не отражена роль Партии и Комсомола, практически нигде не упоминается Сталин. Интересно, что роман "Два капитана" был выдвинут на Сталинскую премию первой степени, а получил премию второй степени. Передвинуть его мог только один читатель, как и присудить премию. Видимо, у него было неоднозначное отношение к этому роману. Историю выдвижения я, к сожалению, не знаю. Этими вопросами в нашей семье занимается моя племянница, она - филолог. Мы с сестрой оба медики, пошли по стопам не нашего отца, а, скорее, его героев.
- Получение премии каким-то образом изменило жизнь вашей семьи?
- Вениамин Александрович на эти деньги купил разборный щитовой финский домик. В то время мы жили в Ленинграде, и он не мог получить в Переделкино литфондовскую дачу, ее тогда давали только московским писателям. А он хотел жить в Переделкино летом, поэтому взял у сельсовета в аренду участок земли и, вот, купил этот домик. Потом уже надстроил второй этаж, пристроил веранду, гараж. И получилась наша дача. Там и сегодня сохраняется его кабинет.
- У Вениамина Александровича были трудности, связанные с необходимостью подстраиваться под советскую действительность?
- Например, разгрому подвергся роман "Художник неизвестен", который вышел в 1931 году. О нем писали как о вылазке классового врага. Четырнадцать статей - и все разгромные - были откликом на первый том "Открытой книги", и он тогда его очень сильно менял. Потом восстанавливал. Надо сказать, что репрессии тридцатых годов были произвольны, неизбирательны, и им подверглись даже некоторые из критиков, осуждавших Каверина, а его самого не тронули, хотя Лев Зильбер был арестован и довольно много времени провел в лагерях. Вениамин Александрович за него хлопотал. В 1967 году он подготовил для Съезда Союза писателей речь о состоянии советской литературы, которое считал неудовлетворительным. Он считал неправильным искусственно делать из литературы идейное оружие партии. Но ему не дали эту речь произнести. Сегодня она опубликована. Вообще в это время он подписывал много открытых писем - в защиту Синявского и Даниэля, выступал за публикацию "Ракового корпуса" Солженицына, в защиту Жореса Александровича Медведева, когда того поместили в Калужскую психиатрическую больницу, ездил к нему в Калугу. Столько всего подписал, что было время, когда его вообще не печатали и не переиздавали.
- Книги Вениамина Александровича довольно часто экранизировались. Какая экранизация по душе вам? Какое участие принимал В. А. в этих постановках?
- Он часто сам писал сценарий, с ним консультировались режиссеры. Не могу сказать, что какая-либо из экранизаций мне очень нравится. Хотя актерский состав и в первой, и во второй экранизации "Двух капитанов" хороший. Тут ведь нет обязательной корреляции. Среднее произведение может стать основой для великого фильма. И, наоборот, сплошь и рядом мы видим слабые экранизации замечательных книг.
- Видели вы на сцене мюзикл "Норд-Ост"? Нравился ли он вам? Как бы вы отнеслись к возможности его восстановления?
- Конечно, видел. Я на премьере был. Мне, в общем, понравилось. Хотя Вениамин Александрович этого не любил. Если он мог пресечь попытку сделать из "Двух капитанов" оперу, он ее пресекал. Но мы с сестрой посмотрели, и нас ничего особенно не резануло. Против восстановления я бы, во всяком случае, не возражал.
- Каким вы помните Юрия Николаевича Тынянова?
- Он умер в 1943 году, мне было десять. Я его помню очень хорошо, он был мягкий, добрый человек. Но он был человек очень больной, я никогда не видел его здоровым - всегда с палочкой, ходил с трудом. Во время войны мы вместе были в эвакуации, в Перми. Отец был военным корреспондентом "Известий", сначала на Ленинградском фронте, потом - на Северном флоте. Вернувшись в Москву, Юрий Николаевич очень быстро умер. Вениамин Александрович его очень любил и как писателя ставил намного выше, чем себя.
- А почему вы стали заниматься медициной?
- Вообще-то я хотел заниматься биологией. Ею я и занимаюсь в Институте вирусологии, где у меня в лаборатории нет ни одного человека с медицинским образованием, кроме меня. Одни биологи и химики. Тогда, в пятидесятые, когда я учился, еще продолжались гонения на генетиков, но уже было ощущение, что это не может долго длиться. Очень уж явная дискриминация целой научной области. А в гуманитарной сфере, тесно связанной с идеологией, такого ощущения не было.
- Какие основные проблемы российской медицины вы сегодня видите?
- Я ведь занимаюсь не непосредственно медициной, а, скорее, фундаментальной медицинской наукой. Мы накапливаем знания о вирусах, которые потом, возможно, станут полезны. То, что медицинская наука у нас недофинансируется, ни для кого не секрет, хотя апокалипсических соображений на этот счет я не разделяю. Моя лаборатория функционирует в обычном режиме, хотя в девяностые годы было время, когда мы зимой работали в неотапливаемых помещениях. С другой стороны, появились возможности, которых раньше не было: международные контакты. Меня вообще за границу впервые выпустили в 90-м году, и я проработал год в США и год в Германии. Это было полезно для научной деятельности.
- Как возник девиз Сани Григорьева: Бороться и искать, найти и не сдаваться?
- Это фраза из стихотворения Альфреда Теннисона, эпитафия на могиле исследователя Антарктики Роберта Скотта, который дошел до Южного полюса, но на обратном пути погиб.
Интервью с дочерью писателя Натальей
– Семья первой читала книги отца?
– Первой рукописи видела мама. Отцу важна была наша реакция, он часто нам читал отрывки из своих будущих книг.
– Который фильм ему был больше по душе?
МЕНЯЛИ ВОДКУ НА ОБУВЬ И ПРОДУКТЫ
– Наталья Вениаминовна, а как вы попали в Пермь?
– А папа тогда остался в Ленинграде?
– Это было действительно так. Гостиница в войну была превращена в коммуналку, в которой ютились многие знаменитости, эвакуированные из Ленинграда. Нам дали крохотную комнату, жили мы на пятом этаже. Было очень шумно, дети играли в коридорах. Мы тогда не понимали, что такое война, и как-то не особенно чувствовали её дыхание. Через полгода я уехала под Краснокамск, в деревню Чёрная, где был организован лагерь для детей эвакуированных писателей. В Краснокамске закончила девятый класс. Город мне вспоминается почему-то задымлённым, и снег, помню, везде был чёрный. Вернулась спустя некоторое время в Пермь я очень гордая – с мешком картошки, заработанным в колхозе. Мама, конечно, обрадовалась, еды в те годы не хватало. Папа, когда узнал, где мы, присылал довольствие, которое выдавали ему. Вот так мы и меняли водку – на обувь и продукты. И можно сказать, что именно в Краснокамске определилась моя будущая жизнь. В городе произошло массовое отравление – кто-то выдал метиловый спирт за этиловый. Мы помогали в госпитале ухаживать за больными. Многие слепли и умирали. Вот тогда я и решила посвятить свою жизнь медицине.
– Вы какое-то время проучились ещё и в Пермской медицинской академии?
– Меньше года. Папа нас вскоре забрал. Но я выучилась и дослужилась до профессора, доктора медицинских наук. Долгое время заведовала лабораторией фармакологии и кровообращения Российской академии медицины. Ушла только в декабре прошлого года. Всё-таки возраст. Мне уже 84 года, пора подумать об отдыхе. Хотя какие-то дела ещё остались, и я продолжаю над ними работать дома. К тому же у меня много учеников.
– Позже вы приезжали в Пермь?
– О том, что мы в Перми, он узнал не сразу. Будучи военным корреспондентом, он находился в командировке на Северном флоте, в Мурманске и Полярном. И не знал, куда нас эвакуировали. Командование флота предоставило ему отпуск для того, чтобы он отыскал
семью. В августе–сентябре 1943 года он нашёл нас.
ОТЕЦ НЕ ГУСАРИЛ
– Почему ваш отец взял творческий псевдоним в честь гусара, дуэлянта-забияки и разгульного кутилы Петра Каверина? У Вениамина Александровича был гусарский характер?
– Скорее, гусарский лихой характер был у его брата – Льва Александровича Зильбера, который стал создателем советской школы медицинской вирусологии. Уникальный был, конечно, человек. Интереснейшая судьба – отсидел около десятка лет в лагерях; несмотря на отсутствие условий, занимался и там научной деятельностью, спас жизни сотням заключённых, погибавших от авитаминоза. Неоднократно ему предлагали заняться бактериологическим оружием, но он каждый раз отказывался. Там же, в шарашках, начал исследования рака. Кстати, он, как и отец, тоже получил Сталинскую премию за научную деятельность. И это – после лагерей! Вот он – да, настоящий гусар! Коля, мой брат, пошёл, кстати, по его стопам, стал вирусологом.
– Это после известного доклада секретаря ЦК Андрея Жданова в 1946-м?
– Отец – писатель, мать – тоже детская писательница. Сами не пытались писать?
– У меня вышло несколько книжек. Но это научные работы.
– А ваши дети?
– По стопам отца пошла дочь Татьяна, она – известный переводчик и редактор переводной литературы. У моего брата, Николая, три дочки, все в Америке, ни одна из них не пошла по гуманитарной линии.
Автор: Марина Сизова
Романы и повести:
Сказки:
Воспоминания, эссеистика:
Вениамин Каверин - Сказки краткое содержание
В сборник В. Каверина вошли как ранее издававшиеся сказки — Песочные часы; Много хороших людей и один завистник; Сказка о Вите и Маше, о Веселом Трубочисте и Мастере Золотые Руки, так и новые — Легкие шаги; Летающий мальчик; Немухинские музыканты. Рисунки для книги сделал известный советский художник В. Алфеевский. Для среднего возраста.
Сказки - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Вениамин Каверин СКАЗКИ
В пионерском лагере появился новый воспитатель. Ничего особенного, обыкновенный воспитатель! Большая чёрная борода придавала ему странный вид, потому что она была большая, а он маленький. Но дело было не в бороде!
В этом пионерском лагере был один мальчик. Его звали Петька Воробьёв. Потом там была одна девочка. Её звали Таня Заботкина. Все говорили ей, что она храбрая, и это ей очень нравилось. Кроме того, она любила смотреться в зеркало и хотя каждый раз находила там только себя, а всё-таки смотрела и смотрела.
А Петька был трус. Ему говорили, что он трус, но он отвечал, что зато он умный. И верно: он был умный и замечал то, что другой и храбрый не заметит.
И вот однажды он заметил, что новый воспитатель каждое утро встаёт очень добрый, а к вечеру становится очень злой.
Это было удивительно! Утром ты хоть что у него попроси — никогда не откажет! К обеду он был уже довольно сердитый, а после мёртвого часа только гладил свою бороду и не говорил ни слова. А уж вечером. Лучше к нему не подходи! Он сверкал глазами и рычал.
Ребята, которые любили ябедничать, ходили к нему именно вечером, перед сном. Но он обыкновенно откладывал наказание на завтра, а утром вставал уже добрый-предобрый. С добрыми глазами и с доброй длинной чёрной бородой!
Это была загадка! Но это была ещё не вся загадка, а только половина.
Петька очень любил читать: должно быть, поэтому он и был такой умный. Он повадился читать, когда другие ребята ещё спали. Вы-то не делайте этого, дети, потому что читать в постели очень вредно!
Знаете, что он увидел? Борода стоял на голове! Пожалуй, можно было подумать, что это утренняя зарядка.
Борода постоял немного, а потом вздохнул и сел на кровать. Он сидел очень грустный и всё вздыхал. А потом — раз! И снова стал на голову, да так ловко, точно это было для него совершенно то же самое, что стоять на ногах. Это действительно была загадка!
Петька решил, что Борода прежде был клоуном или акробатом. Но зачем же ему теперь-то стоять на голове, да ещё рано утром, когда на него никто не смотрит? И почему он вздыхал и грустно качал головой?
Петька думал и думал, и хотя он был очень умный, но всё-таки ничего не понимал. На всякий случай он никому не рассказал, что новый воспитатель стоял на голове, — это была тайна! Но потом не выдержал и рассказал Тане.
Таня сперва не поверила.
— Врёшь, — сказала она.
Она стала хохотать и украдкой посмотрела на себя в зеркальце: ей было интересно, какая она, когда смеётся.
— А тебе это не приснилось?
— Будто не приснилось, а на самом деле приснилось.
Но Петька дал честное слово, и тогда она поверила, что это не сон.
Нужно вам сказать, что Таня очень любила нового воспитателя, даром что он был такой странный. Ей даже нравилась его борода. Он часто рассказывал Тане разные истории, и Таня готова была слушать их с утра до ночи.
И вот на другое утро — весь дом ещё спал — Петька и Таня встретились у читальни и на цыпочках пошли к Бороде. Но дверь была закрыта, и они только услышали, как Борода вздыхает.
А нужно вам сказать, что окно этой комнаты выходило на балкон, и, если влезть по столбу, можно было увидеть, стоит Борода на голове или нет. Петька струсил, а Таня полезла. Она влезла и посмотрела на себя в зеркальце, чтобы узнать, не очень ли она растрепалась. Потом на цыпочках подошла к окну да так и ахнула: Борода стоял на голове!
Нужно вам сказать, что это окно открывалось внутрь. Когда Петька и Таня налегли на него и стали шептаться, оно вдруг распахнулось. Раз! — и ребята хлопнулись прямо к ногам Бороды, то есть не к ногам, а к голове, потому что он стоял на голове. Если бы такая история произошла вечером или после тихого часа, несдобровать бы тогда Тане и Петьке! Но Борода, как известно, по утрам бывал добрый-предобрый! Поэтому он встал на ноги, только спросил ребят, не очень ли они ушиблись.
Петька был ни жив ни мёртв. А Таня даже вынула зеркальце, чтобы посмотреть, не потеряла ли она бантик, пока летела.
— Ну что ж, ребята, — грустно сказал Борода, — я мог бы, конечно, сказать вам, что доктор прописал мне стоять на голове по утрам. Но не надо врать. Вот моя история.
Никогда я не знал, который час, и часы казались мне самой ненужной вещью на свете. Ведь и без часов известно, когда хочется есть! А когда хочется спать, разве без часов не известно?
И вот однажды к моей няне (у нас в доме много лет жила старая няня) пришла в гости одна старушка.
Только она вошла, как сразу стало видно, какая она чистенькая и аккуратная. На голове у нее был чистенький платочек, а на носу очки в светлой оправе. В руках она держала чистенькую палочку, и вообще она была, должно быть, самая чистенькая и аккуратная старушка на свете.
Вот она пришла и поставила палочку в угол. Очки она сняла и положила на стол. Платочек тоже сняла и положила себе на колени.
И вот что я сделал, ребята! Я потихоньку вернулся, залез под стол и стащил у старушки платочек. Мало того, я стащил у неё из-под носа очки. Потом я надел очки, повязался платочком, вылез из-под стола и стал ходить, сгорбившись и опираясь на старушкину палку.
Детство и юность
Писатель родился 19 апреля 1902 года в старинном русском городе Псков. Родители – военный капельмейстер Абель Зильбер и владелица музыкальных лавок Хана (Анна) Дессон были евреями. Веня был самым младшим ребенком в семье, где подрастало две девочки и четыре мальчика.
Вспоминая о своей ранней биографии, автор отмечал, что воспитывался в недружной, но все же любящей семье. Отец редко бывал дома – основную часть времени он проводил в казарме, репетируя с оркестром строевые марши. Управляться с хозяйством и шестью разновозрастными отпрысками матери приходилось в одиночку.
Анна Григорьевна не уступала супругу в музыкальной одаренности. В юности она окончила московскую консерваторию и отлично играла на фортепиано. Этот навык помогал женщине вносить свою лепту в семейный бюджет: в дом часто приходили ученики брать платные занятия.
Кроме того, энергичная Анна Зильбер являлась главным организатором выступлений столичных артистов в глубинке. Благодаря ее стараниям, в Псков приезжали такие знаменитости, как Федор Шаляпин и Вера Комиссаржевская. Всех детей мать обучила игре на разных музыкальных инструментах и приобщила к чтению книг. С малых лет сестры и братья Зильбер с интересом прислушивались к разговорам взрослых о культурных событиях в России.
Младшему Вениамину были безумно интересны дискуссии старших детей с их приятелями, ставших впоследствии известными в стране писателями и учеными. Среди них были Мирон Гаркави, Август Летавет, Юрий Тынянов.
В десятилетнем возрасте Зильбер-младший стал гимназистом. Вступительные экзамены мальчику дались с трудом: прирожденный гуманитарий, он сдал арифметику только с третьей попытки. Позже юноша втянулся в учебу, и последующие шесть лет стали самыми яркими в его детских воспоминаниях.
Беззаботное детство омрачили события 1918 года, когда Псков заняли немцы. Немного отвлекаться от грустной обстановки помогала литература, после чтения которой молодежь активно дискутировала по поводу творчества Куприна, Горького, Андреева. Тогда же у юного Зильбера появился авторитет – прозаик и драматург Юрий Тынянов, по совместительству являвшийся мужем его сестры. Первые стихи Вениамина он подверг жесткой критике и посоветовал попробовать свои силы в прозаическом жанре.
Творчество
После окончания гимназии молодой человек уехал в Москву, поступать в университет. В 1920 году, после года обучения, Тынянов посоветовал студенту перевестись в Петербург. Вскоре юный Зильбер стал студентом Института восточных языков.
Творчество Каверина часто подвергалось критике из-за чрезмерного внимания к сюжету и увлечения стилистической составляющей. Вениамин тоже не молчал, обвиняя литературных мэтров в тех или иных грехах по отношению к искусству.
Окончив институт, Вениамин не покинул его стен, оставшись работать аспирантом. В библиотеке альма-матер он изучал творчество малоизвестных отечественных авторов прошлых веков. Приобретенные познания в 1929-м помогли молодому человеку блестяще защитить кандидатскую в Институте истории искусств. Далее Каверин занялся написанием пьес, которые охотно ставили популярные театральные режиссеры. Он получал предложение о сотрудничестве и от Всеволода Мейерхольда, но был вынужден отказаться. В 1930-х годах писатель полностью переключился на романы и повести.
Читайте также: