Имитатор есин краткое содержание

Обновлено: 30.06.2024

– Задумывая этот фестиваль, мы исходили из того, что литература – базовое искусство, на котором держится в том числе и кино. Прежде только литература могла описать то, что сейчас способны описать, скажем, фотография и телевидение, но литература описывала происходящее не буквалистски, она оставляла лакуны для читательского домысливания. И несмотря на то что с течением времени кино отпочковалось от литературы, как, собственно, и от театра, и от изобразительного искусства, и стало создавать собственное представление о самом себе, факт остался фактом: литература – основа кино.

– Писал я один раз, роман несколько раз переиздавался. Ленин как писатель интересовал меня с университетских времен, я мечтал написать диплом о роли юмора в системе доказательств Владимира Ильича Ленина. А вот когда Ленин стал самой затравленной политической фигурой в России, одно издательство предложило мне написать о нем роман. Роман вышел, и разошелся мгновенно. Сейчас вышло 2-е издание, расходится также хорошо. Объясняю это тем, что в романе я попытался восстановить справедливость.

Сергей Есин - Имитатор краткое содержание

Имитатор - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Сергей Николаевич ЕСИН

Враги начали мне мстить за пятьсот лет до моего рождения.

Они притаились в запасниках музеев, в изустной молве, на обложках откидных календарей и на стенах чайных.

Они захватили все редакции и издательства, выставочные залы и общественные заведения. А самое главное – сознание окружающих меня людей. Ни щелочки не осталось, чтобы протиснуться и утвердиться. Ни шанса на настоящую, не сиюминутную, а бессмертную славу.

Ах, время, время. И у нас в музеях, в запасниках, в залах, хранятся мои портреты, картины, даже этюды. Ну что же, бывают и зрители, и искусствоведы, которые льют над ними слезу и произносят горячие слова! О, поверить бы мне в эти слова, в эти глаза, которые иногда горят на диспутах и обсуждениях, в эти записи в книге отзывов! Но я-то знаю себе цену, знаю, сколько это стоит. И ненавижу – всех, любого, кто когда-нибудь держал в руке кисть или карандаш. И себя – свою вечную ложь, свою вечную боязнь, свою надежду: а вдруг!

Не будет этого вдруг. В самом осадке своих надежд я знаю: не будет, все ляжет мертвым, заинвентаризированным хламом, и через сто, двести, триста лет ни один искусствовед, сдув пыль с моих полотен, не загорится трепетом открытия. Может быть, только отдадут должное: иллюзорный стиль 70-х годов. Ну а что мне? Мне остается ненавидеть предшественников и через силу бежать за своею организованной славой. Какой там бой, какие надежды! Бег, всю жизнь бег.

Я бегун, выносливый бегун на марафоне собстывенной жизни. И я знаю, что мне не стать чемпионом. Но я еще подурачу головы, покручу своей загадкой. О жизнь, куда ты пролетаешь?

Я никогда не позволяю себе опаздывать на работу. Без трех минут девять я уже в кабинете. Три минуты нужно, чтобы включить селектор, как следует усесться в кресло, повесить пиджак на спинку – демократизм в одежде веяние времени, а стиль у меня простецкий, эдакий рубаха-парень, – чуть раскидать бумаги в рабочем беспорядке, расположить так, будто со вчерашнего дня я не покидал своего трудового места, и оглядеться вокруг.

Я люблю свой кабинет. Не так-то просто было организовать экспозицию в музее таким образом, чтобы под кабинет ушла знаменитая царская спальня. Больше вроде и негде оказалось устроить директору кабинет. Ну ничего, это меня не смущает – все же лучшая комната во дворце. В конце концов, оба мы в своем роде аристократы.

Бьют английские башенные часы за стеной в приемной, и я просыпаюсь.

Но нет! Граф по-прежнему висит на пеньковых шнурах напротив моего стола, и, уже привыкший к его зимним выходкам в эти часы ветреного заката, я поднимаюсь из-за стола, становлюсь напротив хозяйского портрета и говорю:

– В вашем почтенном возрасте, ваше сиятельство, не следует совершать лишних движений. И гневаться не следует. Ведите себя спокойнее, граф. Будьте сдержаннее, коли уж так бесславно сдали историческую площадку. Прошлое – ваше, но в исторической перспективе – я! Висите спокойно, миленький, иначе отправлю в совсем некомфортабельный запасник – у вас прежде была там людская или каретный сарай? – висите и не рыпайтесь, не тревожьте моей крепкой психики, иначе я покажу вам историческую справедливость во всей ее грубой и непреложной простоте.

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Имитатор: краткое содержание, описание и аннотация

Сергей Есин: другие книги автора

Кто написал Имитатор? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

Имитатор — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Сергей Николаевич ЕСИН

Враги начали мне мстить за пятьсот лет до моего рождения.

Они притаились в запасниках музеев, в изустной молве, на обложках откидных календарей и на стенах чайных.

В 1985 году в журнале "Новый мир" был опубликован роман Сергея Есина "Имитатор". Он наделал много шуму, стал бестселлером (хотя тогда мы не оперировали такими терминами), принес автору широкую известность. Шквал рецензий обрушился на эту действительно перестроечную книгу. 20 лет спустя роман вышел снова - даже в двух изданиях, и автор, отмечающий в декабре этого года свое 70-летие, констатирует, что история про художника-приспособленца из застойных времен, оказывается, и сегодня актуальна. С Сергеем Есиным мы говорили накануне 1 сентября в его ректорском кабинете в Литературном институте им. А.М. Горького: о его творчестве и только что написанном новом романе, о литературном процессе и Литинституте.

- Сергей Николаевич, будет ли ваш роман "Имитатор" прочитан двадцать лет спустя после того, как стал знаменитым?

- Больше всего меня как раз смущает, что "Имитатор", по крайней мере на метафорическом уровне, становится сегодня актуальным. Я-то, честно говоря, спустя лет пять-шесть как вышла книга думал, что она кончилась, что ушло время и сами описанные ситуации, типы. Но - наоборот! Сейчас надо писать другой роман, который показывает, насколько выросла сама проблема, насколько она изощрилась, стала элегантней. Раньше (как у меня в романе) имитировал один художник, а сейчас имитируем на высочайшем уровне, имитируем и одновременно импровизируем. Ведем телевизионные разносы в правительственных кабинетах, но разносы - под глазами камеры. В этом смысле роману, видимо, предстоит, к сожалению, еще долгая жизнь.

- То есть тогда, в 80-х, ваш герой, художник Семираев, имитировал собственную жизнь, искажал реальность локально, вокруг себя. А сейчас, вы хотите сказать, нам уже навязана искаженная, сымитированная реальность?

- Я сам поражаюсь тому, как вдруг расширилась сама идея, сама семантика этого слова "имитация". Это как кипящее молоко: сначала оно вылилось из кастрюли на плиту, потом на пол, а теперь расплескалось уже так далеко, что тотальная имитация затронула и политику, и нашу государственную и общественную жизнь. Именно здесь, сейчас имитируют, здесь большие мастера, и, может быть, это достойно внимания литературы.

- А сама сегодняшняя литература - не имитация?

- Я часто думаю об этом. Чистый продукт самой литературы во многом заменен несколькими модными образцами. Ну, например, наш отечественный русский роман просто выродился. И в этом отношении свою роль сыграл Букер, который насадил короткий, ясный, с простой историей, несколько американизированный роман. Второй вариант - тоже некий западный образец, вроде Генри Миллера: простая история с каким-нибудь сексуальным наворотом. И третий вариант: перенесение телевизионной ситуации в романную форму, бесконечный сериал. Другого ничего нет, и прорывы столь редки! Хотя и есть: скажем, иногда тяжелые, как дредноуты, но всегда написанные хотя бы другим, своим языком романы Александра Проханова, книги Эдуарда Лимонова, блестяще написанный последний роман Василия Аксенова "Вольтерьянки и вольтерьянцы". Все остальное - скучища. И журналистика так хорошо стала маскироваться под литературу, что штучных вещей я насчитываю буквально единицы.

- Но популярными в последнее время становились именно "журналистские" вещи, устроенные, как, например, в случае с Оксаной Робски, по принципу "что вижу, то и пишу".

- Беда всей этой литературной журналистики заключается в том, что, во-первых, когда она написана даже более-менее нормальным языком, не хватает языка, который возбуждал бы подсознание. И, во-вторых, ход сюжета, как правило, настолько очевиден, что большинство этих романов лично я не дочитываю. Оксану Робски я, кстати, дочитал, но скорее из профессионального любопытства. У нее - блестящее начало и провальный конец.

Это вообще поразительное свойство современного романа: его дочитываешь с интересом до половины, а потом понимаешь, что это тихая спокойная имитация. Я очень люблю, скажем, Виктора Пелевина. Но дочитал я "Священную книгу оборотня" ровно до половины и вспомнил, что существует Пу Сан Лин, откуда, собственно, все эти пелевинские лисы-оборотни и взялись. И потом, действие вдруг прекратилось, утратило идеологическо-психологический характер, осталось только разворачивание одного и того же сюжета в его новых модификациях. Но для литературы этого мало.

- А зачем сегодня люди идут учиться в Литературный институт? И идут ли?

- Да, почему-то идут сюда, причем, по моим наблюдениям и ощущениям, с прицелом на что-то подлинное. Другое дело, что их жизнь потом отшвыривает назад и 20% наших бывших выпускников начинают придумывать телевизионные сюжеты в программы вроде "Окон", которые якобы из реальных случаев состоят, а на самом деле насквозь игровые. А мы, зрители, им верим, считая их правдой. И эта "правда" заполняет телевидение, оттуда переходит в том числе и в литературу, а из литературы - снова в общественное сознание и т.д. Такой круговорот имитаций, как дурная кровь и браки между родственниками.

Но вдруг на этом фоне прорываются некие странные ребята, которые говорят подлинным языком и у которых есть потребность в высказывании. Которая лично у меня рождает и потребность слушать, внимать. Я вот читаю сборники премии "Дебют" и ловлю себя на мысли, что мы, писатели старшего поколения, такие как Владимир Маканин, Анатолий Ким, Анатолий Курчаткин, Руслан Киреев, да и я в этом ряду отчасти, - так вот, мы присваиваем себе звание "крупных писателей". Молодежь вообще-то наступает на пятки. Может быть, у них не хватит времени на судьбу, но на вещи не хуже наших их уже хватает. Правда, написать одну вещь не сложно, трудно писать дальше. Я ведь тоже начинал не с романов - было множество рассказов, некоторые даже становились популярными, но к большой вещи надо было прийти┘

И молодежь движется, мне кажется, в сторону литературы, а не от нее, начинает примыкать к "старым" читательским группам, к тем, кто воспитан на "старом" внимании к литературе. Они перестают смотреть телевизор и начинают читать книжки.

- А кое-кто и писать, как я понимаю. И идут в писатели┘

- В этом году на приемных экзаменах в Литературном институте у меня вообще было какое-то удивительное чувство. Затрудняюсь сказать о прозаиках - их надо наблюдать в течение более длительного времени, но мне еще года два назад казалось, что поэзия погибла навсегда: скучно, не читается, не востребована, и вообще очень редко что-то появляется стоящее.

В этом году - вдруг - на приемных экзаменах пошла целая гроздь замечательных ребят-поэтов, каждый из которых пишет по-своему, по-разному и которые приехали из разных сторон┘ Но у них самих подход меняется. У нас вся приемная сессия (а она идет несколько месяцев) заканчивается тем, что мы начинаем принимать заочное отделение. И там случилась такая вещь: по итогам экзаменов, творческого конкурса я говорю одному парню (татарину, кстати): "А ты не хочешь ли пойти на очное отделение, есть все основания?" (Несмотря даже на то, что у нас уже все места заняты были - все-таки у ректора всегда есть хотя бы одно место сверх нормативов!). А он говорит: "Нет, папа хочет, чтобы я был инженером-строителем, и я уже сейчас учусь там на дневном, но папа дал денег, чтобы, если уж очень хочется, я бы заочно учился еще и в Литинституте, хотя в принципе вообще я хочу быть инженером┘

- То есть он готов платить деньги за заочное обучение? А на дневное бесплатное не хочет?

- Да, он уже учится на одном высшем на бюджетной основе, а второе, есть сейчас такое правило, ты имеешь право получить только за деньги. Но мы-то были готовы взять его на дневное! Нет, не хочет! И здесь у меня, кстати, появляется новая надежда. Это ведь достаточно самостоятельные люди, которые надеются на новые правила игры. В конце концов Тютчев никогда не был "профессиональным поэтом".

- В чем вообще тогда цель Литинститута - если не выпускать "профессиональных поэтов"?

- Во-первых, нужно иметь в Москве несколько "колодцев" с перенасыщенным раствором. Чтобы что-то кристаллизовалось. Нужен литературный колодец, театральный, физический, математический┘ Как в пустынях есть колодцы, на которых расцветают соляные розы. Здесь просто место с другим воздухом! Не случайно из этого дома вышел в свое время не только Пелевин (который проучился здесь три года), но и, скажем, президент Монголии. Или второй президент Чечни, которого убили в Дубае, Яндарбиев, который тоже учился в Литературном институте, как и братья Хачилаевы┘ Куча людей - самых разных. Значит, очевидно, тут особое место.

Во-вторых, нужно и какое-то творческое пространство, где очень пожилые люди встречались бы с очень молодыми. Потому что неизвестно, кто, так сказать, из кого выбьет искру, какой кремень. И Литинститут - именно такое место, где можно протянуть нить между разорванными, в общем-то, литературными поколениями. А эта связь потеряна, конечно.

- У вас как раз есть возможность следить непосредственно за живым литературным процессом - в том числе в его преемственности, на примере хотя бы студентов, а регулярное чтение текущей литературы присутствует?

- Я вообще читаю почти все. Как бы сериями, но "обстреливаю" то "Новый мир", то "Октябрь", то "Знамя"┘ Читаю много сборников, то, что приносят, дарят.

- А интернетом пользуетесь? Там ведь во многом рождается новая литература, новые способы говорения, письма.

- Нет. Я скажу вещь опасную, но у меня есть даже некая к этому брезгливость. Нет, я за то, чтобы использовать интернет в качестве средства коммуникации, но я не стану решать там литературных задач. Я отчетливо понимаю, что поставь я свои "Дневники" в интернет, их там раздерут. И поэтому они выходят книжками или в журналах. Огромная книжка "Дневник ректора" выходила года три назад, скоро будет еще одна. Кстати, я вообще считаю, что я первый для нашего времени открыл заново жанр публичного дневника.

- В интернете, кстати, это теперь вещь обычная - публичный дневник, блог.

- Я понимаю, что там происходит, но понимаю, и что там пропадает в силу того, что происходит именно там. Но вообще я, конечно, очень надеюсь, что мои дневники когда-нибудь станут значимы для культуры, например, как знаменитые дневники бывшего директора Императорских театров Теляковского┘

- "Дневник ректора" - это и наблюдения за литературным процессом, и часть его. Как вы к этому процессу относитесь, что думаете о сегодняшней критике - есть ли она?

- То, что мы называли раньше литературным процессом, - это было русло реки, которое можно было охватить взглядом с вертолета с небольшой высоты. Сейчас поток значительно шире. И вообще, надо сказать, литературный процесс пошел. Но критика за ним не поспевает.

Много в критике устаревшего, ненужного сегодня. Когда наша критика пытается нагромоздить какие-то большие, фундаментальные статьи, это не читается. И совсем другое дело, когда Павел Басинский в узкой колонке пишет про очень неплохого писателя Мишу Шишкина, который получил в этом году премию "Национальный бестселлер", что он, конечно, очень мастеровитый, точный писатель, но скучный от рождения - и этим все сказано. Я никогда не думал, что скука (ее наличие или отсутствие) станет для меня критерием в литературе. Но дело в том, что другие критерии и вкусы давно кончились. Школа Белинского - гениальная школа, но она хороша для определенного этапа. Действительно, ведь когда-то критика заменяла собой и литературу, и философию, и эстетику, и физиологию. Сейчас достаточно, чтобы мы верили человеку, который скажет "скучно", - и это будет как последний гвоздь, забитый в гроб произведения.

- В журнале "Новый мир" анонсирован ваш новый роман. Он уже написан? О чем?

- Да, через 20 лет после "Имитатора", уже в октябре в "Новом мире" выходит мой новый роман. Он называется "Марбург". Это такой маленький город в Германии со знаменитым протестантским университетом, в котором учились два гения русской литературы: Михайло Васильевич Ломоносов и Борис Леонидович Пастернак. Я был несколько раз в этом городе┘ Вообще-то, когда меня спрашивают, о чем этот роман, я говорю: о моей жене, обо мне, о моей собаке, о Пастернаке и Ломоносове. И о городе Марбурге! И это современный роман, связанный скорее именно с романными проблемами, чем с текущей общественной или политической ситуацией. Настоящая романистика - она всегда старалась не подпускать к себе политику. Я думаю, это любопытное сочинение, и надеюсь, оно покажет меня публике с какой-то еще неизвестной стороны.

- А что, кстати, решая романные проблемы, вы думаете о перспективе романа как жанра, формы?

- Кто думал, что когда появится эпопея Пруста, это окажет такое влияние на литературу? Был один вариант жизни, один вариант литературы, а пришел другой. И все литературоведение сразу перекроили заново. Наша, писателей, обязанность - показывать то, что есть. Но большой писатель создает сам свой жанр, свой новый мир. До Достоевского писали такие романы? Нет! И никогда не напишут. Потому что большой писатель всегда не только изобретатель собственной новой эстетики, но и собственной формы. Гениальный писатель работает в своей форме один раз, на всю жизнь и наверняка. Почему так отличается "Война и мир" от "Анны Карениной", хотя написал один и тот же человек? Это очевидно! А плохой ценитель и плохой критик всегда говорит о "едином стиле". Да нет единого стиля! Есть единство духа внутри, но каждое стихотворение у настоящего Поэта - оно всегда написано по-своему, в своей форме. Поэтому, думаю, романная форма, безусловно, будет развиваться, но зависит это развитие от авторской индивидуальности, и здесь нет общей тенденции.

- Тенденций, наверное, много. О чем говорит, например, и постоянное возникновение новых премиальных институтов.

- Это, конечно, но не надо забывать о том, что в наше время не может существовать одна премия, которая объединит всех. Я помню, по-моему, первую Ленинскую премию, которую получили Уланова, Фаворский, Коган, Леонов с романом "Русский лес". Такой премии и такого точного набора лауреатов больше не будет.

- Но есть же Госпремия?

- Да, и она, кстати, интересная, сколько бы ее ни ругали: дали ее Белле Ахмадулиной - и это правильно: другой бесспорной фигуры у нас просто нет! И надо тихо-спокойно решить, что сейчас в литературе несколько направлений, подчас вообще не пересекающихся, и объединить их по какому-то одному критерию (а ведь у литературной премии должен быть критерий, так принято!) невозможно. Не существует же единого мирового океана - это абстракция. Весь он вспахан разными течениями: одно идет сверху, другое - в глубине, одно вдоль, другое поперек┘ Ну что ж поделать? Такова жизнь. У нас просто сейчас появились новые, другие концепции жизни. Должна появиться и другая литература!

99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.

Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.

Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.

Описание книги "Имитатор"

Описание и краткое содержание "Имитатор" читать бесплатно онлайн.

Сергей Николаевич ЕСИН

Враги начали мне мстить за пятьсот лет до моего рождения.

Они притаились в запасниках музеев, в изустной молве, на обложках откидных календарей и на стенах чайных.

Бьют английские башенные часы за стеной в приемной, и я просыпаюсь.

Для своего кабинета я подобрал подходящие сюжеты: злейших врагов надо держать на виду, поблизости, чтобы был стимул жить!

Слева от хозяина, на той же стене, – Илья Ефремович Репин. Этот сухорукий баловень судьбы представляет мне одного из великих князей. Длинное, как у лошади, неулыбающееся дегенеративное лицо, слюнявый рот, расплывчатые, белесые, еле прописанные глаза – умел пригвоздить старик. Умел польстить, глумясь над натурой. Как вылизано шитье, петельки на придворном сюртуке, разводы муара по голубой ленте. Ничего не поделаешь – шедевр! Великий князь, говорят, был личным другом одного из последних владельцев дворца. За это и сподобился много лет назад попасть в наш запасник. Правда, позже было мнение передать портрет в Третьяковку или в Русский музей. Ну уж дудки – мы не можем разбазаривать фонды своей коллекции. Этот инвентарный номер принадлежал графской канцелярии… Дудки! Еще догадаются некоторые умники выставить потом в экспозиции. Да обожраться ему, что ли, блаженному сухорукому старику, посмертной славой? Сколько можно! Пускай повисит у меня. И комната подходящая, и стенка не слишком уж светлая. Да и директору в таком соседстве репрезентативнее. Целее будет портретик. Искусство, знаете ли, принадлежит народу, а я его кровинушка, его плоть, его шустрый гений.

Читайте также: