Худого слова и растение боится краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Есть ли душа у растений – вот проблема, над которой размышляет В. П. Астафьев.
Герой-рассказчик, на собственном опыте убедившись, что “.есть, есть душа растений”, приводит яркие примеры тому. Он уверен, что растения любят не только хороший уход и полив, но и доброе человеческое слово. Поучительный пример тому история с медуницей и календулой, которые, обидевшись на человека, покинули его огород. Приехал рассказчик по весне в огород, а там “пусто и голо, скорбная земля в прошлогодней траве и плесени, ни медуницы, ни календулы нет, и другие
А вот нашедшая приют на участке дикая рябинка отблагодарила хозяина тем, что превратилась в нарядное, яркое и плодовитое деревце.
Позицию автора понять довольно просто: каждое живое деревце, куст или трава имеют душу, поэтому, если к ним бережно относиться, они ответят людям благодарностью.
Трудно не согласиться с мнением писателя. Действительно, “худого слова и растение боится”. Окружающие нас растения, деревья, словно живые, чувствуют, как к ним относится человек.
Об этом писали многие классики и публицисты.
Французский поэт Жерар де Нерваль,
Ты мыслишь, человек?
Но разве одному тебе присуща мысль?
Она во всем таится.
Есть у цветов душа, готовая раскрыться.
В словах поэта отражена истина: каждое растение на земле имеет душу!
Известный русский поэт Ф. И. Тютчев в своем стихотворении “Не то, что мните вы, природа.” обращает наше внимание на то, что люди порой не замечают и не ценят окружающий их природный мир:
Не то, что мните вы, природа.
Не слепок, не бездушный лик-
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.
Лучше, на мой взгляд, не скажешь!
Таким образом, растения, словно люди, чувствуют заботливое или равнодушное отношение к ним, потому что они имеют душу.
В данном разделе вы можете высказать свое мнение
о произведениях художественной литературы, обменяться впечатлениями,
предложить вниманию читателей заинтересовавшую вас книгу
По возвращении из краев далеких засаживал я свой огород в деревне всякой древесной разностью, допрежь всего рябинами и калинами. Одну рябинку, на слизневском утесе угнездившуюся, возле обочины современной бетонной дороги, на крутом заносе давило колесами машин, царапало, мяло. Решил я ее выкопать и увезти в свой одичавший огород.
Осенью дело было. На рябине уцелело несколько пыльных листочков и две мятых розетки ягод. Посаженная во дворе, под окном, рябинка приободрилась, летом зацвела уже четырьмя розетками. И пошла, и пошла в рост, детишек-поконов вокруг себя навыталкивала из земли столько, что и самой жить негде, и питаться нечем. Я обрубил, вычистил землю вокруг дикой рябинки, и давай она расти, крепнуть одним стволом. И каждое лето, каждую осень украшалась добавленно одной-двумя розетками и такая яркая, такая нарядная и уверенная в себе сделалась – глаз не оторвать!
А коли осень теплая выпадает, рябинка пробует цвести по второму разу. Застенчиво, притаенно высветит три-четыре белых розетки с сиреневым отливом.
Два года спустя привезли саженцы из городского питомника, на свободном месте я посадил еще четыре рябинки. Эти пошли вширь и в дурь. Едва одну-две розетки ягод вымучат, зато уж зелень пышна на них, зато уж листья роями, этакие вальяжные барышни с городских угодий.
А дичка моя совсем взрослая и веселая сделалась. Одной осенью особенно уж ярка и рясна на ней ягода выросла.
И вдруг стая свиристелей на нее сверху свалилась, дружно начали птицы лакомиться ягодой. И переговариваются – вот какую рябину мы сыскали, экую вкуснятину нам лето припасло. Минут за десять хохлатые нарядные работницы обчистили деревце. Одни обклевыши на розетках остались.
Обработали деловые птахи дикую рябинку, а на те, что из питомника, даже и не присели.
Думал я, потом, когда корма меньше по лесам и садам останется, птицы непременно прилетят. Нет, не прилетели.
В следующие осени, коли случалось свиристелям залетать в мой разросшийся по огороду лес, они уж привычно рассаживались на рябинку-дичку и по-прежнему на те питомниковые деревца, лениво вымучивающие по нескольку розеток, так ни разу и не позарились.
Есть, есть душа вещей, есть, есть душа растений. Дикая рябинка со своей благодарной и тихой душой услышала, приманила и накормила прихотливых лакомок-птичек. Да и я однажды пощипал с розеток ярких плодов. Крепки, терпки, тайгой отдают – не забыло деревце, где выросло, в жилах своих сок таежный сохранило. А вокруг рябины и под нею цветы растут – медуница-веснянка. На голой еще земле, после долгой зимы радует глаз. Первое время густо ее цвело по огороду, даже из гряд кое-где выпрастываются бархатные листья – и сразу цвесть, стебли множить. Следом календула выходит и все-то лето светится горячими угольями там и сям, овощи негде расти.
Тетка-покойница невоздержанна на слово была, взялась полоть в огороде и ну по-черному бранить медуницу с календулой. Я – доблестный хозяин – к тетке подсоединился и раз-другой облаял свободные неприхотливые растения.
Приезжаю следующей весной – в огороде у меня пусто и голо, скорбная земля в прошлогодней траве и плесени, ни медуницы, ни календулы нет, и другие растения как-то испуганно растут, к забору жмутся, под строениями прячутся.
Поскучнел мой огород, впору его участком назвать. Лишь поздней порой где-то в борозде, под забором увидел я униженно прячущуюся, сморщенно синеющую медуничку. Встал я на колени, разгреб мусор и старую траву вокруг цветка, взрыхлил пальцами землю и попросил у растения прощение за бранные слова.
Медуничка имела милостивую душу, простила хозяина-богохульника и растет ныне по всему огороду, невестится каждую весну широко и привольно.
Но календулы, уголечков этих радостных, нигде нет… Пробовал садить – одно лето поцветут, но уж не вольничают, самосевом нигде не всходят.
Вот тут и гляди вокруг, думай, прежде чем худое слово уронить на землю, прежде чем оскорбить Богом тебе подаренное растение и благодать всякую.
Над лирической миниатюрой В.П. Астафьева размышляют ученики 9а класса
Варнашева Александра, 9а класс
Серебрякова Олеся, 9а класс
Данилина Диана, 9а класс
Плотникова Светлана, 9а класс
Песня иеромонаха Романа, которую мы предлагаем вашему вниманию, как и лирическая миниатюра В.П. Астафьева, о необходимости бережного отношения ко всему, что нас окружает, о том, что нет ничего случайного в нашем мире: любое существо, любое растение создано Богом, необходимо на этой Земле и заслуживает доброго, внимательного отношения человека. Оба автора подчеркивают: с любовью и теплом нужно относиться не только к людям, но и к животным, птицам, растениям.
- Для учеников 1-11 классов и дошкольников
- Бесплатные сертификаты учителям и участникам
Исследование социально-исторических и нравственных проблем в области гуманитарных дисциплин
учителя Лазаревой В.А,
заслуженного учителя РФ
Что побудило меня обратиться к данной теме? Причин много. Мне кажется, что В.П.Астафьев занимает в литературе особое место. Его книги подкупают искренностью, жизненностью событий, какой-то философской глубиной в сочетании с удивительной простотой.
- Затесь сама по себе вещь древняя. Это стёс, сделанный на дереве топором или другим острым предметом. Делали его первопроходцы и таёжники для того, чтобы белеющая на стволе дерева мета была видна издалека, и ходили по тайге от меты к мете. Часто так получалась тропа, затем дорога, и где-то в конце её возникало зимовье, заимка, затем село и город.
- Какой отвратительный звук у работающего сердца, - решил Астафьев.
-Нет, он прекрасен у работающего без перебоев сердца, - возразил доктор.
Так и в жизни, хочет сказать Астафьев: вовремя приголубь, помоги, отогрей слабого, глядишь, и человек расцветет.
- Тогда встал я на колени и попросил прощения – трава вновь появилась.
Есть в книге Астафьева и совсем короткие зарисовки, но необыкновенно большие по заложенным в них мыслям.
Пестрый лист. Красный шиповник. Искры облетевшей калины в серых кустах. Желтая хвойная опадь с лиственниц. Черная обнаженная земля под горою. Зачем так скоро?
Скоро зима? Скоро опадет лист? Или же за этим стоит еще что-то не природное, а вневременное? Действительно, природа, подобно человеку, растет и умирает, грустит и радуется.
Мне кажется, что предложения этой миниатюры можно было бы расположить как строку в строфе, получилась бы песнь в честь осени, эпическое произведение стало бы лирическим, ибо здесь каждое предложение – целая поющая картина. Завораживает яркость образов, многоцветность, своеобразное восприятие жизни лирическим героем, астафьевский язык.
Ночь. Темнота. Давно ветер не звучит за окном. Терпение кончилось. Предел. Надо помогать себе. Высыпаю горький порошок в рот. Половину мимо. Слезы застревают в ростках бороды, смывают перхоть порошка. Провал. Забытьё.
Фразы как будто рубленые.
Предел боли? Терпения? Человеческих сил? Каждый понимает по-своему эти тревожные, рвущиеся строчки. Человеку так не по себе, что он не может говорить большими предложениями.
Две очень маленькие зарисовки, два разных состояния души: в первой- ликование, во второй-отчаяние, то есть так, как и бывает в жизни.
Ночью впереди теплохода, на голубой воде, росчерком играл лунный блик. Он серебрился, фосфорно зеленел, ширился, извивался змейкой, прыгал головастиком, убегал шустрой ящеркой.
Верилось, с нетерпением ждалось: вот-вот настигнет теплоход живую тень луны, сомнет ее, срежет плугом носа.
Но проходили минуты, а отблеск далекой луны все бежал и бежал перед теплоходом. И было в этой напряженной картине что-то похожее на жизнь, казалось, вот-вот поймаешь, ухватишь смысл ее, разгадаешь и постигнешь загадки бытия.
Олицетворения, метафоры, сравнения в сочетании с образностью, эмоциональностью помогают выразить художественную мысль автора, способствуют углублению смысловой нагрузки фразы.
Таким образом, жизненный эпизод становится иллюстрацией закона бытия, то есть важно не само событие, а то, что оно позволяет понять вечно изменяющуюся жизнь. Вот, кажется, нашел ответ на мучивший вопрос, а через минуту видишь, что нет. И это бесконечно.
В.Астафьева давно заботила мысль о тонких связях человека и природы. Душу природы он чувствует хорошо и в выражении любви к ней поэтичен.
Природа у В.Астафьева живет богатой внутренней жизнью. Она вся в вечном движении, в развитии и изменении. Подобно человеку, она рождается, растёт, умирает, поёт и шепчется, грустит и радуется.
Об этом его рассказы “Свеча над Енисеем”, “Диво- дивное”,”Сойки не стало”. Писатель многие растения знает в лицо растение знает в лицо.
Так, на давно не кошенном лугу он видит 17 растений, и каждое ему близко, знакомо. Диво- дивное!
А вот на голой скале стоит зеленая березка- вся светится. Хочется, чтобы одинокое дерево не сдалось холодному дыханию осени, и он произносит: “Гори и не гасни над Енисеем, над миром, в храме природы негасимым желтым огоньком…”
В этом же тексте есть удивительное философское размышление о человеке и одиноком листе, живущем среди зеленых братьев. Он, лист, выстоявший в жару и непогоду, говорит об утверждении всего доброго, полезного, и уже лирическому герою кажется, что это он живой лист, слетевший с маленькой зеленой планеты, это он выжил, вопреки многим тяжким обстоятельствам, и сломить его нельзя.
А вот мира-то земле не хватает, ибо человек его постоянно нарушает, считает В.Астафьев.
Подрубили, обнажили Базайскую гору. Огородами ее стиснули. Электропроводами опутали. Дачами спятнали. Карьером изуродовали. Целые районы с готовой землей заброшены, нарастают дурьем. Неужели вам мало места, люди? Неужели ради огородного участка нужно сносить леса, горы, всю святую красоту?
Так ведь незаметно и себя под корень снесем.
Сколько приниженных горьких глаголов: подрубили, обнажили, стиснули, спутали, спятнали – а результат – изуродовали. Вот и Человек с большой буквы!
Видимо, В.Астафьев, когда писал эти строки, думал о затопленной родной деревне на Белом озере, о торчащем из воды каменном храме. Миниатюра звучит предостерегающе. Потерять связь с вечным, подрубить природные корни, разрушить общение с красотой - это трагедия для человека, но он, к сожалению, часто этого не понимает.
Как предостерегающе звучат слова писателя, напоминая, что отношение человека к природе – показатель духовности общества.
Лирический герой понял страдания матери:
-Ничего, мать, все перемелется. Отойдут наши люди сердцем и простят тех, кто прощения заслуживает. Незлопамятные мы.
Вот в этом гуманизме весь В.Астафьев.
-Вот пока эти часы будут ходить, и я буду жить.
Это звучит как Реквием.
Итак, мы увидели, что В.Астафьев не стесняет себя жанровыми рамками, он словно ведёт разговор с читателем. В радиусе его наблюдений разные жизненные ситуации, портреты близких людей.
На первый взгляд кажется, что ,,короткие рассказы”, отличающиеся необыкновенным разнообразием заглавий, не связаны между собой. Действительно, их можно публиковать в отдельности (как часто и делают), но это единая книга, миниатюры которой пронизаны лирическими размышлениями – зарубками.
Иногда кажется, что мысли и наблюдения В.Астафьева не имеют законченного характера, они рождаются как бы на наших глазах, но от этого живого присутствия автора миниатюры выигрывают и приобретают дополнительный смысл, указывая дорогу к вечным ценностям: честности, совести, трудолюбию, бережному отношению к природе.
1) Астафьев В.П. Собрание сочинений в 4х томах, Т.4, М.1981
2) Астафьев В.П. Затеси. Роман – газета. 2002, №5
3) Ланщиков В.Л. Виктор Астафьев. М.1992
4)Чаллмаев В.А. Исповедальное слово В.Астафьева. Журнал, ,,Литература в школе”, 2005г. , №4
Но вот она вернулась ко мне и звучит, звучит грустной музыкой в усталой, стареющей душе.
Если писательство есть умение расставлять лучшие слова в лучшем порядке, английский классик владел этим умением в совершенстве. Да вот понимание сие приходит не вдруг, на закате дней приходит, когда всякое слово, всякая музыка звучат в одном только настрое, в значении особом, в смысле уже неоспоримом.
Худого слова и растение боится
По возвращении из краев далеких засаживал я свой огород в деревне всякой древесной разностью, допрежь всего рябинами и калинами. Одну рябинку, на слизневском утесе угнездившуюся, возле обочины современной бетонной дороги, на крутом заносе давило колесами машин, царапало, мяло. Решил я ее выкопать и увезти в свой одичавший огород.
Осенью дело было. На рябине уцелело несколько пыльных листочков и две мятых розетки ягод. Посаженная во дворе, под окном, рябинка приободрилась, летом зацвела уже четырьмя розетками. И пошла, и пошла в рост, детишек-поконов вокруг себя навыталкивала из земли столько, что и самой жить негде, и питаться нечем. Я обрубил, вычистил землю вокруг дикой рябинки, и давай она расти, крепнуть одним стволом. И каждое лето, каждую осень украшалась добавленно одной-двумя розетками и такая яркая, такая нарядная и уверенная в себе сделалась — глаз не оторвать!
А коли осень теплая выпадает, рябинка пробует цвести по второму разу. Застенчиво, притаенно высветит три-четыре белых розетки с сиреневым отливом.
Два года спустя привезли саженцы из городского питомника, на свободном месте я посадил еще четыре рябинки. Эти пошли вширь и в дурь. Едва одну-две розетки ягод вымучат, зато уж зелень пышна на них, зато уж листья роями, этакие вальяжные барышни с городских угодий.
А дичка моя совсем взрослая и веселая сделалась. Одной осенью особенно уж ярка и рясна на ней ягода выросла.
И вдруг стая свиристелей на нее сверху свалилась, дружно начали птицы лакомиться ягодой. И переговариваются, переговариваются — вот какую рябину мы сыскали, экую вкуснятину нам лето припасло. Минут за десять хохлатые нарядные работницы обчистили деревце. Одни обклевыши на розетках остались.
Обработали деловые птахи дикую рябинку, а на те, что из питомника, даже и не присели.
Думал я, потом, когда корма меньше по лесам и садам останется, птицы непременно прилетят. Нет, не прилетели.
В следующие осени, коли случалось свиристелям залетать в мой разросшийся по огороду лес, они уж привычно рассаживались на рябинку-дичку и по-прежнему на те питомниковые деревца, лениво вымучивающие по нескольку розеток, так ни разу и не позарились.
Есть, есть душа вещей, есть, есть душа растений. Дикая рябинка со своей благодарной и тихой душой услышала, приманила и накормила прихотливых лакомок-птичек. Да и я однажды пощипал с розеток ярких плодов. Крепки, терпки, тайгою отдают — не забыло деревце, где выросло, в жилах своих сок таежный сохранило. А вокруг рябины и под нею цветы растут — медуница-веснянка. На голой еще земле, после долгой зимы радует глаз. Первое время густо ее цвело по огороду, даже из гряд кое-где выпрастываются бархатные листья — и сразу цвесть, стебли множить. Следом календула выходит и все-то лето светится горячими угольями там и сям, овощи негде расти.
Тетка-покойница невоздержанна на слово была, взялась полоть в огороде и ну по-черному бранить медуницу с календулой. Я — доблестный хозяин — к тетке подсоединился и раз-другой облаял свободные неприхотливые растения.
Приезжаю следующей весной — в огороде у меня пусто и голо, скорбная земля в прошлогодней траве и плесени, ни медуницы, ни календулы нет, и другие растения как-то испуганно растут, к забору жмутся, под строениями прячутся.
Поскучнел мой огород, впору его уж участком назвать. Лишь поздней порой где-то в борозде, под забором увидел я униженно прячущуюся, сморщенно синеющую медуничку. Встал я на колени, разгреб мусор и старую траву вокруг цветка, взрыхлил пальцами землю и попросил у растения прощение за бранные слова.
Медуничка имела милостивую душу, простила хозяина-богохульника и растет ныне по всему огороду, невестится каждую весну широко и привольно.
Но календулы, уголечков этих радостных, нигде нет… Пробовал садить — одно лето поцветут, но уж не вольничают, самосевом нигде не всходят.
Вот тут и гляди вокруг, думай, прежде чем худое слово уронить на землю, прежде чем оскорбить Богом тебе подаренное растение и благодать всякую.
Свеча над Енисеем
Напротив села, на скале, обкатанной дождями и временем, похожей на запекшийся кулич, чуть ниже гор и отрогов скал, отдаляясь, скорее отскочив от прибрежного леса, растет береза. Я помню ее с детства. Она уже старая, но по росту все девушка — не хватило ни почвы, ни свету, ни размаха дереву.
Эта береза распочинает осень на левом, скалистом берегу Енисея: числа двадцатого — двадцать пятого августа приоткрывается на ней полоска едва видной прожелтины, и быстро-быстро, за несколько дней, от низу до верху вся береза сделается будто свечка восковая. Последним пламенем, словно ярким вскриком в оконце лета, заявит она о себе и сразу же отделится от мира, от леса, от реки и всего своего земного окружения.
Стоит деревце одиноко и тихо светится, молитвенно догорает. Только белый ствол, будто кость, с каждым утренником проступает все явственней, все отчетливей от корня до вершинки.
Но вот конец августа, завершение прошлогоднего лета. Вышел я на берег, нашел взглядом деревце, которому так и суждено вековать в девичьем облике. Зеленая стоит березка, разве что чуть приморилась, ужалась в себе.
Быть благодатной осени, извещает. Молчит святая душа березки, которую язык не поворачивается назвать бобылкой. Но ласточки уже улетели, в палисаднике моем со стороны солнца окалиной покрылись листья на черемухе.
Все равно быть осени, быть непогоде, все равно зазимиться и на сей раз за день облететь и погаснуть, но пока стоит, молчит тихая вещунья на голой скале.
Ниже ее в камне пещера таинственно щурится, под нею ключ шевелится, еще ниже Енисей под солнцем сиянием исходит, вроде бы и не шевелится, только дышит холодом, навевая предчувствие неминуемой осени.
Свечечка, родная, не зажигайся подольше, не сгорай дотла, пусть дни погожие и ясные дольше постоят, порадуют людей, их, кроме природы, уже некому и нечем радовать.
И останься за нами, красуйся, как и до нас красовалась на утесе. Гори и не гасни над Енисеем, над миром, в храме природы, негасимым желтым огоньком свеча вечности.
У коми-пермяков, как и у многих давних народов, еще не забывших себя и Бога, существуют тайные, торжественные, порой причудливые обычаи. Почти все они связаны с землей-кормилицей и природой, землю оберегающей, скотов и людей производящей.
Один из них, из обычаев, заключается в том, чтобы в момент цветения ржи никакая зараза о себе не заявляла, никакой крик, даже громкий разговор не проникали на ржаное поле, не достигали слуха его. В период цветения ржи не только от какого-либо шума, неблагоприятно сказывающегося на урожае, — следовало воздерживаться и от супружеских отношений, не стирать, не полоскать белье, не белить холста.
Самое цветение ржи, по поверьям пермяков, происходит в полдень. В старину в полдень люди прятались в избах, запирали двери, занавешивали окна, ложились в пологи и молчали. В это время никто не должен касаться голыми руками колосьев ржи, курить табак возле цветущего поля и производить какой-либо гам, тем более лаяться на земле.
Я почти четверть века прожил на Урале, прикипел к этой усталой, присмирелой земле, кажется, помню, понимаю, слышу и вижу, ощущаю пору цветения ржи, когда и в самом деле сделается тихо-тихо в селении, оно вдруг отдалится от всего и жители села, кого где застал полдень, сомлело замрут в себе. Только зарницы, томительные зарницы, сверкают, плещутся над лесами и полями, голубым и белым пламенем озаряя покорные колосья.
Читайте также: