Гюзла мериме краткое содержание

Обновлено: 07.07.2024

Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине

Я умирал от желания поехать туда, где он еще сохранился, ибо сохранился он далеко не везде. Увы! Для путешествий мне не хватало только одного — денег; но поскольку мечтать о путешествиях ничего не стоит, я и предавался этому со своими друзьями.

Нас интересовали не те страны, которые посещали туристы; Ж. Ж. Ампер[3] и я желали уклониться от дорог, наводненных англичанами; поэтому, быстро миновав Флоренцию, Рим и Неаполь, мы должны были отплыть из Венеции в Триест и оттуда двигаться вдоль побережья Адриатики до Рагузы. Это был действительно самый оригинальный, самый прекрасный, самый необычный план. Оставался только денежный вопрос. Размышляя о способах, которыми его можно было разрешить, мы напали на мысль заранее описать наше путешествие, продать свой труд повыгоднее и с помощью вырученных денег убедиться, насколько верны были наши описания. Тогда эта идея была нова, но, к сожалению, мы от нее отказались.

Когда мы разрабатывали этот проект, занимавший нас некоторое время, Ампер, знающий все европейские языки, поручил, уж не знаю почему, мне, полнейшему невежде, собрать подлинные произведения поэтического творчества иллирийцев. Готовясь к этому, я прочел Путешествие по Далмации аббата Фортиса[4], а также довольно хорошую работу по статистике старых иллирийских провинций, составленную, кажется, одним из видных чиновников министерства иностранных дел. Я выучил пять или шесть славянских слов и в течение каких-нибудь двух недель написал все свои баллады.

Сборник был тайком отпечатан в Страсбурге и снабжен примечаниями и портретом автора. Тайна тщательно сохранялась, успех был огромный.

Правда, было продано всего двенадцать экземпляров, и у меня до сих пор сердце обливается кровью, когда я думаю о несчастном издателе, за чей счет проделана была вся эта мистификация, но если французы читать меня не пожелали, то иностранцы и некоторые компетентные лица отдали мне должное.

Через два месяца после выхода в свет Гузлы г-н Бауринг[5], автор славянской антологии, написал мне, прося дать ему возможность ознакомиться с оригиналами песен, так прекрасно мною переведенных.

Затем господин Гергардт[6], советник и доктор в одном из германских государств, прислал мне два толстых тома славянских песен, переведенных на немецкий язык; он включил в них и перевод Гузлы, переложенный им также в стихи, что сделать ему, как он писал в предисловии, было вовсе не трудно, так как в моей прозе он уловил метрику иллирийского стиха. Как известно, немцы часто делают удивительные открытия; этот же просил меня прислать ему еще новых баллад, чтобы составить из них третий том.

Наконец, г-н Пушкин перевел на русский язык некоторые из моих вещиц, и это можно сравнить с Жиль Бласом, переведенным на испанский язык, или с Письмами португальской монахини[7] в португальском переводе.

Такой блестящий перевод не вскружил мне голову. Опираясь на отзывы господ Бауринга, Гергардта и Пушкина, я мог хвастать тем, что удачно справился с местным колоритом, но это было так просто и легко, что я стал сомневаться в достоинствах этого местного колорита и охотно простил Расину, что он цивилизовал диких героев Софокла и Эврипида.

Предисловие к первому изданию

Когда я занимался составлением предлагаемого читателю сборника, мне казалось, что я, пожалуй, единственный француз (да так оно и было тогда на деле), которому могут нравиться эти безыскусственные песни, творения полудикого народа, и потому я был далек от мысли опубликовать их.

С тех пор однако, наблюдая растущий с каждым днем интерес к иноземным произведениям, и в особенности к таким, которые по самой форме своей далеки от шедевров, какими мы привыкли восхищаться, я вспомнил о своем сборнике иллирийских песен. Я перевел некоторые из них для своих друзей и по их совету решился выбрать кое-что из своей коллекции и представить эти образцы на суд публики.

Быть может, мне, более чем кому-либо другому, подобало сделать этот перевод. В ранней юности я жил в иллирийских провинциях. Мать моя была морлачка[8] из Спалатто[9], и в течение нескольких лет мне приходилось чаще говорить по-иллирийски, чем по-итальянски. Будучи с младых лет большим любителем путешествий, я тратил все время, оставшееся у меня после выполнения не особенно сложных моих обязанностей, на основательное изучение страны, в которой я жил; поэтому мало найдется между Триестом и Рагузой сел, гор или долин, которых бы я не посетил. Я даже совершал довольно длинные экскурсии в Боснию и Герцеговину, где иллирийский язык сохранился во всей своей чистоте, и там я нашел несколько любопытнейших образчиков древнего песенного творчества.

Теперь мне следует сказать, почему я выбрал для перевода именно французский язык. Я итальянец, но вследствие некоторых событий, происшедших у меня на родине, я живу теперь во Франции, которую всегда любил и гражданином которой я стал с некоторых пор. Мои друзья — французы; я привык считать Францию своим отечеством. Я не претендую — это было бы смешно для иностранца — на то, чтобы писать по-французски с изяществом истинного литератора; однако же полученное мною воспитание и продолжительное пребывание в этой стране позволяют мне, кажется, писать без особого труда; особенно это относится к переводу, главное достоинство которого, на мой взгляд, заключается в точности.

Полагаю, что иллирийские провинции, долгое время находившиеся под управлением французов, всем достаточно хорошо известны и что нет никакой необходимости предпосылать этому сборнику сведения о географии, политике и т.д.

Скажу лишь несколько слов о славянских бардах, или гузларах, как их там называют.

В большинстве своим это старики, очень бедные, одетые зачастую в лохмотья; они бродят по городам и селам, распевая свои песни под аккомпанемент инструмента вроде гитары, называемого гузла и имеющего только одну струну из конского волоса. Люди ничем не занятые — а морлаки не очень-то любят работать, — обступают их толпой; и когда песня кончается, певец ожидает награды от щедрот своих слушателей. Иногда он прибегает к хитрой уловке и прерывает исполнение на самом интересном месте, чтобы воззвать к их щедрости; бывает даже, что он сам назначает сумму, за которую согласен рассказать конец своей повести.

Впрочем, баллады распеваются не только гузларами; почти все морлаки, старики и молодежь, тоже занимаются этим делом. Некоторые — правда, таких немного — сочиняют стихи, часто импровизируя их (см. заметку о Маглановиче).

Arsène Guillot · 1844

Содержание

Глава 1 [ ред. ]

Сторож в храме св. Роха делал обход. Служба уже закончилась, но в специальном месте, где набожные дамы могли молиться отдельно от горожан, сидела одна дама — г-жа де Пьен. Сторож её хорошо знал, ведь она делала церкви большие пожертвования.

Тут в церковь зашла молодая девушка. По её лицу было видно, что она испытала много горя, но в её глазах ещё горел озорной огонек. На ней была розовая шляпка с искусственными цветами и кашемировая шаль, по которым можно было сразу догадаться о её социальном статусе.

С тех пор они довольно часто встречались, и г-жа де Пьен искала предлог помочь бедной девушке. Однажды в церковь внесли гроб. Г-жа де Пьен подумала, что умерла незнакомка. Он спросила у мужчины, который шёл за гробом, и он ответил, что умерла одна из жилиц дома, где он работает консьержем, и он провожает её по доброте, так как друзей и родных у неё нет, только дочь. Г-жа де Пьен решила навестить крошку.

На следующий день она ехала по своей улице, и дорогу ей перегородила карета. В окно она увидела девушку, которую считала мёртвой. Та похудела и носила траур. Глаза её лихорадочно блестели и на лице была странная гримаса. Она смотрела невидящим взором. Карета поехала дальше.

В этот момент к де Пьен на обед пришёл их лечащий врач, с которым они после собирались в оперу. Она попросила его осмотреть девушку. Есть врач хотел больше, чем осматривать самоубийцу, но всё же поддался уговорам. Вернувшись, доктор сказал, что женщины-самоубийцы в рубашке рождаются, и рассказал про ещё один подобный случай. Он сказал, что навестит её завтра (по просьбе г-жи де Пьен), но та отказывается лечь в больницу; так же добавил, что она чахоточная. Г-жа согласилась взять на себя все расходы и попыталась оправдать её прыжок перед доктором тем, что её нужда на это подтолкнула. Г-жа Пьен чувствовала себя виноватой, так как видела состояние девушки и не помогла.

Через несколько дней больной стало лучше. Доктор и де Пьен навестили её. Девушка была рада увидеть свою спасительницу, она благодарила её за помощь. Де Пьен спросила, раскаивается ли она в содеянном. Девушка, которую звали Арсена Гийо, рассказала свою историю — она пыталась покончить с собой из-за мужчины, который её бросил.

Арсена сказала, что у неё было много любовников, но она бедна и никому не нужна. А теперь она умрёт. Г-жа в порыве сказала, что если та раскается, бог просит и г-жа ей в этом поможет. Она направила к ней священника и была нацелена на её спасение.

Глава 2 [ ред. ]

Де Пьен закончила свой туалет и спустилась вниз; Макс играл на пианино и пел баркароллу. Они начали разговор. Оказалось, тетушка Макса умерла в Риме. Г-же нужно было идти на обед к г-же Дарсене и она пригласила туда Макса, но тот сказал, что это слишком скучно. Он рассказал ей о своих приключениях. Они завели разговор о женитьбе. В итоге Макс попросил г-жу найти достойную девушку, и тогда он готов жениться.

К Дарсене он не явился, зато утром приехал к г-же де Пьен. Оказалось, что ужинал он у своих друзей, играл в карты и даже выиграл. Он отдал все деньги женщине, чтобы она отнесла их на пожертвование. В его бумажнике лежал портрет (де Пьен убеждена, что это её). Она попросила его вернуть портрет. Он принёс его на следующий день, и с тех пор посещения стали кроче, мужчина сидел с надутым видом.

Недели через две после приезда Макса г-жа де Пьен отправилась навестить Арсену. Она справилась о её здоровье и вызвалась почитать ей вслух что-нибудь серьёзное. Арсена уснула. Г-жа решила подождать сиделку, отошла в небольшой закоулок и стала писать там какую-то записку.

Г-жа де Пьен вспыхнула, сказала, что этот человек всколыхнул в ней то, что Арсена забыла, что она обещала отречься от прошлого. Она прочла ей целую проповедь о будущем, о небе. Арсена любила Макса. После того, как её любовники закончились, а она стала нищей, она поняла, что любовь к Максу — единственное воспоминание, не вызывавшее сожаления.

Твёрдая уверенность в своей правоте делает человека бесчувственным, и, подобно хирургу, который выжигает язву калёным железом, не слушая криков больного, г-жа де Пьен продолжала своё дело с поистине безжалостной твёрдостью.

Г-жа де Пьен твердила, что есть другая мораль. Ему не стоит навещать девушку, чтобы не навредить ей. Тот отказывался, говорил, что не может навредить больной, ей будет лучше, если её будут навещать, бросить её — бесчеловечно. Макс уверял, что не любит Арсену, подле неё он ищет искупления, кары… При этих словах лицо де Пьен просияло, и она разрешила ему навещать больную.

На следующий день г-жа де Пьен отправилась к своей подопечной и нашла её очень слабой. Когда женщина сказала о том, что скоро придёт Макс, на щеках девушки появился румянец. Беседа не клеилась, и тогда де Пьен попросила Макса почитать вслух. Потом они ушли.

Когда г-жа де Пьен пришла к Арсене на следующий день, в её комнате стоял красивый букет. Он был от Макса, раньше он часто баловал её. Арсена подарила его женщине сказав, что у них слишком сильный запах. Де Пьен хотела оставить камелии — они не пахнут, но Арсена отказалась и рассказала, как они с Максом однажды поругались из-за цветка камелии в стакане (женщина вспомнила, что этот цветок дала ему она). Пришёл Макс, начал читать Арсене вслух.

Макс сказал о том, что хочет ехать в Грецию, чтобы совершить поступок, достойный христианина — воевать с турками. Г-жа де Пьен думала о том, что Макс любит её, но её тревожила мысль, что у него есть чувства и к Арсене. Он успокоилась, когда доказала себе несообразность этой мысли. Она строила и разрушала воздушные замки.

Глава 3 [ ред. ]

Арсене стало хуже. Пришёл Макс, аббат Дюбиньон произнёс слова утешенья. Арсена впала в глубокий обморок. Г-жа де Пьен, полагая, что Арсена уже мертва, произнесла, обращаясь к Максу: "Бедняжка! Что хорошего она видела в своей жизни?" Арсена очнулась, произнесла: "Я любила." и умерла. Позже г-жа де Пьен и Макс уехали вместе за границу. Г-жа де Пьен стала значительно менее набожной, но на могильной плите Арсены появилась надпись, нанесенная предположительно ее рукой: "Бедняжка Арсена! Она молится о нас".

Содержание

История создания текста

Содержание

  1. Исторические, о борьбе славян с турками, о разбойниках-гайдуках и о кровной мести:
    1. Боярышник рода Вéлико
    2. Смерть Фомы II, короля Боснии
    3. Видение Фомы II, короля Боснии
    4. Храбрые гайдуки
    5. Битва у Зеницы Великой
    6. Экспромт
    7. Ссора Лепы и Черногора
    8. Побратимы
    9. Гаданьи
    10. Черногорцы
    11. Конь Фомы II
    12. Умирающий гайдук
    13. Милош Облич
    14. Грустная баллада о благородной супруге Асана-Аги
    1. Морлак в Венеции
    2. Погребальная песня
    3. Возлюбленная Данизича
    4. Баркаролла
    5. Импровизация Иакинфа Маглановича
    1. Господарь Меркурий
    2. Красавица Елена
    3. Максим и Зоя
    4. Дурной глаз
    5. Пламя Перрушича
    6. Прекрасная Софья
    7. Ивко
    8. Константин Якубович
    9. Вампир
    10. Любовник в бутылке
    11. Кара-Али, вампир
    12. Волшебное ружьё
    13. Бан Хорватии
    Вампир

    I. В болотах Ставилы у ручья лежит на спине мертвец. Это проклятый венецианец, который обманул Марию, который сжег наши дома. Пуля пробила ему горло, ятаган пронзил его сердце; но уже три дня лежит он на земле, и из ран его все ещё течет алая и горячая кровь.
    II. Глаза его потускнели, но они глядят вверх. Горе тому, кто пройдет мимо этого трупа! Ибо кто может противиться его очаровывающему взгляду? Растут у него и ногти и борода. В страхе улетают от него вороны, хоть обсели они храбрых гайдуков, лежащих тут же кругом.
    III. Улыбаются окровавленные губы, словно у спящего человека, мучимого нечистой страстью. Подойди, Мария, и посмотри на него, ради кого ты отвергла свой дом и семью! Если посмеешь, поцелуй эти бледные окровавленные губы, которые лгали так умело. Много слез из-за него было пролито при его жизни. Ещё больше прольется после его смерти………………………………………………………………..

    Интересные факты

    Тексты

    Музыка

    Библиография

    Напишите отзыв о статье "Гусли (Мериме)"

    Примечания

    Отрывок, характеризующий Гусли (Мериме)


    В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
    Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
    Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.

    libking

    Проспер Мериме - Гузла краткое содержание

    Гузла - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

    Скажу лишь несколько слов о славянских бардах, или гузларах, как их там называют.

    В большинстве своим это старики, очень бедные, одетые зачастую в лохмотья; они бродят по городам и селам, распевая свои песни под аккомпанемент инструмента вроде гитары, называемого гузла и имеющего только одну струну из конского волоса. Люди ничем не занятые — а морлаки не очень-то любят работать, — обступают их толпой; и когда песня кончается, певец ожидает награды от щедрот своих слушателей. Иногда он прибегает к хитрой уловке и прерывает исполнение на самом интересном месте, чтобы воззвать к их щедрости; бывает даже, что он сам назначает сумму, за которую согласен рассказать конец своей повести.

    Впрочем, баллады распеваются не только гузларами; почти все морлаки, старики и молодежь, тоже занимаются этим делом. Некоторые — правда, таких немного — сочиняют стихи, часто импровизируя их (см. заметку о Маглановиче).

    Они поют слегка в нос. Напевы баллад очень однообразны, и аккомпанемент гузлы мало их оживляет; только привыкнув к этой музыке, можно ее выносить. В конце каждой строфы певец испускает громкий крик, или, вернее, какой-то вопль, похожий на вой раненого волка. В горах эти крики слышны издалека, и нужно свыкнуться с ними, чтобы признать их исходящими и уст человека.

    Заметка об Иакинфе Маглановиче

    Иакинф Магланович едва ли не единственный из встречавшихся мне гузларов, который сам является поэтом. Большинство из них только перепевают старые песни или, самое большее, мастерит новые из кусков старых: берут два десятка стихов из одной баллады, два десятка из другой и соединяют их плохоньким стишком собственного изготовления.

    Наш поэт родился в Звониграде, как он сообщает в своей балладе Боярышник рода Вéлико. Его отец был сапожником, и родители не особенно заботились о его образовании, так как он не умеет ни читать, ни писать. Восьми лет он был украден цыганами, которые увели его в Боснию. Там они обучили его всем своим штукам и без труда обратили в ислам, который они по большей части исповедуют[10]. Аян[11], иначе сказать, мэр Ливно, освободил мальчика из рук цыган и взял к себе в услужение; Иакинф прожил у него несколько лет; мальчику было лет пятнадцать, когда один католический монах обратил его в христианство, рискуя быть посаженным на кол в случае, если бы это открылось, ибо турки не очень-то поощряют деятельность миссионеров. Юный Иакинф без колебаний решил покинуть своего хозяина, довольно сурового, как большинство босняков. Но, убегая из дому, он решился отомстить за дурное с ним обращение. Воспользовавшись бурной ночью, он ушел из Ливно, унося с собой шубу и саблю своего хозяина, а также несколько цехинов, которые ему удалось украсть. Иакинфа сопровождал монах, вернувший его в лоно христианства и, быть может, сам уговоривший его бежать.

    От Ливно до Синя в Далмации каких-нибудь двенадцать миль. Вскоре беглецы оказались под покровительством венецианских властей, преследования аяна были им здесь уже не опасны. В этом городе Магланович сложил свою первую песню: он воспел свой побег в балладе, которая нашла ценителей и положила начало его известности[12].

    У него, однако, не было никаких средств к существованию; кроме того, он по природе своей не имел склонности к труду. Морлаки – народ гостеприимный, и некоторое время он жил подаянием сельских жителей, отплачивая им исполнением под аккомпанемент гузлы каких-нибудь заученных наизусть старых песен. Вскоре он сам начал сочинять песни для свадеб и похорон и сумел стать столь необходимым, что праздник был не в праздник, если на нем не присутствовал Магланович.

    Так он жил в окрестностях Синя, мало беспокоясь о своих родных, о которых ему и доныне ничего не известно, ибо он не был в Звониграде с того времени, как его похитили.

    Когда он достиг двадцати пяти лет, это был красивый молодой человек, сильный и ловкий, отличный охотник, вдобавок ко всему прославленный поэт и музыкант; все к нему благоволили, в особенности же девушки. Ту, которую он предпочел другим, звали Еленой; ее отец был богатый морлак по имени Зларинович. Иакинф легко добился ее благосклонности и, согласно обычаю, похитил девушку. У него оказался соперник по имени Ульян, нечто вроде местного владетеля, которому заранее стало известно о задуманном похищении. Иллирийские нравы таковы, что отвергнутый поклонник быстро утешается и не питает враждебных чувств к счастливому сопернику. Но Ульян упорствовал в своей ревности и задумал помешать счастью Маглановича. В ночь похищения он явился в сопровождении двух своих слуг в тот самый момент, когда Елена уже села на коня, чтобы следовать за своим возлюбленным. Ульян грозным голосом закричал, чтобы они остановились. Оба соперника были вооружены. Магланович выстрелили первым и убил Ульяна. Имей он родственников, они бы стали бы на его сторону, и ему не пришлось бы покидать страну из-за таких пустяков. Но родичей у него не было, и он оказался один против жаждущей мести семьи убитого. Поэтому он быстро принял решение и бежал с женою в горы, где присоединился к гайдукам[13].

    Долго жил он с ними; однажды в стычке с пандурами[14] он даже был ранен в лицо. Под конец, собрав некоторую сумму денег, насколько мне известно, не слишком честным путем, он спустился с гор, накупил скота и обосновался в Котаре с женою и детьми. Дом его стоит у Смоковича, на берегу речки или горного потока, впадающего в озеро Врана. Жена и дети Маглановича заняты своими коровами и небольшой фермой. Сам же он постоянно отсутствует. Часто навещает он своих бывших приятелей гайдуков, не принимая, однако же, участия в их опасных предприятиях.

    В первый раз я встретился с ним в Заре, в 1816 году. Я был тогда великим любителем иллирийского языка, и мне очень хотелось послушать какого-нибудь известного певца. Мой друг, уважаемый воевода Никола ***, встретил в Биограде, где он живет постоянно, Иакинфа Маглановича, с которым был знаком еще раньше. Зная, что тот отправляется в Зару, он дал ему для меня письмо. В этом письме говорилось, что если я хочу добиться чего-нибудь от Маглановича, мне следует его напоить, ибо он ощущает прилив вдохновения только когда хорошо выпьет.

    Иакинфу было тогда около шестидесяти лет. Это высокий человек, очень крепкий и сильный для своего возраста, широкоплечий и с бычьей шеей. Лицо его, покрытое темным загаром, маленькие, немного раскосые глаза, орлиный нос, довольно красный от постоянного употребления крепких напитков, длинные белоснежные усы и густые черные брови – все это создает облик, который, раз увидев, трудно забыть. Прибавьте к этому длинный шрам, пересекающий бровь и тянущийся вдоль щеки. Голову он брил по обычаю всех почти морлаков и носил черную барашковую шапку. Одежда его была довольно ветхая, но очень опрятная.

    Читайте также: