Горький по руси краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Сборник “По Руси” создавался с 1912 по 1917 год. В этих рассказах о России Горький как бы возвращается к мотивам раннего творчества, к своим впечатлениям от странствий по России, но дает их в новом эстетическом преломлении. Цикл рассказов “По Руси” явился своеобразным “включением” Горького в те споры, которые в 10-е годы активно велись в писательской среде на тему, что такое русский национальный характер, каково его содержание. Горький выделяет в нем типические черты: активность, волевое, деятельное, творческое начало, способное преобразовать жизнь. Именно в этих качествах русского человека увидел Горький главное. Его прежде всего интересовали социальные мотивы раскрытия русского характера. Он считал, что русского человека из состояния инертности и пассивности могут вывести лишь идеи социализма, социалистическое восприятие жизни. Мысли о России и о русском народе автор выражает устами героев рассказов и “проходящего”, от имени которого ведется повествование. Перед нами скромные труженики, простые люди, чья деятельность украшает жизнь на земле. Цикл “По Руси” открывает рассказ “Рождение человека”, придающий оптимистическое звучание всему сборнику. В цикле “По Руси” рассказывается о неудавшихся жизнях многих русских людей, искалеченных российской действительностью: в рассказах “Чубин”, “Нилушка”, “Кладбище”, “На пароходе”, “Женщина”, “В ущелье”, “Калинин”, “Вечер у Панашкина”, “Светло-серое с голубым”, “Тимка”, “Страсти-мордасти”. Поднять человека-труженика до жизни, которой он достоин, — вот одна из основных мыслей рассказа “Нилушка” и всего сборника. Контраст между калечащей человека действительностью и мечтой о жизни очень сильно выражен в рассказе “Кладбище”. Тут поднимается важная проблема о деянии “маленького” человека и ценностей, им создаваемых. Отвратительная фигура мещанина Ираклия Вырубова, огромного, разжиревшего, с жадным ртом и лживыми глазами, вырисовывается как воплощение тупости и бессмысленности мещанского существования. Идея деяний народа здесь противопоставлена мещанскому паразитизму, воплощенному в фигуре Вырубова. В рассказе “Женщина” мы видим группу кочующих людей, пришедших из Средней полосы на Кавказ и оказавшихся в одной из кубанских станиц. Каждый из героев ищет в жизни счастья. Судьба их случайно свела на кубанской земле и так же внезапно вскоре разведет по разным дорогам. Сегодняшнее и завтрашнее, нынешнее положение народа и его жизнь в будущем — на этом контрасте построен цикл “По Руси”. Вот каковы люди, а вот какими они могли бы стать — таковы рассказы “Вечер у Шамова”, “Вечер у Панашникова”, “Вечер у Сукомятина ”. Эти рассказы — бытие провинциальной интеллигенции, купечества и городских “низов” — слобожан. Пожалуй, ни в одном из рассказов Горького не сильны так контрасты прекрасного и уродливого, как в рассказе “Страсти-мордасти”. Горький не побоялся поставить рядом самое безобразное и самое прекрасное и показать, что душа способна жить под густыми пластами грязи. В I части описывается дикое и непристойное, а во II части — прекрасное и человеческое. В сборнике “По Руси” Горький находит всюду творцов прекрасного и доброго, собирает по крупинке подлинно человеческие чувства. Счастье человека, заблудившегося на просторах России, и наступившее разочарование, а чаще трагический поворот, происшедший в судьбе героя, — сюжет многих рассказов сборника “По Руси”. Эстетическая основа всех этих рассказов — уродливое настоящее и мечта о прекрасном. Эта книга пленяет своим оптимизмом, хотя в ней так много рассказано о трагическом, горестном, мучительном. Вместе с тем в книге Горького есть собирательный образ русского человека, покоряющего своей высокой духовной красотой.
Страсти-мордасти
Ленька не по годам мудр и серьезен. Он относится к матери как к малому дитя, жалеет её и учит жизни. Одновременно он совсем ребенок, не имеющий никакого опыта жизни.
Сборник “По Руси” создавался с 1912 по 1917 год. В этих рассказах о России Горький как бы возвращается к мотивам раннего творчества, к своим впечатлениям от странствий по России, но дает их в новом эстетическом преломлении. Цикл рассказов “По Руси” явился своеобразным “включением” Горького в те споры, которые в 10-е годы активно велись в писательской среде на тему, что такое русский национальный характер, каково его содержание. Горький выделяет в нем типические черты: активность, волевое, деятельное, творческое начало, способное
Именно в этих качествах русского человека увидел Горький главное. Его прежде всего интересовали социальные мотивы раскрытия русского характера. Он считал, что русского человека из состояния инертности и пассивности могут вывести лишь идеи социализма, социалистическое восприятие жизни.
Мысли о России и о русском народе автор выражает устами героев рассказов и “проходящего”, от имени которого ведется повествование. Перед нами скромные труженики, простые люди, чья деятельность украшает жизнь на земле. Цикл “По Руси” открывает рассказ “Рождение человека”, придающий
В цикле “По Руси” рассказывается о неудавшихся жизнях многих русских людей, искалеченных российской действительностью: в рассказах “Чубин”, “Нилушка”, “Кладбище”, “На пароходе”, “Женщина”, “В ущелье”, “Калинин”, “Вечер у Панашкина”, “Светло-серое с голубым”, “Тимка”, “Страсти-мордасти”. Поднять человека-труженика до жизни, которой он достоин, – вот одна из основных мыслей рассказа “Нилушка” и всего сборника. Контраст между калечащей человека действительностью и мечтой о жизни очень сильно выражен в рассказе “Кладбище”. Тут поднимается важная проблема о деянии “маленького” человека и ценностей, им создаваемых.
Отвратительная фигура мещанина Ираклия Вырубова, огромного, разжиревшего, с жадным ртом и лживыми глазами, вырисовывается как воплощение тупости и бессмысленности мещанского существования. Идея деяний народа здесь противопоставлена мещанскому паразитизму, воплощенному в фигуре Вырубова. В рассказе “Женщина” мы видим группу кочующих людей, пришедших из Средней полосы на Кавказ и оказавшихся в одной из кубанских станиц.
Каждый из героев ищет в жизни счастья. Судьба их случайно свела на кубанской земле и так же внезапно вскоре разведет по разным дорогам. Сегодняшнее и завтрашнее, нынешнее положение народа и его жизнь в будущем – на этом контрасте построен цикл “По Руси”. Вот каковы люди, а вот какими они могли бы стать – таковы рассказы “Вечер у Ша-мова”, “Вечер у Панашникова”, “Вечер у Сукомя-тина”.
Эти рассказы – бытие провинциальной интеллигенции, купечества и городских “низов” – слобожан. Пожалуй, ни в одном из рассказов Горького не сильны так контрасты прекрасного и уродливого, как в рассказе “Страсти-мордасти”. Горький не побоялся поставить рядом самое безобразное и самое прекрасное и показать, что душа способна жить под густыми пластами грязи.
В I части описывается дикое и непристойное, а во II части – прекрасное и человеческое. В сборнике “По Руси” Горький находит всюду творцов прекрасного и доброго, собирает по крупинке подлинно человеческие чувства. Счастье человека, заблудившегося на просторах России, и наступившее разочарование, а чаще трагический поворот, происшедший в судьбе героя, – сюжет многих рассказов сборника “По Руси”.
Эстетическая основа всех этих рассказов – уродливое настоящее и мечта о прекрасном. Эта книга пленяет своим оптимизмом, хотя в ней так много рассказано о трагическом, горестном, мучительном. Вместе с тем в книге Горького есть собирательный образ русского человека, покоряющего своей высокой духовной красотой.
Максим Горький - По Руси краткое содержание
По Руси - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Это было в 92-м, голодном году, между Сухумом и Очемчирами, на берегу реки Кодор, недалеко от моря — сквозь веселый шум светлых вод горной речки ясно слышен глухой плеск морских волн.
Осень. В белой пене Кодера кружились, мелькали желтые листья лавровишни, точно маленькие, проворные лососи, я сидел на камнях над рекою и думал, что, наверное, чайки и бакланы тоже принимают листья за рыбу и — обманываются, вот почему они так обиженно кричат, там, направо, за деревьями, где плещет море.
Каштаны надо мною убраны золотом, у ног моих — много листьев, похожих на отсеченные ладони чьих-то рук. Ветви граба на том берегу уже голые и висят в воздухе разорванной сетью; в ней, точно пойманный, прыгает желто-красный горный дятел-расудук, стучит черным носом по коре ствола, выгоняя насекомых, а ловкие синицы и сизые поползни — гости с далекого севера — клюют их.
Этим я и занимался, сидя в камнях под каштанами, сильно искусанный сердитой пчелой, макал куски хлеба в котелок, полный меда, и ел, любуясь ленивой игрою усталого солнца осени.
Осенью на Кавказе — точно в богатом соборе, который построили великие мудрецы — они же всегда и великие грешники, — построили, чтобы скрыть от зорких глаз совести свое прошлое, необъятный храм из золота, бирюзы, изумрудов, развесили по горам лучшие ковры, шитые шелками у тюркмен, в Самарканде, в Шемахе, ограбили весь мир и все — снесли сюда, на глаза солнца, как бы желая сказать ему:
— Твое — от Твоих — Тебе.
…Я вижу, как длиннобородые седые великаны, с огромными глазами веселых детей, спускаясь с гор, украшают землю, всюду щедро сея разноцветные сокровища, покрывают горные вершины толстыми пластами серебра, а уступы их — живою тканью многообразных деревьев, и — безумно-красивым становится под их руками этот кусок благодатной земли.
Превосходная должность — быть на земле человеком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении пред красотою!
Ну да — порою бывает трудно, вся грудь нальется жгучей ненавистью и тоска жадно сосет кровь сердца, но это — не навсегда дано, да ведь и солнцу, часто, очень грустно смотреть на людей: так много потрудилось оно для них, а — не удались людишки…
Разумеется, есть немало и хороших, но — их надобно починить или — лучше — переделать заново.
Я знаю их — орловские, вместе работал с ними и вместе рассчитался вчера; ушел я раньше их, в ночь, чтобы встретить восход солнца на берегу моря.
Четверо мужиков и скуластая баба, молодая, беременная, с огромным вздутым к носу животом, испуганно вытаращенными глазами синевато-серого цвета. Я вижу над кустами ее голову в желтом платке, она качается, точно цветущий подсолнечник под ветром. В Сухуме у нее помер муж — объелся фруктами. Я жил в бараке среди этих людей: по доброй русской привычке они толковали о своих несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно верст на пять вокруг.
Это — скучные люди, раздавленные своим горем, оно сорвало их с родной, усталой, неродимой земли и, как ветер сухие листья осени, занесло сюда, где роскошь незнакомой природы — изумив — ослепила, а тяжкие условия труда окончательно пришибли этих людей. Они смотрели на все здесь, растерянно мигая выцветшими, грустными глазами, жалко улыбаясь друг другу, тихо говоря:
— А-яй… экая землища…
— Прямо — прет из нее.
— Н-да-а… а однако — камень ведь…
— Неудобная земля, надобно сказать…
И вспоминали о Кобыльем ложке. Сухом гоне. Мокреньком — о родных местах, где каждая горсть земли была прахом их дедов и все памятно, знакомо, дорого — орошено их потом.
Была там с ними еще одна баба — высокая, прямая, плоская, как доска, с лошадиными челюстями и тусклым взглядом черных, точно угли, косых глаз.
Вечерами она, вместе с этой — в желтом платке, — уходила за барак и, сидя там на груде щебня, положив щеку на ладонь, склоня голову вбок, пела высоким и сердитым голосом:
За погостом…
во зелены-их куста-ах —
На песочку…
расстелю я белый плат…
Не дождусь ли…
дружка милого мово…
Придет милый…
поклонюся яй ему…
Желтая обычно молчала, согнув шею и разглядывая свой живот, но иногда вдруг, неожиданно, лениво и густо, мужицким сиповатым голосом вступала в песню рыдающими словами:
Ой да милый…
ой, миленок дорогой…
Не судьба мне…
боле видетьси с табой…
В черной душной темноте южной ночи эти плачевные голоса напоминали север, снежные пустыни, визг метели и отдаленный вой волков…
Потом косоглазая баба заболела лихорадкой и ее снесли в город на носилках из брезента — она тряслась в них и мычала, словно продолжая петь свою песню о погосте и песочке.
…Ныряя в воздухе, желтая голова исчезла.
Я кончил свой завтрак, закрыл листьями мед в котелке, завязал котомку и, не спеша, двинулся вослед ушедшим, постукивая кизиловой палкой о твердый грунт тропы.
— Чише! Хыть ты и боек, но я тебя моментально в полицию…
Любил он отправлять людей в полицию, и хорошо думать, что теперь его, наверное, уже давно, до костей обглодали червяки могилы.
…Идти — легко, точно плывешь в воздухе. Приятные думы, пестро одетые воспоминания ведут в памяти тихий хоровод; этот хоровод в душе — как белые гребни волн на море, они сверху, а там, в глубине — спокойно, там тихо плавают светлые и гибкие надежды юности, как серебряные рыбы в морской глубине.
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
По Руси: краткое содержание, описание и аннотация
Максим Горький: другие книги автора
Кто написал По Руси? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
По Руси — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Была там с ними еще одна баба — высокая, прямая, плоская, как доска, с лошадиными челюстями и тусклым взглядом черных, точно угли, косых глаз.
Вечерами она, вместе с этой — в желтом платке, — уходила за барак и, сидя там на груде щебня, положив щеку на ладонь, склоня голову вбок, пела высоким и сердитым голосом:
За погостом…
во зелены-их куста-ах —
На песочку…
расстелю я белый плат…
Не дождусь ли…
дружка милого мово…
Придет милый…
поклонюся яй ему…
Желтая обычно молчала, согнув шею и разглядывая свой живот, но иногда вдруг, неожиданно, лениво и густо, мужицким сиповатым голосом вступала в песню рыдающими словами:
Ой да милый…
ой, миленок дорогой…
Не судьба мне…
боле видетьси с табой…
В черной душной темноте южной ночи эти плачевные голоса напоминали север, снежные пустыни, визг метели и отдаленный вой волков…
Потом косоглазая баба заболела лихорадкой и ее снесли в город на носилках из брезента — она тряслась в них и мычала, словно продолжая петь свою песню о погосте и песочке.
…Ныряя в воздухе, желтая голова исчезла.
Я кончил свой завтрак, закрыл листьями мед в котелке, завязал котомку и, не спеша, двинулся вослед ушедшим, постукивая кизиловой палкой о твердый грунт тропы.
— Чише! Хыть ты и боек, но я тебя моментально в полицию…
Любил он отправлять людей в полицию, и хорошо думать, что теперь его, наверное, уже давно, до костей обглодали червяки могилы.
…Идти — легко, точно плывешь в воздухе. Приятные думы, пестро одетые воспоминания ведут в памяти тихий хоровод; этот хоровод в душе — как белые гребни волн на море, они сверху, а там, в глубине — спокойно, там тихо плавают светлые и гибкие надежды юности, как серебряные рыбы в морской глубине.
Дорогу тянет к морю, она, извиваясь, подползает ближе к песчаной полосе, куда вбегают волны, — кустам тоже хочется заглянуть в лицо волны, они наклоняются через ленту дороги, точно кивая синему простору водной пустыни.
Ветер подул с гор — будет дождь.
…Тихий стон в кустах — человечий стон, всегда родственно встряхивающий душу.
Раздвинув кусты, вижу — опираясь спиною о ствол ореха, сидит эта баба, в желтом платке, голова опущена на плечо, рот безобразно растянут, глаза выкатились и безумны; она держит руки на огромном животе и так неестественно страшно дышит, что весь живот судорожно прыгает, а баба, придерживая его руками, глухо мычит, обнажив желтые волчьи зубы.
— Что — ударили? — спросил я, наклоняясь к ней, — она сучит, как муха, голыми ногами в пепельной пыли и, болтая тяжелой головою, хрипит:
— Уди-и… бесстыжий… ух-ходи…
Я понял, в чем дело, — это я уже видел однажды, — конечно, испугался, отпрыгнул, а баба громко, протяжно завыла, из глаз ее, готовых лопнуть, брызнули мутные слезы и потекли по багровому, натужно надутому лицу.
Это воротило меня к ней, я сбросил на землю котомку, чайник, котелок, опрокинул ее спиною на землю и хотел согнуть ей ноги в коленях — она оттолкнула меня, ударив руками в лицо и грудь, повернулась и, точно медведица, рыча, хрипя, пошла на четвереньках дальше в кусты:
Подломились руки, она упала, ткнулась лицом в землю и снова завыла, судорожно вытягивая ноги.
В горячке возбуждения, быстро вспомнив все, что знал по этому делу, я перевернул ее на спину, согнул ноги — у нее уже вышел околоплодный пузырь.
— Лежи, сейчас родишь…
Сбегал к морю, засучил рукава, вымыл руки, вернулся и — стал акушером.
Баба извивалась, как береста на огне, шлепала руками по земле вокруг себя и, вырывая блеклую траву, все хотела запихать ее в рот себе, осыпала землею страшное, нечеловеческое лицо, с одичалыми, налитыми кровью глазами, а уж пузырь прорвался и прорезывалась головка, — я должен был сдерживать судороги ее ног, помогать ребенку и следить, чтобы она не совала траву в свой перекошенный, мычащий рот…
Читайте также: