Гинзбург о лирике краткое содержание

Обновлено: 03.07.2024

О лирике

В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще; вопрос, который может решаться — в плане чистой теории или исторической поэтики — лишь на многовековом сравнительном материале. Задача здесь другая — рассмотреть в их исторической перспективе ряд проблем, живых для нашей литературной современности. На протяжении векового периода истории русской лирической поэзии (от начала девятнадцатого века по десятые голы двадцатого) я останавливаюсь на тех узловых, переломных моментах, когда именно лирика привлекала внимание читателя и имела решающее значение в русском литературном процессе.

В каждой из глав преобладает некая проблема или группа проблем, и в этой связи лирика Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Тютчева, Блока и других поэтов рассматривается не монографически, но в определенных теоретических аспектах.

Одна из основных проблем этой книги — проблема воплощения в лирике авторского сознания, всегда обобщающего черты общественного сознания эпохи. Многообразные формы выражения в лирике личности поэта нередко подводятся у нас под унифицированную категорию лирического героя; тогда как лирический герой — только одна из возможностей, и она не должна заслонять все другие. В центре главы, посвященной этим вопросам, — лирика Лермонтова, того русского поэта XIX века, которым с наибольшей силой выражена идея протестующей личности.

Для нас уже неприемлемо некогда бытовавшее понимание лирики как непосредственного выражения чувств данной единичной личности. Подобное непосредственное выражение было бы не только неинтересно (если бы речь действительно шла об одной личности), но и невозможно, поскольку искусство — это опыт одного, в котором многие должны найти и понять себя.

Замечает, что: многообразные формы выражения в лирике личности поэта нередко подводятся у нас под унифицированную категорию лирического героя; тогда как лирический герой — только одна из возможностей, и она не должна заслонять все другие.

Взаимодействие традиции, наследия прошлого с утверждением нового, вечное взаимодействие, которым живет эстетический акт.

Лирика XX века довела до предела некоторые изначальные свойства поэзии — ее многозначность, ее ассоциативные возможности.

Лирическая поэзия — далеко не всегда прямой разговор поэта о себе и своих чувствах, но это раскрытая точка зрения, отношение лирического субъекта к вещам, оценка. Поэтическое слово непрерывно оценивает все, к чему прикасается, — это слово с проявленной ценностью. Оценочным началом проникнуты и столь живучие в лирике эстетические категории — высокого и низкого, поэтического и прозаического. Классическая система жанров исходила из таких эмоционально-оценочных установок, как восторг, печаль, негодование. По самой своей сути лирика — разговор о значительном, высоком, прекрасном (иногда в противоречивом, ироническом преломлении); своего рода экспозиция идеалов и жизненных ценностей человека. Но также и антиценностей — в гротеске, в обличении и сатире; но не здесь все же проходит большая дорога лирической поэзии.

Лирическое слово

Что такое поэтичность слова? Преображение слова совершается в поэтическом контексте. Поэтическое может быть лишено всякой метафоричности, всякой вообще иносказательности, и все же эстетическое единство контекста придает ему многопланный, расширенный смысл, реализует потенциальные возможности значении и вызывает к жизни неожиданные признаки. Так осуществляется художественное познание вещей в их неповторимых аспектах, недоступных логическому анализу или описанию.

Стиховой строй в высшей степени динамизирует художественное слово.

Лирическое слово — концентрат поэтичности. Оно должно обладать несравненной силой воздействия. Эта сила длительно подготавливается, иногда наращивается многовековыми навыками восприятия поэзии.

Лирические формулы.

Требование новизны возникает именно потому, что лирика, как и всякое искусство, есть специфическая форма познания, тем самым соотношение известного с неизвестным.

Ведь, изучая знаки художественной системы, мы прежде всего должны понять то значение, какое они имели для своего творца, то есть понять те культурные, исторические связи, в которых действовал художник. И тогда историческое исследование может совместиться со структурным.

ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ДОПОЛНЕННОЕ

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
1974

СОДЕРЖАНИЕ

Школа гармонической точности
Поэзия мысли
Проблема личности
Поэзия действительности
Наследие и открытия
Вещный мир
Поэтика ассоциаций
[Заключение]

1 Гегель. Лекции по эстетике, кн. III. Сочинения, т. XIV. М., 1958, стр. 294.

орудием поэтической мысли, отторгая его от его прозаического двойника.

В прозе, даже в стихотворном эпосе фабульное движение, персонажи, обстановка — все это развертывает, объясняет тему. В лирике поэтическая мысль, сложный внутренний опыт должны быть переданы сгущенными поэтическими формулировками, устанавливающими с читателем молниеносный и безошибочный контакт. Иначе лирика не станет искусством как двусторонним социальным актом творчества и восприятия. Лирике в особенности нужен понимающий читатель. Этот вопрос не следует смешивать с вопросом о культурной подготовке читателя, об его интеллектуальной изощренности. Так, например, устная крестьянская поэзия всегда имела понимающего слушателя, в высшей степени способного расшифровывать систему ее иносказаний.

1 А. Н. Веселовский. Историческая поэтика. Л., 1940, стр. 376.

2 Г. Р. Державин. Рассуждение о лирической поэзии или об оде (1811). Сочинения, т. VII. СПб., 1872, стр. 547.

Казалось бы, отвергнуты в принципе запреты, и в поэзии— все дозволено! В действительности же каждое новшество брали с бою, потому что каждое новшество угрожало утратой общезначимой поэтичности или распадом стиха. Неудивительно, что до верлибра дошли только в XX веке — ведь отмена цезуры после второй или третьем стопы воспринималась еще в 1820-х годах как метрическая революция.

ЗАКОН КИТМЕНА: Чистый бред имеет тенденцию вытеснять с телеэкрана бред обыкновенный. Марвин Китмен
ещё >>

Когда историк литературы изучает повествовательную прозу или драматургию, ему сравнительно нетрудно установить связь романа, повести или драмы с временем, с эпохой

Материал книги по главам в общем расположен в хронологической последовательности, но это отнюдь непревращает ее в очерк истории русской лирики. Автор вовсе не стремится к исчерпывающему освящению творчества каждого поэта и всего литературного процесса. Л. Я. Гинзбург ставит перед собой задачу рассмотреть ряд проблем теории лирики в их исторической перспективе. Перед нами исследование с резко выраженным теоретическим уклоном. Работа по-настоящему актуальна, ибо в ней ставятся теоретические проблемы, жи-

вые для нашей литературной современности: они настойчиво выдвигаются развитием современной лирической поэзии и находятся в центре внимания нашей литературной науки.

В данной рецензии не представляется возможным рассмотреть всю богатую теоретическую проблематику книги Л. Я. Гинзбург. Остановлюсь поэтому на двух проблемах, которые кажутся особенно существенными и очень мне близки. Я имею в виду проблему форм выражения авторского сознания и проблему реализма в лирике.

Всякий, кто более или менее внимательно следил за нашей литературной периодикой, обратил внимание на то, что в течение длительного времени на страницах газет и, журналов проходили дискуссии о лирическом герое. Теоретический уровень их был, как правило, невысок. Противники этого понятия полагали, что оно ведет к отрыву лирики от жизни; при этом они молчаливо и не всегда осознанно исходили из мысли о тождестве лирики и самой жизни. Защитники понятия лирического героя справедливо указывали, что в лирической поэзии, как и вообще в искусстве, жизнь отражается не зеркально: она подвергается изменению, которое определяется мировоззрением поэта, его отношением к действительности. Собственная жизнь, биография, внутренний мир служат для лирического поэта исходным материалом, который должен подвергнуться обработке, чтобы обрести общее значение и стать поэзией. Из этих бесспорных положений, однако, делался часто ошибочный вывод о том, что лирический герой — обязательная принадлежность лирической поэзии, что он есть в творчестве любого поэта-лирика.

Повторявшиеся дискуссии не вносили ничего существенно нового в постановку и разрешение проблемы, да и самые дублирующиеся результаты были не очень-то богаты. Происходило это из-за печального разрыва между литературной критикой и историей классической литературы: они и до сих пор во многом находятся на разных теоретических уровнях — в частности, в понимании лирической поэзии. То, что составляло предмет ожесточенных и во многом бесплодных споров на страницах газет и журналов во время дискуссий о лирическом герое, было уже решено в историко-литературных работах группы наших ученых (Ю. Н. Тынянова, Д. Е. Максимова, Н. Л. Степанова). Особенно много сделала для решения проблемы автора в лирике Л. Я. Гинзбург. В рецензируемое книге она в известной мере подвела итог, сводя воедино то, что было рассеяно в отдельных ее статьях, печатавшихся разных сборниках. Уже во вступлении, определяя исходные

Это место звучит теперь особенно актуально. Споры о лирическом герое утихли, он превратился в достоянию массовой литературоведческой продукции, популярных книг и методических пособий и, как нередко бывает в таких случаях, стал утрачивать признаки термина. Между тем лирический герой — это единство личности, не только стоящей за текстом, но и воплощенной в самом поэтическом сюжете, ставшей предметом изображения, — причем образ его не существует, как правило, в отдельном, изолированном стихотворении: лирический герой это обычно единство если не всего лирического творчества поэта, то периода, цикла, тематического комплекса. На примере творчества Лермонтова, Блока, Маяковского Л. Я. Гинзбург конкретизирует эти общие положения. В то же время она характеризует и другой способ выражения авторского сознания, при котором поэт присутствует в своем творчестве как известный взгляд на действительность (призма, через которую преломляется мир), но не становится главным предметом изображения (творчество Пушкина, Фета, Тютчева). Мне кажется, что дальнейшее изучение этой формы выражения авторского сознания должно привести к плодотворным результатам.

результаты, полученные таким образом, выводились за пределы эпического рода и накладывались на материал лирики и драмы. Л. Я. Гинзбург исходит из совершенно правильной предпосылки: самая проблема реализма применительно к лирической поэзии должна быть как-то заново поставлена. Механическое перенесение признаков реализма на лирику приводит лишь к упрощению вопроса. А между тем понятно, что обойтись при рассмотрении лирики вообще без этого понятия невозможно.

Речь тут, мне кажется, должна идти в первую очередь о подвижности соотношения познавательного и нормативного начал. Оно меняется не только исторически — при переходе от дореалистических методов к реализму, но и в пределах синхронного среза. Так, даже в системе родов реалистической литературы лирика занимает особое место: она в гораздо большей степени, чем эпос и драма, включает в себя нормативное начало. Обращаясь к лирической поэзии, читатель ищет прямого персонифицированного изображения добра — такого изображения, с которым он мог бы себя отождествить.

Общеэстетическое разграничение реалистической лирики и реалистического эпоса (романа) по преобладанию нормативной или познавательной функций, естественно, нуждается в продолжении на иных уровнях: форм художественного обобщения, субъектной структуры, специфики слова. Последний уровень привлекает исследовательницу по преимуществу.

Исследование Л. Я. Гинзбург — книга поисков и книга итогов. Она будет интересна и полезна читателям с различной подготовкой и различными запросами. Специалисту-филологу она ответит на возникающие перед ней вопросы теории; аспиранта и студента она введет в самую гущу проблем современного литературоведения; учителю-практику, готовящемуся к уроку в старших классах, она даст превосходные

образцы анализа лирических стихотворений. И всех без исключения читателей она порадует единством непосредственно-эмоционального восприятия лирики и аналитического подхода к ней, для всех эта -книга будет школой требовательной мысли и подлинного вкуса.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые: Проблема автора в художественной литературе, Ижевск, 1974. С. 225 — 230.

1. Гинзбург Лидия. О лирике. Изд. 2-е, доп. Л., 1974. Далее цит., по этому изданию с указанием страниц в тексте.

Лев Гинзбург - О лирике вагантов (предисловие переводчика) краткое содержание

О лирике вагантов (предисловие переводчика) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Гинзбург Лев Владимирович

О лирике вагантов (предисловие переводчика)

О лирике вагантов

Стихам, собранным в этой книге, - восемьсот, девятьсот, а то и тысяча лет: средневековая древность, глубокая старина.

Написанные в основном на латинском и средневерхненемецком языках, они способны ожить только в переводе: единственный шанс, которым располагает литературный памятник. Архитектура, живопись. пластическое искусство находятся в более выгодном положении: парижский "Notre Dame" или барельефы Наумбургского собора не нуждаются в посредничестве. Раз и навсегда созданные, они воздействуют сами по себе и не терпят ни осовременивания, ни чьего-либо "творческого переосмысления".

Тем труднее переводчику, который видит свою задачу в том, чтобы выступить здесь не только в роли реставратора, но и своеобразным посредником между эпохами. Восстанавливая давно отзвучавшие голоса, облекая в плоть смутные тени, затерянные в сумраке средневековья, он обязан приблизить их к нашим дням, протянуть им через века свою руку и "преобразить", как сказал бы Вильгельм Гумбольдт, их "мир" в "собственность духа".

В данном случае это особенно важно, если учесть, что перед нами поэзия, олицетворяющая как бы непреходящую молодость мятежного человеческого духа, поэзия чрезвычайно полнокровная, звонкая, близкая нам по своей внутренней сути.

Речь идет о лирике вагантов, бродячих школяров и безместных кочующих монахов - пестрой толпе, оглашавшей своими песнями средневековую Европу. Само слово "ваганты" происходит от латинского "vagari" - бродяжничать. В литературе встречается и другой термин - "голиарды", производное от "Goliath" (здесь: дьявол) и от "gula" - глотка: бродячие дьяволы с широкой глоткой, горлопаны, выпивохи, обжоры, неугомонные проповедники мирских радостей.

Конечно, - и мы увидим это в нашей книге, - лирика вагантов отнюдь не сводилась лишь к воспеванию кабацкого разгула и любовных утех, несмотря на всю школярскую браваду, заложенную во многих стихах. Те самые поэты, которые столь бесшабашно призывали отбросить "хлам пыльных книжек", вырваться из пыли библиотек и отказаться от учения во имя Венеры и Бахуса, были образованнейшими людьми своего времени, сохранившими живую связь с античностью и возросшими на новейших достижениях философской мысли.

В своем творчестве ваганты касались серьезнейших нравственных, религиозных и политических проблем, подвергая дерзким нападкам государство и церковь, всевластие денег и попрание человеческого достоинства, догматизм и косность. Протест против существующего миропорядка, сопротивление авторитету церкви в равной мере предполагали отказ от обескровленной книжности, из которой выпарена, выхолощена живая жизнь, и радостное приятие жизни, озаренной светом знания. Культ чувства неотделим у них от культа мысли, подвергавшей все явления умственному контролю, строгой проверке опытом.

Нельзя принимать на веру ни одного положения, не проверив его с помощью разума; вера, приобретенная без содействия умственной силы,- недостойна свободной личности. Эти тезисы парижского "магистра наук", великого страдальца Петра Абеляра, были широко подхвачены вагантами: они читали и переписывали его сочинения и распространяли их по всей Европе, противопоставляя церковному "верую, чтоб понимать" противоположную формулу "понимаю, чтоб верить".

Вот почему не выдерживает никакой критики та точка зрения, которая низводит вагантов до уровня неких бродяг, якобы исповедовавших и проповедовавших религию невежества и распутства. Именно к такого рода поклепам не раз прибегала церковь, объявляя вагантов зловещей еретической сектой, проклятыми богом и людьми "асоциальными" париями.

"Нет у тебя ничего,- гласила одна из церковных инвектив, предававшая анафеме очередного поэта-ваганта, - ни поля, ни коня, ни денег, ни пищи. Годы проходят для тебя, не принося урожая. Ты враг, ты дьявол. Ты медлителен и ленив. Холодный суровый ветер треплет тебя. Проходит безрадостно твоя юность. Я обхожу молчанием твои пороки - душевные и телесные. Не дают тебе приюта ни город, ни деревня, ни дупло бука, ни морской берег, ни простор моря. Скиталец, ты бродишь по свету, пятнистый, точно леопард. И колючий ты, словно бесплодный чертополох. Без руля устремляется всюду твоя злая песня. Замкни уста и перестань угождать лестью недостойным. Умолкни с миром! Да не вредит никому твоя лира!"

Ваганты отвечали на подобные обвинения дружным хохотом, издевательскими пародиями на церковные нравоучения, выдвигая в качестве этического критерия "законы естества", сопряженные с полнейшим раскрепощением чувства и разума, ибо жизнь на свете хороша, коль душа свободна, а свободная душа господу угодна.

Первые, дошедшие до нас сборники школярской лирики - "Кембриджская рукопись" - "Carmina Cantabrigensia" (XI в.) - и "Carmina Burana" из монастыря Бенедиктбейерн в Баварии (XIII в.). Оба эти песенника, очевидно, немецкого происхождения, во всяком случае тесно связаны с Германией, хотя национальную принадлежность вагантов, кочевавших из страны в страну, определить достаточно трудно, а мотивы и сюжеты их песен имели всеевропейское распространение.

Так или иначе лирика вагантов относится к первым страницам немецкой поэзии: персонажами многих кембриджских песен оказались швабы, а само прозвище одного из создателей "Carmina Burana" - "Архипиит Кёльнский", чья "Исповедь" была своего рода манифестом кочующего студенчества, вызывает в памяти образ неповторимого рейнского города.

Это настраивало переводчика книги на "немецкий лад", на раскрытие даже в латинских стихах (не говоря уже о средне-верхненемецких) "германской субстанции", чему в известной мере способствовало знакомство с переложением "Carmina Burana" на современный немецкий язык, сделанным в XIX в. известным ученым и поэтом Людвигом Лайстнером, фактическим первооткрывателем лирики вагантов. Лайстнеру удивительно удалось преодолеть языковый барьер, извлечь немецкое народное начало из латинской оболочки и тем самым сблизить эти стихи с песнями и шпрухами немецкого средневековья. Вместе с тем любовная лирика вагантов частично предвосхищает, частично смыкается с лирикой немецких "певцов любви" - миннезингеров, да и некоторые из миннезингеров по существу были вагантами. Стоит вспомнить, например, знаменитого Тангейзера, чья бурная жизнь сделала его фигурой почти легендарной: участие в крестовых походах, Кипр, Армения, Антиохия, служба в Вене при дворе Фридриха II, столкновение с папой Урбаном IV, бегство, громкая слава и горькая нужда после того, как он, по собственному признанию, "проел и прозаложил свое имение", так как ему "очень дорого стоили красивые женщины, хорошее вино, вкусные блюда и дважды в неделю баня", нищенские скитания, когда "домохозяева больше радовались его уходу, чем приходу", и плясовые песни, посвященные "верной Кунигунде", - недаром народная молва сделала Тангейзера возлюбленным и пленником самой Венеры.

Читайте также: