Эжен лабиш пощечина краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
У Фадинара. Гостиная. Восьмиугольная комната. В глубине по углам двери, открывающиеся на сцену.
На переднем плане — две боковые двери; налево, вплотную к стене, — стол, покрытый скатертью. На столе поднос с графином, стаканом, сахарницей. Вокруг стола стулья.
Сцена первая
Виржини (Феликсу, который пытается ее обнять).
Нет, оставьте меня, мсье Феликс! Мне не до шуток.
Феликс. Только один поцелуй!
Виржини. Я не хочу…
Феликс. Но мы же земляки. Я из Рамбуйе…
Виржини. Ах! Если бы пришлось целоваться со всеми, кто из Рамбуйе…
Феликс. Всего четыре тысячи жителей…
Виржини. Дело совсем не в этом… Ваш хозяин, господин Фадинар, сегодня женится… Вы меня пригласили, чтобы показать свадебные подарки… Пойдемте смотреть подарки.
Феликс. У нас ещё много времени… Мой хозяин уехал вчера вечером к своему будущему тестю, чтоб подписать брачный контракт… Он вернётся только к одиннадцати часам со всеми приглашёнными на свадьбу, а затем прямо отправится в мэрию.
Виржини. А молодая — хорошенькая?
Феликс. Пфе! По-моему, вид у неё глуповатый, зато она из хорошей семьи… дочь садовода из Шарантоно… Папаши Нонанкура.
Виржини. Послушайте, господин Феликс, если вы услышите, что кому-нибудь нужна горничная… вспомните обо мне.
Феликс. Вы, значит, хотите уйти от вашего хозяина… господина Бопертюи?
Виржини. Не говорите мне о нём… Это брюзга высшей марки… Ворчливый, угрюмый, скрытный, ревнивый… А его жена. Я, конечно, не люблю говорить дурно о своих хозяевах…
Феликс. О. конечно, нет!
Виржини. Несносная баба! Кривляка! Недотрога, а сама из того же теста, что и другие!
Виржини. Стоит только хозяину уйти… как она — раз! и исчезает… А вот куда. Мне небось никогда не скажет…
Феликс. О! Вы не можете больше оставаться в этом доме.
Виржини (опуская глаза). А потом, мне так хотелось бы служить вместе с земляком из Рамбуйе.
Феликс (целует её). О, моя Сена и Уаза!
Сцена вторая
Виржини, Феликс, Везине.
Везине (появляется из глубины, держа в руках дамскую шляпную картонку). Не смущайтесь… Это я, дядюшка Везине… Гости уже съехались?
Феликс (любезно). Нет ещё, старый колпак!
Виржини (тихо). Что вы делаете?
Феликс. Он глух как пень… сейчас вы убедитесь. (К Везине.) Итак, мы прибыли на свадьбу, молодой человек? Мы, значит, спляшем ригодон? Жалкое зрелище! (Предлагая ему стул.) Нуте-ка, располагайтесь!
Везине. Благодарю вас, мой друг, благодарю. Сначала мне казалось, что встреча была назначена в мэрии, но потом я узнал, что здесь, и тогда я явился прямо сюда.
Феликс. О да! Господин де ла Палисс скончался… умер от тяжёлой болезни! Вот-вот!
Эжен Лабиш - Соломенная шляпка и другие водевили краткое содержание
Соломенная шляпка и другие водевили - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Действующие лица
Бобен, племянник Нонанкура.
Эмиль Тавернье, лейтенант.
Феликс, слуга Фадинара.
Ахилл де Розальба, молодой фат.
Элен, дочь Нонанкура.
Анаис, жена Бопертюи.
Баронесса де Шампиньи.
Виржини, служанка Бопертюи.
Гости баронессы де Шампиньи.
Гости на свадьбе Фадинара.
У Фадинара. Гостиная. Восьмиугольная комната. В глубине по углам двери, открывающиеся на сцену.
На переднем плане — две боковые двери; налево, вплотную к стене, — стол, покрытый скатертью. На столе поднос с графином, стаканом, сахарницей. Вокруг стола стулья.
Сцена первая
Виржини (Феликсу, который пытается ее обнять).
Нет, оставьте меня, мсье Феликс! Мне не до шуток.
Феликс. Только один поцелуй!
Виржини. Я не хочу…
Феликс. Но мы же земляки. Я из Рамбуйе…
Виржини. Ах! Если бы пришлось целоваться со всеми, кто из Рамбуйе…
Феликс. Всего четыре тысячи жителей…
Виржини. Дело совсем не в этом… Ваш хозяин, господин Фадинар, сегодня женится… Вы меня пригласили, чтобы показать свадебные подарки… Пойдемте смотреть подарки.
Феликс. У нас ещё много времени… Мой хозяин уехал вчера вечером к своему будущему тестю, чтоб подписать брачный контракт… Он вернётся только к одиннадцати часам со всеми приглашёнными на свадьбу, а затем прямо отправится в мэрию.
Виржини. А молодая — хорошенькая?
Феликс. Пфе! По-моему, вид у неё глуповатый, зато она из хорошей семьи… дочь садовода из Шарантоно… Папаши Нонанкура.
Виржини. Послушайте, господин Феликс, если вы услышите, что кому-нибудь нужна горничная… вспомните обо мне.
Феликс. Вы, значит, хотите уйти от вашего хозяина… господина Бопертюи?
Виржини. Не говорите мне о нём… Это брюзга высшей марки… Ворчливый, угрюмый, скрытный, ревнивый… А его жена. Я, конечно, не люблю говорить дурно о своих хозяевах…
Феликс. О. конечно, нет!
Виржини. Несносная баба! Кривляка! Недотрога, а сама из того же теста, что и другие!
Виржини. Стоит только хозяину уйти… как она — раз! и исчезает… А вот куда. Мне небось никогда не скажет…
Феликс. О! Вы не можете больше оставаться в этом доме.
Виржини (опуская глаза). А потом, мне так хотелось бы служить вместе с земляком из Рамбуйе.
Феликс (целует её). О, моя Сена и Уаза!
Сцена вторая
Виржини, Феликс, Везине.
Везине (появляется из глубины, держа в руках дамскую шляпную картонку). Не смущайтесь… Это я, дядюшка Везине… Гости уже съехались?
Феликс (любезно). Нет ещё, старый колпак!
Виржини (тихо). Что вы делаете?
Феликс. Он глух как пень… сейчас вы убедитесь. (К Везине.) Итак, мы прибыли на свадьбу, молодой человек? Мы, значит, спляшем ригодон? Жалкое зрелище! (Предлагая ему стул.) Нуте-ка, располагайтесь!
Везине. Благодарю вас, мой друг, благодарю. Сначала мне казалось, что встреча была назначена в мэрии, но потом я узнал, что здесь, и тогда я явился прямо сюда.
Феликс. О да! Господин де ла Палисс скончался… умер от тяжёлой болезни! Вот-вот!
Везине. Нет-нет, не пешком, а в фиакре. (Вручая Виржини картонку.) отнесите в комнату новобрачной… Это мой свадебный подарок… Будьте осторожней… Он очень хрупкий…
Виржини (в сторону). Вот случай, чтобы взглянуть и на другие подарки. (Кланяясь Везине.) Прощайте душенька Глухня! (Уходит с картонкой во вторую дверь налево.)
Везине. Она очень мила, эта малютка! Хе-хе! Как приятно смотреть на такую хорошенькую мордашку!
Феликс (предлагая ему стул). Ну, уж извините! Это слишком! В вашем-то возрасте! Пора покончить с этим. Старый негодник!
Везине (садясь). Мерси! (В сторону.) он вполне приличен, этот малый!
Сцена третья
Везине, Фадинар, Феликс.
Фадинар (входя, кому-то находящемуся за дверью). Распрягите лошадей! (проходит в комнату.) Ах, что за приключение. оно стоило мне двадцать франков, но я не жалею… Феликс!
Фадинар. Представь себе…
Феликс. Господин Фадинар приехал один? А свадебный поезд? А гости?
Фадинар. Они ещё в Шарантоно, грузятся в восемь фиакров. Я отправился вперёд, чтобы посмотреть, всё ли в порядке в моём новом гнёздышке… Обойщики уже закончили работу? Принесли свадебные подарки?
Феликс (указывая налево). Да, сударь, она уже там, в спальне…
Фадинар. Прекрасно! Итак, представь себе, что, выехав сегодня в восемь часов утра из Шарантоно, я…
Везине (про себя). Мой племянник заставляет себя ждать…
Фадинар (заметив Везине). Дядюшка Везине! (Феликсу.) Уходи! У меня есть собеседник получше тебя!
(Начинает снова свой рассказ.) Представьте себе, что выехав…
Везине. Мой дорогой племянник, разрешите мне поздравить вас… (Пытается поцеловать Фадинара.)
Фадинар. Как? С чем? Ах, да! (ответив на поцелуй, в сторону.) Все родственники моей жены страшно любят целоваться. (Громко, тоном рассказчика.) Выехав сегодня в восемь часов утра из Шарантоно…
Везине. А где новобрачная?
Фадинар. Она следует за мной… в восьми фиакрах… (Продолжая.) Выехав сегодня утром в восемь часов из Шарантоно…
Везине. Я принёс свадебный подарок…
Фадинар (пожимая ему руку). Очень мило с вашей стороны. (Возвращаясь к своему рассказу). Я ехал в кабриолете… через Венсеннский лес… и вдруг замечаю, что потерял хлыст…
Везине. Мой дорогой племянник, такие чувства делают вам честь.
Фадинар. Какие чувства? Ах, чёрт возьми, я всегда забываю, что он глухой! Но всё равно. (Продолжая.) Так как ручка у моего хлыста серебряная, я остановил лошадь и слез… Шагах в ста от того места, где я остановился, я нашёл мой хлыст в крапиве… конечно, я обжёг руку…
Везине. Я очень счастлив…
Фадинар. Благодарю вас. Итак, я возвращаюсь обратно и не вижу кабриолета! Мой кабриолет исчез!
Феликс (появляясь на лестнице). Сударь, вы потеряли свой кабриолет?
Фадинар (Феликсу). Господин Феликс, я беседую со своим дядюшкой, который меня не слышит… Прошу вас не вмешиваться в семейные излияния чувств…
Я охотно развил бы эту параллель, ибо она дает мне новые доказательства беспрестанной эволюции театра, которую я всегда стараюсь подчеркнуть, чтобы поощрить и защитить новаторов. Но это увлекло бы меня в сторону от непосредственной моей задачи, а именно — от рассмотрения драматургии г-на Лабиша.
Что скажете вы о таком зрелище: слуги развращают семилетнего ребенка! Заметьте к тому же, что Берта — девочка весьма развязная, что у Мабиля она попробовала вишневки, что она побывала у Рокамболя в казарме, что она возвращается под хмельком и, вдобавок ко всему, слышала и запомнила солдатскую песенку, полную двусмысленных шуточек. Тут есть чем возмутиться щепетильной критике. О, святотатство, о, невинность младенца! Представляете вы себе, как это семилетнее созданьице слоняется по улицам, становится свидетелем любовных похождений прислуги, возвращается с масляным взглядом из солдатской казармы и с бала публичных девок? Трудно представить себе большее надругательство над ребенком, трудно нагляднее показать лакейские пороки, проникшие в гостиную и спальню, и даже в колыбель младенца.
Самое занятное то, что эта пьеса была, по-видимому, написана на заказ, для дебюта Селины Монталан, которая около 1850 года представляла собою малютку Добре того времени. Для этой необыкновенной девочки требовалась роль, в которой она могла бы резвиться, прыгать, скалить беленькие зубки, напевать что-нибудь легкомысленное, и г-н Лабиш взялся написать такую роль и сочинил пьесу, которая всех смешила до упаду, хотя еще чуть-чуть — и она, конечно, смутила бы и привела в ужас зрительный зал.
Таковы, по-моему, отличительные черты таланта г-на Лабиша. Он создал карикатуру на жизнь, и карикатуру на редкость забавную и на редкость безобидную. Отсюда его огромный успех, отсюда заслуженная им любовь публики. Зритель не хочет, чтобы с ним обращались грубо, чтобы под предлогом его развлечь показывали ему человеческую грязь. Мы еще смеемся, смотря комедии Мольера, но смеемся иной раз нехотя, ибо чувствуем, какая глубина скрыта под их поверхностью. Г-н Лабиш приходит, отважно берется за человеческие пороки, по примешивает сюда вымысел, который делает все смешным. Когда истина чересчур горька, он заставляет ее перекувырнуться, и прыжок получается неотразимый. В сущности, он не желает знать, есть ли в жизни грязь и преступления; он считает, что прежде всего есть над чем посмеяться. Люди превращаются у него в удивительно потешные марионетки. В общем, он не моралист, не философ. Весельчак — только и всего.
Так же думает и г-н Ожье. Я только позволил себе развить его рассуждения и подкрепить их доказательствами. Не будем сожалеть, что г-ну Лабишу недостает педантизма; педантизм вещь противная. Что же касается горечи, то она, правда, порождает великие творения. И между Мольером и г-ном Лабишем одна только пропасть: горечь. Она, подобно могучей реке, бурлит в произведениях великих наблюдателей. Тот, кто знает человека, не может быть чужд горечи, и в этом-то горьком привкусе почти всегда и заключается прелесть гения. Бросьте ферулу, но оставьте в руках хлыст.
Все дело в темпераментах. Аналитикам всегда трудно принимать человека всерьез. Но одни негодуют, в то время как другие потешаются. Да и потешаться можно двояко: добродушно, как г-н Лабиш, или горько и беспощадно, как великие сатирики. Г-ну Лабишу свойственно доводить равнодушие до такой степени, что пороки кажутся ему всего лишь забавными недоразумениями. В большинстве случаев его персонажи — куклы, которых он заставляет плясать над пропастью, чтобы посмеяться, наблюдая гримасы, которые появляются на их лицах. Он не забывает прежде всего предупредить публику, что все это делается лишь для того, чтобы приятно провести время, и что так или иначе — комедия завершится счастливейшим образом.
Я часто замечал, что в театре смелость выдумки может заходить очень далеко. Стоит только драматургу и публике условиться о том, что они решили посмеяться и что пьеса — всего лишь шутка, и тогда позволительно показывать и говорить на сцене все, что угодно. Г-н Лабиш большой мастер придавать фантастический оборот самым отталкивающим явлениям жизни. Его комизм состоит из жестокой житейской правды, воспринятой с ее карикатурной стороны и воссозданной незлобивым умом, который сознательно задерживается на поверхности явлений. Это исключительно деликатная клавиатура: достаточно одного не в меру резкого звука, и публика придет в негодование. Тут нужны легкие пальцы, надо едва-едва касаться человеческих язв, — так, чтобы зрители ощущали лишь приятное щекотание. Я не утверждаю, что г-н Лабиш, взявшись писать для театра, рассуждал именно так; он просто был наделен счастливым характером; ему суждено было в течение более четверти века смешить французскую буржуазию.
Забавлять два-три поколения, целых тридцать лет веселить Францию — это немалая честь. Комедиографы, одаренные большим талантом, подобно г-ну Лабишу, в конце концов становятся носителями определенного рода смеха, который по праву завоевывает особое место в истории наших нравов. Нет сомнения, что в каждую эпоху смеются по-разному. Комизм Мольера иной, чем комизм Бомарше, а последний опять-таки не тот, что у Пикара. Комизм меняется вместе с эволюцией общества, и доказательством этого служит то, что, как я уже сказал, комедии г-на Лабиша начинают стареть. Теперь у нас в театре господствуют Мейак и Галеви. Возвращаюсь к параллели, которую я провел выше.
С чисто профессиональной точки зрения, меня особенно поражает неисчерпаемое богатство драматургических выдумок, которым блещет г-н Лабиш даже в таком сюжете. Пьеса целиком построена на эгоистической мысли, которую я отметил выше; легко себе представить, каким убогим оказался бы этот сюжет под пером драматурга, менее искушенного во всех особенностях сцены. Г-н Лабиш поддерживает впечатление, на разные лады повторяя и варьируя одну и ту же тему, и все четыре действия оказываются вполне насыщенными. Лично мне особенно нравится второй акт, где разыгрываются два противоположных друг другу инцидента, а также третий акт, в котором создавшаяся ситуация получает дальнейшее развитие; первый акт, где действие происходит на вокзале, теперь кажется пустоватым, а четвертый содержит чересчур упрощенную развязку, — она построена на том, что Перишон подслушивает разговор Даниэля с Арманом. И все-таки нельзя не восторгаться ловкостью автора, мастерством, с каким он превратил нравственный сюжет, казалось бы, столь мало пригодный для сцены, в увлекательное произведение.
Заметьте, что перед нами не комедия интриги. Тут подлинный анализ человеческой психологии. При всей своей изобретательности, г-н Лабиш никогда не выискивает ненужных осложнений, и именно за это я его высоко ценю. Если сравнить его с г-ном Сарду, сразу видишь, насколько Лабиш выше непринужденностью выдумки, неисчерпаемым обилием комических деталей, которые льются как из ручья, широтой вдохновения в чисто французском духе, умением не задерживаться на мелочах и извлекать комизм из самих ситуаций.
Я не знаю лучше построенной и более забавной сцены. Здесь, в этих прекрасно сбалансированных выдумках, целый театр. Эта сцена всегда вызывает восторг, потому что удовлетворяет потребность зрителя в симметрии, и она чарует взор и слух даже больше, чем ум. Это театр самодовлеющий, в котором назидательность отсутствует. В жизни, конечно, колокольчиком не исправишь человека от его недостатков. На другой же день после свадьбы капитан начнет еще пуще браниться и сыпать пинки. Чего доброго, и жену прибьет. Ну и что же? Колокольчик звенит так мелодично, что публика вполне удовлетворена.
Эжен Ионеско (1912 – 1994)
Злодейка в деле
Понравилось, увлекательная история и язык неплох
Замуж за первого встречного или невеста с сюрпризом
Интересно, на вечер неплохо)
Не влюбляться. (СИ)
Ну, на развлечься сойдёт, но напрягает, что ГГ в основном по фамилии называют, причём не очень благозвучной. Сразу возникают неприятные ассоциации - Юзова, юзать. И еще - автор, к сожалению, не
Оправдани лъжи 1
Интересно! В поредицата има игра кой ще е доминиращият в отношенията. Мъжа е много арогантен и директен, но и жената не му отстъпва. Харесва ми, че главната героиня има характер. Диалозите са остроумни. В
Чужая невеста (СИ)
Неплохая история, но не мешало бы текст отредактировать. С окончаниями просто беда, падежи живут своей жизнью, отдельной от слов, так любимое автором "чтож" просто глаз режет.
Не провоцируй меня.
А мне понравилась
In flight
Здравейте, тругите три частни от поредицата имат ли превод или очаква ли се скоро?
Лабиш Эжен
Об авторе
Эже́н Маре́н Лаби́ш (фр. Eugène-Marin Labiche ; 5 мая 1815, Париж — 23 января 1888 там же) — французский романист и драматург.
В небольшом театре 'Théâtre du Pantheon', в какой-то степени популярном, была показана его драма 'Адвокат Любэ' ('L'Avocat Loubet'). А его водевиль 'Месье де Куален, или Человек необычайной вежливости' ('Monsieur de Coyllin ou l'homme infiniment poli'), идущий в Театре Пале-Рояль (Théâtre du Palais-Royal) и написанный в соавторстве с Марк-Мишеле (Marc Michel), зажег новую звезду. Провинциальный актер Грассо (Grassot) стал знаменитым комиком и одним из самых больших любимцев парижан именно благодаря водевилю Лабиша.
Однако на его пути к успеху возникло еще одно препятствие. Когда Лабиш женился, он торжественно пообещал родителям жены, что откажется от своей профессии, которая считалась несовместимой с нормами морали и семейным счастьем. Через год жена освободила Лабиша от данного им обета, и благодарный супруг посвятил первое издание его полного собрания сочинений ей.
Соединенный судьбой с Варином (Varin), Марк-Мишеле, Луи Франсуа Клервиллем (Louis François Clairville), Филиппом Франсуа Дюмануаром (Philippe François Dumanoir) и др., Лабиш участвовал в написании комических пьес, которые были испестрены рифмованными двустишьями. Эти постановки были показаны в самых разных театрах в Париже (Paris). Он считался вполне успешным драматургом, но стал известным водевилистом только после своего одноактного фарса 'Соломенная шляпка' ('Un Chapeau de paille d'Italie'/'The Italian Straw Hat'), который был впервые показан в августе 1851-го.
Водевиль 'Соломенная шляпка' быстро стал мировым шедевром, не сходившим с французской сцены вплоть до начала 20-го века. Лабиш приковал внимание публики запутанной и щекотливой ситуацией, разворачивающейся на сцене, когда 'кто-то' отправляется на поиски 'чего-то' – и развязка наступает в самый последний момент, буквально за пять минут до того, как опускается занавес.
В течение 25 последующих лет Эжен продолжал писать успешные комедии и водевили, в основном, постоянно по тому же плану 'qui-pro-quo' и содержащие дозу комических наблюдений и здравого смысла. Лабиш, раскрывая секреты о подборе главных героев для своих произведений, сказал: 'Из всех субъектов, которые предлагали свои кандидатуры, я выбрал буржуа. По существу, заурядный в своих пороках и своих добродетелях, он находится на полпути между героем и негодяем, между святым и развратником'.
На втором этапе своей карьеры Лабиш сотрудничал с Альфредом Делакуром (Alfred Delacour), Адольфом Шолером (Adolphe Choler) и др. Эмиль Ожье (Emile Augier) сказал: 'Отличительные черты, которые закрепили прочную моду на пьесы Лабиша, можно найти во всех комедиях, написанных им в сотрудничестве с различными авторами. И бросается в глаза отсутствие таковых в тех (комедиях), которые были написаны без него'.
Определенное место в жизни драматурга занимали его взаимоотношения с актером Жан-Мари Мишелем Жоффруа (Jean Marie Michel Geoffroy), который с удовольствием играл и специализировался на помпезных и аляповатых персонажах, придуманных Лабишем. Многие роли Лабиш написал специально для Жоффруа. Пьесы 'Célimare le bien-aimé' 1863-го, 'Le Voyage en Chine' 1860-го, La Cagnotte 1864-го, 'Un pied dans le crime' 1866-го и 'La Grammaire' 1867-го были одними из самых важных в карьере Эжена.
Многие люди, предполагавшие, что Эжен обязан своей популярностью актерам, задействованным в его пьесах, после прочтения сборника осознали, что успеха драматург добился сам. Он проторил дорогу к славе своим юмором и искусно проработанными персонажами. В связи с переоценкой его работ Лабиш был избран членом Французской академии (Académie française) в 1880-м.
Многие из его почитателей сочли Лабиша равным Мольеру (Мольера). Его пьесы оказались более сложными и менее грубыми, чем многие другие примеры французского фарса. Тема любви практически отсутствовала в его произведениях. Он также высмеивал брак, хотя и делал это в весьма беззлобной манере. Лабиш ни в одной из своих пьес никогда не проникал в глубины женской психологии, и женщины всегда представлялись им в образе претенциозных старых дев и глупых девиц.
Читайте также: