Долгопят вася краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 282 203
- КНИГИ 669 840
- СЕРИИ 25 797
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 621 063
"Прошу обратить внимание на нашего соседа Павла Егорова. Он появился месяц назад с половиной, когда вы отдыхали в Крыму в очередном отпуске. По обмену с доплатой из Москвы. Старик Степанов умер, и сын
Степанов, который был прописан в доме, но никогда в нем не жил, только летом пасся на дедовых грядках, поменял дом на Москву, хотя у него и без того есть в Москве жилплощадь, только он там не прописан, у матери. И в результате махинации вместо спокойного и вежливого
Степанова теперь у нас вышеназванный Павел Егоров с женой.
Во-первых, о жене, которой рабский труд он, Егоров, использует.
Женщина она тихая и бездетная. Ходит не подымая глаз и всегда в черном платке, как монашка. Мы думаем, они секта. Она делает и по дому, и по огороду, и мы ни разу не видели, чтобы сам Егоров поколол дрова или принес воды, все хозяйство – на жене, а сам скрывается в сарае или гуляет по окрестностям и не здоровается. Что он делает в своем сарае, мы не знаем, сарай крепкий, без окон и щелей, из трубы идет дым и, так как ветер в нашу сторону, портит нам белье. Дым идет то черный, то зеленый, и дышать на крыльце невозможно, и яблони вянут. Вчера же, в одиннадцать тридцать утра, в сарае раздался взрыв. Егоров вышел из сарая как ни в чем не бывало и закурил, а на наши крики никак не реагировал, повернулся и ушел в дом. Мы думаем, что он фальшивомонетчик или готовит оружие для преступных банд, а милиция ноль внимания, хотя мы уже говорили в устной форме.
Просим обратить внимание и на Гаврилову Степаниду Сергеевну, которая торгует в гастрономе на станции и дала нам порченой колбасы
"Докторской" за два двадцать и меньше по весу. Но Егоров Павел – в первую очередь.
Семья Лапиковых. Дом 6 по улице Ветеранов. Егоров проживает дом 7.
20 августа 1981 года".
Участковый Василий Иванович Захаров вошел в калитку дома номер семь по улице Ветеранов под вечер двадцать второго. Женщина в черном платочке вешала белье на веревке между двух яблонь, которые старик
Степанов посадил сразу после войны. Яблони до сих пор плодоносили.
Одна была антоновка, ее плоды еще не созрели, другая – китайка; ее золотые яблочки уже давно были сняты и сварены, и варенье лежало в подполе в стеклянных банках, прозрачное и тягучее, как свежий мед.
На чистом крыльце сидел молодой мужчина, сухощавый и светлоглазый.
Вечер был прохладный, почти осенний; все уже отцвело, отошло и отдыхало в ожидании короткой зимней смерти. И мужчина на крыльце отдыхал, пошевеливая пальцами босых ног. Он, как земля, отработал и устал.
Мужчина курил, горел огонек его сигареты.
– Здравствуйте, – сказал милиционер и снял фуражку. – Не холодно вам босиком?
Востроносая, бледная женщина, как будто уже покойница, под своим черным платком, оставив сырую простынь, испуганно уставилась на участкового. Платок у нее был по самые брови.
– Ноги горят, – ответил мужчина, – находился.
– Ничего я тут с вами присяду? Я участковый ваш.
Василий Иванович сел рядом на ступеньку, мужчина протянул ему пачку сигарет.
Василий Иванович заглянул в пачку. И отказался:
– Я покрепче люблю.
Посидели, подымили. Женщина забросила простыню на веревку, расправила.
Вечер был тихий, безветренный.
– В сравнении с Москвой – конечно. Где вы проживали в Москве?
– Большой район, дальний. Вы на котором этаже жили?
– Далеко из окна видно?
– Не особенно. Дома кругом.
– У нас просторнее. Воздух.
Женщина, повесив белье, взяла опустевший таз и направилась с ним к крыльцу, мужчины раздвинулись, давая ей проход. Она прошла неслышно, опустив глаза. Веревка разноцветных прищепок висела на шее.
– На работу еще не устроились?
– Пойду на днях, уж август кончается, пора. Возьмут меня в вашу школу, как думаете?
– А по какому предмету?
– У вас и диплом имеется?
– А как же без диплома?
– Да нет, это я так, к слову. Не могут не взять, у них физику химичка ведет, такая нехватка кадров, а мужчин два человека в коллективе, физрук, он же труд ведет и НВП, и завхоз. У вас, я заметил, сарайчик в саду стоит?
– От прежнего хозяина наследство.
– Вы его подновили, я смотрю, крышу толем покрыли. И печурку поставили. Это я по трубе сужу. Что у вас там, если не секрет?
Мужчины погасили сигареты.
Тропинка шла в темной, уже ночной траве.
Сарай стоял в глубине сада, за кустами смородины. На двери висел замок.
Павел отворил дверь, вошел, щелкнул выключателем, и сарай осветился.
Василий Иванович шагнул за порог, огляделся. Старик Степанов держал здесь когда-то дрова и уголь. В те времена в щели сарая задувал ветер, сквозило закатное солнце, осыпалась с потолочных балок труха, крысы шуршали и, ничего не боясь, выходили навстречу. Нынче все преобразилось. Внутреннее пространство сарая словно увеличилось. Все щели в стенах были законопачены, гнилые доски заменены новыми.
Василий Иванович заметил:
– Как прекрасно сосной пахнет.
Посреди сарая на чисто выметенном земляном полу стоял тяжелый, простой стол. К краю столешницы были привинчены блестящие тиски.
Возле них лежал маленький кассетный магнитофон.
– Магнитофон для лилипутов, – сказал Василий Иванович, недавно читавший внуку книжку про этот народец. – Импортный? Я такого не видал.
– И никто не видал. Я его сам сделал недавно. Детали есть импортные, не спорю.
С балок свисала цепь, на ней крепилась лампа, и ее можно было поднять на цепи повыше или, наоборот, опустить, что Павел Егоров и продемонстрировал, и магнитофон осветился ярче.
Стена по правую руку от входа была занята прочными полками. На них чинно стояли самые разнообразные вещи: круглый медный шар, мотоциклетный двигатель, швейная машинка "Зингер", молочные бутылки, старые подметки, гвозди в жестянках, и много было еще различного хлама, содержащегося, правда, в чистоте и порядке. У стены по левую руку стоял большой самодельный шкаф с закрытыми дверцами.
– Я могу и телевизор собрать, не то что магнитофон. Починку любую могу. Хотите утюг, хотите автомобиль "Волга".
– Много к вам народу ходит чиниться?
– Я потому что своим был занят.
– Им? – указал Василий Иванович на магнитофон.
– В общем и целом.
Участковый обошел стол, приблизился к небольшой каменной печурке.
– То-то я чувствую, жарко здесь.
– Это я чайник грел. Я чай пью, когда работаю.
У печурки стояла двуручная корзина с углем.
– А где же вы на зиму дрова с угольком храните, если не здесь?
– Навес поставил с той стороны дома.
Василий Иванович открыл печурку. Угли уже прогорели.
– Чудеса: городской обыватель, а все тонкости деревенские знаете – и как печку сложить, и как протопить, и как не угореть, и как тепло удержать.
– Я мальчиком живал в деревне, у тетушки.
Василий Иванович вновь повернулся к печурке, открыл, поглядел на остывающий уголь.
– Я что-то запах не пойму. Как будто не только углем пахнет.
– Кислотой. Я металл протравливал и капнул.
– Это вы осторожнее. Не дай бог пожар. Или взрыв.
– Пожара не было, а взрыв, честно скажу, был небольшой на прошлой неделе. Больше не повторится.
Василий Иванович подошел к столу. Магнитофончик сиял в ярком свете металлическими частями.
– И хорошо звучит?
Павел Егоров нажал на кнопку. Раздался шум голосов, ропот толпы, из которого выступили ясно голоса: "Здравствуй, Валя". – "Здравствуй,
Елена Долгопят - Рассказы краткое содержание
Рассказы - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
"Прошу обратить внимание на нашего соседа Павла Егорова. Он появился месяц назад с половиной, когда вы отдыхали в Крыму в очередном отпуске. По обмену с доплатой из Москвы. Старик Степанов умер, и сын
Степанов, который был прописан в доме, но никогда в нем не жил, только летом пасся на дедовых грядках, поменял дом на Москву, хотя у него и без того есть в Москве жилплощадь, только он там не прописан, у матери. И в результате махинации вместо спокойного и вежливого
Степанова теперь у нас вышеназванный Павел Егоров с женой.
Во-первых, о жене, которой рабский труд он, Егоров, использует.
Женщина она тихая и бездетная. Ходит не подымая глаз и всегда в черном платке, как монашка. Мы думаем, они секта. Она делает и по дому, и по огороду, и мы ни разу не видели, чтобы сам Егоров поколол дрова или принес воды, все хозяйство – на жене, а сам скрывается в сарае или гуляет по окрестностям и не здоровается. Что он делает в своем сарае, мы не знаем, сарай крепкий, без окон и щелей, из трубы идет дым и, так как ветер в нашу сторону, портит нам белье. Дым идет то черный, то зеленый, и дышать на крыльце невозможно, и яблони вянут. Вчера же, в одиннадцать тридцать утра, в сарае раздался взрыв. Егоров вышел из сарая как ни в чем не бывало и закурил, а на наши крики никак не реагировал, повернулся и ушел в дом. Мы думаем, что он фальшивомонетчик или готовит оружие для преступных банд, а милиция ноль внимания, хотя мы уже говорили в устной форме.
Просим обратить внимание и на Гаврилову Степаниду Сергеевну, которая торгует в гастрономе на станции и дала нам порченой колбасы
"Докторской" за два двадцать и меньше по весу. Но Егоров Павел – в первую очередь.
Семья Лапиковых. Дом 6 по улице Ветеранов. Егоров проживает дом 7.
20 августа 1981 года".
Участковый Василий Иванович Захаров вошел в калитку дома номер семь по улице Ветеранов под вечер двадцать второго. Женщина в черном платочке вешала белье на веревке между двух яблонь, которые старик
Степанов посадил сразу после войны. Яблони до сих пор плодоносили.
Одна была антоновка, ее плоды еще не созрели, другая – китайка; ее золотые яблочки уже давно были сняты и сварены, и варенье лежало в подполе в стеклянных банках, прозрачное и тягучее, как свежий мед.
На чистом крыльце сидел молодой мужчина, сухощавый и светлоглазый.
Вечер был прохладный, почти осенний; все уже отцвело, отошло и отдыхало в ожидании короткой зимней смерти. И мужчина на крыльце отдыхал, пошевеливая пальцами босых ног. Он, как земля, отработал и устал.
Мужчина курил, горел огонек его сигареты.
– Здравствуйте, – сказал милиционер и снял фуражку. – Не холодно вам босиком?
Востроносая, бледная женщина, как будто уже покойница, под своим черным платком, оставив сырую простынь, испуганно уставилась на участкового. Платок у нее был по самые брови.
– Ноги горят, – ответил мужчина, – находился.
– Ничего я тут с вами присяду? Я участковый ваш.
Василий Иванович сел рядом на ступеньку, мужчина протянул ему пачку сигарет.
Василий Иванович заглянул в пачку. И отказался:
– Я покрепче люблю.
Посидели, подымили. Женщина забросила простыню на веревку, расправила.
Вечер был тихий, безветренный.
– В сравнении с Москвой – конечно. Где вы проживали в Москве?
– Большой район, дальний. Вы на котором этаже жили?
– Далеко из окна видно?
– Не особенно. Дома кругом.
– У нас просторнее. Воздух.
Женщина, повесив белье, взяла опустевший таз и направилась с ним к крыльцу, мужчины раздвинулись, давая ей проход. Она прошла неслышно, опустив глаза. Веревка разноцветных прищепок висела на шее.
– На работу еще не устроились?
– Пойду на днях, уж август кончается, пора. Возьмут меня в вашу школу, как думаете?
– А по какому предмету?
– У вас и диплом имеется?
– А как же без диплома?
– Да нет, это я так, к слову. Не могут не взять, у них физику химичка ведет, такая нехватка кадров, а мужчин два человека в коллективе, физрук, он же труд ведет и НВП, и завхоз. У вас, я заметил, сарайчик в саду стоит?
– От прежнего хозяина наследство.
– Вы его подновили, я смотрю, крышу толем покрыли. И печурку поставили. Это я по трубе сужу. Что у вас там, если не секрет?
Мужчины погасили сигареты.
Тропинка шла в темной, уже ночной траве.
Сарай стоял в глубине сада, за кустами смородины. На двери висел замок.
Павел отворил дверь, вошел, щелкнул выключателем, и сарай осветился.
Василий Иванович шагнул за порог, огляделся. Старик Степанов держал здесь когда-то дрова и уголь. В те времена в щели сарая задувал ветер, сквозило закатное солнце, осыпалась с потолочных балок труха, крысы шуршали и, ничего не боясь, выходили навстречу. Нынче все преобразилось. Внутреннее пространство сарая словно увеличилось. Все щели в стенах были законопачены, гнилые доски заменены новыми.
Василий Иванович заметил:
– Как прекрасно сосной пахнет.
Посреди сарая на чисто выметенном земляном полу стоял тяжелый, простой стол. К краю столешницы были привинчены блестящие тиски.
Возле них лежал маленький кассетный магнитофон.
– Магнитофон для лилипутов, – сказал Василий Иванович, недавно читавший внуку книжку про этот народец. – Импортный? Я такого не видал.
– И никто не видал. Я его сам сделал недавно. Детали есть импортные, не спорю.
С балок свисала цепь, на ней крепилась лампа, и ее можно было поднять на цепи повыше или, наоборот, опустить, что Павел Егоров и продемонстрировал, и магнитофон осветился ярче.
Стена по правую руку от входа была занята прочными полками. На них чинно стояли самые разнообразные вещи: круглый медный шар, мотоциклетный двигатель, швейная машинка "Зингер", молочные бутылки, старые подметки, гвозди в жестянках, и много было еще различного хлама, содержащегося, правда, в чистоте и порядке. У стены по левую руку стоял большой самодельный шкаф с закрытыми дверцами.
– Я могу и телевизор собрать, не то что магнитофон. Починку любую могу. Хотите утюг, хотите автомобиль "Волга".
Мария Галина - лауреат АБС-премии
Топ-10 нон-фикшн бестселлеров The New York Times 18 июня
Снова - снов обрывки. Словно.
Россия – Испания. Сто лет назад
Меня зовут Эрвин
Выбор редакции
Проекты
Я заглядывала к ним в окно, большой короб горел, его везли по воздуху, наклоняли, лилась раскаленная лава, про которую я думала, что она из центра земли, кто-то мне из взрослых так сказал, но только не Вася. Он был в робе, в рукавицах, со щитком на глазах, чтобы не ослепнуть. Литейная мастерская находилась в старом кирпичном доме, там, где путевое хозяйство, где тепловозы ждут в депо, где рельсы, по которым ходят поезда, блестят, а забытые рельсы ржавеют, иногда на них стоит вагон, и в нем живут люди, как на баржах в Париже.
Вагонам сто лет, их возили когда-то черные паровозы с алыми звездами на лбу, каменный черный уголь горел в топке, паровоз шел и гудел. У меня был свисток, белый, тяжелый, с медными вставками, он гудел в точности как паровоз, свисток подарил мне глухой машинист на пенсии. В Париже река и баржи, а у нас пути и вагоны.
Я подходила к вагону, в некоторых окнах горел свет. Я пробиралась под вагоном на ту сторону, хотя могла обойти, но я была партизаном и пробиралась под составом с вражеской техникой и живой силой, пережидала, когда пройдет враг. И если враг вдруг останавливался, я сидела тихо и смотрела на его ноги. Падал на землю окурок, появлялась кошка, смотрела на меня, не выдавала. На запястье тикали круглые часы, мне их купили, чтобы знала время. Время смотрело на меня круглым глазом. В два часа дня обед. В семь ужин. В девять спать.
Из приземистого кирпичного здания выходили мужчины, они умывались у колонки, садились на деревянные ящики, разворачивали свертки с хлебом, огурцами, луком, вареными яйцами и колбасой, ели, пили молоко из бутылок или простую воду из колонки или дымящийся чай из железного термоса. Курили. Вася подзывал меня.
Он строго спрашивал: ты почему не дома?
Ему отвечали за меня: а чего ей одной дома, одной скучно.
Мне протягивали бутерброд.
Вечером мама выговаривала Васе: гони ее в шею, пусть дома обедает, суп, кому я его варю, нельзя ребенку всухомятку.
Мы жили в деревянном доме под железной крышей, смотрели по вечерам в черно-белый экран телевизора. Окошко задернуто белой занавеской, за окошком - яблоня, я слышу, как она шумит. Скоро Васю призовут в армию.
У него была девушка, она обещала его ждать, в августе они поссорились. Вася приходил с работы, ужинал и уходил в сад курить. Я приходила к нему и садилась рядом. Слышно было, как в доме звякает посуда, мама ее мыла в тазу. В начале сентября Вася принес с работы небольшую, с мамину ладонь, шкатулку, тяжелую и горячую. Вася сказал, что отлил ее из чугуна по старинной форме. Стенки у шкатулки были ажурные, а крышка и дно сплошные, дно совсем гладкое, а на крышке - выпуклости. Отчего-то она не остывала, оставалась горячей, как только что вынутый из печи пирог. Вася принес ее в газете, газета тоже вся нагрелась. Мы поставили шкатулку на шесток, она не остывала. Соседи приходили, смотрели и удивлялись, из школы приходил физик, смотрел. Мы угощали его яблоками, их тьма уродилась в этом году.
Васю должны были призвать весной, когда ему исполнится восемнадцать, так что эту зиму он еще жил с нами, привез уголь, поставил с мамой вторые рамы в окна. Помирился с девушкой, она тоже приходила смотреть шкатулку. Вася говорил, что делал шкатулку для нее, но девушка побоялась ее брать, так она у нас и стояла, уже не на шестке, когда стали топить, а в холодном чулане, и даже в мороз не остывала, физик говорил, что всегда постоянная температура. Он привел к нам человека из Москвы, физик учился с ним когда-то на одном курсе, москвич смотрел шкатулку, пил с нами чай, рассказывал физику о знакомых, называл меня на вы. На другой день он ходил в литейку, смотрел, как Вася льет из короба лаву. Он забрал шкатулку в Москву изучать. Вася по ней скучал и спрашивал физика, как там она в Москве. Греет, отвечал физик. Но отчего греет, не отвечал, не знал.
Сразу после нового года приехали из Москвы люди и долго разговаривали с Васей. Меня прогнали спать, но я не спала и все слушала и смотрела на них в щелку из-за занавески, которая отделяла мою с мамой комнату от кухни. В кухне была печь, буфет, стол, венские стулья с подушечками для сиденья, Васин диван.
Они сидели за столом, мама наливала им чай, они спрашивали Васю, о чем он думал, когда отливал шкатулку, и не было ли еще чего-нибудь подобного в его жизни. Исследования, которые они проводили в институте, ничего не помогли им объяснить. Чугун и чугун, они говорили.
Да ничего я не думал, - говорил Вася и, наверное, улыбался.
Они выходили курить в заснеженный сад, мать вынесла им помойное ведро для окурков. Шкатулку они не привезли, оставили для наблюдения.
Весной Вася ушел в армию, я бегала к физику, спрашивала, как там шкатулка в Москве, и писала Васе, что она греет и не разгадана. Я представляла, как он улыбается, когда читает. Вася вернулся и женился на своей девушке, у них родился Алешка, шкатулка не остывала. Через несколько лет физик сказал, что ее разломали. В московский институт пришел новый начальник, дурак дураком, и приказал. Обломки уже не грели, их выкинули.
Ну, - сказал Вася. И больше ничего не сказал.
Они покурили с физиком и разошлись.
С тех пор мать взяла моду, сваливать на московского дурака все беды. Она говорила, что если бы он не разломал шкатулку, то и Союз бы не развалился, и дядя Лёша бы не спился, и терактов бы никаких не было, и Вася не покинул бы нас так рано.
2 Смотреть ответы Добавь ответ +10 баллов
Ответы 2
данилушка трепетно относился к природе, дорожил ею, вдумчиво относился к ней. в доказательство этого мы можем вспомнить как наш герой подбирал камень для цветка.
рассказы бабушки, воспитавшей данилушку, играют решающую роль. данилушка и сам по себе " травам-то любопытен - как эту зовут? где растет? какой цветок? старушка ему и рассказывает". у бабушки он учится вниманию к деталям - вспомните, как он делал каменную чашу дурман-цветка, которая вышла совсем как живая. и потом, планируя другую, он приносил домой цветы и растения, пытаясь отыскать самую совершенную модель для своего нового изделия. наконец, именно бабушка вихориха рассказала данилу про каменный цветок.
до похода к прокопьичу мальчик данилушко был слугой да и кем он только не был, но везде его недолюбливали и думали что он не куда не годен. когда он в чем то провинится, его начинали бить, а данилушко терпел и даже не издавал не единого звука. когда он был пастухом, пастух попался добрый и полюбил данилушку и когда однажды коровы разбежались и их начали бить, пастух начал выгораживать данилушку, но мальчик сам признался что виноват он вытерпел все побои . его отправили к прокопьичу потому что приказчик знал, что прокопьич ни кого не жалеет .и будет также бить мальчика. но получилось по другому.
не подвёл старого мастера, когда рассерчавший барин, видевший мальчика каждый день с удочкой, устроил данилушке испытание, а он всё правильно сделал, хоть не учил его прокопьич. старик боялся, что хлипкий, и не ударить, хотел, чтоб сил набрался. после этого сказал, что все свои секреты откроет, ничего не скроет.
мне кажется, что эта фраза: чужое охаять мудрости немного надо ,а свое придумать -не одну ночьку с боку на бок повертишься
о хозяйке медной горы, что она была красивая, владела целой горой но одиночество точит и не такие камни
образ хозяйки горы это олицетворением мощи, богатства и красоты недр уральских гор, которые раскрываются полностью только перед лучшими рабочими и мастерами. и данила как раз и был таковым.
просьба вроде была чтобы хозяйка его отпустила! а она не стремилась этого делать так как любила его и хотела выйти за него замуж. но он так и не хотел забывать про свою настоящую невесту настю и уговорил его отпустить. а за то что данила всё это время не смотря на её преданное оставался верен насте, хозяйка подарила насте малахитовую шкатулку с драгоценностями.
нет предела совершенству, не разбив его он бы вечно работал только над ним и не сделал больше ничего
Читайте также: