Дневник незнакомца жан кокто краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее
- Объем: 200 стр.
- Жанр:з арубежная классика, л итература 20 века
- Теги:в ечные вопросы, р азмышления о жизни, ф илософская проза, ф илософско-культурные размышления, ф ранцузская классикаРедактировать
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
По абонементу вы каждый месяц можете взять из каталога одну книгу до 600 ₽ и две книги из персональной подборки.Узнать больше
Жан Кокто "Дневник незнакомца". Маленькая, по сути, книжечка. Но емкая. (Как любила говорить наша учительница истории в школе )
Что это все из себя представляет - трудно определить однозначно. Это такая смесь. или, может быть, правильнее сказать - сплав. Тут главным образом размышления и исследования сути творческого процесса, сути поэзии. Но также и размышления обо всем на свете - от пережитого опыта (а автор, живший в известную эпоху в известной географической зоне) определенно должен был что-то пережить!) до новых данных науки. и сразу же, автоматически - попытки встроить эти новые данные в свою систему (очень интересно ) Тут и краткие вставки - почти что мемуары. автор, если верить тексту, мемуары не любит, писать их не собирается и всячески от них отмахивается, но все-таки какие-то моменты он упоминает, и это выходит очень ярко и завлекательно. Прямо хочется еще что-нибудь почитать об этой эпохе (в принципе, я могу перестать лениться и шугаться и почитать Жана Маре, хотя, по правде говоря, он меня слегка пока напрягает ).
Я думаю, это достаточно личный текст. можно сказать, откровенный. В него надо вчитываться, вдумываться. Автор еще так все необычно и парадоксально излагает - какие-нибудь фрагменты можно долго рассматривать, прикидывать. Как вот, например, когда автор размышляет о переводах и о том, как текст при этом искажается. Он же перед этим помещает нечто вроде вступления, где приводит разные случаи непонимания. При первом прочтении я просто поулыбалась занятному изложению и абсурдным ситуациям. Потом еще пораздумывала - и вот мне пришло в голову, что это же тут автор изложил действительно разные случаи! В смысле, сначала идет разговор в поезде - это непонимание, вызванное тем, что собеседникам наплевать друг на друга, они друг друга не слышат, не обращают внимания, воспринимают только собственные мысли, на них и отвечают. Второй случай - это как раз чисто языковые моменты, люди, говорящие на разных языках. А вот третий - это же вообще интересно! Это получается непонимание двух сущностей, которые просто находятся в разных сферах существования. И вот вопрос - а возможно ли тут какое-то понимание в принципе? Далее, размышляю я - не ведут ли эти рассуждения к тому, что нам требуется для понимания произведения не только перевод с одного языка на другой (это в сущности ерунда, и автор тут легко отмахивается от возможных шероховатостей и искажений), но и перевод с учетом этих самых разных сфер существования? Разве не интересно об этом подумать? Достаточно многие люди не понимают некоторых видов/стилей юмора, или там поэзии, скажем. вот для них перевод этого всего?
читать дальше Если говорить о фрагментах личного (мемуарного) характера, то я размышляю, что тут тоже все не так однозначно. Как кажется на первый взгляд. Вот, скажем, для примера, как автор в одном месте пускается в рассуждения, что - ему приписывают то, что он не говорил, не писал, не думал вообще, ему создают какой-то дикий образ, который к нему не имеет никакого отношения - так вот это даже хорошо, и как бы это его защищает, потому что все эти придумывающие и приписывающие нападают и оскорбляют совсем не его, а не существующий образ, а он этого всего даже не замечает! Вот я думаю, что это, наверно, все-таки скорее что-то вроде самогипноза. Что если бы автор действительно "не замечал" упомянутых нападок, то он бы и не замечал - они бы вообще прошли мимо него. Наверно, все-таки это его больно задевало - не зря же в других местах упоминается о бегстве из Парижа, где "практикуют пытки с поеданием жертвы живьем муравьями" и прочее.
Нет, я не берусь утверждать, что над всей этой книжкой сидела и думала. Просто какие-то моменты особенно запомнились и при обращении на них внимания - продолжали как бы разворачиваться, производить новые впечатления. Конечно, по уму надо всю книгу так и читать. Но как-то сейчас так много книг, что торопишься поскорее прочитать и перейти к следующей. Мы избалованы.
Но, конечно, самое интересное - это то, что автор пытался выстроить касательно творчества. Он так выразительно пишет. Вот я думаю, что по этой манере текст вполне можно отнести к поэзии - пусть не по форме, но по сути! Игра с образами, с метафорами. Он тут все переводит на творчество и поэзию. Основная мысль - что все это является частью чего-то существующего вне нас, и только в малых количествах взаимодействующего с нашим миром, прорывающегося сюда в виде произведений (будь это стихи, романы или фильмы). Автор произведений при этом всего лишь является проводником, через которого это нечто может в наш мир проникнуть и здесь закрепиться. Поэтому автор должен быть скромным и смиренным. не заблуждаться насчет своей значимости и своих авторских прав. (Наверно, по нынешним меркам такая точка зрения не очень популярна )
В общем, все это очень интересно. Мне даже почти захотелось посмотреть какие-нибудь фильмы Кокто. Но я не обольщаюсь - увы, у меня по-прежнему чудовищный несмотрец.
Жан Морис Эжен Клеман Кокто (1889–1963) — одна из самых значимых фигур не только французской, но и общеевропейской культуры XX века. Талантам этого человека нет предела: он был в равной степени одарен как поэт, прозаик и драматург, художник, сценарист и кинорежиссер. Он писал либретто для опер и балетов и делал эскизы гениальных витражей. И везде и всегда он оставался собой — причудливым, неуловимым Кокто, воплощавшем в искусстве свои загадочные видения.
Мой дорогой Рене Бертран,
Я вас не знал, как не знают теневой стороны мира, которая и является предметом вашего исследования.
Позвольте напомнить вам недавнее дело Эйнштейна, о котором писала американская пресса и которое так вам понравилось.
В Филадельфийский университет пришло письмо одного ученого, который обнаружил серьезную ошибку в последних вычислениях Эйнштейна. Письмо передали Эйнштейну. Тот заявил, что ученый — серьезный и что если кто-то может его, Эйнштейна, в чем-нибудь уличить, то пусть сделает это публично. В большом конференц-зале университета собрали профессоров и журналистов. На эстраду водрузили черную доску.
Тогда обвинитель закрыл лицо руками, хрипло вскрикнул и выбежал из зала.
У Эйнштейна попросили разъяснений, и он ответил, что потребовалось бы несколько лет, чтобы понять, в чем тут дело. Черная доска на эстраде глядела с загадочностью Джоконды. Что я говорю? Она скалилась улыбкой абстрактной картины.
Если бы один из нас должен был уличить другого, то это были бы вы, а я бы убежал без оглядки. Но я не поставлю вас перед необходимостью подвергать меня такому позору.
Примите это посвящение как знак уважения невидимого человека — своему коллеге.
Жан Кокто. Февраль 1952, Сен-Жан-Кап-Ферра
Я не претендую на то, чтобы построить фабрику невидимого, я хочу действовать по примеру ремесленника в той области, где от меня требуется больше кругозора, чем у меня есть.
Я хочу сесть у собственной двери и постараться понять — почувствовать руками, — на чем основана индустрия мудрости.
Не имея для этого исследования ни инструментов, ни четких указаний, я должен взяться за починку стула, на котором привыкла сидеть душа — душа, а не тело.
Я часто и с таким удовольствием наблюдал за уличными ремесленниками, что, возможно, сумел бы порадовать людей, которые от этого зрелища и от этих кустарных изделий получают то же удовольствие, что и я.
Один ученый сказал мне однажды, что мы гораздо ближе соприкоснулись бы с тайной, если бы не были скованы доктринами, и с удачей, если бы чаще ставили на разные цифры вместо того, чтобы удваивать ставки. Он сказал, что наука не поспевает за веком, потому что постоянно занята пересчетом собственных ног, и что школьные прогулы вернее всего направляют нас по верному пути. Что целые стаи гончих сбивались со следа, в то время как добычу чуяла дворняга. Короче говоря, я приношу тысячу извинений за свое невежество и прошу позволить мне починить стул.
Посредственно играя на скрипке, Энгр дал нам такое удобное выражение, что теперь задаешься вопросом, а как же говорили до него.
У меня нет ни телескопов, ни микроскопов. Я лишь немного умею плести веревки и выбирать гибкий тростник.
Я отстаиваю права духовного ремесленничества. Мелкое производство не в чести в нашу эпоху крупных предприятий. Но оно представляет единичное, над которым нависла гигантская волна множественности.
P. S. Живя за городом, я обнаружил — и Монтень объясняет это лучше меня, — что воображение, если его не направлять на определенный предмет, распоясывается и распыляется на что попало. Этот дневник, каждая его глава, не более чем гимнастика. Для праздного ума, пробующего сконцентрироваться на чем-нибудь из страха потерять себя от безделья.
Невидимость представляется мне необходимой частью изящества. Изящество исчезает, если его видно. Поэзия — воплощенное изящество — не может быть видимой. Тогда для чего, скажете вы, она нужна? Ни для чего. Кто ее увидит? Никто. И все же она — посягательство на целомудрие, хотя эксгибиционизм ее заметен только слепцам. Поэзия выражает определенную мораль. Эта мораль принимает форму произведения. Произведение стремится жить собственной жизнью. Оно порождает тысячу недоразумений, которые называют славой.
Слава абсурдна тем, что является следствием стадного чувства. Толпа, собравшаяся на месте происшествия, пересказывает события, домысливает их, перевирает до тех пор, пока те не изменятся до неузнаваемости.
Вот фантазию и ненавидят. Люди путают ее с поэзией, которая только из стыдливости прикрывает свою алгебраическую структуру. Реализм фантазии — это реализм непривычной реальности, неотделимой от поэта, который ее открыл и пытается ее не предать.
Поэзия есть религия без надежды. Поэт отдается ей целиком, прекрасно понимая, что его шедевр в конечном счете всего лишь номер с дрессированной собачкой на шатком помосте.
Разумеется, он тешит себя мыслью, что его творение — часть какой-то большой мистерии. Но эта надежда — результат того, что всякий человек есть тьма (заключает в себе тьму), что труд художника в том и состоит, чтобы свою тьму вывести на свет, а эта вековая тьма дает человеку в его ограниченности беспредельное продолжение, дарующее ему облегчение. И тогда человек становится похож на спящего паралитика, грезящего, будто он ходит.
Поэзия есть мораль. Я называю моралью потаенную линию поведения, своеобразную дисциплину, которая построена и осуществляется в соответствии со склонностями человека, отрицающего категорический императив — императив, сбивающий работу механизма.
Последние экземпляры книги можно купить оффлайн в магазинах вашего города:
Аннотация
Читайте также: