Детство иисуса кутзее краткое содержание
Обновлено: 04.07.2024
Как всегда, на встречах мы фокусируемся на вашем читательском опыте, здесь каждый — полноценный участник разговора. Нам интересно не только что, как и зачем пишется, но — что, как и зачем мы читаем.
Будь у нас llave universal, всем бедам конец
Этот роман прекрасен по двум причинам.
Во-первых, это идеальная книга для нашей Секты книгочитателей — и вообще для любых читательских клубов, потому что это икеевский бассейн с разноцветными шариками для мартышки ума: с одной стороны, вроде бы простая и пригодная для кувырканий субстанция, барахтайся в ней сколько влезет, перебирай шарики — все кругленькие, разноцветные и . В этой метафоре шарики — смыслы слов, синтагм, фраз, абзацев, глав и всего текста как целого. Уму тех читателей, кого хлебом не корми, а дай поискать всякие аллюзии, намеки, метафоры, аналогии и параллели, тут прямо-таки идеальная игровая площадка: всем найдется в подарочек пара-тройка разных пониманий одной и той же фразы. И в групповом обсуждении никто не поссорится: здесь нет взаимоисключающих смыслов, все так или иначе имеют право на жизнь. И уже одного этого вполне хватило бы, чтобы внести эту книгу в список для чтения и чувствовать в процессе, что понимаешь, улавливаешь, раскусываешь. Чтобы набрать таких очков, играясь с Пинчоном, например, нужно предварительно знать и помнить много чего фактического, а тут текст прост и прозрачен, можно вообще детям на ночь читать, хоть им местами будет неинтересно.
Потому что у меня как у человека, возившегося с этим текстом лично и пристально, сложилось впечатление, что автор нам именно это молча желал бы. Одновременности всех смыслов.
И мне вот, может, и сгодился бы llave universal, но и без него в этом тексте — при такой настройке зрения — церебральная аркадия.
100 ребусов на квадратный сантиметр
Второй частью дилогии округляется мысль об устройстве этой действительности, с авторской т. зр., как я ее понимаю: в любой жизни (из прошлых, текущих и грядущих) по закону мироздания полагается спаситель. К спасителю прилагается его свита, она сгущается вокруг него по законам некоторой жизненной кристаллохимии (кто знает, что такое ячейки Браве, поймет сходу). Спасать человечество есть много от чего, и поэтому спаситель в каждом варианте жизни спасает от разного (от чего именно собирается спасать человечество мальчик Давид, вы узнаете, прочитав роман).
Модель кристалла всегда опознаваема, но кристалл всякий раз не такой же, отличный от предыдущих и будущих. теория реинкарнации приобретает отчетливое звучание: перерождаются наборы свойств и взаимных связей, а не их носители.
И да, милая частность на ту же тему: Хуан Себастьян и Ана Магдалена Арройо — простой, но изящный трюк с именами. А золотые балетки, которых на Симонов размер ноги в этой реальности нет, но он все равно находит способ их натянуть, тогда как Давиду они сразу по ноге? Красота да и только, играйся в эту идею сколько влезет. А таких в этой небольшой книге не по одной на абзац.
1. почему часть персонажей имеет фамилии, а часть — нет, при этом приведенные фамилии частью ничего особенного не говорящие, частью говорящие то-сё, а частью — прямо-таки вопящие
2. почему Эстрелла по своему бытовому укладу так радикально отличается от Новиллы
3. вся эта свистопляска с Достоевским и его Карамазовыми (особенно с растворенным много в ком Иваном)
4. платоновщина vs протагоровщина
5. нумерология и пифагорейство
6. эзотерика vs экзотерика
8. суд божий vs суд человечий и как первый возник по образу и подобию второго
9. что на самом деле такое — фигура, подобная Иисусу, если абстрагироваться от всего, что мы привыкли про нее думать/понимать, и кто в дилогии Кутзее на самом деле Иисус (совершенно не обязательно Давид, между прочим)
11. не танцевал ли автор, выбирая язык, на котором все у него говорят, от того, что валюта, которой население оперирует, — реалы?
12. память как универсальный вариант бессмертия, привет тибетским тулку и их перерождению
(и это совсем, совсем не всё, что можно делать в голове с этим романом).
В остальном же роман в той же мере скуп на эпитеты, сух и прозрачен, остранение полно, главный и самый значимый двигатель сюжета — диалоги. Ожидайте в ближайшие месяцы в ЭКСМО, я от этого кубика Рубика не могу отлипнуть уже второй месяц.
Подпишитесь на наш канал в Telegram , чтобы читать лучшие материалы платформы и быть в курсе всего, что происходит на сигме.
Джозеф Кутзее - Детство Иисуса краткое содержание
Детство Иисуса - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Они с Инес переглядываются.
Сеньора Очоа поджимает губы, качает головой.
– Давайте не слишком вдаваться в теорию. Лучше сосредоточимся на опыте и понимании настоящего у Давида. Настоящее, предположила бы я, – то, чего Давиду не хватает в жизни. Опыт недостатка настоящего включает и отсутствие настоящих родителей. У Давида нет в жизни якоря. Отсюда и его уход в мир фантазий, где он чувствует себя более полновластно.
– Но у него есть якорь, – говорит Инес. – Я его якорь. Я люблю его. Я люблю его больше всего на свете. И он это знает.
Сеньора Очоа кивает.
– Да, знает, разумеется. Он сказал мне, как сильно вы его любите, – как сильно его любите вы оба. Ваша благая воля делает его счастливым, и он ответно чувствует громадную благую волю по отношению к вам. И тем не менее чего-то не хватает, чего-то, что ни благая воля, ни любовь не могут восполнить. Потому что, хоть положительное эмоциональное окружение очень значимо, его недостаточно. Именно этот недостаток, недостаток настоящего родительского присутствия, я и пригласила вас обсудить. Почему? – спросите вы. Потому что, отвечу я, чувствуется, что трудности обучения у Давида происходят от растерянности перед действительностью, из которой исчезли его настоящие родители и в которую он прибыл неведомо как.
– Давид прибыл на судне, как и все остальные, – возражает он. – С корабля в лагерь, из лагеря в Новиллу. Никто из нас не знает ничего большего о своем происхождении. Мы все очищены от воспоминаний – более-менее. Что такого особенного в случае с Давидом? И как это связано с его чтением и письмом, с его проблемами в классе? Вы помянули дислексию. У Давида дислексия?
– Вы хотите сказать, что нечитаемые страницы, которые он пишет у сеньора Леона, – истории о том, откуда он родом?
– И да, и нет. Это истории для него самого, а не для нас. Поэтому он и пишет их на личном языке.
– Откуда вы знаете, если не можете прочитать? Он вам их переводил?
– Сеньор, для того, чтобы наши отношения с Давидом развивались, важно, чтобы он мог на меня полагаться – что я не разглашу, о чем мы разговариваем. Даже ребенок имеет право на маленькие тайны. Но из разговоров с Давидом, да, я полагаю, он считает, что пишет истории о себе и своем истинном происхождении. И он скрывает это от вас обоих, чтобы вас не расстраивать.
– И каково же его истинное происхождение? Откуда он, по его мнению, происходит?
– Не так-то просто это объяснить. Но все упирается в некое письмо. Он говорит о письме, в котором есть имена его истинных родителей. Он говорит, что вы, сеньор, об этом письме знаете. Это правда?
– Он говорит, что, когда он сошел с судна, при нем было письмо.
– Ах то письмо! Нет, вы ошибаетесь, то письмо было утеряно еще до того, как мы сошли на берег. Оно потерялось в пути. Я его никогда не видел. Именно потому, что он потерял письмо, я взял на себя ответственность помочь ему найти его мать. Иначе он оказался бы беспомощен. Он до сих пор оставался бы в Бельстаре, между небом и землей.
Сеньора Очоа энергично что-то пишет у себя на планшете.
– Теперь перейдем, – говорит она, откладывая авторучку, – к практической проблеме поведения Давида в классе. К его нарушениям субординации. К неспособности осваивать программу. К последствиям такой неспособности – и нарушения субординации – для сеньора Леона и другим детям в классе.
– Нарушение субординации? – Он ждет, что Инес добавит и свой голос, но нет – она предоставляет вести разговор ему. – Дома, сеньора, Давид всегда вежлив и ведет себя хорошо. Мне трудно поверить в такие жалобы сеньора Леона. Что именно он подразумевает под нарушением субординации?
– Он подразумевает постоянные сомнения в авторитете учителя. Подразумевает отказ принимать наставления. И тут мы переходим к ключевому вопросу. Я бы предложила изъять Давида из обычного класса – по крайней мере на время – и записать его в программу обучения, приспособленного для его индивидуальных нужд. Там он сможет учиться в собственном темпе – раз уж такая у него непростая семейная ситуация. До тех пор, пока он не окажется готов вернуться в класс. Я уверена, что ему это удастся, поскольку он смышленый ребенок с подвижным умом.
– Я имею в виду Центр специального обучения в Пунто-Аренас, неподалеку от Новиллы, на побережье, в очень приятном месте.
– Примерно в пятидесяти километрах.
– В пятидесяти километрах! Это очень далеко для ребенка – ездить каждый день туда-обратно. Есть ли туда автобус?
– Нет. Давид будет проживать в Центре обучения, а через выходные приезжать домой, если захочет. По нашему опыту лучше всего такое обучение проходит в режиме с проживанием. Оно позволяет несколько отдалиться от ситуации дома, которая, не исключено, есть дополнительный неблагоприятный фактор.
Они с Инес переглядываются.
– А если мы откажемся? – говорит он. – Если предпочтем, чтобы он остался в классе у сеньора Леона?
– Если мы предпочтем изъять его из школы, где он ничему не учится? – вступает Инес, голос у нее звенит. – Для которой он все равно слишком юн. Вот подлинная причина, почему ему трудно. Он слишком юн.
– Сеньор Леон более не готов к Давиду в своем классе, и я, наведя кое-какие свои справки, понимаю, почему. Что касается возраста, Давид уже достиг нормальных школьных лет. Сеньор, сеньора, вот вам мой совет – в интересах Давида. В школе он не развивается. Он оказывает неблагоприятное влияние на других. Перемещение его из школы в домашнюю обстановку, которую он явно считает нервирующей, – явно не решение вопроса. Следовательно, необходимо предпринять другой, более решительный шаг. И поэтому я рекомендую Пунто-Аренас.
Книга начинается с того, что в город на корабле пребывают мужчина Симон и мальчик Давид. Им дали эти имена, дали кров. Они учат испанский, на котором здесь все говорят. Мальчик — не сын мужчине. Тот лишь ищет мать ребёнка, ибо записку с данными родителей мальчик потерял ещё на корабле.
Мужчина знакомится с одинокой женщиной. Он знает, что она не биологическая мать ребёнка, но всё равно считает её таковой. Предлагает ей Давида, и та соглашается.
И в этот момент я окончательно перестаю понимать, что тут происходит. Такой я человек — мне сложно воспринимать такие нереалистичные книги, в которых я не могу опереться на крепкую логику. Должно же быть объяснение, не может же что-то происходить просто так! Симон не говорит о матери ребёнка в переносном в смысле, для него она — самая настоящая, это как вообще?
Отдельно хочется поговорить о личности Симона. Он противопоставлен остальным персонажам, ибо их мировоззрение кардинально разнится. Другие люди живут своей обычной жизнью, не задумываются о её смысле и не пытаются что-то менять. Они честно работают и честно живут. Симон же пускается в размышления, которые всех нас посещали лет в пятнадцать: зачем жить, если мы все когда-то умрём, зачем есть, если еда в конце концов превратится в отходы? Как человек он мне не понятен. Больше всего, конечно, не понимаю его взгляд на мать Давида как на истинную мать, когда и он, и все вокруг знают, что это не так. Просто найти случайную женщину и отдать ей ребёнка, будучи искренне уверенным, что это правильно — в голове не укладывается.
Послесловие. Тот диалог за прочисткой унитаза.
– Это были твои какашки. Но ты их выбросил. Избавился от них. Больше они не твои. Ты на них больше не имеешь прав.
– Когда они попадают в трубы, это уже ничьи какашки, – продолжает он. – В канализации они объединяются с какашками других людей и превращаются в просто какашки.
– Ей неловко. Люди не любят говорить о какашках. Какашки воняют. В какашках сплошь бактерии. Ничего хорошего в какашках нет.
Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.
Книга, которую нужно читать родителям! Прочитайте до того как захотите стать родителями. Никто не готовится к родительству, а жаль. Проживите эти 30 глав с маленьким Давидом и другом Симоном, они научат вас многому и помогут открыть в себе частичку доброты. Читается легко, на одном дыхании. От простого к сложному.
Мне кажется нужно иметь особые причины купить этого автора и быть готовым к нему. У меня книга не пошла. Я конечно ее дочитала, даже выделила для себя пару моментов, но в целом его философия меня не тронула.
Сложная книга. Для тех, кто готов размышлять, кому не столько важен сюжет (его там, можно сказать, нет), сколько то, что за ним скрыто. Вязкое философское повествование. Вернусь к книге лет через 10, может, тогда пойму восторженные отклики литературных критиков.
Приятно писать положительные отзывы, полные горячих эмоций и пережитых впечатлений. Но, к сожалению, в данном случае книга "Детство Иисуса" меня откровенно разочаровала.
Как бы философские размышления на околобиблейскую тему получились, с моей точки зрения, очень натянутыми и скупыми. Впрочем, как и сам язык повествования. Сюжет вял, герои, за исключением, наверное, только самого мальчика, тоже весьма невнятные.
Уверен, у автора есть по-настоящему сильные произведения, просто я с ними пока не знаком.
Перед нами роман-притча, полный обобщений и аллегорий. Что бы не говорил автор о намерении выпустить книгу "с чистой обложкой и чистым титулом" название у романа есть - "Детство Иисуса". И отсылок к Библии в романе предостаточно.
В мифическом городе Новилле появляется 5-летний мальчик Давид. Он не помнит своих настоящих родителей и своего настоящего имени. Мальчика сопровождает мужчина Симон, который называет себя его "заступником". Своей главной миссией Симон считает найти мать мальчика. Сам город представляет из себя своеобразное чистилище. Люди пребывают сюда очищенными от воспоминаний, чтобы начать новую жизнь с чистого листа. Однако новая жизнь на вкус Симона представляется несколько стерилизованной. В ней нет страстей, а только "благая воля", которая не поощряет никаких излишеств, как-то секс, мясо да и вообще какое-бы то ни было гастрономическое разнообразие.
Первые 8 глав читаются на одном дыхании и, на мой взгляд, являются образцом блестящей философской прозы. Однако в 9-й главе, когда Симон "находит" (а точнее - выбирает) мать для мальчика (Инес), и когда, казалось бы, и должно начаться самое интересное, роман-притча дает небольшой жанровый, а может драматургический, сбой.
С одной стороны, в образе Инес, можно проследить отсылки к Богородице - девственница из недоступной "Резиденции", охраняемая братьями. С другой стороны - Инес далека от каких бы то ни было добродетелей. Она питает слабость к развращенному подлецу с серьгой (Дагу), противится обучению мальчика в школе и т.п. Симон же, искренне любящий мальчика, пытается развить и воспитать Давида.
Итак, перед нами вроде как современное святое семейство - необычный добрый и одаренный (выучился сам читать) мальчик Давид (Иисус?), его мать - тридцатилетняя девственница, получившая ребенка без зачатия, и Симон - его не кровный отец (Иосиф Обручник или Бог-Отец?). Давид, обладающей живым воображением, путает реальность с фантазиями, из-за чего у него возникают проблемы с учителем и его отправляют в школу-интернат. Инес, которая не представляет разлуки с ребенком, решает бежать из города от властей.
Этим и кончается роман. Инес, Симон, Давид и случайный попутчик уезжают в поисках лучшей, новой жизни, чтобы вновь начать с чистого листа. В чем мораль или, как минимум, месседж? Не знаю. Все библейские намеки, данные нам в начале, ускользают, картина распадается.
Впрочем, может кто-то поймет этот текст лучше меня.
Читайте также: