Давыдов бестселлер краткое содержание

Обновлено: 06.07.2024

Юрий Давыдов завершил свою главную книгу

"Свершилось! Ветер века полнит паруса Бестселлера на всех широтах.

От Царского села отчалив, причалил в Северной Пальмире, в Первопрестольной, в Новочеркасске, Симферополе и Севастополе, в Хабаровске и Омске. Шагнул и за море - в Иокогаму, проник в Китай. Его пришествия дождалась и Европа: Германия и Франция, Испания. Потом и Штаты - Американские и Мексиканские. Прибавьте-ка арабский мир, захватывает дух. Как не назвать Бестселлер вселенской смазью?

А тиражи-то, тиражи, валятся в рот галушки. Бестселлер тиражами лишь малость уступает Библии и сочиненьям Ленина. Теперь, я думаю, не уступает Ильичу".

Бестселлер - это "Протоколы сионских мудрецов", фальшивка, якобы являющая миру тайну всемирного еврейского заговора. Разоблачение "Протоколов" стало последним делом любимого давыдовского героя - Владимира Бурцева. Делом, увы, провалившимся. Несмотря на всю бурцевскую энергию. Несмотря на основательность его информаторов. Несмотря на решение суда, признавшего "Протоколы" подлогом. Несмотря на то, что в старой России это признавали даже патентованные антисемиты.

Потому что Бестселлер не нуждается в логике и фактографии. Человеконенавистнический миф формируется исподволь, "подбирая" себе авторов. (Давыдов, словно повторяя расследование Бурцева, рассказывает истории лиц, причастных к созданию "Протоколов" - Петра Рачковского, Матвея Головинского, Сергея Нилуса.) Он питается соками полицейской провокации, ущемленного самолюбия, взаимного недоверия. Как забвение обычных моральных норм ради "высшей целесообразности" ведет к беспринципности, возведенной в принцип, так провокация (мистификация, почти игра - ведь и таким образом можно интерпретировать "Протоколы") ведет к большой крови. Потому Гитлер будет учиться у большевиков, а Сталин - у нацистов. Потому и зарифмована история бурцевской борьбы за истину с личной историей автора романа.

В донесениях большевистского агента (1930-е годы), говорится, что Бурцева в Париже посещает никому неведомый литератор Ю. Давыдов. Это откровенно игровой ход (автор даже гневается на советского шпиона за недостаточную к нему, Давыдову, почтительность), но шутка и фантасмагория скрывают заветный умысел писателя. Он был рядом с Бурцевым - и когда вгрызался в архивные документы, и когда слушал чудом сохранившихся стариков, и когда в Бутырках перестукивался с пленительной соседкой либо придумывал планы перехода советско-финской границы, и когда вкалывал в лагере. И даже когда просто бродил по Чернигову или Парижу, Москве или Питеру (какой поэзией полнятся все давыдовские городские пейзажи!), читал старые добрые книги, опрокидывал рюмку, спешил на свидание, бормотал любимые стихи. Жизнь, которую так любит Давыдов, всегда противостоит Бестселлеру, ибо дело Бестселлера - ложь, предательство, смерть.

Старик Бурцев умирает после того, как видит в оккупированном немцами Париже очередную победу Бестселлера: "Дети шли парами, у всех на руках желтели звездочки. Дети пели тихо. Бурцев не разбирал ни слова. По обеим сторонам цепочкой двигались ажаны. Они, французские полицейские, располагая давно составленной картотекой еврейских семейств, отыскали этих мальчиков и девочек". Страшное поражение. Того страшнее, что и полстолетия спустя Бестселлер летит вперед на всех парусах.

В давыдовском романе много говорится о зле, насилии, предательстве, смерти (предмет - история ХХ века - обязывает), но от третьей его части веет особенной печалью. Неужели все было зря - любовь, надежда, вера, ученые изыскания и поцелуи на морозе, домашний уют и солдатское мужество, юмор и доброта, стихи и внутренняя свобода? Неужели все это тлен перед наглостью и своекорыстием циничного Бестселлера? (Разве только об одних "Протоколах" тут речь?) Неужели Дон Кихот, на которого в миг смерти стал похож Бурцев (и не он один) зря седлал свою клячу и потрясал копьем?

Но не был бы Давыдов Давыдовым, позволь он себе (и читателям) проникнуться этим чувством. Не оставил автор своего героя:

"А мы, кандидаты в покойники, мы в тот четверг шагали в баню по четыре в ряд. Волоколамское шоссе, даем мы "ножку", бахилы каши-то еще не просят. Головы острижены под ноль. Мы в жесткой и гремучей робе. Присягу примем, ленточки - на бескозырки. И запевай: "Ой, мамочка, роди меня обратно".

А небо ясное, а небо синее, как часто поначалу в сентябре. Вот так и в третий день, в четверг, когда он умер в Отеле Дье, вблизи собора Парижской Богоматери".

Под этими, последними в романе, словами поставлена неожиданная пара дат: 1924-2000. У Юрия Давыдова (родился в 1924 году) есть редкое право сказать: "Эта книга - вся моя жизнь". У его читателей есть право ответить: "Кроме той, что впереди. С ее чудесами, радостью, любовью, дружеством, свободой, поэзией".

Юрий Давыдов - Бестселлер краткое содержание

Бестселлер - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Юрий Владимирович Давыдов

В прихожей шубу надевал старик. Я поклонился. Он сказал:

– В соседней лавке – четвертинки.

Не стану вас томить, сейчас все объясню.

Коммунистическая ул. стремилась к Дому творчества. Творили в Доме по мандату долга, а кое-кто – по совести.

Приехал я в Голицыно. Автографы меньших собратий янтарно метили сугробы. Торчали палки выше елок. И это значило, что радиоантенны – знак цивилизации, а елки-палки– черте что. Поземка слизывала след. Семен Израилевич Липкин прав: есть мудрость и в уходе без следа. Но прах меня возьми, охота наследить в литературе.

А вот и Дом. Он зажигал огни, как пароход; большая застекленная веранда казалась рубкой. Робея мэтров, я вошел в прихожую. Там шубу надевал писатель Виктор Фи-к. Четвертинки! Не надо усмехаться, господа. Он дал мне направление, где булькает Кастальский ключ, источник вдохновенья. Отнюдь не западный, а коренной, калужского или рязанского разлива.

Имеет каждый век свою черту, заметил хитроумный француз-энциклопедист. А Пестель слямзил, и все решили, что Пал Иваныч в корень зрит. Приоритеты не моя забота. Но дело здесь серьезное. Наш с вами век, он тоже наделен чертой: Христос– лишь догмат, Иуда – руководство к действию.

Ваш автор приступил к работе, блуждая по кривым дорогам февраля. В положенные сроки ударила капель. И это означало: запрягай коней. И отворяй ворота. А ежели без аллегорий, наготове романные зачины.

Пора бы, кажется, и в путь. О, эта робость. Но тут все глянет нарочитым. А между тем всего лишь факт биографический. В кануны первой мировой писатель Фи-к живал в Париже. Эмигрант и журналист. И он, представьте, был Бурцеву сотрудником в издании газеты. Как было не прочесть отрывки из обрывков?

В тот день обосновался в Доме Ю.Олеша. В клозете по утрам не пел, но мне, конечно, не завидовал. Не позавидуешь тому, кто с вилами на рифмы прет, а сам, на грабли наступая, ищет ритмы. Занятие опасное, оно чревато аритмией.

Там смерть юрит воровкой.

Меня загородили ширмой, и я лежал в долине Дагестана с винцом в груди. В день без числа разорвалась завеса. Ни дать, ни взять клеенка или коленкор. Исчезла ширма, явился НЛО. Но вовсе не предвестием антихриста. Нет, братцы, текстом. От альфы до омеги; как говорится, целокупно, а главное-то вот: за выслугою лет уволен Хронос; все в настоящем, как эта капельница, и это смертное шурх-шурх, и жаркая долина Дагестана.

И никаких застолий. Тотчас к столу.

А ты, читатель-друг, а также и читатель-недруг, откупори бутылку пива и перечти, пожалуйста, эпиграф.

В доме на улице Сен-Жак… Не правда ли, хорошее начало? Оно ласкает слух привычной беллетристикой… На улице Сан-Жак в невзрачном доме жил парижанин Анатоль, такой же алкоголик, как наш московский Толик. Но Анатоль, страшась консьержки, угрюмой тетки (в Париже тоже тетки есть), не напрудил на лестничной площадке.

Скажу вам сразу, Владимир Львович Бурцев любил Россию и потому почти всю жизнь прожил в Париже. Гонясь за дешевизною, менял он адреса. Но оставался поэтажный запах лука и жареной селедки. А дух квартирный был керосинно-типографским. О мебелях не стану – их историческая родина какой-нибудь блошиный рынок. Три с минусом, не так ли? Оно бы так, но фотографии на белой стене! Никто в Париже не имел такой коллекции: агенты-провокаторы, творцы грядущей революции, по совместительству ее могильщики.

Противодействовал В.Л.[1] В департаменте полиции, в доме на Фонтанке давно он значился как сын штабс-капитана и беглый каторжник. Сказать точнее, сукин сын. И было удивленье, скрытно-уважительное: уникум! Оно и верно, кому вподым срабатывать такое без штата и вне штата? Рассказывать нет нужды, он сам когда-то рассказывал о всех перипетиях. Читайте, тошно станет.

И вдруг ты цепенеешь. В простенке между окнами портрет размером больше прочих. Ага, Азеф! Губасто-мокрогубый, извините, масляное масло. Низколобый. Подстрижен ежиком. Покатая плечистость. Едва не лопнет от натуги крахмальный воротничок. Всё вместе – биндюжник и его бугай.

Однажды главный герой приехал в Голицыно и направился к местному Дому творчества. Войдя в прихожую, он увидел перед собой писателя, которого звали Виктор Фи-к Четвертинки.

За минуту

В один из зимних дней главный герой прибыл на территорию Голицыно и пошел к местному Дому творчества. По пути он обратил внимание на наличие следов животных на снежном покрове. Главный герой, подойдя к месту назначения, сравнил сооружение с пароходом, который зажигал огни. Через некоторое время главный герой зашел в прихожую и увидел, как писатель Виктор Фи-к Четвертинки надевает шубу. Последний был иудеем.

Вечером все собравшиеся сели за стол. Один из присутствующих, Шульгин, очень плотно поужинал, а затем начал в дружеской манере беседовать с Виктором Фи-ком.

Незадолго до начала Первой мировой войны Фи-к проживал в столице Франции и занимался журналистикой. Виктор хорошо знал Владимира Львовича Бурцева и работал с ним в редакции одного издания. Через некоторое время Бурцев умер на территории парижского госпиталя и был похоронен вблизи местной православной церкви.

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Бестселлер: краткое содержание, описание и аннотация

Юрий Давыдов: другие книги автора

Кто написал Бестселлер? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

Бестселлер — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Не путать с упомянутыми выше водителями московских и петербургских трамваев. В данном случае: унтер-офицер, воспитанник инженерных или иных строительных ведомств. – Д. Ю.

Мать кормящая (лат.) – почтительное наименование студентами своего университета.

Дядя, дядюшка (фр.).

До востребования (англ.).

Шверник Н. М. (1888–1970) – государственный и партийный деятель. Герой Социалистического Труда.

С. Д. Меркуров (1881–1952) – скульптор.

А.А.Дорогов почему-то называл Каменева – Камневым. – Д.Ю.

Kannegiesser (нем.) – болтун, пустомеля. Имя героя комедии Л.Гольберга (1684–1754). – Д.Ю.

Кабельтов – морская мера длины, равная 185,2 м. – Д. Ю.

Юрий Давыдов - Бестселлер краткое содержание

Юрий Давыдов - Бестселлер читать онлайн бесплатно