Цыганская пляска державин краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Патриотические и анакреонт. Оды Державина (Ода на взятие Измаила, Ода на переход альпийских гор, осень во время осады Очакова, Снегирь, к самому себе, кузнечик, дар, русские девушки, цыганская пляска, Евгению. Жизнь Званская).
БИЛЕТ№18
Поэзия Державина представляет нам и положительных героев, к изображению которых поэт подходите большой ответственностью, желая как можно шире и точнее показать все их достоинства и превратить в пример для подражания. Такими героями для поэта были полководцы Румянцев и Суворов.
Что огнедышущи за перстом
Ограды вслед его идут;
Что в поле гладком, вкруг отверстом,
По слову одному растут
Полки его из скрытых станов,
Как холмы в море из туманов;
Что только по траве росистой
Ночные знать его шаги;
Что утром пыль, под твердью чистой
Уж поздно зрят его враги;
Что остротой своих зениц
Блюдет он их, как ястреб птиц..
.И вдруг решительным умом На тысячи бросает гром. [I, 468—469]
Это образное художественное описание полно глубокого смысла, и все элементы его заботливо взвешены поэтом. Известно, что Ру¬мянцев отказался от линейной тактики, когда войска располагались на поле сражения в две линии, и стал применять рассыпной строй и тактику колонн. Румянцев создал легкие егерские батальоны и ввел атаки рассыпным строем в сочетании с колоннами. Вслед за Петром I он пришел к мысли о необходимости тактического резер¬ва, который в его руках оказывал решающее влияние на ход боя, восстановил боевые традиции русской армии, поставив кавалерии задачу нанесения массированного удара холодным оружием — клин¬ком — и освободив ее от ведения неприцельного огня и т. д. Именно об этом и говорит Державин в стихах своей оды. Он не только соз¬дает внешний портрет человека, но изображает и дело, которому тот служит, причем не стремится обойтись общими словами, а в по¬этических образах раскрывает сущность всего, совершенного его героем.
Но самое видное место в поэзии Державина занимает Суворов. Ему посвящено несколько стихотворений, в которых образ полко¬водца освещается и характеризуется с разных сторон.
Личное знакомство Державина с Суворовым относится к 1774 году, когда они встретились в приволжских степях, участвуя в вой¬не с Пугачевым. Новая встреча произошла лишь двадцать лет спустя, в 1795 году, во время приезда Суворова в Петербург по окончании войны с Польшей.
Суворов поселился в Таврическом дворце, но не изменил своих солдатских привычек: спал на полу на охапке сена, рано вставал, и спартанский образ жизни его в роскошном дворце Державин от¬метил в особом стихотворении:
Когда увидит кто, что в царском пышном доме
По звучном громе Марс почиет на соломе,
Что шлем и меч его хоть в лаврах зеленеют,
Но гордость с роскошью повержены у ног.
Державин кратко и выразительно воссоздает личный облик Су¬ворова, индивидуальный портрет его. Это не просто полководец или герой вообще, это именно Суворов, со всеми особенностями его характера и поведения.
Поэт говорит о характерных чертах личности Суворова, о его системе физической закалки, необходимой военному человеку, о бытовом укладе полководца, о выработанной Суворовым манере прикрывать свой ум и проницательность шутками, чудачествами и т. д.
Идет в веселии геройском
И тихим манием руки,
Повелевая сильным войском,
Сзывает вкруг себя полки.
«Друзья! — он говорит, — известно,
Что Россам мужество совместно;
Что нет теперь надежды вам,
Кто вере, чести друг неложно,
Державин был одним из немногих деятелей XVIII века, кото¬рый, подобно Суворову, всегда помнил о солдате и уважал его.
Державин, выразив свою радость по поводу того, что ему вновь довелось говорить о славе Суворова, ставит себя на место участника похода и мощной кистью рисует картины альпийской природы и препят¬ствия, которые приходилось преодолевать суворов¬ским богатырям.
С большой верностью говорит он о единении Су¬ворова с войском, о том, что, выступая в поход, пол¬ководец постарался довести боевую задачу до каждого солдата, обеспечив сознательное выполнение своих приказаний. Эта черта военной педагогики Суворова была присуща ему, как никому другому из русских военачальников XVIII века.
Идет в веселии геройском
И тихим манием руки,
Повелевая сильным войском,
Сзывает вкруг себя полки.
«Друзья, — он говорит, — известно,
Что Россам мужество совместно;
Но нет теперь надежды вам,
Кто вере, чести друг неложно,
Что ты заводишь песню военну,
Флейте подобно, милый снегирь?
С кем мы пойдем войной на гиену?
Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?
Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?
Северны громы в гробе лежат.
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, грызть сухари;
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари;
Тысячи воинств, стен и затворов
С горстью россиян все побеждать?
Быть везде первым в мужестве строгом;
Шутками зависть, злобу штыком,
Рок низлагать молитвой и Богом,
Скиптры давая, зваться рабом;
Доблестей быв страдалец единых,
Жить для царей, себя изнурять?
Нет теперь мужа в свете столь славна:
Полно петь песню военну, снегирь!
Бранна музыка днесь не забавна,
Слышен отвсюду томный вой лир;
Львиного сердца, крыльев орлиных
Нет уже с нами! – что воевать?
С кем мы пойдем войной на гиену? – Гиена –зверь, здесь разумеется враг против которой Суворов был послан.
Суворов, по обыкновению своему был неприхотлив в кушаньи и часто едал сухари; в стуже и в зной без всякого покрова так, как бы себя закаливал подобно стали; спал на соломе или на сене, вставал на заре, а когда надо было еще делать ночные экспедиции на неприятеля, то сам кричал петухом, чтобы показать, что скоро заря и что надо идти на марш; а в приказах своих отдавал, чтоб по первому крику петухов выступали. Он предводительствовал небольшим числом войск, и горстью россиян побеждал превосходное число неприятелей.
Что ты заводишь песню военну
Флейте подобно, милый снегирь? [Ш,. 283].
Что мне, что мне суетиться
Вьючить бремя должностей,
Если мир за то бранится,
Что иду прямой стезей?
. Но я тем коль бесполезен,
Что горяч и в правде чёрт, —
Музам, женщинам любезен
Может пылкий быть Эрот.
Стану ныне с ним водиться,
Сладко есть, и пить, и спать;
Лучше, лучше мне лениться,
Чем злодеев наживать (С. 273).
Переладим струны вновь:
Петь откажемся героев,
А начнем мы петь любовь (С. 255).
Российский поэт обращается к безымянной цыганке. Он просит ее начать ударять по струнам гитары, а также восклицать. Кроме того, автор желает, чтобы она восхитила всех собственным горячим танцем.
За минуту
Державин обращается к цыганке, имя которой неизвестно. Российский поэт хочет, чтобы она стала играть на гитаре и восклицать. Также он просит ее поразить окружающих людей своим горячим танцем. Кроме того, автор желает, чтобы цыганка жгла человеческие души и бросала пламя в сердца.
Державин хочет, чтобы девушка вернула к жизни древних вакханок. Российский поэт просит ее сверкать зарями с собственных щек и сметать прах при помощи плаща. Автор желает, чтобы она летала посредством использования крыльев, словно птица, а также ударяла в ладони с визгом.
Он жаждет увидеть, как цыганка, находящаяся в сосновом лесу ночью, занимается пробуждением сна мертвой тишины при блеске бледной луны.
Державин просит красавицу перестать пугать скромных муз. Тем не менее, ему хочется посмотреть на то, как она танцует. В этот момент времени, по мнению российского поэта, она будет похожа на русскую даму.
Выделение курсивом строки Державин взял у Львова и без изменений вставил в свое стихотворение.
Здесь в соседстве с древнегреческим Протеем находятся и оборотень, и невидимка, и терем — образы русской сказки, а не анакреонтической поэзии.
Что ветры мне и сине море?
Что гром и шторм и океан?
Где ужасы н где тут горе,
Когда в руках с вином стакан?Спасет ли нас компас, руль, снасти?
Нет! сила в том, чтоб дух пылал.
Я пью и не боюсь напасти:
Приди хотя девятый вал!
Приди, и волн зияй утроба!
Мне лучше пьяным утонуть.
Чем трезвым доживать до гроба
И с плачем плыть в тот дальний путь.
Державин пренебрегает строгостью жанровых рамок, о которой так заботились его предшественники, и если не совсем отменяет жанровую иерархию — это было сделано Пушкиным в 1820-е годы, — то во всяком случае он очень много сделал для стирания жанровых границ.
Впервые русский поэт — и этим поэтом был Державин — заговорил в своих стихах о русской пляске, русской природе, русском помещике и русских крестьянах. Так, одно из лучших стихотворений Державина содержит в себе приглашение Анакреонту полюбоваться пляской молодых русских крестьянок:
Самый танец описан со свойственным Державину умением видеть, описан именно как русский танец:
Последняя строка передает динамику и своеобразие русского танца, впервые показанного в поэзии Державиным.
Правда, русские красавицы и русский танец осознаются у Державина как явления эстетические, как прекрасное, еще только в сравнении с тем, что было принято в его время считать эталоном красоты — с воспроизведенной в творчестве античных поэтов и скульпторов красотой жизни и облика человека. Вне такого сравнения Державин русскую красоту еще не осознает как красоту.
Значит ли все это, что русские поэты до Державина не осознавали себя русскими поэтами? Были ли они безразличны к национальной природе русского поэтического слова?
В своем ответе Дмитриев оправдывался тем, что в Москве ему мешает писать стихи городская суета, а особенно цыгане и цыганки, живущие недалеко от его дома в Марьиной роще:
Тщетно поэту искать вдохновений
Тамо, где враны глушат соловьев;
Тщетно в дубровах здесь бродит мой гений
Близ светлых ручьев.Тамо встречает на каждом он шаге
Рдяных сатиров и Вакховых жриц,
Скачущих с воплем и плеском в отваге
Вкруг древних гробниц.Гул их эвоэ несется вдоль рощи,
Гонит пернатых скрываться в кустах;
Даже далече наводит средь ноши
На путника страх 4 .
Возьми, египтянка 5 , гитару,
Ударь по струнам, восклицай;
Исполнясь сладострастна жару,
Твоей всех пляской восхищай.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.Неистово, роскошно чувство,
Нерв трепет, мление любви,
Волшебное зараз искусство
Вакханок 6 древних оживи.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.
. . . . . . . . . . . . . . . ..
Под лесом нощно сосновым,
При блеске бледныя луны,
Топоча по доскам гробовым,
Буди сон мертвой тишины.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.
Да вопль твой, эвоа! ужасный,
Вдали мешаясь с воем псов,
Лиет повсюду гулы страшны,
А сластолюбию — любовь.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.
Дмитриев видит в цыганской пляске только дикое и странное явление, а Державин — первый из русских поэтов — увидел ее красоту и страстность. Именно это державинское стихотворение, с такой силой и восторгом выразившее изумление поэта силой, страстностью и энергией цыганской песни и танца, начинает в русской поэзии XIX и XX веков цыганскую тему, которая увлекла таких поэтов, как Пушкин, Фет, Полонский, Л. Григорьев, Блок.
Уже румяна Осень носит
Снопы златые на гумно,
И роскошь винограду просит
Рукою жадной на вино.
. . . . . . . . . . . . . . . ..
В опушке заяц быстроногий,
Как колпик 7 поседев, лежит;
Ловецки раздаются роги,
И выжлиц 8 лай и гул гремит.
Вслед за осенью следует зима:
Борей 9 на Осень хмурит брови
И Зиму с севера зовет,
Идет седая чародейка,
Косматым машет рукавом;
И снег, и мраз, и иней сыплет,
И воды претворяет в льды;
От хладного ее дыханья
Природы взор оцепенел.
Наместо радуг испещренных
Висит по небу мгла вокруг,
А на коврах полей зеленых
Лежит рассыпан белый пух.
Конечно, в этом пейзаже, несмотря на мифологические персонажи и аллегорические образы, изображена не природа вообще, а русская зима и русская осень. Внимание поэта направлено именно на те черты пейзажа, которые характерны для степной части России.
Как солнца за горой пленителен закат,
Когда поля в тени, а рощи отдаленны
И в зеркале воды колеблющийся град
Багряным блеском озаренны.
. . . . . . . . . . . . . . . ..
Уж вечер. облаков померкнули края;
Последний луч зари на башнях умирает;
Последняя в реке блестящая струя
С потухшим небом угасает.Но что. Какой вдали мелькнул волшебный луч?
Восточных облаков хребты воспламенились;
Осыпан искрами во тьме журчащий ключ;
В реке дубравы отразились.
Мне Рок судил: брести неведомой стезей,
Быть другом мирных сел, любить красы Природы,
Дышать под сумраком дубравной тишиной,
И взор склонив на пенны воды,
Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.
На страсти, на дела зрю древних, новых веков,
Не видя ничего, кроме любви одной
К себе, — и драки человеков.
Иль стоя внемлем шум зеленых, черных волн,
Как дерн бугрит соха, злак трав падет косами,
Серпами злато нив, — и, ароматов полн,
Порхает ветр меж нимф 13 рядами.
Есть у Державина и картина крестьянского празднества:
Из жерл чугунных гром по праздникам ревет;
Под звездной молнией, под светлыми древами
Толпа крестьян, их жен вино и пиво пьет,
Поет и пляшет под гудками.
Но скучит как сия забава сельска нам,
Внутрь дома тешимся столиц увеселеньем;
Велим талантами родным своим детям
Блистать: музыкой, пляской, пеньем.Амурчиков, харит 14 плетень, иль хоровод,
Заняв у Талии 15 игру и Терпсихоры 16
Цветочные венки пастух пастушке вьет, —
А мы на них и пялим взоры.
Примечания
1. Певец Тииский — Анакреонт.
2. Протей — морское божество у древних греков, обладавшее способностью принимать любой облик.
3. Бычок — крестьянский танец.
5. В XVIII веке цыган считали потомками древних египтян.
7. Колпик — белая птица, водится на юге России.
8. Выжлица — гончая собака.
9. Борей — бог северного ветра у древних греков; в переносном смысле — порывистый, холодный ветер.
13. Нимфы — божества женского пола, олицетворяющие различные силы и явления природы; в переносном смысле — прекрасные девушки.
14. Хариты (грации,) — богини красоты, радости, олицетворение женской прелести.
Возьми, египтянка, гитару,
Ударь по струнам, восклицай;
Исполнясь сладострастна жару,
№ 4 Твоей всех пляской восхищай.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.
Неистово, роскошно чувство,
№ 8 Нерв трепет, мление любви,
Волшебное зараз искусство
Вакханок древних оживи.
Жги души, огнь бросай в сердца
№ 12 От смуглого лица.
Как ночь — с ланит сверкай зарями,
Как вихорь — прах плащом сметай,
Как птица — подлетай крылами
№ 16 И в длани с визгом ударяй.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.
Под лесом нощию сосновым,
№ 20 При блеске бледныя луны,
Топоча по доскам гробовым,
Буди сон мертвой тишины.
Жги души, огнь бросай в сердца
№ 24 От смуглого лица.
Да вопль твой эвоа! ужасный,
Вдали мешаясь с воем псоз,
Лиет повсюду гулы страшны,
№ 28 А сластолюбию любовь.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.
Нет, стой, прелестница! довольно,
№ 32 Муз скромных больше не страши;
Но плавно, важно, благородно,
Как русска дева, пропляши.
Жги души, огнь бросай в сердца
№ 36 И в нежного певца.
Vozmi, yegiptyanka, gitaru,
Udar po strunam, vosklitsay;
Ispolnyas sladostrastna zharu,
Tvoyey vsekh plyaskoy voskhishchay.
Zhgi dushi, ogn brosay v serdtsa
Ot smuglogo litsa.
Neistovo, roskoshno chuvstvo,
Nerv trepet, mleniye lyubvi,
Volshebnoye zaraz iskusstvo
Vakkhanok drevnikh ozhivi.
Zhgi dushi, ogn brosay v serdtsa
Ot smuglogo litsa.
Kak noch — s lanit sverkay zaryami,
Kak vikhor — prakh plashchom smetay,
Kak ptitsa — podletay krylami
I v dlani s vizgom udaryay.
Zhgi dushi, ogn brosay v serdtsa
Ot smuglogo litsa.
Pod lesom noshchiyu sosnovym,
Pri bleske blednyya luny,
Topocha po doskam grobovym,
Budi son mertvoy tishiny.
Zhgi dushi, ogn brosay v serdtsa
Ot smuglogo litsa.
Da vopl tvoy evoa! uzhasny,
Vdali meshayas s voyem psoz,
Liyet povsyudu guly strashny,
A slastolyubiyu lyubov.
Zhgi dushi, ogn brosay v serdtsa
Ot smuglogo litsa.
Net, stoy, prelestnitsa! dovolno,
Muz skromnykh bolshe ne strashi;
No plavno, vazhno, blagorodno,
Kak russka deva, proplyashi.
Zhgi dushi, ogn brosay v serdtsa
I v nezhnogo pevtsa.
Djpmvb, tubgnzyrf, ubnfhe,
Elfhm gj cnheyfv, djcrkbwfq;
Bcgjkyzcm ckfljcnhfcnyf ;fhe,
Ndjtq dct[ gkzcrjq djc[bofq/
;ub leib, juym ,hjcfq d cthlwf
Jn cveukjuj kbwf/
Ytbcnjdj, hjcrjiyj xedcndj,
Ythd nhtgtn, vktybt k/,db,
Djkit,yjt pfhfp bcreccndj
Dfr[fyjr lhtdyb[ j;bdb/
;ub leib, juym ,hjcfq d cthlwf
Jn cveukjuj kbwf/
Rfr yjxm — c kfybn cdthrfq pfhzvb,
Rfr db[jhm — ghf[ gkfojv cvtnfq,
Rfr gnbwf — gjlktnfq rhskfvb
B d lkfyb c dbpujv elfhzq/
;ub leib, juym ,hjcfq d cthlwf
Jn cveukjuj kbwf/
Gjl ktcjv yjob/ cjcyjdsv,
Ghb ,ktcrt ,ktlysz keys,
Njgjxf gj ljcrfv uhj,jdsv,
,elb cjy vthndjq nbibys/
;ub leib, juym ,hjcfq d cthlwf
Jn cveukjuj kbwf/
Lf djgkm ndjq 'djf! e;fcysq,
Dlfkb vtifzcm c djtv gcjp,
Kbtn gjdc/le ueks cnhfiys,
F ckfcnjk/,b/ k/,jdm/
;ub leib, juym ,hjcfq d cthlwf
Jn cveukjuj kbwf/
Ytn, cnjq, ghtktcnybwf! ljdjkmyj,
Vep crhjvys[ ,jkmit yt cnhfib;
Yj gkfdyj, df;yj, ,kfujhjlyj,
Rfr heccrf ltdf, ghjgkzib/
;ub leib, juym ,hjcfq d cthlwf
B d yt;yjuj gtdwf/
Читайте также: