Богема опера краткое содержание в большом театре отзывы
Обновлено: 05.07.2024
И премьера эта оказалась больше себя самой. Казалось бы частная неудача отдельного спектакля, но в ней самым отчетливым образом аккумулировались все проблемные точки политики нынешнего руководства театра. И весьма недвусмысленно обрисовались далеко не самые радужные перспективы.
Едва успели снять с афиши прежнюю постановку (к слову, хоть и дословно следующую либретто, но довольно эстетичную), как тут же представили новую. Как-никак, одна из самых узнаваемых и, что немаловажно, кассовых опер в мире.
Как самостоятельный режиссер, Весперини оказался полностью беспомощен.
Во время просмотра казалось, что единственное, что двигало им в постановке — это избежать любых сравнений со Штайном. И для верности он решил заимствовать все у других. Штамп на штампе, клише на клише — все тысячу раз было, видено, давно состарилось и умерло своей смертью.
В итоге получился просто огромный безвкусный свадебный торт из банальностей и отсутствия сколько-нибудь выраженной собственной индивидуальности.
Режиссура здесь статуарная.
Прямиком из позапрошлого века. Все стереотипы, за которые оперный жанр часто высмеивают, собраны воедино и доведены до абсурда. Чтобы передать самые простейшие эмоции (приступ кашля или удивление) солисты вдруг внезапно замирают, как перед инсультом, изо всех сил выпучивают глаза, жеманно хлопают ресницами и картинно с широким жестом хватаются руками за грудь. В остальном — каждый просто выходит на сцену, поворачивается лицом в зал и поет. Всё. И так 2 с половиной часа с одним антрактом.
В какой-то момент возникает ощущение, что единственной актерской задачей, которую режиссер ставил перед исполнителями, было — выйти на сцену, мельком окинуть взглядом партнеров, повернуться лицом в зал и что есть мочи петь, чем громче, тем лучше, желательно вообще забыв про нюансы. А чтобы создать хоть какую-то видимость действия, режиссер велел солистам интенсивно ходить по сцене — справа влево, сверху вниз, туда сюда — и неизменно оправдывать это хождение тем, что со вдумчивым видом ощупывать абсолютно все встреченные на пути предметы. Лишь изредка артистам предоставляется возможность вспомнить о существовании друг друга.
Звучит смешно, но никогда прежде не видел постановки, где герои бы настолько усиленно и увлеченно хватались, трогали и терли реквизит и декорации вокруг себя. Серьезно, если все же решите увидеть эту постановку, не откладывайте надолго, есть серьезный риск, что премьерный лоск, который в этом спектакле навел сценограф Бруно де Лавенер, очень быстро сотрется.
Вроде бы не сказать, что случилось что-то сильно ужасное.
Во-вторых, мировые театры предъявляют подобные постановки с одной прозрачной и расчетливой целью — в них на солирующие партии приглашаются звезды мировой величины. Часто очень разные. И пунктирная, минималистичная режиссура требуется, чтобы заезжий исполнитель мог быстро войти в роль без лишней головной боли, привнеся на сцену свои личные наработки. И часто это получается хорошо, поскольку, как правило, у всех крупных мировых имен ярко развит артистический дар. Они не только поют, но и способны драматически свое пение доносить до зрителя. Иначе бы и не были такими звездами. Здесь же все солисты молодые. У кого-то перспективы больше, у кого-то меньше, кто-то уже состоялся, кто-то только начинает, но в целом каких-то наработок пока нет. И они послушно выполняют все задачи режиссера. Старательно и беспрекословно.
Молодость, первое испытание сильными чувствами и сильными потрясениями — именно то, что делает эту оперу живой и интересной. И часто, даже когда в главных партиях поют суперзвезды с выдающимися голосами, а ставит ее именитейший режиссер, все проваливается из-за отсутствия именно юношеского задора — того самого священного огня, которым горит хорошая драма.
Безусловно, некоторые исполнители пытаются не терять молодежной лёгкости. Особенно это удается в мужском ансамбле (в разных составах в партии Марселя вообще значатся Жилиховский и Тодуа . В первого очень верю — сколько раз слышал, он всегда старался избегать банальностей. Второй сегодня превратил роль второго плана в главное действующее лицо). В женском же все куда скромнее. Я был на втором составе, и впервые поймал себя на мысли, что еще никогда в жизни так не ждал, чтобы Мими наконец уже умерла. Поговаривают, что и в первом все не лучше. Боюсь представить и совершенно точно не хочу проверять.
Вот кого искренне жаль. Несмотря на некоторую шероховатость и тоже солидное использование банальностей (видимо это очень заразная бактерия), ему удалось расшевелить оркестр Большого театра, который, к сожалению, в последнее время печально известен снобизмом и завышенным чувством собственной важности многих своих музыкантов, из-за чего, вне зависимости от дирижера и исполняемого материала, оркестр театра стабильно играет себя на заданную тему. Подозреваю, что секрет такого успеха в природном обаянии и заразительной добродушной улыбке Роджистера. В итоге он единственный, кто в этом спектакле сохраняет свой юный возраст и привносит хоть какую-то свежесть, за счет чего даже самые избитые приемы воспринимаются скорее как юношеская наивность, которая этой опере очень идет.
Однако допустим, что все это не существенно, и не стоит таких обстоятельных недовольств. В конце концов в каждом театре случаются провалы. Каждый имеет право допустить неудачу и промахнуться.
Но здесь история уже не про отдельный спектакль, а про климат во всем театре.
Сейчас же театр демонстрирует, что целится в случайную и далекую от оперного жанра аудиторию, которая продолжает паломничество за люстрой. И иностранные гости, если и встречаются, то тоже сильно изменились. Теперь к Большому прибывают автобусы китайских туристов.
И теперь, завершая уже очередной безжизненный для оперы сезон такой премьерой, театр словно расписывается в добровольном отказе от звания мирового театра, принимая статус провинциального. Открыто признаваясь, что даже в таком статусе Большой — больше не театр оперы и балета. Теперь только балета. Да и того, за очень редким приятным исключением, преимущественно классического. А в идеале воскрешающего классику советского периода, чтобы чиновникам было где выгулять номенклатурные иностранные делегации.
Вот только у подавляющего большинства зрителей в зале глаза теперь закрываются сами собой. От скуки.
При этом аплодисменты раздавались не после успешного исполнения арий, а именно после громкого. Многие, кто пришли в оперу впервые, были уверены, что в ней так и должно быть. И довольные таким узнаванием, совпадением своих представлений с реальностью, хоть как-то избавлялись от скуки физической активностью — хлопками.
Даже на финальных аплодисментах (и это в последний показ в сезоне!) самая бурная овация досталась не главным исполнителям, а цирковой собаке (не спрашивайте, смиритесь — в спектакле есть цирковая собака). Приблизиться к этому успеху удалось лишь дирижеру.
И в этом явлении прослеживается интересная мораль: не за всем, что лично тебе кажется правильным и приятным, будущее.
От всей души, искренне, желаю Большому театру понять это, перестать стараться угодить всем и радикально скорректировать курс. Не заигрывать с локальным зрителем, прикармливая его доступными билетами по талонам и паспортными досмотрами на входе, а развивать ландшафт и музыкальный уровень в стране. У кого-кого, а у Большого театра все ресурсы для этого есть.
Скоро, например, расскажу красивую и поучительную историю, как куда более скромный в ресурсах театр нашей страны, за счет хорошего вкуса и разумного планирования менеджмента, уже сегодня тихо делает важный проект, который будет определять наше культурное будущее на годы вперед.
Пока же очередная оперная премьера в Большом, которую и разбирать особенно не получается, потому что просто не за что зацепиться, демонстрирует уже сложившуюся систему. Систему того, что бывает, когда менджемент театра излишне легко идет на компромиссы. Эти компромиссы спускаются ниже по иерархической лестнице. И в итоге вся атмосфера отравляется.
Стилистическая разноголосица оформления была поддержана постоянно яркими мужскими голосами второго состава оперы. Тенор Давиде Джусти (кстати, он уже исполнял партию Рудольфа у Химмельмана-Курентзиса) и баритон Алуда Тодуа нещадно эксплуатировали лирическую сторону своих персонажей так, что в драму финала было сложно поверить. Разрешение снова пришло из области сценографии. В заключительном эпизоде смерти Мими произошло разъятие конструкции мансарды, что усилило печальный смысл момента: все живые герои остались на одной стороне разомкнутой конструкции, а на другой уплыла в вечность кровать с умершей в одиночестве Мими.
№ 4. Большой театр. Богема (Джакомо Пуччини). Режиссёр-постановщик: Жан-Роман Весперини, дирижёр-постановщик: Эван Роджистер.
Ругая Пуччини.
---------
Публика в Большом, конечно, на типажи выразительная. Не то слово - клондайк! Каждый второй - шарж на самого себя.
Программка стоит всего 50 рублей. В роскошном буфете новой сцены на столиках ворох пустой посуды. Сюда приходят пообщаться, познакомиться, провести встречи перед спектаклем.
Что значит опера - в туалете мужчины, когда мочатся - напевают…
---------
Резкое, короткое, эмоциональное вступление. Увертюра отсутствует. Как выяснится позже, это не случайно - музыка у Пуччини будет выполнять скорее подчинённую, вспомогательную, фоновую для речитативов роль.
Прямо подо мной, на первом ряду самого высокого яруса уселись два невысоких типа в хороших костюмах, за чей столик в буфете я пытался приткнуться двадцать минут назад, но по реакции понял, что лучше уйти. Оба молоды, в самом расцвете сил, с лоснящимися, сочными семитскими лицами: оживлённый брюнет с блестящими, жирными, зачёсанными назад волосами - очевидным предметом гордости, и полноватый, более спокойный, со сверкающей, полированной макушкой. С ними две не слишком красивые девушки в возрасте последней надежды, лет около тридцати.
На сцене выстроено трёхъярусное жилище, вверху сменяют друг друга субтитры, все очень живо, весело, подвижно, жизнерадостно, позитивно, красиво, но чувствуется, что это имитация настоящей музыки, настоящего искусства. Чего-то главного не хватает.
Мужчины заискивают перед женщинами, исступлённо улыбаясь. Места на самой галёрке говорят либо о покупке билетов в последний момент, либо о жадности, либо о желании пустить пыль в глаза.
Вот, брюнет по время паузы с аплодисментами, наконец, решился, вытянул правую руку и положил на плечо брюнетке, притянув к себе.
У Пуччини главное в опере - либретто, экшн, говоря современным языком, обрамленный аранжировкой для оркестра с применением классических гармоний. Но не сама Музыка, как у Чайковского в Лебедином Озере, которую можно слушать и без балета. У Пуччини попискивание духовых и струнных без вокала и сценографии отдельно существовать не может.
Лысый, наоборот, с самого начала, как развернулся вполоборота от спутницы, подперев кистью подбородок так и сидит не оборачиваясь.
Пришло время, брюнет решился перейти в партер, и, покашливая, поглаживает девушку по спине.
Что касается работы режиссёра, то визуальный ряд нарочито царапает восприятие контрастами: синий фон, жёлтые рамы; пестрая массовка кричит красно-зелено-жёлто-фиолетовыми одеждами; яркостью: задник рассекают ломанные линии led-подсветки; светотеневыми эффектами; геометрической строгостью линий стилизованных декораций; эффектами света и тени. До души постановка точно не добирается, не цепляет, на сцене - лёгкий жанр. Легкомысленная постановка легкомысленной оперы визуально напоминает кабаре.
Идёт время, но лысый остаётся неколебим. Судя по всему, у этой пары главной подразумеваемой ценностью, любовным трофеем, которого следует добиваться является мужчина. Вот, девушка склонилась и воркует ему на ухо.
Единственное, что запоминается - несколько волнующих, увлекающих любовных дуэтов (Марсель и Мими), своей страстностью отвлекающие на время от критических мыслей. У Мими (Динара Алиева) – красивый полнозвучный голос, но для хронически болеющей, умирающей от чахотки девушки она слишком крепко сбита и, судя по упитанности, без всякого ущерба для здоровья сама могла бы сдать нуждающимся декалитры крови. Да и главные герои совсем не выглядят оборванцами, даже наоборот, блещут гардеробами.
Брюнет с брюнеткой размякли, наклонились, склонив головы друг к дружке и застыли. Фантомас по-прежнему неколебим. Но, вот, спутница, наконец, решилась и нежно протерла темечко любимого от невидимой пыли, пройдясь на мгновение и по втянутой шее.
Пожалуй, Пуччини – один из первых капитанов того теплохода современности, с палубы которого призывали сбросить заслуженных классиков. Сбросить-то дело нехитрое, да вот замену найти трудно, невозможно.
Молодые певцы могли бы свежо играть, но режиссер не поставил для них ничего интересного
Фото: Дамир Юсупов/ Большой театр
Кроме Лурмана Весперини еще обещал интригующую смесь реализма, веризма, импрессионизма и модернизма. Но вот беда, Мими и Рудольф, потеряв ключ внизу, поднимаются искать его наверх (в последней картине они также взбираются на второй этаж, чтобы спеть кульминацию предсмертного дуэта и спуститься туда, где раньше для обессилевшей Мими специально подвинули кровать к входной двери, чтобы не мучилась). А Мюзетта без одной туфли спокойно гуляет по заснеженной улице. Если бы не остальной реализм, это, наверное, можно было бы счесть импрессионизмом.
Молодые певцы, собранные по мировым городам и весям, могли бы свежо играть, но для них мало что поставлено. Словом, деваться героям некуда, остается только петь, однако с этим тоже есть проблемы. Во-первых, петь надо с оркестром, а его не видно со второго этажа (получается не вместе), и он грохочет. Певцы пытаются его перекричать, он не сдается и перекрикивает их. Так они все вместе и кричат, не обращая внимания на хитрую пуччиниевскую палитру оркестровых и вокальных тембров, монтаж фраз и фантазий, фокусы со временем, которое то растягивается, то сжимается, то заплетается в косичку, трюки с масштабом, то камерным, то огромным, жонглирование банальностью и оригинальностью, легковесностью и страстью, вздохами и вскриками, поэзией и прозой. Неловкие паузы отменяют всякую летучесть.
Он пытается рассказать историю, как он заработал деньги у богатого англичанина. Шонара никто не слушает, так как все с жадностью набросились на еду. Но тут всеобщее веселье прерывается, так как пришел хозяин Бенуа и требует уплатить долг за квартиру. Друзья только показывают ему деньги, опаивают вином, а потом бесцеремонно выставляют за дверь. Три друга, без Рудольфа, который должен закончить статью, отравляются в Латинский квартал. В тишине опустевшей комнаты Рудольф слышит робкий стук в дверь. У его милой молоденькой соседки Мими погасла свеча, и она просить помочь разжечь ее. Рудольф влюбляется почти с первого взгляда в это прелестное создание, которое к тому же еще потеряло в его комнате ключи от своей квартиры. Пока они ищут ключи, Рудольф тушит свою свечу. Темнота в комнате позволяет молодым людям объясниться. Молодые люди моментально влюбились друг в друга и вместе уходят в кафе.
Второе действие – Латинский квартал
А на нарядной улице кипит веселье и бурлит жизнь – скоро Рождество. Друзья встречаются и впятером идут в любимое кафе.
Действие третье – на окраине Парижа
Четвертое действие – в мансарде
Слушателям нравятся голоса и работа дирижера и оркестра. Музыка Пуччини и сюжет трогают сердца. Мелодии трепетны. Декорации лаконичны, очень ярки образы персонажей.
История создания
Читайте также: