Баратынский последняя смерть краткое содержание
Обновлено: 07.07.2024
Композиционно стихотворение делится на 3 части – три видения предстают перед автором, усиливая ужасающие картины гибели всего живого, как естественный результат владычества техники. Три видения – три исторические эпохи дальнейшего развития человечества. Первая – захватывает своим величием:
Сначала мир явил мне дивный сад;
Везде искусств, обилия приметы;
Близ веси весь и подле града град,
Везде дворцы, театры, водометы.
Везде народ, и хитрый свой закон
Стихии все признать заставил он.
Уж он морей мятежные пучины
На островах искусственных селил,
Уж рассекал небесные равнины.
. и хищный зверь исчез
Во тьме лесов и в высоте небес,
И в бездне вод, сраженной человеком.
Но по-прежнему все кажется незыблемым в этом царстве разума, кипучей и бурлящей жизненной силы:
Все на земле движением дышало,
Все на земле как будто ликовало.
Проходят века, и наступает другая эпоха. Неузнаваемо изменилось человечество – исчезли и мысли и страсти, исчезли земные желания, наступило царство неограниченной фантазии:
Фантазия взяла их бытие,
И умственной природе уступила
Телесная природа между них:
Их в эмпирей и в хаос уносила
Живая мысль на крылиях своих.
Люди сами себя обрекли на полное исчезновение, на вымирание:
Но по земле с трудом они ступали,
И браки их бесплодно пребывали.
Третья эпоха – эпоха разрушения и смерти:
Последние семейства истлевали;
В развалинах стояли города.
Кажется, что время повернуло вспять:
И в дикую порфиру древних лет:
Державная природа облачилась.
Технический прогресс привел к исчезновению людей, но природа вечна, ибо она сильнее человека:
Величествен и грустен был позор
Пустынных вод, лесов, долин и гор.
По-прежнему, животворя природу,
На небосклон светило дня взошло,
Но на земле ничто его восходу
Произвести привета не могло.
Один туман над ней, синея, вился
И жертвою чистительной дымился.
Может быть, не случайно среди повторяющихся элегических мотивов поэзии Баратынского 1830–1840-х гг. звучит тоска по прекрасному, по слиянию души поэта с миром природы:
Что с нею, что с моею душой?
С ручьем она ручей
И с птичкой птичка! с ним журчит,
Летает в небе с ней!
Затем так радует ее
И солнце и весна!
Ликует ли, как дочь стихий,
На пире их она?
Что нужды! счастлив, кто на нем
Забвенье мысли пьет,
Кого далеко от нее
Он, дивный, унесет!
Пока человек естества не пытал
Горнилом, весами и мерой,
Но детски вещаньям природы внимал
Ловил ее знаменья с верой,
Покуда природу любил он, она
Любовью ему отвечала.
Человечество процветало – человек и природа были едины:
О нем дружелюбной заботы полна
Язык для него обретала.
Но случилось непоправимое; поскольку человек:
Но, чувство презрев, он доверил уму;
Вдался в суету изысканий.
И сердце природы закрылось ему,
И нет на земле прорицаний.
Есть бытие; но именем каким
Его назвать? Ни сон оно, ни бденье;
Меж них оно, и в человеке им
С безумием граничит разуменье.
Он в полноте понятья своего,
А между тем, как волны, на него,
Одни других мятежней, своенравней,
Видения бегут со всех сторон,
Как будто бы своей отчизны давней
Стихийному смятенью отдан он;
Но иногда, мечтой воспламененный,
Он видит свет, другим не откровенный.
Созданье ли болезненной мечты,
Иль дерзкого ума соображенье,
Во глубине полночной темноты
Представшее очам моим виденье?
Не ведаю; но предо мной тогда
Раскрылися грядущие года;
События вставали, развивались,
Волнуяся подобно облакам,
И полными эпохами являлись
От времени до времени очам,
И наконец я видел без покрова
Последнюю судьбу всего живого.
Сначала мир явил мне дивный сад;
Везде искусств, обилия приметы;
Близ веси весь и подле града град,
Везде дворцы, театры, водометы,
Везде народ, и хитрый свой закон
Стихии все признать заставил он.
Уж он морей мятежные пучины
На островах искусственных селил,
Уж рассекал небесные равнины
По прихоти им вымышленных крил;
Всё на земле движением дышало,
Всё на земле как будто ликовало.
Исчезнули бесплодные года,
Оратаи по воле призывали
Ветра, дожди, жары и холода,
И верною сторицей воздавали
Посевы им, и хищный зверь исчез
Во тьме лесов, и в высоте небес,
И в бездне вод, сраженный человеком,
И царствовал повсюду светлый мир.
Вот, мыслил я, прельщенный дивным веком,
Вот разума великолепный пир!
Врагам его и в стыд и в поученье,
Вот до чего достигло просвещенье!
Прошли века. Яснеть очам моим
Видение другое начинало:
Что человек? что вновь открыто им?
Я гордо мнил, и что же мне предстало?
Наставшую эпоху я с трудом
Постигнуть мог смутившимся умом.
Глаза мои людей не узнавали;
Привыкшие к обилью дольных благ,
На всё они спокойные взирали,
Что суеты рождало в их отцах,
Что мысли их, что страсти их, бывало,
Влечением всесильным увлекало.
Желания земные позабыв,
Чуждаяся их грубого влеченья,
Душевных снов, высоких снов призыв
Им заменил другие побужденья,
И в полное владение свое
Фантазия взяла их бытие,
И умственной природе уступила
Телесная природа между них:
Их в эмпирей и в хаос уносила
Живая мысль на крылиях своих;
Но по земле с трудом они ступали,
И браки их бесплодны пребывали.
Прошли века, и тут моим очам
Открылася ужасная картина:
Ходила смерть по суше, по водам,
Свершалася живущего судьбина.
Где люди? где? Скрывалися в гробах!
Как древние столпы на рубежах,
Последние семейства истлевали;
В развалинах стояли города,
По пажитям заглохнувшим блуждали
Без пастырей безумные стада;
С людьми для них исчезло пропитанье;
Мне слышалось их гладное блеянье.
И тишина глубокая вослед
Торжественно повсюду воцарилась,
И в дикую порфиру древних лет
Державная природа облачилась.
Величествен и грустен был позор
Пустынных вод, лесов, долин и гор.
По-прежнему животворя природу,
На небосклон светило дня взошло,
Но на земле ничто его восходу
Произнести привета не могло.
Один туман над ней, синея, вился
И жертвою чистительной дымился.
Читайте также: