Артур лондон признание краткое содержание
Обновлено: 04.07.2024
Интернациональные бригады , Чехословацкая армия в изгнании ( г ) (с 1939 г. )
Řád republiky ( d )
Артур Лондон , родился 1 - го Февраль 1 915 в Мериш-Острау и умерла 7 ноября 1986 г. в Париже , чехословацкий коммунистический политик , известный, в частности, своим осуждением во время пражских процессов в 1952 году и публикацией его работы L'Aveu в 1968 году, адаптированной для кино Коста-Гаврасом в 1970 году.
Резюме
биография
Артур Лондон родился в еврейской семье, четвертый из пяти детей Эмиля Лондона, чернорабочего, который позже стал одним из основателей Коммунистической партии Чехословакии . Под влиянием отца он с ранних лет своей юности был вовлечен в политическую деятельность в рядах коммунистической молодежи. В возрасте четырнадцати лет он был заключен в тюрьму, а затем снова через три года. Впоследствии, по приказу Коммунистической партии, он стал нелегалом и в 1934 году тайно уехал в Москву. Затем он работал в рядах молодежной секции Коммунистического Интернационала . Там он познакомился со стенографисткой Элизабет Риколь , на которой женился в 1935 году. У них родились дочь Франсуаза и двое сыновей Жерар и Мишель.
Сначала предполагалось, что он будет главным обвиняемым в запланированном судебном процессе над бывшими интербригадистами, но в конечном итоге он становится сообвиняемым в процессе против Рудольфа Слански , который проходит в ноябре 1952 года. Лиз Лондон, убежденная в правоте своего мужа. вина, подать на развод. Увидев его впервые в тюрьме в апреле 1953 года, она узнает правду и отказывается от своей просьбы. Осенью 1954 года она поехала со своими детьми во Францию, чтобы бороться за освобождение своего мужа. Наконец, в феврале 1956 года Лондон был оправдан решением Верховного суда, и его приговор был отменен. Коммунистическая партия Чехословакии возобновила свое членство в июле 1956 года.
Его жена Лиз Лондон , урожденная Лиз Риколь, была невесткой лидера ФКП Раймона Гайо . Она умерла в 2012 году. Место Lise-et-Artur-London , открытое в 2017 году, отдает дань уважения им в Париже .
Артур Лондон похоронен со своей женой Лизой (1916-2012) и его родственниками, Фредериком (1884-1959) и Франсуазой Риколь, урожденной Лопес (1883-1972), на маленьком парижском кладбище Иври.
Джек Лондон - Признание краткое содержание
Признание - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Перевод с английского Р. Гальпериной
В штате Невада есть женщина, которой я однажды на протяжении нескольких часов лгал упорно, последовательно и нагло. Я не винюсь перед ней - упаси бог! Но объяснить ей кое-что мне бы хотелось. К сожалению, я не знаю ни имени ее, ни тем более теперешнего адреса. Может, ей случайно попадутся эти строки, и она не откажется черкнуть мне несколько слов.
Это было в городе Рено, штат Невада, летом тысяча восемьсот девяносто второго года. Время стояло ярмарочное, и пропасть жулья и всякого продувного народа наводнила город, не говоря уж о бродягах, налетевших голодной саранчой. Собственно, голодные бродяги и делали город "голодным". Они так настойчиво толкались в двери с черного хода, что двери притаились и молчали.
"В таком городе не больно разживешься", - говорили бродяги. Мне, во всяком случае, то и дело приходилось "забывать про обед", хоть я мог с кем угодно потягаться, когда надо было "перехватить взаймы", "пострелять", забрести "на дымок", "напроситься в гости" или подцепить на улице "легкую монету". И так не повезло мне в этом городишке, что в один прекрасный день, увернувшись от проводника, я вторгся очертя голову в неприкосновенный вагон, личную собственность какого-то бродячего миллионера. Поезд как раз тронулся, когда я вскочил на площадку вагона и устремился к его хозяину, преследуемый по пятам проводником, который уже простирал руки, готовясь меня схватить. Гонка была отчаянная: не успел я настичь миллионера, как мой преследователь настиг меня. Тут уж было не до обмена приветствиями. Задыхаясь, я выпалил: "Дайте четвертак - пожрать!" И, клянусь вам, миллионер полез в карман и дал мне. ровным счетом. двадцать пять центов. Мне думается, он был так ошеломлен, что действовал машинально. Я по сю пору простить себе не могу, что не нагрел его на доллар. Уверен, что он дал бы и доллар. Я тут же соскочил на ходу, к великому разочарованию проводника, который всячески норовил залепить мне по физиономии, без особого, впрочем, успеха. Но незавидное, скажу я вам, положение: представьте, что вы висите на поручне вагона и прыгаете с нижней ступеньки, стараясь не разбиться, а в это самое время разъяренный эфиоп, стоя на площадке, тычет вам в лицо сапожищем сорок шестого размера! Но как бы там ни было, а деньгами я разжился!
Однако вернемся к женщине, которой я так безбожно лгал. В тот день я уже намеревался отбыть из Рено. Дело было под вечер. Я задержался на бегах - любопытно было поглядеть на тамошних лошадок - и не успел, что называется, "перекусить", вернее, не ел с утра. Аппетит у меня разыгрался, а между тем мне было известно, что в городе организован комитет безопасности и что ему надлежит избавить жителей от голодных бродяг, вроде меня, грешного. Немало бездомных моих собратьев попало уже в руки Закона, и солнечные долины Калифорнии тем неотступнее звали меня перемахнуть через хмурые гребни Сиерры. Но прежде чем отрясти от ног своих пыль города Рено, мне надо было решить две задачи: первая - еще этим вечером забраться на "глухую" площадку в поезде дальнего следования, идущем на запад, и вторая - слегка подкрепиться на дорогу. Ибо, даже если вы молоды, вам не понравится на голодный желудок трястись целую ночь напролет где-нибудь на площадке или крыше вагона, мчащегося во весь опор сквозь бураны и тоннели, мимо устремленных в небо снеговых вершин.
Но подкрепиться было не так-то просто. Меня уже "попросили" из десятка домов. По моему адресу то и дело летели нелестные замечания вроде того, что по мне скучает некий уютный уголок за решеткой и что это самое подходящее для меня место. Увы, все эти замечания были недалеки от истины. Потому-то я и собирался этим вечером податься на запад. В городе хозяйничал Закон, он охотился за сирыми и голодными, этими повседневными жильцами его владений за решеткой.
Были дома, где двери захлопывались у меня перед носом, обрывая на полуслове мою учтивую, нарочито смиренную просьбу пожертвовать что-нибудь на пропитание. В одном доме мне и вовсе не открыли. Я стоял на крыльце и стучался, а в окне стояли люди и глазели на незваного гостя. Кто-то поднял на руки упитанного бутуза, чтобы и он через головы взрослых полюбовался на бродягу, которого в этом доме не намерены были покормить.
Я уже подумывал перенести свои поиски в кварталы бедняков. Бедняк это последний и верный оплот голодного бродяги. На бедняка всегда можно положиться: он не прогонит голодного от своего порога. Как часто, странствуя по Штатам, я безуспешно стучал в двери роскошных особняков на вершине холма; но не было случая, чтобы где-нибудь в речной низине или на гнилом болоте из лачуги с разбитыми окошками, заткнутыми тряпьем, не показалась изнуренная работой женщина и по-матерински приветливо не предложила мне зайти. О вы, лицемеры, проповедующие милосердие! Ступайте к беднякам и поучитесь у них, ибо только бедняк знает, что такое милосердие. Бедняк дает - или отказывает - не от избытков своих. Какие у него избытки! Он дает - и никогда не отказывает - от бедности своей и часто делится последним. Кость, брошенная псу, не говорит о милосердии. Милосердие - это кость, которую делишь с голодным псом, когда ты так же голоден, как и он.
Особенно запомнился мне разговор в одном доме, где меня в этот вечер выставили за порог. Окна столовой выходили на террасу, и я увидел человека, который, сидя за столом, уписывал пудинг - большущий мясной пудинг. Я стоял у двери, и, разговаривая со мной, он ни на минуту не отрывался от еды. Это был преуспевающий делец, с вершин успеха презрительно взиравший на тех, кому не повезло в жизни.
Он грубо оборвал мою просьбу дать мне поесть, прорычав сквозь зубы:
- Работать, небось, не хочешь?
Странный ответ! Ведь я и не заикнулся о работе. Речь шла о еде. Я и в самом деле не намерен был работать: я собирался этой же ночью поймать поезд, идущий на запад.
- Дай тебе работу, ты наверняка откажешься, - язвительно продолжал он.
Я взглянул на его робкую жену и понял, что только присутствие этого цербера мешает мне получить свою долю угощения. А между тем цербер продолжал уплетать пудинг. Обстоятельства требовали уступок, и я скрепя сердце сделал вид, будто согласен с его моралью о необходимости работать.
- Разумеется, я хочу работать, - солгал я.
- Враки! - презрительно фыркнул он.
- А вы испытайте меня, - настаивал я с задором.
- Ладно, - сказал он. - Приходи завтра туда-то и туда-то (я забыл куда), ну, где погорелый дом. Я поставлю тебя разбирать кирпич.
- Слушаюсь! Приду непременно.
Он что-то хрюкнул и опять уткнулся в тарелку. Я не уходил. Прошла минута, другая, и он воззрился на меня: какого, дескать, черта тебе еще надо?
29 апреля 1970 года, ровно полвека назад, на экраны французский кинотеатров вышел фильм Коста-Гавраса "Признание". Принято считать, что этот фильм является второй частью т.н. антитоталитарной трилогии Коста-Гавраса, первой частью которой был фильм "Дзета" 1969 года, а третьей - фильм "Осадное положение" 1972 года. Но мне кажется более правильной точка зрения Роджера Эберта, который добавляет к этой цепочке ещё один фильм - "Специальное отделение" 1975 года. Но, впрочем, это сугубо киноведческие тонкости, в которые мы вдаваться не будем.
Фильм "Признание" в первый год его демонстрации во Франции посмотрели 2,14 миллионов кинозрителей. Нельзя сказать, что это много. Например, лидер французского кинопроката 1970 года фильм "Жандарм на отдыхе" с Луи де Фюнесом посмотрели 4,87 миллионов. Но кинокомедии всегда опережали другие жанры по числу кинозрителей. Так что, для политического триллера два с лишним миллиона зрителей - это довольно много.
В декабре 1970 года фильм Коста-Гавраса добрался до кинотеатров США. Кассовый сбор фильма в Северной Америке составил 330 тысяч долларов, что эквивалентно сегодняшним 2,12 миллионам долларов. Не очень много. Но и не мало, особенно, если учесть, что американские зрители не очень горазды воспринимать зарубежные фильмы, тем более, на чужом языке. Почему и норовят сотворить римейк чуть ли не каждого стоящего зарубежного фильма.
Короче говоря, фильм "Признание" чуть ли не с документальной точностью описывает события в социалистической Чехословакии 1952 года, когда коммунистическое руководство этой страны чуть ли не под копирку воспроизводит сталинские процессы 1937-1938 годов, когда одни верные ленинцы, герои Октябрьской революции и гражданской войны с воодушевлением и коммунистическим задором уничтожали других, таких же верных ленинцев, героев Октябрьской революции и гражданской войны. А заодно, во исполнение спущенных из Кремля планов, и сотни тысяч вообще непричастных граждан. Хозяйство-то было плановым. Само собой разумеется, что такой фильм не мог появиться на советских экранах. Более того, Ив Монтан, считавшийся другом Советского Союза, после этого фильма оказался персоной-нон-грата в СССР, были запрещены его песни, фильмы с его участием.
А ведь каким другом Советской власти числился! Дело в том, что Ив Монтан был выходцем из рабочей семьи. И не просто рабочей, а семьи убеждённого коммуниста, боготворившего Ленина, Сталина и иже с ними. А уж когда в 1955 году на экраны советских кинотеатров вышел фильм " Плата за страх ", обличавший "бесчеловечную капиталистическую систему эксплуатации", Ив Монтан в СССР стал преподноситься чуть ли не как герой революции. И в 1956 году Ив Монтан вместе со своей супругой Симоной Синьоре получили приглашение посетить Советский Союз. Причём, программой визита предусматривались концерты, записи пластинок и т.п. А в 1956 году, как известно, грянули венгерские события. Известно, что эти события довольно сильно обескуражили Монтана. Появились сомнения в целесообразности запланированного визита. Но они с женой решили всё же выполнить договорённости. Тем более, как я понимаю, и финансовые соображения играли немаловажную роль. И то, что Монтан не отказался от планов посетить Советский Союз, в то время как многие деятели искусства западных стран выразили однозначное осуждение действиям СССР в Венгрии и объявили что-то вроде бойкота Советскому государству, подняло Монтана в глазах советского руководства на невиданную высоту.
Коста-Гаврас неоднократно подчёркивал, что он снял не антикоммунистический, а антисталинистский фильм. И это подтверждается, помимо прочего, финальным кадром фильма, в котором показан лозунг, популярный у народа Чехословакии в 1968 году: "Ленин, проснись: они сошли с ума". И Монтан играет в этом фильме не какого-нибудь диссидента или злобствующего антикоммуниста, а совсем напротив, убеждённого коммуниста, просто в силу неотъемлемых свойств тоталитарной системы оказавшегося в её жерновах. И тот факт, что и этот фильм, и сам Монтан оказались запрещёнными в СССР, убедительно показывает, что в этой стране никогда власть не порывала со сталинизмом.
Роджер Эберт был не далеко не единственным критиком, высоко оценившим фильм Коста-Гавраса. По данным сайта Rotten Tomatoes фильм "Признание" представляет собой редкий случай полного, 100%-ного консенсуса профессиональных кинокритиков. Т.е., исключительно положительные рецензии, ни единой негативной. Что касается зрительской оценки, то 67% пользователей IMDB и Кинопоиска поставили фильму оценки от 8 до 10. И вот на фоне столь благожелательного отношения к этому кинопроизведению со стороны кинокритиков и кинозрителей - полное отсутствие каких-либо номинаций на европейских кинофестивалях. Ну, если точнее, в Европе фильм получил только номинацию на британскую премию БАФТА в категории "Приз ООН". Официальный статут этого приза провозглашает, что присуждается он "за лучший фильм, воплощающий один или несколько принципов Устава ООН". Пальма первенства в борьбе за этот приз была отдана американской развесёлой комедии "Военно-полевой госпиталь М.Э.Ш.", наполненной порой пошлыми, порой скабрезными шутками на тему военной медицины.
А за океаном фильм Коста-Гавраса получил единственную номинацию - на премию "Золотой Глобус" в категории Лучший фильм на иностранном языке. Но и здесь в итоге предпочтение было отдано довольно стандартному триллеру "Пассажир дождя" Рене Клемана. Американская киноакадемия даже не обратила внимания на фильм Коста-Гавраса.
Вот я и задаюсь вопросом: чем объясняется полное отсутствие кинематографических наград у фильма "Признание? То ли страхом кинематографических кругов Запада перед Советским Союзом, то ли раздражением всё тех же кругов антитоталитарной направленностью картины Коста-Гавраса?
По версии FilmGourmand'а рейтинг фильма "Признание" составил 8,068, что позволило ему занять 625-е место в Золотой Тысяче.
Какова роль историка в отстаивании факта как самодовлеющей реальности? Факт – принадлежность истории, и одной констатации этого не вполне достаточно; исторические факты принято защищать. Об этом – небольшая заметка классика современной гуманитарной мысли Цветана Тодорова.
Карта памяти 31.07.2012 // 2 573
© Anima Fotografie
В ренессансной иконографии богиня памяти Мнемозина изображалась как женское существо с двумя ликами, один из которых был обращен к прошлому, а другой – к настоящему. В одной руке Мнемозина держала книгу (потому что память должна прочитывать прошлое), а в другой – перо (очевидно, чтобы писать будущие главы). Работа памяти, таким образом, должна удовлетворять двум требованиям – верности прошлому и полезности для настоящего. Но что делать, если эти два требования входят друг с другом в конфликт: если достоверное воссоздание фактов прошлого может навредить настоящему?
Если мы принимаем подобную точку зрения, то историки не имеют обязательства перед истиной, а только обязательство перед благом, и служат особым отрядом пропагандистов. Но думать так стоит, только если мы соглашаемся с тем, что де не существует никаких фактов, а лишь словесные репрезентации. Историки тогда неотличимы от проповедников; но это сразу ведет к полной разбалансировке научного метода, исходящего из того, что знание – не то же самое, что проекция воли.
Открытия такого рода мало кому придутся по душе, и неудивительно, что друзья и родственники Лондона, поддерживаемые частью историков, заявили свой протест. Они настаивали на том, что Лондон, которого они прекрасно знали, — профессиональный революционер с твёрдыми политическими убеждениями, и поэтому не мог быть чьим-то агентом, тем более тайной полиции. Это был, говорили они, мужественный и непоколебимый деятель с возвышенными идеалами, верность которым он доказал в сложнейших обстоятельствах подполья и ссылки.
Примечания
Источник: Todorov Tzvetan. Hope and Memory. L.: Atlantic Books, 2003. P. 197—205.
Читайте также: