Сообщение белинский о романе герой нашего времени

Обновлено: 05.07.2024

Так робкими всегда творит нас совесть,
Так яркий в нас решимости румянец
Под тению тускнеет размышленья,
И замыслов отважные порывы,
От сей препоны уклоняя бег свой,
Имен деяний не стяжают.

говорит Шекспиров Гамлет, этот поэтический апотеоз рефлексии. Ужасное состояние! Даже в объятиях любви, среди блаженнейшего упоения и полноты жизни, восстает этот враждебный внутренний голос, чтобы заставить человека думать

. в такое время
Когда не думает никто,

и, вырвав из его рук очаровательный образ, заменить его отвратительным скелетом.

И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.

Печорин есть один из тех, к кому особенно должно относиться это энергическое воззвание благородного поэта, которого это самое и заставило назвать героя романа героем нашего времени. Отсюда происходит и недостаток определенности, недостаток художественной рельефности в изображении этого лица, но отсюда же выходит и его высочайший поэтический интерес для всех, кто принадлежит к нашему времени не по одному году и числу месяца, в которые родился, и то сильное неотразимо грустное впечатление, которое он на них производит. Но мы еще возвратимся к этому предмету, когда кончим изложение содержания романа.

Да, это гениальная черта, смелый и мощный взмах художнической кисти. Не забудьте, что у Грушницкого нет только характера, но что натура его не чужда была некоторых добрых сторон: он не способен был ни к действительному добру, ни к действительному злу; но торжественное, трагическое положение, в котором самолюбие его играло бы напропалую, необходимо должно было возбудить в нем мгновенный и смелый порыв страсти. Самолюбие уверило его в небывалой любви к княжне, и в любви княжны к нему; самолюбие заставило его видеть в Печорине своего соперника и врага; самолюбие решило его на заговор против чести Печорина; самолюбие не допустило его послушаться голоса своей совести и увлечься своим добрым началом, чтобы признаться в заговоре; самолюбие заставило его выстрелить в безоружного человека; то же самое самолюбие и сосредоточило всю силу его души в такую решительную минуту и заставило предпочесть верную смерть верному спасению через признание. Этот человек — апотеоз мелочного самолюбия и слабости характера: отсюда все его поступки, — и, несмотря на кажущуюся силу его последнего поступка, он вышел прямо из слабости его характера. Самолюбие — великий рычаг в душе человека; оно родит чудеса! Бывают на свете люди, которые не бледнея, как перед чашкою чая, стоят перед дулом своего противника и которые прячутся под фуры во время сражения.

Спускаясь по тропинке вниз, Печорин заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого, — и невольно закрыл глаза. Возвращаясь в Кисловодск, он опустил поводья и дал волю коню. Солнце уже садилось, когда, измученный на измученной лошади приехал он домой. Там застал он две записки — одну от доктора, другую от Веры.

Доктор уведомлял его, что тело уже перевезено, но что, благодаря их мерам, заранее взятым, подозрений нет никаких, и что он может спать спокойно. если может.

Долго не решался он открыть вторую записку; тяжелое предчувствие мучило его — и оно не обмануло его.

Письмо Веры начинается прощанием навсегда. Муж рассказал ей о ссоре Печорина с Грушницким, — и это так поразило и взволновало ее, что она не помнила, что отвечала ему, и только догадывалась, что то было признание в своей тайной любви, потому что муж оскорбил ее ужасным словом и, вышед из комнаты, велел закладывать карету. Мысль о вечной разлуке увлекла ее к объяснению своих отношений к Печорину, — и вот примечательнейшее место письма:

Велев оседлать измученного коня, как безумный, помчался Печорин в Пятигорск. При возможности потерять Веру, она стала для него дороже всего на свете — жизни, чести, счастия! Натиск судьбы взволновал могучую натуру, изнемогавшую в спокойствии и мире, и возбудил ее дремавшее чувство. Здесь невольно приходят на ум эти стихи Пушкина:

О, люди! все похожи вы
На прародительницу Еву:
Что вам дано, то не влечет;
Вас беспрестанно змий зовет
К себе, к таинственному древу:
Запретный плод вам подавай,
А без того вам рай не в рай.

Стремглав скача и погоняя беспощадно, он стал замечать, что конь его тяжело дышит и спотыкается. Оставалось пять верст до Есентуков, казачьей станицы, где бы мог он пересесть на другую лошадь. Еще бы только десять минут, но конь рухнулся и издох. Печорин хотел итти пешком, но изнуренный тревогами дня и бессонницею, он упал на мокрую траву и как ребенок заплакал. Напряженная гордость, холодная твердость — плод сухого отчаяния, софизмы светской философии — всё исчезло и умолкло: уже не стало человека, волнуемого страстями, потрясаемого борьбою внутренних противоречий — перед вами бедное, бессильное дитя, слезами омывающее грехи свои, чуждое, на эту минуту, ложного стыда, и не жалующееся ни на судьбу, ни на людей, ни на самого себя.

И долго лежал я неподвижно и плакал горько, не стараясь удержать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, всё мое хладнокровие исчезли как дым; душа обессилела, рассудок замолк; и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся.

Когда ночная роса и горный ветер освежили его горящую голову, он рассудил, что горький прощальный поцелуй немного бы прибавил к его воспоминаниям, а разлука после него была бы тяжеле, — и возвратился в Кисловодск в пять часов утра, бросился в постель и проспал мертвым сном до вечера.

Перед отъездом он зашел к княгине Лиговской проститься. Она встретила его, как человека, наверное явившегося к ней, как к матери, с предложением на счет руки дочери. Тут следует превосходная комическая сцена, где княгиня, намекая Печорину, что ей известны его отношения к Мери, дает ему знать, что не будет противиться их соединению, и охотно прощает ему странность его поведения в отношении к ее дочери. Несколько раз прерывала она свой большой монолог пыхтением и вздохами, а наконец заплакала. Печорин попросил у нее позволения наедине переговорить с ее дочерью, на что княгиня принуждена была согласиться.

Прошло пять минут; сердце мое сильно билось, но мысли были спокойны, голова холодна; как я ни искал в груди моей хоть искры любви к милой Мери, старания мои были напрасны.

Вот дверь отворилась, и вошла она. Боже! как переменилась с тех пор, как я не видал ее — а давно ли?

Дойдя до середины комнаты, она пошатнулась; я вскочил, подал ей руку и довел ее до кресел.

Я стоял против нее. Мы долго молчали; ее большие глаза, наполненные неизъяснимой грустью, казалось, искали в коих что-нибудь похожее на надежду; ее бледные губы напрасно старались улыбнуться; ее нежные руки, сложенные на коленях, были так хилы и прозрачны, что мне стало жаль ее.

— Княжна, — сказал я, — вы знаете, что я над вами смеялся. Вы должны презирать меня.

На ее щеках показался болезненный румянец.

Я продолжал: — следственно, вы меня любить не можете.

Она отвернулась, облокотилась на стол, закрыла глаза рукою, и мне показалось, что в них блеснули слезы.

Это становилось невыносимо: еще минута, и я бы упал к ногам ее.

— Итак, вы сами видите, — сказал я сколько мог твердым голосом и с принужденной усмешкою: — вы сами видите, что я не могу на вас жениться. Если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись; мой разговор с вашей матушкой принудил меня объясниться с вами так откровенно и так грубо; я надеюсь, что она в заблуждении: вам легко ее разуверить. Вы видите, я играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль, и даже в этом признаюсь; вот всё, что могу для вас сделать. Какое бы вы дурное мнение обо мне ни имели, я ему покоряюсь. Видите ли, я перед вами низок. Не правда ли, если даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете.

Она обернулась ко мне бледная, как мрамор, только глаза ее чудно сверкали.

Я поблагодарил, поклонился почтительно и вышел.

Нужно ли что-нибудь говорить об этой сцене, где бедная Мери является в таком бесконечно поэтическом апотеозе страдания от обманутого чувства и оскорбленного самолюбия и достоинства женщины, и где каждое ее движение, каждый звук ее голоса запечатлены такою неотразимою прелестью и истиною, а положение так трогательно и возбуждает такое сильное и горестное участие. Нет, кому эта сцена не скажет всего, тому наши слова ничего не пояснят.

Через час скакал он на тройке курьерских из Кисловодска, и на дороге увидел своего коня: седло было снято и, вместо его, два ворона сидели у него на спине. Он вздохнул и отвернулся.

И теперь, здесь, в этой скучной крепости, я часто, пробегая мыслию прошедшее, спрашиваю себя, отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное. Нет, я бы не ужился с этой долею! Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига; его душа слилась с бурями и битвами и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там, на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало по малу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани.

Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге; следовательно, не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою громом упреков, советов, насмешек и сожалений.

Зачем же так неблагосклонно
Вы отзываетесь о нем?
За то ль, что мы неугомонно
Хлопочем, судим обо всём,
Что пылких душ неосторожность
Себялюбивую ничтожность
Иль оскорбляет, иль смешит,
Что ум, любя простор, теснит,
Что слишком часто разговоры
Принять мы рады за дела,
Что глупость ветрена и зла,
Что важным людям важны вздоры,
И что посредственность одна
Нам по-плечу и не странна?

А между тем, этот роман совсем не злая ирония, хотя и очень легко может быть принят за иронию; это один из тех романов,

В которых отразился век,
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно,
С его озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом.

Пушкин спрашивал самого себя о своем Онегине:

Чудак печальный и опасный,
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон, —
Уж не пародия ли он?24

И этим самым вопросом он разрешил загадку и нашел слово. Онегин не подражание, а отражение, но сделавшееся не в фантазии поэта, а в современном обществе, которое он изображал в лице героя своего поэтического романа. Сближение с Европою должно было особенным образом отразиться в нашем обществе, — и Пушкин гениальным инстинктом великого художника уловил это отражение в лице Онегина. Но Онегин для нас уже прошедшее, и прошедшее невозвратно. Если бы он явился в наше время, мы имели право спросить, вместе с поэтом:

Всё тот же ль он, иль усмирился?
Иль корчит также чудака?
Скажите, чем он возвратился?
Что нам представит он пока?
Чем ныне явится? — Мельмотом,
Космополитом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной.
Иль просто будет добрый малой,
Как вы да я, как целый свет?25

Печорин Лермонтова есть лучший ответ на все эти вопросы. Это Онегин нашего времени, герой нашего времени. Несходство их между собою гораздо меньше расстояния между Онегою и Печорою. Иногда в самом имени, которое истинный поэт дает своему герою, есть разумная необходимость, хотя, может быть, и невидимая самим поэтом.

Что он равно зевал
Средь модных и старинных зал.

Не таков Печорин. Этот человек не равнодушно, не апатически несет свое страдание: бешено гоняется он за жизнью, ища ее повсюду; горько обвиняет он себя в своих заблуждениях. В нем неумолчно раздаются внутренние вопросы, тревожат его, мучат, и он в рефлексии ищет их разрешения: подсматривает каждое движение своего сердца, рассматривает каждую мысль свою. Он сделал из себя самый любопытный предмет своих наблюдений, и, стараясь быть как можно искреннее в своей исповеди, не только откровенно признается в своих истинных недостатках, но еще и выдумывает небывалые или ложно истолковывает самые естественные свои движения. Как в характеристике современного человека, сделанной Пушкиным, выражается весь Онегин, так Печорин весь в этих стихах Лермонтова:

Но со стороны формы изображение Печорина не совсем художественно. Однако причина этого не в недостатке таланта автора, а в том, что изображаемый им характер, как мы уже слегка и намекнули, так близок к нему, что он не в силах был отделиться от него и объектировать его. Мы убеждены, что никто не может видеть в словах наших желание выставить роман г. Лермонтова автобиографиею. Субъективное изображение лица не есть автобиография: Шиллер не был разбойником, хотя в Карле Мооре и выразил свой идеал человека. Прекрасно выразился Фарнгаген, сказав, что на Онегина и Ленского можно бы смотреть, как на братьев Вульта и Вальта у Жан-Поля Рихтера, то есть как на разложение самой природы поэта, и что он, может быть, воплотил двойство своего внутреннего существа в этих двух живых созданиях. Мысль верная, а между тем было бы очень нелепо искать сходных черт в жизни этих лиц с жизнию самого поэта.

Однако при всем этом недостатке художественности, вся повесть насквозь проникнута поэзиею, исполнена высочайшего интереса. Каждое слово в ней так глубоко-знаменательно, самые парадоксы так поучительны, каждое положение так интересно, так живо обрисовано! Слог повести — то блеск молнии, то удар меча, то рассыпающийся по бархату жемчуг! Основная идея так близка сердцу всякого, кто мыслит и чувствует, что всякий из таких, как бы ни противоположно было его положение положениям, в ней представленным, увидит в ней исповедь собственного сердца.

Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе. В моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света, но теперь я не могу взять на себя эту ответственность.

Свое отношение к главному персонажу Лермонтов выразил в названии романа. Итак, герой нашего времени — вот основная мысль произведения. Белинский задает вопрос: “А чем он дурен?” Обвинять Печорина в том, что в нем нет веры, бессмысленно. Кроме того, Печорин сам не рад своему безверию.

Белинский отмечает, что роман Лермонтова производит “полноту впечатления”. Причина этого заключается в единстве мысли, которая порождает чувство ответственности частей с целым. Белинский восхищается художественным мастерством Лермонтова, который в каждой части своего романа сумел исчерпать ее содержание и в типических .чертах “вывести все внутреннее”, крывшееся в ней как возможность. В результате всего этого Лермонтов явился в повести таким же творцом, как и в своих стихотворениях. “Герой нашего времени”, напишет Белинский, обнаружил силу молодого таланта и показал его разнообразие и многосторонность. Главным героем романа Лермонтова является Печорин. Основную проблему романтизма можно определить одним словом — “личность”. Лермонтов — романтик.

“Герой нашего времени” — это грустная душа в нашем времени”, — напишет Белинский. Век Лермонтова был по преимуществу историческим. Все думы, все вопросы и ответы, вся деятельность того времени вырастали из исторической почвы и на исторической почве. Роман Лермонтова не является исключением. Однако сам образ Печорина по форме изображения не совсем художественен. Причина этого не в недостатке таланта автора, а в том, что изображаемый им характер был настолько близок к нему, что он не в силах был отделиться от него и объективироваться. Печорин скрывается от нас таким же неразгаданным существом, как и является нам в начале романа. Оттого сам роман оставляет ощущение бесперспективности. В нем сеть что-то неразгаданное, как бы недосказанное, а потому остается тяжкое впечатление после его прочтения. Но этот недостаток, по мнению Белинского, есть в то же время и достоинство романа Лермонтова, ведь таковы бывают все современные общественные вопросы, высказываемые в поэтических произведениях. Это вопль страдания, его вопль, который отличает страдание.

Сочинения

Герой нашего времени Лермонтова — замечательное произведение, где писателю удалось запечатлеть своего современника, показать через человека и его образ свое время, идеалы прошлого времени, свои идеи. Данное произведение как можно точно раскрывает и обнажает прошлую эпоху, вот только каждый увидел героя по-своему. Так существуют различные мнения о Печорине — главном герое произведения, которые высказывали критики. Среди этих критиков был Добролюбов и Белинский, чьи мнения были совершенно противоположными. Давайте же в нашем сочинении рассмотрим мнение Белинского и Добролюбова, сравнивая их высказывания и цитаты по поводу Печорина.

Белинский о Печорине

Если обратиться к высказываниям Белинского, который называет Печорина страдающим эгоистом, то мы увидим, как тот защищает главного героя. Он не осуждает Печорина, напротив, в нем он видит неискаженное отражение проблемы своего времени, трагедии передового поколения, которому пришлось жить в сороковых годах. В герое Белинский видит человека с сильным духом, смелого, которому приходится искать себя по жизни, искать свое место, тратя энергию и силы впустую. Белинский называет Печорина жертвой общественного строя, который просто бездействует, так как по другому было невозможно жить.

Белинский защищает образ, созданный Лермонтовым, от нападок других критиков, подчеркивая, что прошлый век гнушал лицемерством. Он подчеркивает то, что Печорин имел грехи, много спотыкался, но нисколько не гордился содеянным. Герой не побоялся обнажить свои недостатки, не пряча их под притворством. Печорин осознает греховность, а это уже скачок к спасению. И я с Белинским соглашусь вполне, ведь Печорин, в отличие от других, хотя бы пытался бороться с бездействием.

Добролюбов о Печорине

Что же говорит Добролюбов о Печорине и какое его мнение? Если говорить о мнении Добролюбова, то сразу видим противоположное мнение. Добролюбов обвиняет героя. Видит только отрицательные характеристики. По мнению Добролюбова, герой произведения презирает людей, всегда пользуется их слабостями. Он считает героя человеком с холодным сердцем. Это человек, который все испытал еще в молодости и теперь все ему надоело, и науки, и женщины, и служба. Даже любовь девушки, которая ему нравится не спасает его, он отвергает чувства, ему надоедают отношения. По мнению Добролюбова, Печорин — это человек, который с удовольствием вмешивается в чужую жизнь, разрушая отношения, дерется без надобности, любит острить над глупцами и в этом вся его жизнь. Это человек, которому противны уже все удовольствия, он не понимает, куда девать свою силу и энергию.

Как видим, одно произведение, может вызвать разные мнения, и на примере критиков мы видим, насколько по-разному можно воспринимать героев произведения, но в этом и есть жизнь. Как говорится, невозможно повлиять одинаково на разных людей, у каждого есть свое мнение и это также прекрасно.

Ю.И. Айхенвальд

Н.А. Добролюбов

“Постепенное проникновение во внутренний мир героя. “Бэла”, заключая в себе интерес отдельной и оконченной повести, в то же время была только отрывком из большого сочинения, равно как и “Фаталист” и “Тамань”… Теперь они являются вместе с другими, с “Максим Максимычем”, “Предисловием к журналу Печорина” и “Княжною Мери”, под одним общим заглавием “Герой нашего времени”. Во всех повестях одна мысль, и

В “Бэле” он является каким-то таинственным лицом, как будто бы показывается под вымышленным именем, чтобы его не узнали. И вот автор тотчас показывает вам его при свидетелях – с Максим Максимычем, который рассказал ему повесть о Бэле. Но ваше любопытство не удовлетворено, а только еще больше раздражено. Наконец в руках автора журнал Печорина.

В высшей степени поэтичном рассказе “Тамань” герой романа является автобиографом, но загадка от этого становится только заманчивее, и отгадка еще не тут. Наконец вы переходите к “Княжне

Мери”, и туман рассеивается… основная идея романа, как горькое чувство, пристает к вам и преследует вас. Вы читаете наконец “Фаталиста”, и хотя в этом рассказе Печорин является не героем, а только рассказчиком случая… странное дело! вы еще более понимаете его, более думаете о нем, и ваши чувства еще грустнее и грустнее”.

2. Замечания по системе образов

“Тип старого кавказского служаки… умственный кругозор очень ограничен… Какое теплое, благородное, даже нежное сердце бьется в железной груди!”

“Дикарь, разбойник по рождению, для которого нет в мире ничего дороже оружия и лошади и для которого желание – медленная пытка на малом огне”.

“Одна из тех глубоких женских натур, которые полюбят мужчину тотчас, как увидят его, но признаются ему в любви не тотчас, отдадутся не скоро, а отдавшись, уже не могут больше принадлежать ни другому, ни самим себе”.

“Идеальный молодой человек… “производить эффект – его страсть”. В их душе часто много добрых свойств, но ни на грош поэзии”.

“Эта девушка неглупая, но и не пустая. Ее направление несколько идеально: ей мало любить человека, к которому влекло бы ее чувство, непременно надо, чтобы он был несчастен и ходил в толстой серой солдатской шинели”.

“Лицо Веры особенно неуловимо и неопределенно. Это скорее сатира на женщину, чем женщина”.

3. О характере Печорина:

“Его страсти – бурные, очищающие сферу духа, его заблуждения – острые болезни в молодом теле, укрепляющие его на долгую и здоровую жизнь. Так силен у него инстинкт истины!”

А) Деятельная натура:

“Его беспокойный дух требует движения, деятельность ищет пищи, сердце жаждет интереса в жизни… В этом человеке есть сила духа и могущество воли”. .

Б) Рефлексия, раздвоение личности:

“В самом деле, в нем два человека: первый действует, второй смотрит на действия первого и рассуждает о них, или, лучше сказать, осуждает их, потому что они действительно достойны осуждения. Причины раздвоения натуры… – противоречие между глубокостью натуры и жалкостью действий одного и того же человека”.

В) Кризисное состояние духа:

“Это переходное состояние духа, в котором для человека все старое разрушено, а нового еще нет и в котором для человека есть только возможность чего-то действительного в будущем и совершенный призрак в настоящем. Тут-то возникает в нем то, что на языке философском называется рефлексиею… Тут нет полноты ни в каком чувстве, ни в какой мысли, ни в каком действии”.

“Нет, это не эгоизм! Эгоизм не страдает, не обвиняет себя, он доволен собой, рад себе. Страдание есть удел одной любви”.

Д) Сравнение с Онегиным:

“Печорин Лермонтова… Это Онегин нашего времени. Со стороны художественного выполнения нечего и сравнивать Онегина с Печориным, но как выше Онегин Печорина в художественном отношении, так Печорин выше Онегина по идее.

Впрочем, это преимущество принадлежит нашему времени, а не Лермонтову”.

4. Художественные особенности:

“Герой нашего времени представляет собой несколько рамок, вложенных в одну большую раму, которая состоит в названии романа и единстве героев”.

Читайте также: