Я вскочил на ноги рывком с трудом вполне безотчетно сочинение егэ
Обновлено: 06.07.2024
(1) Была самая середина глухой осенней ночи. (2)В лесу было очень сыро и холодно. (3)Из чёрных лесных болот, заваленных мелкими коричневыми листьями, поднимался густой туман.
(4)Луна стояла над головой. (5)Она светила очень сильно, однако её свет с трудом пробивал туман. (6)Лунный свет стоял подле деревьев косыми, длинными тесинами, в которых, волшебно изменяясь, плыли космы болотных испарений.
(7)Лес был смешанный. (8)То в полосе лунного света показывался непроницаемо чёрный силуэт громадной ели, похожий на многоэтажный терем; то вдруг в отдалении появлялась белая колоннада берёз; то на прогалине, на фоне лунного неба, распавшегося на куски, как простокваша, тонко рисовались голые ветки осин, уныло окружённые радужным сиянием.
(9) И всюду, где только лес был пореже, лежали на земле белые холсты лунного света.
(10) В общем, это было красиво той древней, дивной красотой, которая всегда так много говорит русскому сердцу и заставляет воображение рисовать сказочные картины: серого волка, несущего Ивана-царевича в маленькой шапочке набекрень и с пером Жар-птицы в платке за пазухой, огромные мшистые лапы лешего, избушку на курьих ножках — да мало ли ещё что!
(11) Но меньше всего в этот глухой, мёртвый час думали о красоте полесской чащи три солдата, возвращавшиеся с разведки.
(12)Больше суток провели они в тылу у немцев, выполняя боевое задание. (13)А задание это заключалось в том, чтобы найти и отметить на карте расположение неприятельских сооружений.
(14)Работа была трудная, очень опасная. (15)Почти всё время пробирались ползком.
(16) Один раз часа три подряд пришлось неподвижно пролежать в болоте — в холодной, вонючей грязи, накрывшись плащ-палатками, сверху засыпанными жёлтыми листьями.
(17) Обедали сухарями и холодным чаем из фляжек.
(18)Вдруг странный, тихий, ни на что не похожий прерывистый звук послышался где-то совсем недалеко, направо, за кустом можжевельника. (19)Было похоже, что звук выходит откуда-то из-под земли.
(20) Они поползли к небольшому окопчику, скрытому среди можжевельника.
(21) Из окопчика явственно слышалось бормотание, всхлипывание, сонные стоны. (22)Без слов понимая друг друга, разведчики окружили окопчик и растянули руками концы своих плащ-палаток так, что они образовали нечто вроде шатра, не пропускавшего свет. (23)Егоров опустил в окоп руку с электрическим фонариком.
. проповедник идет по лунной дороге. Отраженный свет вечного пути к Истине — это тот свет, который предлагает нам Иешуа. Основной принцип построения романа "Мастер и Маргарита" — трехмерность. Каждое событие в одном из миров .
(24) Картина, которую они увидели, была проста и вместе с тем ужасна.
(25) В окопчике спал мальчик.
(26) Стиснув на груди руки, поджав босые, тёмные, как картофель, ноги, мальчик лежал в зелёной вонючей луже и тяжело бредил во сне. (27)Его непокрытая голова, заросшая давно не стриженными, грязными волосами, была неловко откинута назад. (28)Худенькое горло вздрагивало. (29)Слышалось бормотание, обрывки неразборчивых слов, всхлипывание. (30)Лицо было покрыто царапинами и синяками. (31)На переносице виднелся сгусток запёкшейся крови.
(32) Сон мальчика был так тяжёл, так глубок, душа его, блуждающая по мукам сновидений, была так далека от тела, что некоторое время он не чувствовал ничего: ни пристальных глаз разведчиков, смотревших на него сверху, ни яркого света электрического фонарика, в упор освещавшего его лицо.
(33) Но вдруг мальчика как будто ударило изнутри, подбросило. (34)Он проснулся, вскочил, сел. (35)Его глаза дико блеснули. (36)В одно мгновение он выхватил откуда-то большой отточенный гвоздь. (37)Ловким, точным движением Егоров успел перехватить горячую руку мальчика и закрыть ему ладонью рот.
(40) Только теперь мальчик заметил, что шлемы солдат были русские, автоматы — русские, плащ-палатки — русские и лица, наклонившиеся к нему, — тоже русские, родные.
(41) Радостная улыбка бледно вспыхнула на его истощённом лице. (42)Он хотел что-то сказать, но сумел произнести только одно слово:— Наши…
(43)И потерял сознание.
* Валентин Петрович Катаев (1897-1986) — русский советский писатель, поэт и драматург, киносценарист, журналист, военный корреспондент.
Сочинение
Примерный круг проблем
1. Проблема противоестественности войны. (Что такое война? Насколько она противоестественна?)
2. Проблема влияния войны на жизнь детей. (Какое влияние оказывает война на жизнь детей?)
3. Проблема взаимоотношений людей на войне. (Что представляют собой взаимоотношения людей на войне?)
2. Картина, увиденная солдатами, была ужасна. Война лишила ребёнка полноценного детства. Он остался, по-видимому, сиротой, о нём было некому позаботиться.
Примеры похожих учебных работ
Проблема влияния войны на жизнь человека
. из твоей школы уже списали это сочинение. Смотрите также по произведению "Горячий снег": . ценности. Невольно становясь маленьким разведчиком, мальчик теряет желание возвращаться к мирной жизни. Война изменила его характер и мировоззрения, повлияла .
Проблема влияния войны на судьбу человека аргументы. : «Как влияет война на судьбы .
. спустя многие годы. Автор сочинения: Влияние войны на людей (Л.Н. Андреев) (ЕГЭ по русскому) Как влияют военные события и связанные с ними человеческие трагедии на душевное состояние людей? Эту проблему рассматривает Леонид Николаевич Андреев .
. к Истине — это тот свет, который предлагает нам Иешуа. Основной принцип построения романа "Мастер и Маргарита" — трехмерность. Каждое событие в одном из миров — историческом, фантастическом или московском — находит отклик .
. аргументы в пользу влияния ранних лет на становление личности, дети могут в школе на уроках литературы. Этот вопрос поднимается во многих классических произведениях. Тема для сочинения «Роль детства . Ильич Обломов вынес из детства яркие нежные .
Сочинение по тексту Солоухина "Закон набата" написано выпускницей прошлого года. Выставлено в группе "Подготовка к ЕГЭ. 11 класс" как образец. Использую в подготовке к ЕГЭ.
О самопожертвовании, сострадании к ближнему говорится в истории, которая произошла в Краснодарском крае в доме престарелых, где проживали старики-инвалиды. Настоящей трагедией обернулся для них пожар, случившийся ночью. На помощь старикам бросилась медсестра Лидия Пашенцева. Женщина вытащила из огня несколько из них, а сама погибла.
Я вскочил на ноги рывком, с трудом, вполне безотчетно преодолевая чугунную тяжесть сна.
В селе звонил набат. Не тот набат, который висел, бывало, на колокольне — двадцать девять пудов двенадцать фунтов. Тот и мертвого поднял бы, не то что спящего.
Когда сбрасывали, разбивали и в разбитом виде увозили от нас колокола, оставили все же в селе один маленький колокольчик из того набора колокольчиков, в которые Сергей Бакланихин ловко вытрезвонивал камаринскую.
Счастливый колокольчик повесили на столб около пожарницы. Он-то и кричал теперь жалостным голоском, подражая тому, настоящему, покойному набату.
Одевался я торопливо, не попадая в перепутавшиеся штанины. А сам все глядел на окна: не краснеют ли стекла, не проступают ли на них, не трепещут ли отблески близкого пожара?
Сообразив еще, что на улице — при непроглядной темноте — жидкая грязь, лужи и трава, залитая вечерним дождем, я выскочил в сандалиях на босу ногу.
В конце села перекликались люди:
Набат зазвонил увереннее, тревожнее, тверже: старенькую сторожиху тетю Полю сменил кто-нибудь из подбежавших мужчин.
— За Грыбовых бегите!
— Малый Олепинец горит.
В темноте там и тут слышалось громкое чавканье сапог: по раскисшей грязи бежали люди.
Пробегая мимо столба с колокольчиком (на время перестали звонить), я услышал запыхавшиеся и как бы даже восторженные слова сторожихи:
— Гляжу, вроде деревья на небе проступили. Я на зады. Батюшки мои светы — зарево над Олепинцем! Что делать? В колокол. Руки трясутся. Не выходит по-набатному-то.
Начинал бить набат, выбегали люди, село наполнялось криками, как при настоящем пожаре (старушки, пока опомнятся, успеют поголосить!), пожарная дружина, составленная из отборных мужиков, начинала действовать.
В поводу гнали лошадей к пожарному сараю. Из широких ворот по бревенчатому настилу выкатывали за оглоблю телегу с пожарной машиной, бочку для воды (тоже устроенную на оглоблях), разбирали багры, топоры, лопаты.
В жаркую погоду брандспойтщик вильнет струей на толпу, в особенности на баб и мальчишек. Тревога, с ее неизбежным ударом по нервам людей, разражалась визгом, смехом, весельем. Все переходило на шутку.
Позже, перед самым снятием колоколов, когда стали уж нарушаться в селе веками сложившиеся патриархальные порядки, кто- то подговорил Витьку Гафонова понарошку ударить в набат, и он ударил.
Мужики и бабы побросали косы и серпы (стояло жнитво), полумертвые прибежали в село, кое-кто от самого Самойловского леса.
Велик и непреложен закон набата: старый ли ты, усталый ли, занятой ли ты человек — бросай всё и беги на зовущий голос.
Этот голос всегда означал только одно: другим людям нужна твоя немедленная, безотлагательная помощь. И бегут с топорами, с лопатами, с ведрами. Кое-кто с вилами — на всякий случай. Неизвестно, что за беда. Не ровён час, пригодятся и вилы.
И поднимается в тебе, несмотря на беду, некое восторженное чувство, что ты не один, что, случись у тебя беда, и для тебя точно так же побегут люди, потому что непреложен и велик закон набата.
Вот и теперь я бегу вроде бы один в темноте, но слышу то справа, то слева тяжелый топот и шумное дыхание. Значит, еще бегут мужики. Бегут напропалую, не выбирая дорог и в грязи и мраке.
Я успеваю подумать, спросить себя, почему все мы бежим не к пожарнице, а за Грыбовых, на зады. Не любоваться же пожаром повскакали мы все с постелей. Ну, да это вот почему. Олепинец близко, какой-нибудь километр за оврагом и буграми — добежим. А около пожарницы хлопочут, наверно, другие люди — дружина. Они небось знают свое дело.
За околицей на луговине собрались в одно место все бежавшие. Не очень-то много народу осталось в селе, мало собралось и здесь. Пять-шесть мужиков, а то все больше бабенки.
Все глядим туда, где в непроглядной разбойничьей черноте мокрой осенней ночи за черным далеким бугром, безмолвное, темнокрасное, стоит зарево.
Было это похоже, как если бы на черной линии земли лежал раскаленный уголек, временами кто-то дует на него, отчего зарево странно пульсирует — в стороны и кверху.
Иногда желтое сердцевидное пятнышко зарева раскаляется до белизны. В эти секунды краснота растекается еще дальше во все стороны, особенно кверху, подсвечивая нижние черные лохмотья набрякших осенних облаков.
— Ишь ты, как выбрасывает! — говорят в это время в толпе.
— Сказали, Олепинец. Да рази это Олепинец? Олепинец вон он, за бугром. Если бы Олепинец горел, тут бы не то что. и у нас бы светло было. А это вот что горит. Я вам сейчас скажу. Это горит Волково.
— Полно не дело-то говорить! Волково много правее. А это, я так думаю, Некрасиха.
— Нет, мужики, скорее всего, Пасынково.
— Наверно, клеверный стог либо солома.
— Тут не соломой пахнет. Солома полыхнет — и нет.
— Да. Пока тетя Поля увидела, пока бежала до колокола, пока все мы прибежали. Почитай, уж больше часа полыхает. Разве это солома? И не слабеет нисколько.
Некоторое время мы смотрим, как пульсирует красное пятно с желтой точкой посредине — единственное светлое пятнышко величиной с копейку в беспредельной осенней черноте.
— А ведь, пожалуй, и правда Некрасиха, — возобновляется ленивый, раздумчивый разговор.
— А сказали — Олепинец. Да Олепинец-то вот он, за бугром. Если бы горел Олепинец.
— А может, это. того, мужики. съездить?
— Съездить можно. Почему не съездить? Да ведь пожарница закрыта. Пожарник в Прокошихе.
Тут и до меня дошла вдруг вся нелепость положения.
— Как так — в Прокошихе? — спросил я, обращаясь не к кому-нибудь в отдельности, а ко всем вместе.
— Очень просто. Василий Барсуков теперь пожарник. Живет в Прокошихе. До нее два с половиной километра. Пока добежишь, да пока он прибежит.
— А если в своем селе пожар?
— И в своем. Все одно и то же. Недавно у Виктора в избе загорелось. Хорошо, ведрами успели залить. Потом уж и машину привезли, а она не качает!
— Как так — не качает?
— Очень просто: испортилась. Тык-пык — вода не идет! Василия чуть не избили. Теперь, кажется, наладили.
— А я вот что думаю, мужики. Не позвонить ли нам в Ставрово — в райцентр? Они скорее нас доедут. И машины у них лучше. Пусть им хоть и дальше, хоть и пятнадцать километров вместо наших пяти.
— Наверно, черкутинские поехали. От Черкутина до Некрасихи близко.
— Говорят вам: Пасынково горит!
— До Пасынкова им еще ближе.
— Из Черкутина и в район могут позвонить. От них легче дозвониться, чем от нас. От них прямая линия.
Успокоившись окончательно (звонить из Черкутина удобнее, доехать ближе), сосредоточенно глядим на далекий пожар. Но червячок сомнения (хорошо ли мы делаем, что бездействуем?), видимо, гложет совесть каждого. Нужно снова успокаивать червячка.
— Нам по такой грязи не доехать. Два дня лило как из ведра.
— Давно уж горит. Прогорело, наверно, все. Остались одни головешки.
— А ведь, пожалуй, мужики, и правда Не- красиха.
— Мне подсказывает, что Некрасиха будет по левее.
— Вот и я говорю, что Волково.
Зарево не хотело сбавлять своей хоть и пульсирующей, но равномерной напряженности. Зловещими были именно его безмолвие, его бесшумность, полная тишина.
— Мужики, что вы стоите? Чего ждете? Мужики, разве так полагается?
Вдруг дружно, громко заговорили бабы:
— Давно уж были бы на месте, если бы сразу-то.
— Василий-пожарник, вишь, в Прокошихе. Чай, замок-то можно сшибить ради такого случая?
— Да хоть бы и без пожарных машин, с топорами. Там теперь каждые руки дороги.
— Ишь на что надеются, что прогорело давно, одни головешки остались! А оно все не прогорает. Вон как выкидывает, вон как разъяряется!
— Поезжайте, мужики. Хватит вам гадать.
— Где это видано, чтобы на пожар глядеть, а не ехать! Рази так полагается?
Молча глядим на пожар. Но настроение от бабьего разговора наметилось к перелому. Нужен был теперь лишь маленький толчок, чтобы все пошло в другую сторону.
Тут в самую решительную секунду на пожаре опять выбросило, — пожалуй, даже сильнее всех разов.
— А что, мужики, и правда, не поехать ли нам? Пожалуй, поедем. Что-то большое горит, не прогорает.
— Не проехать в такую грязь.
— Трактор завести. На тракторе.
— Приедешь завтра к вечеру.
— Попробуем на грузовике. Авось.
Через четверть часа (пока сшибали замок с пожарницы) наша колхозная трехтонка по расхлябанной колее, урча, разбрызгивая грязь, повезла нас всех на пожар.
С того времени, как тетя Поля ударила в набат, прошло, я думаю, не меньше часу. Все нам казалось, что едем мы зря, больше для очищения совести, нежели для пользы дела. На головешки едем смотреть: упущено главное-то время.
Как ни странно, машина наша ни разу не завязла. Даже самое гиблое место — против шуновского скотного двора — миновала благополучно. На Куделинской горе поняли, что горит Некрасиха. Само зарево, само пятно скрылось от нас за еловый лесок, но выше елок вздымались искры. Они метались, завивались в жгуты, завихрились, клубились черно-красными клубами.
Шофер поднажал на газ. Вялое, полусонное, странно окостенелое состояние нашего духа прошло. Мы возбудились и, нетерпеливые, стояли в кузове — все лицом к пожару, готовые на ходу выпрыгнуть из машины, чтобы бежать и действовать.
От пожарища (горели сразу две избы) навстречу нашей машине (уж не бить ли) бросились люди. Бабы завопили, причитая:
— Слава богу! Родимые. приехали. Выручайте, люди добрые! Приехали. Слава богу!
Обстановку оценить было нетрудно: мы — единственная реальная сила на пожаре. Кругом женщины. Один дом действительно уже догорал. И крыша и стены обвалились. Образовался чудовищный костер, к которому нельзя было подойти ближе чем на тридцать шагов: трещали волосы.
Второй дом, загоревшийся от первого, полыхал что есть мочи. Спасти его было невозможно. Да нечего уж и спасать: стропила вот-вот рухнут, из окон с гудением вырываются длинные мятущиеся клочья огня.
Надо было спасать третий дом, который еще не загорелся (полчаса назад в таком положении был второй дом), но весь раскалился от близкого огня и готов вспыхнуть в любую секунду. Народу в Некрасихе — два с половиной человека. Бабы таскали ведрами воду, чтобы поливать приготовившийся к вспышке дом, но жара мешала подбежать вплотную. А если кто и подбегал, то выплескивал воду торопливо, отвернувшись, обливая завалинку, не доставая до верхних рядов бревен, а тем более до крыши. Там-то, наверху, и было горячее всего.
— Родимые, выручайте! Христа ради, сейчас ведь примется!
Но подгонять нас было не нужно.
Что-то проснулось в наших олепинских мужиках, и холодок восторга от своей же дружности и слаженности приятно пробежал у меня по спине.
Медный, давно не чищенный брандспойт в моих руках (так уж получилось в горячке) вдруг вздрогнул, дернулся, едва не вырвавшись из рук. Сильно щелкнуло, хлопнуло на его конце (как если бы вылетела пробка), и белесая струя воды с силой ударила кверху, в черно-красное небо.
В следующую секунду я перевел струю на крышу и стены.
От бревен и от железной крыши повалил пар. Значит, новая пища огню, новая пища зареву (если глядеть на пожар издали) была уже совсем готова.
А мы всё стояли бы там, на олепинской луговине, лениво рассуждали бы между собой:
(1)Я вскочил на ноги рывком, с трудом, вполне безотчетно преодолевая чугунную тяжесть сна.
(2)В селе звонил набат, который всегда оповещал о пожаре.
(З)Велик и непреложен закон набата: старый ли ты, усталый ли, занятой ли ты человек — бросай все и беги на зовущий голос.
(4)Этот голос всегда означал только одно: другим людям нужна твоя немедленная, безотлагательная помощь. (5)И бегут с топорами, с лопатами, с ведрами. (б)Кое-кто с вилами — на всякий случай. (7)Неизвестно, что за беда. (8)Не ровен час, пригодятся и вилы.
(9)И поднимается в тебе (несмотря на беду) некое восторженное чувство, что ты не один, что, случись у тебя беда, и для тебя точно так же побегут люди, потому что непреложен и велик закон набата.
(10)Вот и теперь я бегу вроде бы один в темноте, но слышу то справа, то слева тяжелый топот и шумное дыхание.
(11)3а околицей на луговине собрались в одно место все бежавшие. (12)Все глядим туда, где в непроглядной разбойничьей черноте мокрой осенней ночи за черным далеким бугром, безмолвное, темно-красное, стоит зарево.
(13)— Ишь ты, как выбрасывает! — говорят в это время в толпе.
(14)— Это горит Волково.
(15)— Полно не дело-то говорить! (16)Волково много правее. (17)А это, я так думаю, Некрасиха.
(18)— Нет, мужики, скорее всего, Пасынково.
(19)— Да, пока тетя Поля увидела, пока бежала до колокола, пока все мы прибежали… (20)Почитай, уж больше часа полыхает. (21)И не слдбеет нисколько.
(22)Тут в самую решительную секунду на пожаре опять выбросило, — пожалуй, даже сильнее всех разов.
(23)Через четверть часа (пока сшибали замок с пожарни — цы) наша колхозная трехтонка повезла нас всех на пожар.
(24)На Куделинской горе поняли, что горит Некрасиха.
(25)От пожарища (горели сразу две избы) навстречу нашей машине бросились люди. (26)Бабы завопили, причитая:
(27)—Слава богу! (28)Родимые… приехали. (29)Выру — чайте, люди добрые! (ЗО)Приехали… (31)Слава богу!
(32)Обстановку оценить было нетрудно: мы — единственная реальная сила на пожаре. (ЗЗ)Кругом женщины. (34)Один дом действительно уже догорал… (35Образовался чудовищный костер, к которому нельзя было подойти ближе чем на тридцать шагов — трещали волосы.
(Зб)Второй дом полыхал что есть мочи. (37)Спасти его было невозможно. (38)Надо было спасать третий дом, который еще не загорелся, но весь раскалился от близкого огня и готов вспыхнуть в любую секунду. (39)Народу в Некрасихе — два с половиной человека. (40)Бабы таскали ведрами воду, чтобы поливать приготовившийся к вспышке дом, но жара мешала подбежать вплотную.
(41)— Родимые, выручайте!
(42)Но подгонять нас было не нужно.
(43)Медный, давно не чищенный брандспойт в моих руках вдруг вздрогнул, дернулся, едва не вырвавшись из рук. (44)Сильно щелкнуло, хлопнуло на его конце и белесая струя воды с силой ударила на крышу и стены.
(45)От бревен и от железной крыши повалил пар. (46)Пожар утих.
(47)…А мы все стояли бы там, на луговине, лениво рассуждали бы между собой:
Читайте также: