В день отъезда иван богданович дал сыну сто рублей ассигнациями сочинение по этому фрагменту

Обновлено: 05.07.2024

В день отъезда Иван Богданович дал сыну сто рублей ассигнациями.

—Ты поедешь верхом до губернского города,—сказал он,—там получи от Калинникова триста пятьдесят рублей, а лошадь оставь у него. Если же у него нет, продай лошадь, там скоро ярмарка: дадут четыреста рублей и не на охотника. До Москвы доехать станет рублей сорок, оттуда в Петербург — семьдесят пять, останется довольно. Потом — как хочешь. Ты делал со мной дела, стало быть, знаешь, что у меня есть некоторый капитал; но ты прежде смерти моей на него не рассчитывай, а я, верно еще проживу лет двадцать, разве

камень упадет на голову. Лампада горит ярко,

в ней много. Образован ты хорошо: перед то-

бой все карьеры открыты, можешь служить,

хоть сочинять, пожалуй, — не знаю, что ты

к чему чувствуешь больше охоты.

— Да я посмотрю, нельзя ли вдруг по всем,—сказал Андрей.

Отец захохотал изо всей мочи и начал трепать сына по плечу так, что и лошадь бы не выдержала. Андрей ничего.

— Ну, а если не станет уменья, не сумеешь сам отыскать вдруг свою дорогу, понадобится посоветоваться, спросить —зайди к Рейнгольду: он научит. OÎ — прибавил он, подняв пальцы вверх и тряся головой, — это. это. (он хотел похвалить и не нашел слова). Мы вместе из Саксонии пришли. У него четырехэтажный дом. Я тебе адрес скажу.

— Не надо, не говори,—возразил Андрей, — я пойду к нему, когда у меня будет четырехэтажный дом, а теперь обойдусь без него.

Опять трепанье по плечу.

Андрей вспрыгнул на лошадь. У седла были привязаны две сумки, в одной лежал клеенчатый плащ и видны были толстые, подбитые гвоздями сапоги, да несколько рубашек из верхлевского полотна, вещи, купленные и взятые по настоянию отца; в другой лежал изящный фрак тонкого сукна, мохнатое пальто, дюжина

рубашек и ботинки, заказанные в Москве, в

— Все? —спросил отец.

— Все! —отвечал сын.

Они посмотрели друг на друга молча, как будто пронзали взглядом один другого насквозь.

к ним, братцы, это не пристает. Русскому бы не сошло

— Стой! стой! Андрей, — закричал старик. Андрей остановил лошадь.

— Ну? —спросил Андрей.

— Подпруга слаба, надо подтянуть.

— Доеду до Шамшевки, сам поправлю. Время тратить нечего, надо засветло приехать.

— Ну! — сказал, махнув рукой, отец.

— Ну! —кивнув головой, повторил сын, и, на-

гнувшись немного, только

— Батюшка ты, светик, — проговорила она, утирая

платка глаза: —сиротка

нет у тебя родимой

матушки, некому благословить-то

тебя. Дай хоть я

перекрещу тебя, красавец

Андрей подъехал к ней, соскочил с лошади, обнял старуху, потом хотел было ехать —и вдруг заплакал, пока она крестила и целовала его. В ее горячих словах послышался ему будто голос матери, возник на минуту ее нежный образ. Он еще крепко обнял женщину, наскоро отер слезы и вскочил на лошадь. Он ударил ее по бокам и исчез в облаке пыли; за ним с двух сторон отчаянно бросились вдогонку три дворняшки и залились лаем.

Тут были князья Пьер и Мишель, из которых первый тотчас преподал Андрюше, как бьют зорю в кавалерии и пехоте, какие сабли и шпоры гусарские и какие драгунские, каких мастей лошади в каждом полку и куда непременно надо поступить после ученья, чтоб не опозориться.

Другой, Мишель, только лишь познакомился с Андрюшей, как поставил его в позицию и начал выделывать удивительные штуки кулаками, попадая ими Андрюше то в нос, то в брюхо, потом сказал, что это английская драка.

Дня через три Андрей, на основании только деревенской свежести и с помощью мускулистых рук, разбил ему нос и по английскому и по русскому способу, без всякой науки, и приобрел авторитет у обоих князей.

Были еще две княжны, девочки одиннадцати и двенадцати лет, высокенькие, стройные, нарядно одетые, ни с кем не говорившие, никому не кланявшиеся и боявшиеся мужиков.

Была их гувернантка, m-lle Ernestine, которая ходила пить кофе к матери Андрюши и научила делать ему кудри. Она иногда брала его голову, клала на колени и завивала в бумажки до сильной боли, потом брала белыми руками за обе щеки и целовала так ласково!

Потом был немец, который точил на станке табакерки и пуговицы, потом учитель музыки, который напивался от воскресенья до воскресенья, потом целая шайка горничных, наконец стая собак и собачонок.

Все это наполняло дом и деревню шумом, гамом, стуком, кликами и музыкой.

С одной стороны, Обломовка, с другой — княжеский замок, с широким раздольем барской жизни, встретились с немецким элементом, и не вышло из Андрея ни доброго бурша, ни даже филистера.

Отец Андрюши был агроном, технолог, учитель. У отца своего, фермера, он взял практические уроки в агрономии, на саксонских фабриках изучил технологию, а в ближайшем университете, где было около сорока профессоров, получил призвание к преподаванию того, что кое-как успели ему растолковать сорок мудрецов.

Дальше он не пошел, а упрямо поворотил назад, решив, что надо делать дело, и возвратился к отцу. Тот дал ему сто талеров, новую котомку и отпустил на все четыре стороны.

С тех пор Иван Богданович не видал ни родины, ни отца. Шесть лет пространствовал он по Швейцарии, Австрии, а двадцать лет живет в России и благословляет свою судьбу.

Он был в университете и решил, что сын его должен быть также там — нужды нет, что это будет не немецкий университет, нужды нет, что университет русский должен будет произвести переворот в жизни его сына и далеко отвести от той колеи, которую мысленно проложил отец в жизни сына.

А он сделал это очень просто: взял колею от своего деда и продолжил ее, как по линейке, до будущего своего внука и был покоен, не подозревая, что варьяции Герца, мечты и рассказы матери, галерея и будуар в княжеском замке обратят узенькую немецкую колею в такую широкую дорогу, какая не снилась ни деду его, ни отцу, ни ему самому.

Впрочем, он не был педант в этом случае и не стал бы настаивать на своем, он только не умел бы начертать в своем уме другой дороги сыну.

Он мало об этом заботился. Когда сын его воротился из университета и прожил месяца три дома, отец сказал, что делать ему в Верхлёве больше нечего, что вон уж даже Обломова отправили в Петербург, что, следовательно, и ему пора.

А отчего нужно ему в Петербург, почему не мог он остаться в Верхлёве и помогать управлять имением, — об этом старик не спрашивал себя, он только помнил, что когда он сам кончил курс ученья, то отец отослал его от себя.

И он отсылал сына — таков обычай в Германии. Матери не было на свете, и противоречить было некому.

В день отъезда Иван Богданович дал сыну сто рублей ассигнациями.

— Ты поедешь верхом до губернского города, — сказал он. — Там получи от Калинникова триста пятьдесят рублей, а лошадь оставь у него. Если ж его нет, продай лошадь, там скоро ярмарка: дадут четыреста рублей и не на охотника. До Москвы доехать тебе станет рублей сорок, оттуда в Петербург — семьдесят пять, останется довольно. Потом — как хочешь. Ты делал со мной дела, стало быть знаешь, что у меня есть некоторый капитал, но ты прежде смерти моей на него не рассчитывай, а я, вероятно, еще проживу лет двадцать, разве только камень упадет на голову. Лампада горит ярко, и масла в ней много. Образован ты хорошо: перед тобой все карьеры открыты, можешь служить, торговать, хоть сочинять, пожалуй, — не знаю, что ты изберешь, к чему чувствуешь больше охоты…

— Да я посмотрю, нельзя ли вдруг по всем, — сказал Андрей.

Отец захохотал изо всей мочи и начал трепать сына по плечу так, что и лошадь бы не выдержала. Андрей ничего.

— Ну, а если не станет уменья, не сумеешь сам отыскать вдруг свою дорогу, понадобится посоветоваться, спросить — зайди к Рейнгольду: он научит. О! — прибавил он, подняв пальцы вверх и тряся головой. Это… это (он хотел похвалить и не нашел слова)… Мы вместе из Саксонии пришли. У него четырехэтажный дом. Я тебе адрес скажу…

— Не надо, не говори, — возразил Андрей, — я пойду к нему, когда у меня будет четырехэтажный дом, а теперь обойдусь без него…

Опять трепанье по плечу.

Андрей вспрыгнул на лошадь. У седла были привязаны две сумки: в одной лежал клеенчатый плащ и видны были толстые, подбитые гвоздями сапоги да несколько рубашек из верхлёвского полотна — вещи, купленные и взятые по настоянию отца, в другой лежал изящный фрак тонкого сукна, мохнатое пальто, дюжина тонких рубашек и ботинки, заказанные в Москве, в память наставлений матери.

— Ну! — сказал отец.

— Все? — спросил отец.

— Все! — отвечал сын.

Они посмотрели друг на друга молча, как будто пронзали взглядом один другого насквозь.

Между тем около собралась кучка любопытных соседей посмотреть, с разинутыми ртами, как управляющий отпустит сына на чужую сторону.

Отец и сын пожали друг другу руки. Андрей поехал крупным шагом.

— Каков щенок: ни слезинки! — говорили соседи. — Вон две вороны так и надседаются, каркают на заборе: накаркают они ему — погоди ужо.

— Да что ему вороны? Он на Ивана Купала по ночам в лесу один шатается: к ним, братцы, это не пристает. Русскому бы не сошло с рук.

— А старый-то нехристь хорош! — заметила одна мать. — Точно котенка выбросил на улицу: не обнял, не взвыл!

— Стой! Стой, Андрей! — закричал старик.

Андрей остановил лошадь.

— А! Заговорило, видно, ретивое! — сказали в толпе с одобрением.

— Ну? — спросил Андрей.

— Подпруга слаба, надо подтянуть.

— Доеду до Шамшевки, сам поправлю. Время тратить нечего, надо засветло приехать.

— Ну! — сказал, махнув рукой, отец.

— Ну! — кивнув головой, повторил сын и, нагнувшись немного, только хотел пришпорить коня.

— Ах вы, собаки, право собаки! Словно чужие! — говорили соседи.

Но вдруг в толпе раздался громкий плач: какая-то женщина не выдержала.

— Батюшка ты, светик! — приговаривала она, утирая концом головного платка глаза. — Сиротка бедный! Нет у тебя родимой матушки, некому благословить-то тебя… Дай хоть я перекрещу тебя, красавец мой.

Он еще крепко обнял женщину, наскоро отер слезы и вскочил на лошадь. Он ударил ее по бокам и исчез в облаке пыли, за ним с двух сторон отчаянно бросились вдогонку три дворняжки и залились лаем.

— Уп. л. Отец Андрея, учитель Обломова. Сын немецкого бюргера из Саксонии. "Был агроном, технолог, учитель. У отца своего, фермера, он взял практические уроки в агрономии, на саксонских фабриках изучил технологию, а в ближайшем университете, где было около сорока профессоров, получил звание к преподаванию того, что кое-как успели ему растолковать сорок мудрецов". "Дальше он не пошел, а упрямо поворотил назад, решив, что надо делать дело, и возвратился к отцу. Тот дал ему сто талеров, новую котомку и отпустил на все четыре стороны". "С тех пор Иван Богданович не видал ни родины, ни отца. Шесть лет пространствовал он по Швейцарии, по Австрии и вместе с Рейнгольдом (см.) "пришел в Россию"; "двадцать лет живет в России и благословляет свою судьбу". В Верхлеве, где Ш. был управляющим княжеского именья, завел "маленький пансион". По словам Тарантьева, "приехал в нашу губернию в одном сюртуке да в башмаках, а тут вдруг сыну наследство оставил. " ("Всего тысяч сорок", по словам Обломова); по собственному признанью, у него "есть некоторый капитал". "Дельный и строгий немец, крепкий старик". Провожая сына, окончившего уже университет, говорил: ". Я, вероятно, еще проживу лет двадцать, разве только камень упадет на голову. Лампада горит ярко, и масла в ней много". Как таблица на каменной скрижали, была начертана открыто всем и каждому жизнь" Ш. На жизнь, "даже на мелочи", он смотрел "не шутя", ко всему относился с педантической строгостью. "Он не щадил и в глаза, и за глаза, доннерветтеров " (Обломовых) за то, что они баловали Илью Ильича. Своему сыну дал "трудовое, практическое воспитание". С восьми лет "сидел" с Андреем за географической картой, разбирал с ним Гердера, Вилланда, библейские стихи "и заставлял подводить итоги безграмотным счетам мещан, фабричных и крестьян". Рассказывал сыну "сто раз", "поплевывая, за трубкой", "между брюквой и картофелем, между рынком и огородом", "о жизни в Саксонии". Если сын исчезал из дома и его кто-нибудь притаскивал "выпачканного, растрепанного, неузнаваемого" или мужики привозили "его на возу с сеном, или, наконец, с рыбаками приедет он на лодке, заснувши на неводу" — И. Б. "ничего", "еще смеется". — "Что за ребенок, если ни разу носу себе или другому не разбил? — говорил Ш. "со смехом". Когда однажды Андрей "пропал на неделю", И. Б. "ничего — ходит по саду да курит". — "Вот если б Обломова сын пропал, — сказал он на предложение жены поехать поискать Андрея: — так я бы поднял на ноги всю деревню и земскую полицию, а Андрей придет. О, добрый бурш!" Вернувшегося сына спросил: готов ли у него перевод из Корнелия Непота на немецкий язык", "взял его одной рукой за воротник, вывел за ворота, надел ему на голову фуражку и ногой толкнул сзади так, что сшиб с ног". — "Ступай, откуда пришел, — прибавил он: — и приходи опять с переводом вместо одной двух глав, а матери выучи роль из французской комедии, что она задала; без этого не показывайся!" Когда сын подрос, Ш. "сажал его с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел везти на фабрику, потом в поля, потом в город, к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и сыну даст понюхать, и объяснит, какая она, на что годится. Не то, так отправятся посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало". Он частенько отправлял Андрея одного, в тележке или верхом, с сумкой у седла, с поручением в город; "выслушав отчет Андрея, он давал сыну два-три рубля, смотря по важности поручения". Отлично учившегося Андрея И. Б сделал репетитором "в своем маленьком пансионе"; он "положил ему жалованье, как мастеровому, по десять рублей в месяц" и заставлял в получении "расписываться в книге". — "Добрый бурш будет, добрый бурш!" — говорил И. Б., видя самостоятельные шаги маленького Андрея — "Recht gut, mein lieber Junge!" — хвалил он сына, "трепля широкой ладонью по плечу". Когда же Андрей отказался от всякой посторонней помощи и заявил, что он попробует и "служить, и торговать", и сочинять вместе, "отец захохотал изо всей мочи и начал трепать сына по плечу так, что и лошадь не выдержала бы". — "О! — сказал Ш. про Рейнгольда: — Это.. это. " "Он хотел похвалить, но не нашел слова". — "Ну! — сказал отец" (при прощанье). — "Ну! — сказал сын". — "Все? — спросил отец". — "Все! — отвечал сын". "Они посмотрели друг на друга молча, как будто пронзали взглядом один другого насквозь". "Между тем, около собралась кучка любопытных соседей посмотреть, с разинутыми ртами, как управляющий отпустит сына на чужую сторону". "Отец и сын пожали друг другу руки".

"Он был в университете и решил, что сын его должен быть также там — нужды нет, что это будет не немецкий университет, нужды нет, что университет русский должен будет произвести переворот в жизни его сына и далеко отвести от той колеи, которую мысленно проложил отец в жизни сына". Штольц "сделал это очень просто: взял колею от своего деда и продолжил ее, как по линейке, до будущего своего внука, и был покоен". "Впрочем, он не был педант в этом случае и не стал бы настаивать на своем; он только не умел бы начертать в своем уме другой дороги сыну". "Он мало об этом заботился. Но когда сын воротился из университета и прожил месяца три дома, отец сказал, что делать ему в Верхлеве больше нечего, что вот уж даже Обломова отправили в Петербург, что, следовательно, и ему пора". "А отчего нужно ему в Петербург, почему не мог сын остаться в Верхлеве и помогать управлять имением — об этом старик не спрашивал себя; он только помнил, что когда он сам кончил курс ученья, то отец отослал его от себя". "И он отослал сына — таков обычай в Германии". — "Образован ты хорошо: пред тобой все карьеры открыты; можешь служить, торговать, хоть сочинять, пожалуй — не знаю, что ты изберешь, к чему чувствуешь больше охоты", — напутствовал Ш. Андрея; отправил сына верхом до губернского города. Од дал ему на дорогу сто рублей ассигнациями и велел в городе получить долг или же продать лошадь на ярмарке. Он же распорядился привязать к седлу "две сумки: в одной лежал клеенчатый плащ" и "толстые, подбитые гвоздями сапоги да несколько рубашек из верхлевского полотна, вещи купленные и взятые по настоянию" И. Б., "в другой лежал изящный фрак тонкого сукна, мохнатое пальто, дюжина тонких рубашек и ботинки, заказанные в Москве, в память наставлений матери". Провожая сына, говорил: "До Москвы доехать тебе станет рублей сорок, оттуда в Петербург — семьдесят пять; останется довольно. Потом — как хочешь. Ты делал со мною дела, стало быть знаешь, что у меня есть некоторый капиталец; но ты прежде смерти моей на него не рассчитывай!"

Стоит сказать, что в роман данный герой, вероятно, введен, в качестве антипода к образу Обломова. Внешне он сильно отличается от Обломова. Он угловатый, отличается смуглым оттенком кожи.

В произведении он является другом Обломова еще со школьных лет. Несмотря на то, что у них была совершенно разная судьба, мировоззрение они дружили довольно близко.

Воспитывал герой в семье немца и русской дворянки. Конечно, именно от отца он перенял эту живость ума, ловкость, активность и способность к труду.

Его не воспитывали в чрезмерной любви и ласке, как это происходило в семье Обломова. Его родители были довольно строгих нравов и сына не баловали слишком сильно. Самой главной задачей для родителей Штольца представлялось воспитание волевых качеств в сыне.

Вся его жизнь представляет собой череду меняющихся событий, даже когда Штольц вернулся на родину после обучения, отец его вновь отправил в Петербург, чтобы сын самостоятельно, без чьей-то помощи прокладывал себе дорогу в жизнь. И он действительно оправдывает надежды матери и отца, став влиятельным и довольно известным человеком.

Он очень трепетно относился к друзьям, с Обломовым он, вероятно, так близко общался, потому что тот своей безмятежностью, невозмутимым спокойствием останавливал быстрый ход событий его жизни. Обломов, в свою очередь, очень любил поразмыслить о происходящем, подумать, проанализировать то, что происходит, он не отличался активностью, быстротой размышлений, движений, как в делах, так и в работе.

В любви же Штольц был не совсем решительным, он боялся, что сердечная привязанность собьёт его с нужного курса, ведь чувства нельзя объяснить и постигнуть посредством разума. Между ним и Ольгой неплохие взаимоотношения, но их союз больше похож на дружбу.

Можем ли мы назвать Штольца счастливым человеком? Скорее нет, чем да, потому как у него нет определенной цели, к которой он идет. Он даже не успевает подумать о том, зачем ему все это нужно, он просто движется в быстром темпе, не понимая смысла своего движения.

↑ Общая характеристика Андрея Штольца. Воспитание

Штольц Андрей Иванович

Андрей Штольц родился и вырос в Верхлеве

Воспитанием и образованием Штольца занимались оба родителя

В воспитании сына Иван Богданович ориентировался на фамильные традиции

В 14–15 лет, выполняя поручения отца, Штольц один отправлялся в город

Определенный отпечаток на характер Штольца оказало то обстоятельство, что вблизи Верхлева находилась Обломовка, где царит вечный праздник

↑ Образование Штольца. Жизнь в Петербурге

При прощании отец не проронил ни слезинки, и, казалось, сын тоже спокоен и тверд

Уехав из родительского дома, Штольц добивается всего, о чем мечтал.

Сон Обломова

Стоило лишь задремать Илье Ильичу, как ему начинал сниться один и тот же сон: ласковые руки матери, ее нежный голос, объятия друзей и близких… Каждый раз Обломов во сне возвращался в свое детство, когда он был любим всеми и абсолютно счастлив. Он будто бежал в детские воспоминания из реальной жизни. В каких же условиях сформировалась его личность, как проходило воспитание Обломова?

↑ Образ жизни Штольца. Описание внешности.

Труд становится целью и смыслом жизни Штольца

Портрет Штольца подчеркивает его динамичность. «Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав; щек у него почти вовсе нет, то есть есть кость да мускул, но ни признака жирной округлости; цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца; глаза хотя немного зеленоватые, но выразительные

И в нравственной жизни

Штольц выделяется в светском обществе, не поклоняясь никому и ничему

Он сформировал свой идеал бытия и стремлений человека и упрямо отстаивал его.

И все же он «шел да шел упрямо по избранной дороге

Выше всего в людях Штольц ценил настойчивость в достижении целей, которая в его глазах была признаком характера.

↑ Штольц и Обломов. Сравнительная характеристика

Штольц и Обломов — герои-антиподы. Каждая черта, каждый шаг — все существование Обломова противоположно Штольцу

Штольц, энергичный и бодрый

Характер Штольца, одушевленный пафосом искренней и верной дружбы, окрашен в романтический тон

Встретившись с Обломовым через два года, когда он уже и не будет помышлять о переменах в собственной судьбе, Штольц вынужден признаться в своем бессилии

Верность Штольца идеалам юности проявляется в том, что он спасает друга от нищеты

В романе Обломова и Ольги Штольц играет несвойственную его характеру роль посредника

В то же время Штольц невольно чувствует в Обломове соперника. Этим оправдывается та бестактность, которую Штольц допускает, желая не только высмеять, но, быть может, встряхнуть и оживить Обломова. Необычность любовного конфликта в романе состоит в том, что Штольц всегда стоит между Ольгой и Обломовым, но не как соперник, а как искренний и мудрый друг обоих. Ольга и Обломов часто говорят о Штольце, ссылаются на его авторитет, признаются в своих симпатиях к нему.

Образ жизни

Будучи в детстве неутомимым шалуном и проказником, Андрей Штольц, став взрослым, всю свою энергию направил на трудовую деятельность и дорожил каждой минутой жизни. Он многое успевал, потому что умело планировал и расходовал время. Но вся его деятельность не сводилась только к работе: он посещал и балы, и светские вечера; любил узнавать новых людей и общаться с ними, при этом его детская любознательность не только не исчезла с годами, но стала ещё всестороннее. Узнавая о каком-нибудь образцовом имении, он тут же отправлялся осмотреть его; интересовался новыми европейскими достижениями и часто бывал за границей; путешествовал по России. При этом много читал и помогал близким людям в решении их дел. Например, беспокоился о том, как идут дела у Обломова и, поскольку дела в его имении никак не шли, спешил всё устроить. Помог и Ольге Ильинской в делах её имения.

В начале романа Штольц уже в отставке и занимается частной торговлей, т. е. становится коммерсантом. Он быстро приумножил оставленный ему отцом капитал и стал довольно богатым человеком.

Читайте также: