Трагическое лицо петербурга в повести невский проспект сочинение
Обновлено: 06.07.2024
Николай Васильевич Гоголь большую часть собственной жизни провел в Петербурге. Впервые в своей жизни он оказался там в возрасте девятнадцати лет. В декабре месяце 1828 года он приехал туда, был малоизвестным и даже больше – все его ранние произведения в то время не сыскали никакой популярности, а критики оценили их крайне негативно. Молодой писатель не отчаялся и не сдался, а за восемь последующих лет он стал очень известным, знаменитым во многих кругах и в 1836 году покинул Петербург. В дальнейшем он снова посещал свой любимый город, но уже бывал здесь не так долго, как самому хотелось бы.
Знакомство Гоголя с Петербургом
Большой Бейсуг
Все не то, чем кажется… Он лжет во всякое время, этот Невский проспект…
Молодым человеком Гоголь приехал из родной Малороссии в Петербург и за короткое время успел познакомиться с жизнью столичных чиновников и петербургских художников — будущих своих персонажей.
Гоголь дает поразительную картину ночного города, как он чудится летящему за своей мечтой и отуманенному этим полетом художнику:
Петербург и Гоголь
Пошлое и трагическое лицо Петербурга в повести Н. В. Гоголя
Все не то, чем кажется…
Он лжет во всякое время,
этот Невский проспект…
Молодым человеком Гоголь приехал из родной Малороссии в Петербург и за короткое время успел познакомиться с жизнью столичных чиновников и петербургских художников — будущих своих персонажей.
Гоголь дает поразительную картину ночного города, как он чудится летящему за своей мечтой и отуманенному этим полетом художнику:
Кто заключил в себе талант,
тот чище всех должен быть душою.
Наверное, есть в этой странной повести Н.В. Гоголя и социальный, и нравственный, и эстетический смысл, есть размышление о том, что такое человек, общество, искусство. Современность и вечность сплетены здесь так неразрывно, что жизнь русской столицы 30-х годов ХIX века восходит к библейским размышлениям о добре и зле, об их бесконечной борьбе в человеческой душе.
С художником Чартковым мы знакомимся в тот момент его жизни, когда он с юношеской пылкостью любит высоту гения Рафаэля, Микеланджело, Корреджио и презирает ремесленные подделки, заменяющие искусство обывателю.
Итак, Н. В. Гоголь своей повестью утверждает, что искусство несет не только добро, но и зло. Но в то же время он говорит о том, что нести искусство должно так же, как и талант, исключительно добро. Только в этом случае оно истинное, талант подлинный и, следовательно, душа чиста.
Любовь писателя к Петербургу
Петербург в жизни и творчестве Гоголя занимает огромное место. Это самый яркий и важный мотив в его произведениях. О Санкт-петербурге писатель упоминает в своих произведениях:
В последнем сочинении особенно ярко показывается отношение автора к городу. Он показывает, каким предстает этот волшебный град перед глазами Вакулы — блестящим, ярким, волшебным и сказочным. В нем удивительно все — от дворцов и садов до улочек и рек. Но вместе с тем, автор показывает его призрачным. Ведь в нем все зыбко, непонятно, люди не замечают друг друга совершенно.
Образ Петербурга в изображении Гоголя весьма неоднозначен. Он одновременно наполнен притягательной красотой и вместе с тем хранит в себе безобразие, город величественен и при этом очень низок. Писатель уверен, что в нем может происходить что-то по-настоящему невероятное. Чем, если не чудом, можно назвать, что один из его персонажей — нос майора Ковалева, проживает отдельно от него и при этом прекрасно себя чувствует.
Гоголевский персонаж несет массу информации о бюрократии того времени. Но писатель преподносит ее в строго сатирической форме. По шикарным и красочным улицам города бродит поникший чиновник Акакий Башмачкин. Бюрократия доводит персонажа до полнейшего отупления.
Во время своих прогулок герой знакомится с оборотной стороной этого величественного града. Он понимает, что есть люди, которым проще голодать, чем заработать себе на шинель и кусок хлеба.
Петербург Гоголя — город контрастов. Он не показывает только лишь его красоты, как остальные писатели и, в частности, А. С. Пушкин. Гости города видят напыщенность и роскошь, а вот все мелкие пакости и грязь тщательно скрываются от окружающих. При этом совершенно любой петербургский обитатель может познакомиться с оборотной стороной жизни в нем. Достаточно посетить маленькие улочки и пообщаться их жителями.
Молодым парнем Гоголь приехал из родной Малороссии в Петербург и за короткое время успел познакомиться с жизнью столичных чиновников и петербургских художников – будущих своих персонажей. Писатель словно повторил этот маршрут, перенеся “мир” своего творчества из Диканьки и Запорожской Сечи на Невский проспект. Впоследствии третьей “географической областью” гоголевского творчества станет глубокая Россия “Ревизора” и “Мертвых душ”.
И герои Гоголя путешествуют в этих же направлениях, связывая различные периоды
и “миры” его творчества между собой: кузнец Вакула из “Вечеров на хуторе близ Диканьки” верхом на черте летит в Петербург, Хлестаков из столицы является “ревизором” в уездной глуши…
“Трудно охватить общее выражение Петербурга”, – писал Гоголь в статье “Петербургские записки 1836 года”, – потому что в городе этом господствует разъединение: “вроде бы приехал в трактир огромный дилижанс”, в котором каждый пассажир сидел всю дорогу закрывшись и вошел в общую залу потому только, что не было другого места”. Столица словно большой постоялый двор, где каждый сам по себе
и никто не знаком друг с другом. Как отличается этот образ от “общего выражения” хутора или ярмарки гоголевских “Вечеров”! Вот мы читаем в финале “Сорочинской ярмарки”:
“Странное, необъяснимое чувство овладело бы зрителем увидев, как от одного удара смычка музыканта в светце, с длинными закрученными усами, все обратилось, волею и неволею, к единству и перешло в согласие… Все неслось. Все танцевало”. А теперь перед нами Невский проспект – “общая коммуникация Петербурга”.
В начале одноименной повести показана жизнь этой главной улицы главного города. Картина полна движения, но в каждой личности и в разных кругах свое движение и свое время. Общее только место – Невский проспект. Здесь тоже “все несется”, но по-другому, чем на Сорочинской ярмарке.
У Гоголя, мы замечаем, как часто встречаются у него обобщения. Но вот Гоголь стал измерять свой Невский проспект этой общей меркой, и она наполнилась пустотой, а всеобъемлющее стало раздутым и комичным. Оно теперь осветило внутреннее строение социально и по-человечески разобщенного петербургского мира. “Все, что вы не встретите на Невском проспекте…”, а именно: “Вы здесь встретите бакенбарды единственные… Здесь вы встретите усы удивительные…”.
В этих непомерных похвалах, выраженных в превосходной степени, читатель слышит фальшь. Вроде бы та же восклицательная, восхищенная интонация звучала в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” и она же слышна сейчас. Но теперь за восторгом мы слышим иронию, и в самой интонации похвалы на первой странице повести уже нам слышится то, что автор скажет напоследок: “О, не верьте этому Невскому проспекту”.
Так сразу же “тон делает музыку”. В этом несоответствия интонации и содержания мы сразу воспринимаем “на слух” несоответствие внешнего и внутреннего – тему всей повести “Невский проспект”.
В “Ночи перед рождеством” Вакула, слетав в Петербург, выразил свои “сказочные” впечатления следующими словами: “удивительная пропорция”. В Петербургской же повести странно возбуждено “пропорция” бросается нам в глаза. “Усы удивительные”, представляющие “все”, выделяются из целой картины и занимают огромное место. И вообще на Невском проспекте вместо людей какие-то внешние признаки – внешний вид, положение в обществе – разрастаются и становятся “всем”.
А так как со всем, что мы видим, сливаются представления о достоинстве, ценности и значимости – то это и есть источник путаницы и “бессмыслицы”. Читатель и в рассказе автора чувствует несоразмерность, вроде и здесь спутаны правильная “пропорция”, отношение части и целого, значительного и мелкого, важного и незначительного. В этом мире возможно все.
В самом повествовании мы замечаем некую странную логику: то и дело важное “все” оборачивается в порожнее “ничто”. Например, о таланте поручика Пирогова смешить девиц говорится, что “для этого нужно большое искусство или, лучше сказать, совсем не иметь никакого искусства “.
“Внутреннее строение” мира петербургских повестей открывается нам глазами Пискарева: “Ему казалось, что какой-то демон раскрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, бессмысленно смешал вместе”. Но “демоническая” картина-это уже не смешная картина. Раздробленная “фантастическая” действительность имеет у Гоголя две стороны, два лица: одно из них – пошлое, комическое, другое – трагичное.
В повести Гоголя есть Невский проспект дневной и ночной. Днем это выставка, где “бакенбарды единственные” представляют собой всего человека. Вечернее освещение порождает новые точки зрения и новые проблемы. От вечернего фонаря расходятся в разные стороны художник Пискарев и поручик Пирогов, две параллельные линии сюжета, на сопоставлении которых строится Невский проспект.
Одного тянет красота, другого интрижка. Обоих ждет неудача, и каждый по-своему переживает свое поражение и находит свой выход: один погибает, другой продолжает жить, легко забывая стыд и позор за пирожками в кондитерской и вечерней мазуркой.
Но что такое его мечта? Ведь она зарождается там же, на Невском проспекте: незнакомку Пискарева, “Петруджинову Бианко”, породило ночное освещение, от которого на мостовую выползают длинные тени, достигающие головой до Полицейского моста. Гоголь дает поразительную картину ночного города, как он чудится своей мечтой и затуманенным этим полетом художнику: “Тротуар несся под ним, кареты с лошадьми, которые скачут, казались неподвижными, городовой растягивался и ломался на своей арке, дом стоял внизу, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованных ножниц блестела…”. Этому миру ночной петербургской фантастики принадлежит и мечта Пискарева, прекрасная дама – так жестоко его что обманула иллюзия.
В заключении повести слова “мечта” и “обман” объединены: “Все обман, все мечта, все не то, чем кажется”.
Чтобы понять Гоголя, нужно хорошо слушать его необычное повествование. В “Невском проспекте” оно растекается на два потока, движущихся в параллельных руслах сюжета. Автор сочетает свой голос то с художником Пискаревым, то с поручиком Пироговым и поэтому в разных местах говорит на ту же тему противоположные вещи и совсем разным тоном: Открыто он выступает в заключительном монологе, “снимая” обе принятые им на себя интонации и своим голосом подводя итог параллельного действия: “Все не то, чем кажется…
Он лжет, этот Невский проспект…”.
Пушкин нашел очень верные слова, когда назвал гоголевский “Невский проспект” самым полным из его произведений. В самом деле, в художественной канве этой повести соединяются гоголевский комизм и гоголевская лирика, пошлое и трагическая личность гоголевского Петербурга.
Пошлое и трагическое лицо Петербурга в повести Николая Гоголя “Невский проспект” — рассуждения, анализ, аргументы и характеристики. Русский язык и литература для школьника
Молодым человеком Гоголь приехал из родной Малороссии в Петербург и за короткое время успел познакомиться с жизнью столичных чиновников и петербургских художников – будущих своих персонажей. Писатель словно повторил этот маршрут, перенеся “мир” своего творчества из Диканьки и Запорожской Сечи на Невский проспект. Впоследствии третьей “географической областью” гоголевского творчества станет глубокая Россия “Ревизора” и “Мертвых душ”.
И герои Гоголя путешествуют в этих же направлениях, связывая разные периоды и “миры” его творчества между собой: кузнец Вакула из “Вечеров на хуторе близ Диканьки” верхом на черте летит в Петербург, Хлестаков из столицы является “ревизором” в уездную глушь…
“Трудно охватить общее выражение Петербурга”, – писал Гоголь в статье “Петербургские записки 1836 года”, – потому что в городе этом царит разобщение: “как будто бы приехал в трактир огромный дилижанс” в котором каждый пассажир сидел во всю дорогу закрывшись и вошел в общую залу потому только, что не было другого места”. Столица словно большой постоялый двор, где каждый сам по себе и никто не знаком друг с другом. Как отличается этот образ от “общего выражения” малороссийского хутора или ярмарки гоголевских “Вечеров”! Вот мы читаем в финале “Сорочинской ярмарки”:
“Странное, неизъяснимое чувство овладело бы зрителем при виде, как от одного удара смычка музыканта в сермяжной свитке, с длинными закрученными усами, все обратилось, волею и неволею, к единству и перешло в согласие… Все неслось. Все танцевало”.
А теперь перед нами Невский проспект – “всеобщая коммуникация Петербурга”, В начале одноименной повести показана жизнь этой главной улицы главного города во всякое время суток. Картина полна движения, но у каждого лица и у разных “кругов и кружков” свое перемещение в свои часы; все объединяются только местом – Невским проспектом. Здесь тоже “все несется”, но по-другому, чем на Сорочинской ярмарке.
Читая Гоголя, мы замечаем, как часто встречаются у него обобщения: “все” или его любимое “все что ни есть”. Можно сказать, что это понятие было формулой его идеала, его представлением о чем-то гармоничном и целом. В народном мире “Вечеров” и “Тараса Бульбы” это гоголевское “все что ни есть” звучит возвышенно – здесь оно охватывает как бы единую грандиозную личность целого коллектива.
Но вот Гоголь стал измерять свой Невский проспект этой меркой, и она наполнилась пустотой, а всеобъемлющее словно стало раздутым и комическим. Оно теперь осветило внутреннее строение социально и человечески разобщенного петербургского мира.
“Все, что вы ни встретите на Невском проспекте…”, а именно: “Вы здесь встретите бакенбарды единственные… Здесь вы встретите усы чудные…”. В этих неумеренных похвалах, выраженных в превосходной степени, читатель слышит фальшь.
Как будто бы та же самая восклицальная, восторженная интонация звучала в “Вечерах”, и она же слышна сейчас. Но теперь за восторгом мы слышим иронию, и в самой интонации похвалы на первой странице повести уже нам слышится то, что автор скажет в конце: “О, не верьте этому Невскому проспекту!”. Так сразу же “тон делает музыку”; в этом несоответствии интонации и смысла мы сразу воспринимаем “на слух” несоответствие внешнего и внутреннего – тему всей повести “Невский проспект”.
В “Ночи перед рождеством” Вакула, слетав в Петербург, выразил свое “сказочное, впечатление такими словами: “чудная пропорция”. В Петербургской же повести как-то странно нарушенная “пропорция” бросается нам в глаза. “Усы чудные”, представляющие “все”, выделяются из целой картины и занимают огромное место. И вообще на Невском проспекте вместо людей какие-то внешние признаки – наружный вид, положение в обществе – разрастаются и становятся “всем”.
А так как со всем, что мы видим, сливаются представления о достоинстве, ценности и значимости – то это и есть источник путаницы и “чепухи”. Читатель и в повествовании автора чувствует несоразмерность, как будто и здесь спутана правильная “пропорция”, отношение части и целого, значительного и мелкого, важного и ничтожного. В этом мире возможно все.
В самом повествовании мы замечаем какую-то странную логику: то и дело важное “все” оборачивается в пустое “ничто”; например, о таланте поручика Пирогова смешить девиц говорится, что “для этого нужно большое искусство или, лучше сказать, совсем не иметь никакого искусства.
“Внутреннее строение” мира петербургских повестей открывается нам глазами бедного Пискарева: “Ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе”. Но “демоническая” картина – это уже не смешная картина. Раздробленная “фантастическая” действительность имеет у Гоголя две стороны, два лица: одно из них – пошлое, комическое, другое – трагическое.
В повести Гоголя есть Невский проспект дневной и ночной. Днем это выставка, где “бакенбарды единственные” представляют собой всего человека. Вечернее освещение порождает новые точки зрения и новые проблемы.
От вечернего фонаря расходятся в разные стороны художник Пискарев и поручик Пирогов, образуя две параллельные линии сюжета, на сопоставлении которых строится “Невский проспект”. Одного влечет красота, другого интрижка; обоих ждет неудача, и каждый по-своему переживает свое поражение и находит свой выход: один погибает, другой продолжает жить, легко забывая стыд и позор за пирожками в кондитерской и вечерней мазуркой.
Ведь она зарождается там же, на Невском проспекте: незнакомку Пискарева, “Петруджинову Бианку”, породило ночное неверное освещение, от которого на мостовую выползают длинные тени, достигающие головой до Полицейского моста.
Гоголь дает поразительную картину ночного города, как он чудится летящему за своей мечтой и отуманенному этим полетом художнику:
“Тротуар несся под ним, кареты с скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз”. Этому миру ночной петербургской фантастики принадлежит и мечта Пискарева, прекрасная дама, так жестоко его обманувшая эстетическая иллюзия. В заключении повести слова “мечта” и “обман” объединены: “Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!”.
Чтобы понять Гоголя, надо хорошо слушать его необыкновенную речь. В “Невском проспекте” она растекается на два потока, движущихся в параллельных руслах сюжета. Автор объединяет свой голос то с художником Пискаревым, то с поручиком Пироговым и поэтому в разных местах говорит на ту же самую тему противоположные вещи и совершенно различным тоном; Открыто он выступает в заключительном монологе, “снимая” обе принятые им на себя интонации и своим голосом подводя итог параллельному действию: “Все не то, чем кажется…
Он лжет во всякое время, этот Невский проспект…”.
Пушкин нашел очень верные слова, когда назвал гоголевский “Невский проспект” самым полным из его произведений. В самом дело, в художественной капве этой повести соединяются гоголевский комизм и гоголевская лирика, пошлое и трагическое лицо гоголевского Петербурга.
Большой город привлекает талантливых людей. Они стремятся в Петербург, чтобы показать и развить свое мастерство, встретиться с другими талантливыми людьми. Так оказался здесь и герой произведения художник Пискарев. Через его восприятие автор показывает столкновение реальности с миром иллюзий, которые питает художник. Встретив на улице очаровательную девушку, он хочет с ней познакомиться. Его приятель поручик Пирогов подбадривает его, и Пискарев идет за девушкой. Он очень застенчивый, робкий и даже не смеет подумать о том, что она обратит на него внимание. Он хочет только посмотреть на дом, где она живет. Девушка представляется ему небесным существом, которое вот-вот улетит неведомо куда. Следуя за прелестным созданием, Пискарев зашел в дом, поднялся на четвертый этаж и вошел в квартиру.
Поручик Пирогов противопоставлен чувствительному Пискареву. Он познакомился с понравившейся ему блондинкой, которая оказалась женой немецкого жестянщика. Это не остановило бравого офицера, он решил приударить за ней, когда мужа не будет дома. Все так и случилось, но немец вернулся не вовремя, и Пирогов получил по заслугам. Возмущенный, он хотел было жаловаться на дерзкого жестянщика, но зашел в кондитерскую, съел пирожок и думать забыл о происшествии.
Так, приключения приятелей, начавшиеся в одну минуту на Невском проспекте, приводят одного к гибели, другого возвращают к прежней благополучной жизни.
Автор, гуляя по Невскому, вспоминает этот случай и задумывается о том, как все происходит в жизни. Он размышляет об игре, которую затевает с людьми судьба. Одному она дает много, а он не ценит этого. Другой может только мечтать, ничего не получая в реальной жизни. А самое главное, что все оказывается на деле не тем, чем кажется. Так девушка, которая казалась недосягаемым небесным созданием, оказалась доступной бездушной особой с меркантильными интересами.
Гоголь показал угрюмое бесчеловечие столицы, которое пытается спрятаться за блестящей выставкой Невского проспекта. Произведения Гоголя вдохновили Достоевского, Булгакова, А. Белого на создание новых образов Петербурга, которые перекликаются с гоголевским. Это город, который заставляет надеяться и безжалостно обманывает надежды.
Молодым человеком Гоголь приехал из родной Малороссии в Петербург и за короткое время успел познакомиться с жизнью столичных чиновников и петербургских художников – будущих своих персонажей. Писатель словно повторил этот маршрут, перенеся “мир” своего творчества из Диканьки и Запорожской Сечи на Невский проспект. Впоследствии третьей “географической областью” гоголевского творчества станет глубокая Россия “Ревизора” и “Мертвых душ”.
И герои Гоголя путешествуют в этих же направлениях, связывая разные периоды
и “миры” его творчества между собой: кузнец Вакула из “Вечеров на хуторе близ Диканьки” верхом на черте летит в Петербург, Хлестаков из столицы является “ревизором” в уездную глушь…
“Трудно охватить общее выражение Петербурга”, – писал Гоголь в статье “Петербургские записки 1836 года”, – потому что в городе этом царит разобщение: “как будто бы приехал в трактир огромный дилижанс” в котором каждый пассажир сидел во всю дорогу закрывшись и вошел в общую залу потому только, что не было другого места”. Столица словно большой постоялый двор, где каждый сам по себе и
никто не знаком друг с другом. Как отличается этот образ от “общего выражения” малороссийского хутора или ярмарки гоголевских “Вечеров”! Вот мы читаем в финале “Сорочинской ярмарки”:
“Странное, неизъяснимое чувство овладело бы зрителем при виде, как от одного удара смычка музыканта в сермяжной свитке, с длинными закрученными усами, все обратилось, волею и неволею, к единству и перешло в согласие… Все неслось. Все танцевало”.
А теперь перед нами Невский проспект – “всеобщая коммуникация Петербурга”, В начале одноименной повести показана жизнь этой главной улицы главного города во всякое время суток. Картина полна движения, но у каждого лица и у разных “кругов и кружков” свое перемещение в свои часы; все объединяются только местом – Невским проспектом. Здесь тоже “все несется”, но по-другому, чем на Сорочинской ярмарке.
Читая Гоголя, мы замечаем, как часто встречаются у него обобщения: “все” или его любимое “все что ни есть”. Можно сказать, что это понятие было формулой его идеала, его представлением о чем-то гармоничном и целом. В народном мире “Вечеров” и “Тараса Бульбы” это гоголевское “все что ни есть” звучит возвышенно – здесь оно охватывает как бы единую грандиозную личность целого коллектива. Но вот Гоголь стал измерять свой Невский проспект этой меркой, и она наполнилась пустотой, а всеобъемлющее словно стало раздутым и комическим.
Оно теперь осветило внутреннее строение социально и человечески разобщенного петербургского мира.
“Все, что вы ни встретите на Невском проспекте…”, а именно: “Вы здесь встретите бакенбарды единственные… Здесь вы встретите усы чудные…”. В этих неумеренных похвалах, выраженных в превосходной степени, читатель слышит фальшь. Как будто бы та же самая восклицальная, восторженная интонация звучала в “Вечерах”, и она же слышна сейчас.
Но теперь за восторгом мы слышим иронию, и в самой интонации похвалы на первой странице повести уже нам слышится то, что автор скажет в конце: “О, не верьте этому Невскому проспекту!”. Так сразу же “тон делает музыку”; в этом несоответствии интонации и смысла мы сразу воспринимаем “на слух” несоответствие внешнего и внутреннего – тему всей повести “Невский проспект”.
В “Ночи перед рождеством” Вакула, слетав в Петербург, выразил свое “сказочное, впечатление такими словами: “чудная пропорция”. В Петербургской же повести как-то странно нарушенная “пропорция” бросается нам в глаза. “Усы чудные”, представляющие “все”, выделяются из целой картины и занимают огромное место. И вообще на Невском проспекте вместо людей какие-то внешние признаки – наружный вид, положение в обществе – разрастаются и становятся “всем”.
А так как со всем, что мы видим, сливаются представления о достоинстве, ценности и значимости – то это и есть источник путаницы и “чепухи”. Читатель и в повествовании автора чувствует несоразмерность, как будто и здесь спутана правильная “пропорция”, отношение части и целого, значительного и мелкого, важного и ничтожного. В этом мире возможно все.
В самом повествовании мы замечаем какую-то странную логику: то и дело важное “все” оборачивается в пустое “ничто”; например, о таланте поручика Пирогова смешить девиц говорится, что “для этого нужно большое искусство или, лучше сказать, совсем не иметь никакого искусства.
“Внутреннее строение” мира петербургских повестей открывается нам глазами бедного Пискарева: “Ему казалось, что какой-то демон искрошил весь мир на множество разных кусков и все эти куски без смысла, без толку смешал вместе”. Но “демоническая” картина – это уже не смешная картина. Раздробленная “фантастическая” действительность имеет у Гоголя две стороны, два лица: одно из них – пошлое, комическое, другое – трагическое.
В повести Гоголя есть Невский проспект дневной и ночной. Днем это выставка, где “бакенбарды единственные” представляют собой всего человека. Вечернее освещение порождает новые точки зрения и новые проблемы.
От вечернего фонаря расходятся в разные стороны художник Пискарев и поручик Пирогов, образуя две параллельные линии сюжета, на сопоставлении которых строится “Невский проспект”. Одного влечет красота, другого интрижка; обоих ждет неудача, и каждый по-своему переживает свое поражение и находит свой выход: один погибает, другой продолжает жить, легко забывая стыд и позор за пирожками в кондитерской и вечерней мазуркой.
Ведь она зарождается там же, на Невском проспекте: незнакомку Пискарева, “Петруджинову Бианку”, породило ночное неверное освещение, от которого на мостовую выползают длинные тени, достигающие головой до Полицейского моста.
Гоголь дает поразительную картину ночного города, как он чудится летящему за своей мечтой и отуманенному этим полетом художнику:
“Тротуар несся под ним, кареты с скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз”. Этому миру ночной петербургской фантастики принадлежит и мечта Пискарева, прекрасная дама, так жестоко его обманувшая эстетическая иллюзия. В заключении повести слова “мечта” и “обман” объединены: “Все обман, все мечта, все не то, чем кажется!”.
Чтобы понять Гоголя, надо хорошо слушать его необыкновенную речь. В “Невском проспекте” она растекается на два потока, движущихся в параллельных руслах сюжета. Автор объединяет свой голос то с художником Пискаревым, то с поручиком Пироговым и поэтому в разных местах говорит на ту же самую тему противоположные вещи и совершенно различным тоном; Открыто он выступает в заключительном монологе, “снимая” обе принятые им на себя интонации и своим голосом подводя итог параллельному действию: “Все не то, чем кажется…
Он лжет во всякое время, этот Невский проспект…”.
Пушкин нашел очень верные слова, когда назвал гоголевский “Невский проспект” самым полным из его произведений. В самом дело, в художественной капве этой повести соединяются гоголевский комизм и гоголевская лирика, пошлое и трагическое лицо гоголевского Петербурга.
Читайте также: