Сон в летнюю ночь сочинение
Обновлено: 02.07.2024
Во всей мировой литературе трудно найти отрывок, в котором так четко обозначалась бы грань, разделяющая два разных представления о жизни человека, обо всех его возможностях и судьбах. Она разделяет тем самым и два разных периода в развитии искусства. Ирония Гамлета, завершающая хвалу человеку, не просто уничтожает значение предыдущих слов. Она выражает горечь разочарования в идеале, еще недавно не подлежавшем сомнению. Этим идеалом всесторонне прекрасного, гармоничного человека, завоевывающего свое счастье и в то же время благородного, личные интересы которого никогда не противоречат нормам человечности, вдохновлялось искусство высокого Возрождения, идеал этот служил знаменем в борьбе против феодального гнета. Но в условиях классового общества мечта о таком человеке оставалась утопией. Столкновение гуманизма эпохи Возрождения с законами развивавшегося буржуазного мира и одновременно с контрнаступлением феодальной реакции вызвало кризис оптимистического ренессансного мировоззрения. Конфликт этот в разных странах принял различные формы и оттенки, но повсеместно совершался один и тот же процесс. Художники позднего Ренессанса утратили радость оптимистической веры в доброту человеческой природы, зато перед ними раскрылись новые противоречия социальной жизни, и они запечатлели их в образах мирового значения. Граница, отделяющая высокое Возрождение от позднего, расцвет Возрождения от его кризиса, проходит через творческий путь Шекспира.
То, что Гамлет говорит во славу человека, до конца остается для Шекспира исходной мерой и критерием при характеристике персонажей. Тот же Гамлет находит для себя, если не в настоящем, то в прошлом, конкретный образец всестороннего совершенства. Таким представляется ему умерший отец. В словах, которые он произносит, глядя на его портрет, сформулирована ренессансная норма, очерчен эталон человека, незыблемый для художников Возрождения.
Свои оценки он выражает с помощью недвусмысленных и многократно им применяемых, хотя и не всегда одинаковых, художественных средств. Как же изображает Шекспир на разных этапах своего творчества героев, воплощающих светлое и темное начала? Каковы характеры, судьбы тех и других, соотношение сил между ними, методы их обрисовки? Это — важные проблемы шекспировского творчества, их решение связано с раскрытием больших закономерностей художественного развития в разные периоды Возрождения.
Под углом зрения этих проблем рассматривается в предлагаемой статье одно из произведений Шекспира, характерных для первого этапа его творческого пути.
Основная любовная тема — неизбежный стержень комедийного сюжета — связана с другой группой действующих лиц — четверкой влюбленных, чьи чувства и интересы конфликтно скрещиваются, а к концу, как в большинстве ранних комедий Шекспира, приходят в полную гармонию. Двое юношей и две девушки сочетаются в счастливые пары, и тройная свадьба составляет очень характерную для шекспировских комедий развязку.
Третий — необычайный план этой пьесы — духи и эльфы; их проделки запутывают, а потом распутывают нити человеческих взаимоотношений. Делом их рук оказываются перипетии и развязка любовного сюжета, а также подлинно комедийное, бесконечно смешное действие, разворачивающееся по ходу этих перипетий.
По самому заданию все персонажи этой комедии должны радовать, развлекать, смешить зрителя.
Пока я здесь жила, любви не зная,
Афины мне казались лучше рая.
И вот любовь! Чем хороша она,
Когда из рая сделать ад вольна!
Елена заверяет свою невольную соперницу:
Будь мой весь мир, Деметрия скорей Взяла б себе я — всем другим владей!
Это — обычный для Шекспира масштаб и тональность в изображении любви, которую ждет счастье. Чувства шекспировских персонажей отвечают традиционным масштабам героических образов.
В то же время четыре героя, на которых в комедии сосредоточен интерес, ясно индивидуализированы, и в поведении их раскрываются разнообразные психологические детали. Неудачница Елена, назойливо преследующая Деметрия, бессмысленно предающая подругу, жалкая в своей женской слабости, вызывает сострадание и вместе с тем ощущение комизма. Нежная Гермия оказывается способной на безудержную ярость, когда подозревает Деметрия в убийстве любимого и когда в результате путаницы, произведенной Пэком, внезапно отвергнута и оскорблена ее любовь. Великолепна по своей живости и психологической правде сцена бурной стычки между обеими девушками, где каждая подозревает другую в издевательстве, и Гермия свирепеет, когда в словах Елены ей чудится намек на ее маленький рост.
Деметрий явно менее благороден, чем Лизандр, так как готов жениться на Гермии против ее воли, воспользовавшись властной поддержкой отца.
Так, заставляя зрителя праздновать победу индивидуальной любви над гнетом старых традиций, драматург, как и всегда, облек гуманистическую идею в плоть конкретных образов и расцветил эти образы живыми красками.
Вторая, может быть, даже главная, сторона связана с другой группой действующих лиц. Речь идет о волшебном мире эльфов и о той подлинной комедии, которая разыгрывается их силами.
Эти разнообразные оттенки фантастики сливаются в единую гамму, неповторимую по своей живости, изобретательности вымысла и остроумию. И через нее красной нитью проходят некоторые общие черты. Таков, прежде всего, беззлобный характер всех колдовских проделок. Соком чудесного цветка духи пользуются для того, чтобы устранить коллизии в любовных отношениях людей, убрать преграды к их счастью. Увидав оплошность Пэка, Оберон упрекает его:
Что сделал ты? Кого в беду вовлек?
Ты не тому впустил волшебный сок.
И верность чьей-нибудь любви сердечной
Нарушил ты небрежностью беспечной.
И даже шутка Оберона и Пэка над Титанией — самая злая из всех — являет достаточно невинную проделку, вызванную супружеской ссорой царя и царицы эльфов. Она нужна Оберону для того, чтобы выманить у Титании ее любимца — индийского мальчика, а комический эффект, к которому она приводит, затмевает даже и эту цель.
Подобные лукавые затеи у Шекспира всегда лишены корыстной цели и представляют интеллектуальную игру в чисто ренессансном вкусе.
Этот дух игры и определяет коренное отличие комического действия Шекспира от плутовских интриг в испанской комедии, во всей многовековой комедийной традиции, основанной на теме веселого плутовства, и в определенных жанрах повествовательной литературы, которые также захватила эта стихия.
И, наконец, важнейшая оговорка: весь этот гегелевский анализ приобретает положительную значимость, разумеется, лишь при критическом истолковании, при снятии того принципа примирения, которым у Гегеля увенчивается теория как комического, так и трагического.
Так жимолость цветущая ствол дуба
Любовно обнимает.
Гораздо сложнее вопрос о смысле шекспировской насмешки над спектаклем ремесленников. Комизм этих последних в гораздо меньшей степени создается колдовством Пэка, чем комедийными акцентами самого автора. Присматриваясь к тем чертам, которые Шекспир в этих сценах довольно резко шаржирует, нельзя не увидеть здесь насмешки над примитивом площадного театра. Великий драматург впитал его лучшие традиции, но художественно его перерос: в его время жанр этот уже вымирал. Пережитки его слабых сторон, вроде бедной сценической техники и некоторых связанных с ней особенностей драматургии, наследовал театр эпохи Шекспира. Основной мотив шекспировской карикатуры при изображении спектакля ремесленников — беспомощность художественных средств, и в частности — сценических. Горе-актеры пытаются возместить художественную неубедительность декларацией и декларативно возвещенной условностью, а тем самым окончательно разбивают иллюзию. В этом смысле высший перл — это актер-стена с растопыренными пальцами, намазанными известкой, и его выходной монолог, тонкие оттенки которого теряются в переводах:
Иными словами, недоверие к аксессуарам и методам воплощения доведено до крайности; остается единственное средство — продиктовать зрителям то, что надлежит за всем этим увидеть.
В статье, написанной в начале 30-х годов, А.Ф. Иващенко предложил своеобразное толкование этого мотива: он усматривал здесь сатиру на пуританизм с его осуждением лицедейства, как обмана. Но и с этим взглядом трудно согласиться. По социальному колориту шекспировские ремесленники совершенно не похожи на пуритан. В рассматриваемой детали скорее всего можно видеть острейшее выражение все той же неуклюжей декларативности.
Комизм всех сцен, образующих данную сюжетную линию, то есть сцены спектакля ремесленников и его репетиций, выдержан в стиле характерной шекспировской клоунады. Она неизменно строится на мотивах неуклюжей глупости, а последняя предстает в данном случае как беспредельная наивность устарелого примитивного жанра.
Но для проблемы, здесь поставленной, чисто комические персонажи, бессознательно играющие комедийную роль, имеют второстепенное значение. Каковы бы ни были объекты их остроумия, образы духов как веселых шутников составляют в этой пьесе существенное реалистическое зерно фантастики. И еще один реальный смысл таится под ее сказочным и в то же время гротескным покровом: поэтическое преломление беспокойной, богатой приключениями эпохи, когда человек в любую минуту мог почувствовать себя игрушкой неожиданных, непонятных случайностей и склонен был верить, что они принесут ему счастье.
Сказанное позволяет подвести некоторые итоги. Комедия пронизана радостью за человека, и этим определяются светлые краски ее образов. Но образы комедии выражают эту радость по-разному. Главные герои — те, что борются за счастье и завоевывают его; при этом скупыми штрихами намечены их индивидуальные характеры и бегло обозначены те всесторонние человеческие достоинства, та высшая сила чувств, которые позволяют воспринимать их счастье как большую гуманистическую ценность. В других персонажах — остроумцах фантастического мира, полностью очеловеченных, — воплощена иная сторона положительного образа: радостная творческая игра, остроумная изобретательность, чуждая своекорыстных целей, заразительное и творческое веселье. Все это было выражением жизненной полноценности, духовного богатства такого человека, каким представлял его ренессансный гуманизм на высшей точке своего подъема.
Когда в трагедиях второго периода Шекспир стал изображать перевес коварного человека в жизненной борьбе, характеры его благородных героев утратили свое всестороннее совершенство и гармонию. Это было гениальным постижением законов развития человеческой личности в мире.
Читайте также: