Почему повесть гоголя тарас бульба включена в школьную программу сочинение
Обновлено: 02.07.2024
Ирина Лукьянова. Фото: Александр Щербак/ТАСС
– Начать, наверное, стоит с главного. Для чего вообще детям изучать литературу?
Но заниматься литературоведением детям неинтересно, им хочется просто читать книги и говорить о героях, обсуждать их, ну, если у них вообще есть желание читать книги.
Только по мере их взросления как читателей мы уже можем говорить о том, как сделан тот или другой текст, как именно автор добивается того или иного эффекта, говорить об истории и теории литературы, но это уже к старшим классам.
Кроме того, литература – это хранилище человеческого опыта и важный способ передачи и трансляции человеческого опыта и ценностей от поколения к поколению. Поэтому многие считают, что задача преподавания литературы – это и есть трансляция ценностей, такой прикладной курс этики.
Отсюда идеи о том, что литература в школе нужна для того, чтобы воспитывать некую духовность, нравственность и традиционные ценности.
При этом, как подметил тот же коллега, тема свободы, вольности, чрезвычайно важная для русской литературы, практически полностью игнорируется.
– А вы сами как считаете? И какую реальную, а не завышенную задачу ставите себе, когда приходите в класс?
– Я преподаю литературу, потому что я ее люблю.
Иногда все это правда помогает и поддерживает, потому что русская литература – чудесные тексты и очень незаурядные люди, которые их создавали.
– С одной стороны, обсуждать героев книг как живых людей детям до поры до времени интереснее всего, так им понятнее и проще. С другой – для филолога это тяжкий грех – не различать, живой это человек или художественный образ.
Почему все бросились рассуждать о русской литературе и ее ужасной тягомотности? Ну, во-первых, она все дальше от нас уходит в глубины времени и становится все сложнее для восприятия, особенно для детей.
Во-вторых, школа вообще очень консервативный институт, а преподавание литературы – особенно консервативно; этого нарастающего зазора между читателем и книгой школа не учитывает, не знает, что с ним делать.
В-третьих, в интернете каждый имеет право голоса, и о литературе авторитетно рассуждают люди, которые читали Гоголя или Толстого лет двадцать-тридцать назад, да еще, может быть, с посредственным учителем, запомнили только то, что это редкостная бодяга и теперь охотно делятся с миром этим ценным мнением. В образовании и медицине у нас, как известно, каждый первый эксперт.
Раскольникова придумали не для того, чтобы дети брали топор и шли мочить старушек
– Это опять-таки слишком прямые представления о том, как текст может воздействовать на детей: считается, что ребенок – это tabula rasa, что прочитает, то и окажет на него неизгладимый след.
Произведение Гоголя обвиняют в жестокости и антисемитизме, и действительно, в нем описываются ужасные жестокости, и антисемитизма в нем тоже хватает. В учебниках-хрестоматиях некоторые фрагменты выпущены, но есть дотошные дети, которые прочитали все.
Но есть два пути. Первый – запретить, а второй – обсуждать. Причем обсуждать с позиций историзма. Я предпочитаю второй путь. Иногда в результате получаются интересные разговоры, еще и помогающие проследить исторические корни каких-то современных событий или явлений.
– Но у тех, кто запрещает, очень много страхов. Говорят: в этом произведении много жестоких сцен, или оно слишком взрослое (есть ведь еще и возрастной ценз, который сейчас активно продвигают). Может быть это перестраховка? Как сами дети реагируют на тексты, где есть сцены насилия, интимной близости?
– Запрещая, мы как будто отказываем людям в способности самостоятельно думать. Мы не доверяем способности учителей разбираться в текстах и разговаривать с детьми об этом, а детям и вовсе прямо говорим: у вас своей головы на плечах нет, слушайте нас.
Все эти три книги попали и в лучшие, и в худшие, иногда у одного и того же человека. В худшие, как дети объяснили, потому что в них много насилия, потому что описываются жестокости, потому что в них мрачная атмосфера. Но при этом, говорили семиклассники, это очень глубокие книги, в них есть важные мысли, они заставляют думать.
Бояться того, как бы то или иное литературное произведение не нанесло ребенку травму, мы можем всю жизнь. И при этом не заметить, что реальную травму ему каждый день наносит учитель, который орет, или родители, которые поднимают на него руку.
– Да и не вас одну! Кстати, подобные тексты точно не нужны в школьной программе. Я его никогда не возьму читать со своими детьми, потому что и написано плохо, и прием один: выжимать из читателя слезы жалости.
Пушкин, которого столько раз сбрасывали с парохода современности, еще поживет
– Хорошо, но может быть, в школьной программе по литературе объективно есть что-то лишнее?
– Предположить, что вообще в литературе есть что-то лишнее я не могу. Есть некоторые авторы, которых лично я считаю лишними, но у них есть огромное количество поклонников даже среди моих друзей. Они говорят: когда я дико устал на работе и хочу расслабиться, я прихожу домой и беру книжку одного очень плодовитого и популярного автора детективов. И что бы я там ни думала по поводу этого писателя – не буду называть ее имени – я же не стану запрещать другим людям читать эти книги.
Часто слышу мнения, что в школе лишние произведения древнерусской литературы. Детям ее в самом деле трудно читать. Ругают XVIII век, мол, дети там ничего не понимают.
То, что детям дают хотя бы во фрагментах и адаптированных выдержках их хрестоматии возможность познакомиться с этими произведениями – это нужно и это хорошо, но работать с древнерусской литературой трудно. Приходится что-то изобретать.
Потому, когда у меня спрашивают, какие выбирать для изучения в школе произведения современной литературы, я не могу на это ответить. На практике почти никто из учителей этого просто не успевает сделать.
– Не думаю, что это означает смерть. Хотя естественная смерть – это нормально для литературного произведения, свой век переживают немногие.
У популярного текста в какой-то период времени становится меньше читателей, но это нормальный, естественный процесс. А когда-нибудь читателей не станет совсем, и это тоже нормально.
Я убеждена, что своеобразная реактуализация литературных произведений возможна. Например, в 1990-е неожиданно современными и очень понятными стали сюжеты пьес Островского, которые до этого казались безнадежно устаревшими. Все эти подгулявшие купчики, охотники за бешеными деньгами, бесприданницы были очень узнаваемы.
Есть, разумеется, и вечные ценности. Разумеется, поручиться ни за что нельзя, но мне все же кажется, что Шекспир сохранит свое значение еще надолго. И Пушкина, которого столько раз пытались сбросить с парохода современности, будут продолжать читать.
Есть писатели, которые первыми и лучше других сказали то, что, может быть, в их время витало в воздухе. Вот эти первопроходцы никуда не денутся, наверное, человечество будет продолжать их читать и любить.
– А сами дети что говорят? Хотят ли отказаться от каких-то произведений?
Учитель – живой человек, а не звуковой файл в приложение к учебнику
– Накануне карантина всех, кто так или иначе связан со школьным образованием, лихорадило от темы новых ФГОСов (федеральных государственных стандартов), в том числе и по литературе. Чем, как говорится, сердце успокоилось, и грядут ли в этой области перемены?
– За эти программы долгое время шла большая битва, и окончательного решения пока что нет. Единственный абсолютно обязательный список произведений – это кодификатор к ЕГЭ по литературе. Но он нужен он лишь тем 5% школьников, которые будут сдавать в 11 классе профильный экзамен.
Четко прописанной и обязательной для всех школьников страны единой программы пока не существует. В прежнем варианте ФГОС есть некоторая вариативность. Он предполагает три списка под литерами А, В и С.
Но ведь подготовка у всех детей разная. Где-то смогут читать только адаптированную хрестоматийную версию, а где-то дети не только прочтут, но и обсудят, да еще и найдут такой ракурс, который не всякий взрослый заметит.
С каждой книжкой в каждом классе всегда свой, отдельный опыт, взять и все унифицировать нельзя.
Но кто-то сверху решил, что унифицировать необходимо. Что нам нужен жесткий список, к тому же закрепленный по классам.
– Чем это плохо, почему против такого подхода протестуют именно учителя и филологи?
– Это лишает учителей возможности творчества и хоть какой-то гибкости, адаптации к особенностям класса. Все делается так, словно тебя нет, словно педагог не живой человек, а приложение к учебнику, особенно, если ввести единый учебник. Такой звуковой файл, который просто читает лекции и вербализирует заранее подготовленный кем-то материал.
Большинство учителей закономерно против – у меня, у коллег есть свои представления и о том, как преподавать, и о литературных произведениях.
Для чего же нужна жесткая привязка программы по годам? Для удобства проверки. Существуют ведь не только экзамены в 9 и 11 классе, но и ежегодные ВПР – всероссийские проверочные работы. А как проверять литературу, если все читали разное?
Это не имеет отношения к сути предмета, которую проверить можно только в глубокой устной беседе или сочинении, к которому сложно прописать критерии, и которое требует очень серьезного профессионализма от проверяющих.
– Но ведь изначально цель декларировалась как благая – увеличить количество произведений в обязательном списке, чтобы дети больше читали.
Сначала повесить на книги, которые читают в школе, маркировку 18+, задавить издательский бизнес и книготорговлю, сделав их максимально нерентабельными, лишить их любой государственной поддержки, ликвидировать ставки школьных библиотекарей в рамках оптимизации зарплат.
Запретить детям читать все, что может как-то познакомить его с реальной жизнью. Затем всучить ему толстые тома XIX века, которые сами взрослые давно не читали, а только помнят, что это какая-то ужасная тягомотина, но при этом это что-то такое святое, что ты прочитаешь и сразу начнешь родину любить и переводить старушек через улицу.
А после этого сесть и начинать ждать, когда же дети полюбят читать, станут делать это с удовольствием, а заодно и начнут родину любить.
Можно попробовать другой подход. Например, несколько разнообразить диапазон текстов, которые читаются в классе. Позволить учителям самим выбирать книги для чтения и обсуждения, ну хотя бы в небольших пропорциях. Разрешить свободу мнений и научить эти мнения более или менее грамотно выражать, причем не только в рамках предписанного формата ЕГЭ и ВПР.
Позволить свободную дискуссию, дать ребенку возможность искать в книгах ответы на те вопросы, которые его действительно волнуют. Знакомить его с зарубежной литературой, с современной отечественной литературой.
Может быть он и научится искать в книгах ответы на свои вопросы и начнет обращаться к ним не как к источнику своего мучения, не как к учебникам для сдачи ЕГЭ, а как к советчикам, собеседникам, как к источнику удовольствия. Мне кажется, что выбор пока еще есть.
Иллюстрации Дмитрия Петрова
Читайте также: