Петербург в лирике мандельштама сочинение
Обновлено: 26.07.2024
Петербург в лирике Осипа Мандельштама — рассуждения, анализ, аргументы и характеристики. Русский язык и литература для школьника
Осип Мандельштам появился на свет и продолжительное время прожил в Петербурге, однако, произведений об этом городе у него не настолько много. Тем не менее, отдельные из них популярны, как могут быть знакомы стихи длительное время находившегося в забвении поэта.
Мандельштам – образец геройского изучения материей бытия. В самых горьких стихах у него не ослабевает восхищение жизнью. В самых трагических, таких, как “Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма…”, звучит этот восторг, воплощенный в поразительных по новизне и силе словосочетаниях: “Лишь бы только любили меня эти мерзкие плахи, Как нацелясь на смерть городки зашибают в саду…” И чем труднее обстоятельства, тем ощутимей языковая крепость, тем пронзительнее и удивительнее подробности.
Тогда-то и появились такие дивные детали, как “океанических нитка жемчугов и таитянок кроткие корзины”. Кажется, за стихами Мандельштама просвечивает то Моне, то Гоген, то Сарьян…
Петербург Мандельштама предстает часто со своей внешней стороны, поскольку автору свойственно погружение в архитектурную тематику. У него есть стихотворения, как бы вновь выстраивающие на бумаге известные сооружения: собор Парижской Богоматери и храм Айя-София. Первым архитектурным упоминанием о Петербурге стало небольшое стихотворение о Казанском соборе, где мало уделено внимания зодчеству, но зато звучит мысль о благотворности смешения культур. Это понятно: Казанский собор очень напоминает римский собор Петра и Павла, а Риму Мандельштам посвятил немалую долю своих творений.
Стихотворение о Казанском соборе стало преддверием цикла “Петербургские строфы”. Название это носит лишь одно стихотворение, но за ним следует ряд безымянных, которые достойны быть объединенными под таким именем.
В “Петербургских строфах” – опять неизменная тематика, связанная с архитектурой. Здесь вокруг образа всем знакомого лаконичного ампира кристаллизуется “социальная архитектура” всей России, а сквозь современность просвечивает пушкинская эпоха. Такое смешение эпох характеризует мысль Мандельштама о единстве времени внутри культуры.
Культура, как известно, была идеалом поэта, его творчество было направлено на возрождение и укрепление культурных традиций.
Затем в сборнике “Камень” , составленном в хронологическом порядке, следует еще несколько стихотворений, где в каждой строчке предстает Петербург, – неизменный, такой же, каким был до Мандельштама и остался после него: “Петра созданье, Медный всадник и гранит…”, “…ветер западный с Невы”. Нева, видимо, была особенно дорога сердцу поэта или крепче всего связана с образом самого города. В любом случае она не раз упоминается в белее поздних произведениях, в отличие от архитектурных сооружений, им поэт посвящал не более чем по одному стихотворению.
Для Мандельштама очень характерно стихотворение “Адмиралтейство”. Здесь звучит акмеистическая формула: “…красота – не прихоть полубога, а хищный глазомер простого столяра”. Явная параллель с поэтом, который из слов-камней создает свою лирику.
Эта идея звучит на протяжении всего раннего периода творчества поэта. Что касается непосредственно Адмиралтейства, то в четырех строфах автор сумел вполне реалистично воссоздать облик здания, и это удивительно при том небогатом наборе слов и образов, который он использовал. Интересен замысел стихотворения: преодоление времени переходит в преодоление пространства, раскрываются три измерения, открывается пятая стихия, не космическая, а рукотворная – красота.
При чтении возникают невольные ассоциации с Пушкиным, что ни в коем случае не лишает стихотворение Мандельштама самобытности.
Есть у Мандельштама и стихотворение, посвященное Исаакиевскому собору. В нем прозвучали те соображения, которые заставили Мандельштама отказаться от эмиграции. Он распрощался с Римом и Константинополем ради Петербурга, ради Исаакия.
Потому что не в иноземные соборы, а именно в родной Исаакиевский “…влечется дух в годины тяжких бед”. Здесь сохранилась истинная вера.
В более поздних стихах “Петербург” у Мандельштама превращается в “Петрополь”. В этом ощущается нечто антично-пушкинское. Но, невзирая на смену наименования, город остается тем же.
Все так же бьется о гранит Нева, все те же стоят величественные здания, соборы, все новые приходят весны. Однако в отношении Невы появились новые, странные, нотки:
Но, как Медуза, невская волна
Мне отвращенье легкое внушает.
Все эти лирические размышления неразрывно связаны с тревогой за государство, за преемственность культурного единства. Мандельштам уверен – умирает сам Петербург:
В Петрополе прозрачном мы умрем,
Где властвует над нами Прозерпина.
Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем,
И каждый час нам смертная година.
Это трогательное стихотворение говорит о трепетном, глубоком, неизбывном чувстве к родному городу. Сюда поэт, где бы ни был, стремится как в тихую гавань, как в надежное пристанище.
Стихотворения о Петербурге необходимо разыскивать в лирике Мандельштама по каплям, потому что они раскиданы во времени. Однако сосредоточить их воедино не в такой степени и тяжело, так как они захватывают чрезвычайно незначительную нишу в его творчестве. “Петербургские” произведения нередко являются продолжением любимой архитектурной тематики поэта, ведь за прославлением архитектуры чувствуется любовь и преданность родимому городу.
Если посмотреть назад в XX век, то можно с уверенностью произнести, что в России он миновал не столько “под знаком приобретений”, сколько “под знаком понесенных утрат”. Не физические ценности приобрели мы, не благополучие, не веру в свои силы – мы накопили исторический, человеческий опыт. Не станем предаваться унынию.
Потому что даже завершающие двадцать лет, то есть “годы застоя”, как их теперь называют, не пропали даром для того, кто “мыслил и страдал”, не предал сам себя, кто, не ожидая социальных изменений в обществе, смог превратиться в свободного человека задолго до них.
Петербург всегда был дорог и близок сердцу О. Мандельштама, потому что здесь прошли его детство и юность. К образу этого города, который неузнаваемо менялся с течением времени, поэт возвращается на протяжении всего своего творчества. Даже не называя его, в целом ряде стихотворений Мандельштам упоминает Адмиралтейство, Медного всадника, Дворцовую площадь, Казанский собор.
А над Невой – посольства полумира,
Город в стихотворениях Мандельштама живет своей внутренней жизнью, в то время как поэт любуется красотой северной столицы, восхищается совершенством зданий и храмов.
И храма маленькое тело
Одушевленнее стократ
Гиганта, что скалою целой
К земле беспомощно прижат!
Зимний Петербург 1913 года встает перед нами в “Петербургских строфах”. Широкая панорама города позволяет увидеть и валы сугробов на Сенатской площади, и дым костров, и блещущие холодом штыки, и мужиков, продающих сайки и
Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна – как броненосец в доке, –
Россия отдыхает тяжело.
В стихотворении 1920 года “В Петербурге мы сойдемся снова…” звучат тревожные мотивы смерти, холода, пустоты. Поэту кажется, что похоронено солнце, и лишенный света и тепла город погружается в черный бархат “всемирной пустоты”. В почти безлюдном ночном Петербурге множество звуков, и почти все они – отзвуки сложного переломного времени.
Дикой кошкой горбится столица,
На мосту патруль стоит,
Только злой мотор во мгле промчится
И кукушкой прокричит.
Возвращаясь в город, “знакомый до слез, до прожилок, до детских припухлых желез”, в страшные 30-е годы, Мандельштам не узнает его. Перед нами – город страха, грязи, живых мертвецов. Приходящие по ногам “гости дорогие” уводят в неизвестность ни в чем неповинных людей, вселяя в сердца оставшихся ужас, заставляя лгать и притворяться.
Мандельштаму кажется, что Петербург ему грозит гибелью и борется за свое право на жизнь.
Петербург! Я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Воспоминания об уютном, богатом, прекрасном Петербурге живы в памяти поэта, но реальный город страшен, он подавляет волю и достоинство человека.
И все же Мандельштам верит, что Петербург сумеет вернуть свое былое величие, снова станет городом, куда хочется возвращаться.
Осип Мандельштам вырос и долгие годы жил в Петербурге, но стихов, посвященных этому городу, у него не так много. Однако некоторые из них известны, насколько могут быть известны стихи долго пребывавшего в забвении автора. Петербург Мандельштама предстает часто со своей внешней стороны, поскольку автору свойственно погружение в архитектурную тематику. У него есть стихотворения, как бы вновь выстраивающие на бумаге известные сооружения: собор Парижской Богоматери и храм Айя-София. Первым архитектурным упоминанием о Петербурге стало небольшое стихотворение о Казанском соборе (“соборе-исполине”), где мало уделено внимания зодчеству, но зато звучит мысль о благотворности смешения культур (русской и итальянской). Это понятно: Казанский собор очень напоминает римский собор Петра и Павла, а Риму Мандельштам посвятил немалую долю своих творений. Стихотворение о Казанском соборе стало преддверием цикла “Петербургские строфы”. Название это носит лишь одно стихотворение, но за ним следует ряд безымянных, которые достойны быть объединенными под таким именем. В “Петербургских строфах” — опять неизменная тематика, связанная с архитектурой. Здесь вокруг образа всем знакомого лаконичного ампира (“Над желтизной правительственных зданий…”) кристаллизуется “социальная архитектура” всей России, а сквозь современность просвечивает пушкинская эпоха (“чудак Евгений”). Такое смешение эпох характеризует мысль Мандельштама о единстве времени внутри культуры. Культура, как известно, была идеалом поэта, его творчество было направлено на возрождение и укрепление культурных традиций. Затем в сборнике “Камень” (первом сборнике поэта), составленном в хронологическом порядке, следует еще несколько стихотворений, где в каждой строчке предстает Петербург, — неизменный, такой же, каким был до Мандельштама и остался после него: “Петра созданье, Медный всадник и гранит…”, “…ветер западный с Невы”. Нева, видимо, была особенно дорога сердцу поэта или крепче всего связана с образом самого города. В любом случае она не раз упоминается в белее поздних произведениях, в отличие от архитектурных сооружений, им поэт посвящал не более чем по одному стихотворению. Для Мандельштама очень характерно стихотворение “Адмиралтейство”. Здесь звучит акмеистическая формула: “…красота — не прихоть полубога, а хищный глазомер простого столяра”. Явная параллель с поэтом, который из слов-камней создает свою лирику. Эта идея звучит на протяжении всего раннего периода творчества поэта. Что касается непосредственно Адмиралтейства, то в четырех строфах автор сумел вполне реалистично воссоздать облик здания, и этоудивительно при том небогатом наборе слов и образов, который он использовал. Интересен замысел стихотворения: преодоление времени переходит в преодоление пространства, раскрываются три измерения, открывается пятая стихия, не космическая, а рукотворная — красота. При чтении возникают невольные ассоциации с Пушкиным (“Люблю тебя, Петра творенье…”), что ни в коем случае не лишает стихотворение Мандельштама самобытности. Есть у Мандельштама и стихотворение, посвященное Исаакиевскому собору. В нем прозвучали те соображения, которые заставили Мандельштама отказаться от эмиграции. Он распрощался с Римом и Константинополем ради Петербурга, ради Исаакия. Потому что не в иноземные соборы, а именно в родной Исаакиевский “…влечется дух в годины тяжких бед”. Здесь сохранилась истинная вера.
В более поздних стихах “Петербург” у Мандельштама превращается в “Петрополь”. В этом ощущается нечто антично-пушкинское. Но, невзирая на смену наименования, город остается тем же. Все так же бьется о гранит Нева, всё те же стоят величественные здания, соборы, всё новые приходят весны. Однако в отношении Невы появились новые, странные, нотки:
Но, как Медуза, невская волна
Мне отвращенье легкое внушает.
Все эти лирические размышления неразрывно связаны с тревогой за государство, за преемственность культурного единства. Мандельштам уверен — умирает сам Петербург:
В Петрополе прозрачном мы умрем, Где властвует над нами Прозерпина. Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем,
И каждый час нам смертная година.
Это трогательное стихотворение говорит о трепетном, глубоком, неизбывном чувстве к родному городу. Сюда поэт, где бы ни был, стремится как в тихую гавань, как в надежное пристанище (“В Петербурге мы сойдемся снова…”, “Я вернулся в свой город, знакомый до слез…”).
Стихотворения о Петербурге нужно отыскивать в лирике Мандельштама по крупицам, поскольку они разбросаны во времени. Но собрать их воедино не так уж трудно, поскольку они занимают очень небольшую нишу в его творчестве. “Петербургские” стихотворения зачастую продолжают излюбленную архитектурную тематику Мандельштама, но за одами зодчеству слышатся любовь к родному городу и преданность ему.
.
Сочинение на тему: Тема творчества в лирике О.Э.Мандельштама
Осип Мандельштам вырос и долгие годы жил в Петербурге, но стихов, посвященных этому городу, у него не так много. Однако некоторые из них известны, насколько могут быть известны стихи долго пребывавшего в забвении автора.
Петербург Мандельштама предстает часто со своей внешней стороны, поскольку автору свойственно погружение в архитектурную тематику. У него есть стихотворения, как бы вновь выстраивающие на бумаге известные сооружения: собор Парижской Богоматери и храм Айя-София. Первым архитектурным упоминанием о Петербурге стало небольшое стихотворение о Казанском соборе (“соборе-исполине”), где мало уделено внимания зодчеству, но зато звучит мысль о благотворности смешения культур (русской и итальянской). Это понятно: Казанский собор очень напоминает римский собор Петра и Павла, а Риму Мандельштам посвятил немалую долю своих творений. Стихотворение о Казанском соборе стало преддверием цикла “Петербургские строфы”. Название это носит лишь одно стихотворение, но за ним следует ряд безымянных, которые достойны быть объединенными под таким именем.
В “Петербургских строфах” — опять неизменная тематика, связанная с архитектурой. Здесь вокруг образа всем знакомого лаконичного ампира (“Над желтизной правительственных зданий…”) кристаллизуется “социальная архитектура” всей России, а сквозь современность просвечивает пушкинская эпоха (“чудак Евгений”). Такое смешение эпох характеризует мысль Мандельштама о единстве времени внутри культуры. Культура, как известно, была идеалом поэта, его творчество было направлено на возрождение и укрепление культурных традиций.
Затем в сборнике “Камень” (первом сборнике поэта), составленном в хронологическом порядке, следует еще несколько стихотворений, где в каждой строчке предстает Петербург, — неизменный, такой же, каким был до Мандельштама и остался после него: “Петра созданье, Медный всадник и гранит…”, “…ветер западный с Невы”. Нева, видимо, была особенно дорога сердцу поэта или крепче всего связана с образом самого города. В любом случае она не раз упоминается в белее поздних произведениях, в отличие от архитектурных сооружений, им поэт посвящал не более чем по одному стихотворению.
Для Мандельштама очень характерно стихотворение “Адмиралтейство”. Здесь звучит акмеистическая формула: “…красота — не прихоть полубога, а хищный глазомер простого столяра”. Явная параллель с поэтом, который из слов-камней создает свою лирику. Эта идея звучит на протяжении всего раннего периода творчества поэта. Что касается непосредственно Адмиралтейства, то в четырех строфах автор сумел вполне реалистично воссоздать облик здания, и этоудивительно при том небогатом наборе слов и образов, который он использовал. Интересен замысел стихотворения: преодоление времени переходит в преодоление пространства, раскрываются три измерения, открывается пятая стихия, не космическая, а рукотворная — красота. При чтении возникают невольные ассоциации с Пушкиным (“Люблю тебя, Петра творенье…”), что ни в коем случае не лишает стихотворение Мандельштама самобытности.
Есть у Мандельштама и стихотворение, посвященное Исаакиевскому собору. В нем прозвучали те соображения, которые заставили Мандельштама отказаться от эмиграции. Он распрощался с Римом и Константинополем ради Петербурга, ради Исаакия. Потому что не в иноземные соборы, а именно в родной Исаакиевский “…влечется дух в годины тяжких бед”. Здесь сохранилась истинная вера.
В более поздних стихах “Петербург” у Мандельштама превращается в “Петрополь”. В этом ощущается нечто антично-пушкинское. Но, невзирая на смену наименования, город остается тем же. Все так же бьется о гранит Нева, всё те же стоят величественные здания, соборы, всё новые приходят весны. Однако в отношении Невы появились новые, странные, нотки:
Но, как Медуза, невская волна
Нужна помощь в написании сочинение?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
Мне отвращенье легкое внушает.
Все эти лирические размышления неразрывно связаны с тревогой за государство, за преемственность культурного единства. Мандельштам уверен — умирает сам Петербург:
В Петрополе прозрачном мы умрем,
Где властвует над нами Прозерпина.
Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем,
И каждый час нам смертная година.
Это трогательное стихотворение говорит о трепетном, глубоком, неизбывном чувстве к родному городу. Сюда поэт, где бы ни был, стремится как в тихую гавань, как в надежное пристанище (“В Петербурге мы сойдемся снова…”, “Я вернулся в свой город, знакомый до слез…”).
Стихотворения о Петербурге нужно отыскивать в лирике Мандельштама по крупицам, поскольку они разбросаны во времени. Но собрать их воедино не так уж трудно, поскольку они занимают очень небольшую нишу в его творчестве. “Петербургские” стихотворения зачастую продолжают излюбленную архитектурную тематику Мандельштама, но за одами зодчеству слышатся любовь к родному городу и преданность ему.
Нужна помощь в написании сочинение?
Мы - биржа профессиональных авторов (преподавателей и доцентов вузов). Наша система гарантирует сдачу работы к сроку без плагиата. Правки вносим бесплатно.
Петербург всегда был дорог и близок сердцу О. Мандельштама, потому что здесь прошли его детство и юность. К образу этого города, который неузнаваемо менялся с течением времени, поэт возвращается на протяжении всего своего творчества. Даже не называя его, в целом ряде стихотворений Мандельштам упоминает Адмиралтейство, Медного всадника, Дворцовую площадь, Казанский собор.
А над Невой — посольства полумира.
Как власяница грубая, бедна.
Город в стихотворениях Мандельштама живет своей внутренней жизнью, в то время как поэт любуется красотой северной столицы, восхищается совершенством зданий и храмов.
И храма маленькое тело
Зимний Петербург 1913 года встает перед нами в "Петербургских строфах". Широкая панорама города позволяет увидеть и валы сугробов на Сенатской площади, и дым костров, и блещущие холодом штыки, и мужиков, продающих сайки и сбитень. Для Мандельштама в этом городе сосредоточена вся Россия.
Зимуют пароходы. На припеке
Россия отдыхает тяжело.
В стихотворении 1920 года "В Петербурге мы сойдемся снова. " звучат тревожные мотивы смерти, холода, пустоты. Поэту кажется, что похоронено солнце, и лишенный света и тепла город погружается в черный бархат "всемирной пустоты". В почти безлюдном ночном Петербурге множество звуков, и почти все они — отзвуки сложного переломного времени.
Дикой кошкой горбится столица,
И кукушкой прокричит.
Возвращаясь в город, "знакомый до слез, до прожилок, до детских припухлых желез", в страшные 30-е годы, Мандельштам не узнает его. Перед нами — город страха, грязи, живых мертвецов. Приходящие по ногам "гости дорогие" уводят в неизвестность ни в чем неповинных людей, вселяя в сердца оставшихся ужас, заставляя лгать и притворяться. Мандельштаму кажется, что Петербург ему грозит гибелью и борется за свое право на жизнь.
Петербург! Я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Воспоминания об уютном, богатом, прекрасном Петербурге живы в памяти поэта, но реальный город страшен, он подавляет волю и достоинство человека.
И все же Мандельштам верит, что Петербург сумеет вернуть свое былое величие, снова станет городом, куда хочется возвращаться.[/sms]
Читайте также: