Цинберг седьмая симфония сочинение

Обновлено: 02.07.2024

Нужно заметить, что, несмотря на аннотацию, жители блокадного города тут совершенно разные. Это вовсе не однородно-чистая масса добрых и сильных духом людей. Нет, наоборот, мы тут встречаем совершенно разные характеры. Вот перед нами женщина, которая поставлена перед страшным выбором: умереть вместе с сыном от голода или бросить его на произвол судьбы, а самой спастись. Рабочий, которого мы встречаем в двух небольших эпизодах, но по ним остро ощущаем цельную и сильную натуру. Ещё одна женщина абсолютно бесстрастно заставляет детей выбирать: умирать им от холода или от голода. А вот мужчина, у которого внезапно проснулись-таки зачатки совести. Или незлобная, в общем-то, девушка, которая без задней мысли высказывает всё, что думает. Иногда её болтовня помогает, но гораздо чаще – глубоко ранит.

И вот среди всех этих и многих других людей оказалась Катя. Она очень сильно отличается на их фоне. Мысли и чувства других героев мы хоть немного, да узнаём, но не Катины. Она словно постоянно сконцентрирована на чём-то своём глубоко внутри. Возможно это следствие каких-то несчастий, а может она всегда была такой. Ни на минуту она не забывает о насущных нуждах и целенаправленно решает одну задачу за другой, не позволяя себе раскисать под давлением обстоятельств.

На фоне Кати персонаж Воронина кажется слабее. Он постоянно погружен в свои внутренние мысли, и как будто забывает об окружающей действительности. Однако будет несправедливо не отметить, что каждому из них пришлось пережить свои собственные несчастья, которые могли совершенно по-разному на них повлиять. Да и война у каждого из них была своя.

а кто такой Воронин и как он связан с Катей?

@chupacabra, главные герои повести. Она в блокаде Ленинграда, он - фронтовик, родом из Ленинграда. Более подробно, как мне кажется, не стоит рассказывать, так как книга довольно короткая и лучше прочитать, чем подробности сюжета раскрывать.

Да, кусочек и правда за душу берёт, нужно бы прочесть

Очень классная книга. Только мне по прежнему симфония Шостоковича ассоциируется с названием, а не Бетховена.

Про кусочек: порыв автора ясен и правилен. Тем более "неужели" таки перешло в "Как оказалось". Но с другой стороны - эти люди, прошедшие тот ужас, до войны тоже гонялись за роскошью, не вступались за друзей, не рассуждали категориями "мы". Так что ничего удивительного или нелогичного нет, в том что ушло.

Всегда очень сложно читать книги, описывающие жизнь до Великой Отечественной Войны. Особенно тяжело, если там счастливый финал. Потому что нам отсюда, из 21 века, становится сразу ясно и понятно, что счастливый финал будет ли слишком краток и, возможно, не слишком счастливым. Правда, еще тяжелее читать книги о войне и о детях на войне.
Каждый раз, когда я смотрю фильм или читаю книгу о войне, с первой строчки, с первой минуты в глазах у меня стоят слезы, а в горле ком. Эмоции захлестывают с головой, потрясают. Странно ли, что делаю я это обычно один раз в год, под 9 мая. Сегодняшний вечер я провела с книгой “Седьмая симфония” о детях в блокадном Ленинграде. Голод, холод, страх проникают в душу с первых страниц. В этом своем горе герои все едины, но не у всех хватает душевных сил, чтобы выстоять. Про физические сразу не говорю, потому что с тем скудным пайком выживать было очень сложно.

Кто-то, как Нина, готов был на все, даже на самый страшный, продиктованной отчаяньем поступок, чтобы вырваться из ада. Как Трифонов, готов сделать печку за 300 грамм хлеба, но как поменять жизнь на жизнь, без тепла, как и без еды не выжить. Но все-таки что-то человеческое осталось и в нем. Кто-то, как Катя, находил в себе силы не только держаться, но и помогать тому, кому помощь еще нужнее. А как быстро тогда взрослели дети? Сама Катя говорит про Митю, что ему, трехлетнему, пора уже и самому идти в бомбоубежище, не маленький. Тут остается вспомнить только своих трехлеток.

А Воронов? Как постоянно сводит судьба Катю и Митю с Вороновым, а ведь он даже не знает, что мальчик его сын. Жены рядом нет, а сын, как он думает, погиб. И все-таки после войны возвращается он туда, в тот единственный дом, где обещали его ждать. И я вся переживала – узнает- не узнает, поймет – не поймет. Но на самом деле это не важно, ведь их сплотило нечто большее, чем родство по крови – родство по человечности. Да, они выжили, многие погибли, но многие выжили в те горькие и тяжелые годы. И будут жить дальше. Жить вечно. В нашей памяти и в наших сердцах, и в сердцах наших детей. Никогда не будут забыты. И прошу, Господи, сделай так, чтобы не было войны.

История переплетения жизни офицера с дорогой собственного сына очень интересна. Хотя похожа на мелодраму.

@neveroff, может быть, было бы жизненный, если бы он и правда помогал чужим детям. Но ведь он так и не узнал. А так мне кажется все бывает на этом свете

@lorikieriki, именно то, что только читатель в курсе как они на самом деле связаны делает историю такой интересной. Но и это же меладраматично.

Одна книга. Один город. Одна война.

"Война" это не только когда "Взвод, слушай мою команду!". Когда на жилые дома падают снаряды - это тоже война, несмотря на то что сами жители физически и не воюют. И даже несмотря на то, что в город так никогда и не ступила нога врага, город все равно - герой. И если говорить конкретно о Ленинграде, то эта выдержка людей, не позволивших сломать себя, не сдавших город, как мне кажется, дала очень мощный эмоциональный толчок для разворота военных событий.

Тамара Цинберг показывает свой родной город во время блокады как очень странный, болезненный, но живой организм. Только жизнь в нем не кипит, как принято говорить при подобных метафорах. Она еле-еле течет, как замороженный кисель. Но у людей в городе всегда общая цель. Очередь в булочную превращается в единую массу, объединенную целью - обменять карточку на маленький кусочек хлеба. Сидящие в бомбоубежище объединяются желанием выжить. Горожане соединены задачей сохранить город. И по возможности - себя.
Но, как сказал один из героев книги: "Поверьте мне, выживут не те, кто выносливей физически, а те, кто не станет на четвереньки!", потому что "выживали" не только сплачиваясь. Были и отбирающее карточки у старух, и обвешивающие продавцы хлеба. А данная история завертелась "благодаря" молодой женщине Нине, которая нашла способ эвакуироваться случайной машиной из блокадного Ленинграда. Вот только в машину не брали с маленькими детьми. Поэтому ее двухлетний Митя останется в своей квартире. В Ленинграде. Один. Потому что "все равно не жилец".
Я не собираюсь судить эту мамашу, потому что я не был в подобных условиях, я не знаю как это - два года голодать, жить от бомбежки до бомбежки. Но мне мерзко от того, что такие люди на самом деле были тогда и есть сейчас.
Но мир устроен так, что все возможно в нем, помните? Раз мать-кукушка спасает себя бросив сына, то находится девочка-подросток, которая спасает себя, заботясь об этом малыше. "Надо, чтобы у каждого человека был кто-нибудь, кого бы он любил", - говорит эта Катя и ставит себе цель: находить еду ради мальчика, заставлять его развиваться, кричать "Сама ты не жилец! Да он тебя на сто лет переживет, если хочешь знать!". Опять эта общая цель.

И фоном ко всему происходящему из репродукторов звучит седьмая симфония Бетховена, впервые исполнявшаяся, между прочим, тоже для выживших - в Вене, для раненных солдат в 1813 году. А в книге она звучит постепенно: сначала, во время блокады, играет Аллегретто, печальная, даже скорбная часть симфонии. А зимой 1946-го, когда надежда, жившая все военные годы, прорвалась наружу и расцвела как цветы в Ботаническом саду, звучит заключительная - радостная, мажорная, часть - Аллегро.

Одна книга. Один город. Одна любовь.

Мне бы не хотелось начинать свой отзыв на эту книгу с банальных и общеизвестных фраз о том, каким трудным и жестоким временем были годы Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда. Об этом мы знаем. На эту тему написаны сотни книг. А книга Тамары Цинберг, казалось бы, одна из многих подобных, – всё же удивляет.

Во-первых, эта книга не совсем о блокаде. Она о человеке в условиях блокады, и даже не столько о конкретном человеке или людях, а о человечности вообще. О способности или неспособности на предательство, о помощи ближнему, когда, казалось бы, не выжить и самому, о силе человеческого духа и несокрушимой вере в лучшее.

Во-вторых, книга написана удивительно осязаемым языком. Автор так живо рисует картины повседневной жизни пустынного военного Ленинграда с его редкими истощёнными прохожими, тихонько двигающимися по улицам, молча стоящими в очередях у булочных, что эти картины встают в воображении читателя как живые, и возникает иной раз ощущение, будто ты сам видел всё это, что ты это вспоминаешь. Важную роль здесь играют детали: автор книги Тамара Сергеевна Цинберг описывает узор чугунной решётки моста через канал, плотный и яркий лунный свет, шершавую стену дома с облупившейся краской, фонарь, покачивающийся от ветра на тонкой проволоке. И блокадный умирающий город обретает осязаемые, выпуклые очертания, и читатель видит не просто мост, а мост с красивой покрытой инеем решёткой, например. Большое видится через малое.

В книге читатель встречает разных людей, мужественных и сильных, добрых и отзывчивых, но также – ополоумевших от голода, холода, тревог и каждодневных трудностей и забот, отчаявшихся и решившихся на страшное преступление. Однако можем ли мы осуждать их? Я всё чаще думаю, что не познав и не пережив в полной мере того, что выпало людям в те годы, судить их не могу, и мне кажется, никто сейчас, из благополучного сытого настоящего, не вправе делать это. Но память об этом пусть останется, о том, что было и такое. Помнить об этом надо.

Мне скорее понравилось, как закончилась книга, хотя и осталось некое ощущение недосказанности и лёгкое сожаление от нераскрытия автором всех тайн. Впрочем, может, это и к лучшему.

Название же книги отсылает к знаменитому музыкальному произведению композитора Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, написанному им в годы блокады и посвящённому родному Ленинграду. Мне кажется, стоит послушать это произведение во время или после чтения книги – от этого создаётся целостная картина, и вообще симфония эта – очень непростая, грандиозная вещь.

Уникальный Владимир Валентинович Меньшов. Органика. Голос. Проживание здесь и сейчас. Это умение далёкое сделать близким, понятным, взволновать зрителя.

Девочка оформит новую метрику обретённому младшему братику. Серёжа с Катей будет учиться заново ходить, играть, говорить, уважительно и трепетно относиться к хлебу, не спеша есть суп. Заново полюбить жизнь, заботиться друг о друге, они научатся вместе.

— Ну и характер у тебя, Катька! Своевольная.

Поднимаясь выше на другие этажи, Анна Васильевна говорит с собой, стоная, задыхаясь, прислушивается, заглядывая в приоткрытую щель, открывает широко дверь и входит в брошенную квартиру, обнаружив там
крохотного беспомощного мальчика, вслух бросает той матери:

— О. Вот, дрянь, а. Какая же ты, дрянь. Свет таких не видывал.

Пересматривала этот эпизод несколько раз подряд. Сколько было таких единиц у народа?

— Так почитай весь народ таким и был, — сказали бы мои старики. И, подумав, добавили бы:

— Выносливыми. Совестливыми были. Верными. Без этого не победишь никакой техникой и никаким числом. Человек ломаться не должен, на то он и человек. Были и слабые единицы.

Многомиллионные Анны Васильевны, на них держался тыл и семья. Благодарю их поимённо, тех кого видела и кого уже давно нет с нами, которых звали иначе, но знаю точно, что они все были такими же по характеру. Стойко держались. И выжили, несмотря ни на что. Благодаря им мы живём сейчас.

А какой необходимый диалог происходит в бомбоубежище! Цитирую отрывок из книги:

«В темном углу убежища, сидя на низком ящике у толстого кирпичного столба, поддерживающего нависающий свод подвального помещения, тихо разговаривали двое мужчин.

Лица обоих собеседников лишь смутно различимы в темноте.

Один из них — высокий старик, одетый в меховую куртку и ушанку. Ушанка не завязана, и прямо свисающие края ее обрамляют его худое лицо подобно бармице русского шлема. Вероятно, ему холодно, но во всей его осанке нет той скованности, какую можно видеть в позе старухи и женщины с узлом. Он сидит, откинув голову назад и глядя немного вверх, в свободной позе размышляющего человека.

Его собеседник, опершись рукой на выдвинутое вперед колено и сняв шапку, так что кудрявые, давно не стриженные волосы падают на лоб, смотрит куда-то вдаль, мимо человека, с которым он говорит, как если бы он говорил с самим собой. Трудно с уверенностью сказать, сколько ему лет. Он очень худ, небрит, к тому же ведь здесь почти темно. Вероятно, он еще молод.

— Но ведь самое ужасное, — продолжает он начатый разговор, — это мысль, что мы гибнем совершенно бесцельно в этой ловушке. Да, Ленинград сейчас — ловушка, и дверца захлопнута. И мы погибаем здесь — бессмысленно, бесцельно… На фронте — да, тысячу раз да! На заводах — да, там куется оружие. Но здесь, посмотрите, эти женщины и дети. Да и мы с вами. Без всякой пользы… Вот что страшно…

— Не всегда легко решить с первого взгляда, что бесцельно, а что нет. И является ли легко обозримый конечный результат подлинным мерилом человеческих поступков? На каких весах их взвешивать? И когда они приходят в действие, эти весы? Ведь логика обывательского здравого смысла пригодна здесь очень мало. Каков был непосредственный результат героической гибели Леонида и его спартанцев? Чего они этим добились? Как будто бы ровно ничего. Один подлец свел на нет усилия трехсот героев, — ведь Эфиальт провел персов обходной тропой. Но что считать конечным результатом? И кто осмелится сказать, что их гибель была бесцельной? Битва при Фермопилах подняла душу Греции на такую высоту, что, может, это и решило в конечном счете ее окончательную победу.

Он замолчал, медленно, с печальным вниманием оглядывал тонущий во мраке подвал и измученных, жалких, притихших людей, забившихся под землю от смертельной опасности.

В книге Алексей Воронов не узнает своего сына. Так часто происходило и в жизни во время войны — теряли живые люди друг друга. Рвались связующие нити. Однако, встретившись с Катей, он будет помогать, не зная, и вернётся к ним жить после войны. Есть ли лирическая составляющая у повзрослевших Кати и Алексея? Да. Но в новой экранизации мы этого не увидим. Может быть лёгкий намёк.

Достойный фильм. Бережный к первоисточнику. "Крик тишины" продолжил мой список фильмов о блокадном Ленинграде и ленинградцах, о том военном времени, которое нам забывать нельзя, о силе духа и жизнестойкости, о достоинстве и чести человеческой, не взирая на обстоятельства и возраст. Фильм, как Вы видите, цветной. Есть кадры, где документальная хроника и кино вплетены в друг друга. Не подкачали одежда и быт. Детали убедительны и тщательно подобраны.

Хотелось бы, чтобы повесть Тамары Сергеевны Цинберг экранизировали целиком, тогда можно будет говорить об одноимённом названии — "Седьмая симфония". Пока обе экранизации по-разному рассказывают о блокаде, не копируя друг друга, они существуют как единый организм.

Злобный Мышалет продолжает вас знакомить с эссе наших авторов, которые прочли интересные книги и нашли время об этом с нами поделиться.

Вашему вниманию эссе о книге Тамары Цинберг "Седьмая симфония". Учитывая недавнюю славную дату - снятие блокады Ленинграда, эссе приобретает особую актуальность.
Повесть Т.С. Цинберг "Седьмая симфония" я прочитала на одном дыхании, не только потому, что она невелика по объему. Мне кажется, автор сумела так написать о ленинградской блокаде, без излишней патетики, но и без излишнего натурализма, что читатель ощущает и весь ужас происходившего, и гордость за людей, сумевших в нечеловеческих условиях остаться людьми.
Тамара Сергеева Цинберг была талантливым художником-графиком, иллюстратором и оформителем книг. "Седьмая симфония" - единственное произведение Цинберг-писательницы, которое было напечатано. Но книга вовсе не оставляет впечатление "литературной пробы" или отрывочных воспоминаний о днях блокады, это цельное, законченное произведение. А еще Тамара Сергеевна сочиняла стихи - для себя и сказки - для маленького сына, но никогда не собиралась их публиковать. Эти сказки она рассказывала малышу в бомбоубежище. Всю блокаду Цинберг работала в осажденном городе. В 1942 году умер ее муж. Так что писательница испытала на себе ту боль и горе, о которых пишет в книге. И подробности блокадного быта были ей хорошо известны.
Не буду пересказывать сюжет книги. Возможно, правда, многие его знают, ведь по книге был поставлен фильм "Зимнее утро", а недавно был снят новый фильм, "Крик тишины". ( Я еще не смотрела ни того, ни другого, хочу все же начать со старого.) Кому-то сюжет может показаться нереалистичным. Но не случайно один из персонажей говорит: "Выживут не те, кто выносливей физически, а те, кто не станет на четвереньки". Судьба не только героев книги, но и самой писательницы, и многих блокадников доказывает - часто именно забота о другом человеке помогала выжить. И все же мне хочется сказать и о другом - легко сейчас нам, сытым, обличать тех, кто не выдержал жуткого голода, сломался. Условия были поистине нечеловеческими. В повести это хорошо показано, взять хоть первую сцену, в булочной. Или вот герой повести, приехавший с фронта, потрясен видом родного города и обликом ленинградцев: "ни мертвые, ни умирающие не были так страшны, как этот живой". Тем выше подвиг ленинградцев, таких, как главная героиня повести, Катя, сохранивших в себе и доброту, и мужество.
Название повести сразу вызывает в памяти Ленинградскую симфонию Шостаковича. Но в книге звучит другая - Седьмая симфония Бетховена. Музыка, в которой сквозь радость прорываются "фразы, полные печали", объединяет людей и в дни скорби, и в дни радости.
Мне эта книга оказалась близка еще и потому, что я сама из блокадной семьи. Мой отец - блокадник, ровесник маленького героя повести, и в детстве его тоже звали Митя. Бабушка рассказывала, как они делили в блокаду хлеб - обязательно поровну, чтобы мальчик видел, что ему достается не больше, чем другим. Потом бабушка и ее мама отдавали ему свои недоеденные кусочки. Так и выжили, а в марте они выехали по Дороге жизни. Лед уже ломался, но им повезло. Поэтому книга вызывает у меня особые чувства.

Как вовремя я посмотрела фильм "Крик тишины"!
Смотрела одна и поздно вечером, потому вовсю всхлипывала в более напряженных
моментах. Фильм поразительный, побольше бы таких!
Как страшно и трогательно звучат слова ребёнка, девочки Кати, дескать, обязательно надо любить кого-то, чтобы выжить. Серьёзные, взрослые слова!
Дети так убедительны в ролях, просто удивительно! И роль солдата тоже хорошо сыграна.
А музыка. до мурашек! Вкрапление документальных кадров дополнило впечатление.

Хочу прочитать книгу Тамары Цинберг "Седьмая симфония". Обязательно.
Представляю, как я всё представлю со своим воображением, ведь книгу всегда читать интереснее и переживаешь, словно лично участвовала в событиях.

Тем более после такой рецензии, где так талантливо и трепетно рассказан смысл, где переплетается личное.

Благодарю, Таша!
Особенная рецензия!
Вдумчивая и потрясающая до глубины души.

С уважением, Аля

Аля, огромное спасибо!
Очень тронуло, что на Вас произвела впечатление рецензия.
После Вашего волнующего рассказа о фильме еще больше захотелось посмотреть. По телевизору он шел действительно очень поздно вечером. Я с недоверием отношусь к современным фильмам о войне, поэтому Вы меня обрадовали отзывом! Хорошо, что и сейчас снимают по-настоящему сильные фильмы о том времени.
С уважением,
Таня

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Читайте также: